ВЫМЫСЕЛ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ
ВЫ́МЫСЕЛ ХУДО́ЖЕСТВЕННЫЙ, деятельность воображения писателя, которая выступает как формообразующая сила и приводит к созданию сюжетов и образов, не имеющих прямых соответствий в предшествующем искусстве и реальности. Обнаруживая творческую энергию автора, вымысел (В.) составляет (наряду с использованием прототипов и мифологических, исторических, литературных источников) важнейший способ художественного обобщения (см. Типическое). Последовательный и полный отказ от В. ставит писателей на границу собственно художественного творчества с иными формами литературной деятельности (философская эссеистика, документальная информация, публицистика), а то и выводит за пределы словесного искусства в строгом смысле; художественность без участия В., по словам М. Горького, «…невозможна, не существует…» (Собр. соч., т. 24,1953, с. 330). В. в литературе неоценимо важен как средство создания органической целостности образного мира; при его неизменном участии творятся «лабиринты сцеплений» (Л. Толстой), обладающие смысловой насыщенностью и эстетическим совершенством.
Вместе с тем В. не является произвольным фантазированием: он имеет определённые границы. В. предстает в литературе либо как домысливание (часто неприметное) мифологических и исторических источников (античная драма, древнерусскую повесть) или жизненных прототипов (автобиографическое произведение; «Война и мир» Л. Н. Толстого; многие повести Н. С. Лескова), либо в виде активной трансформации преднаходимого материала и демонстрирования полета воображения с помощью условных форм (произведения Данте и Дж. Мильтона, Дж. Свифта и Н. В. Гоголя). Сфера применения В. — отдельные компоненты формы произведения (стечения обстоятельств, составляющие сюжет; неповторимо-индивидуальные черты персонажей и их поведения; бытовые детали и их сочетания), но не общие принципы формообразования. Последние определяются внехудожественной реальностью и, прежде всего, формами культуры (в широком смысле), выступающими в качестве жизненных аналогов художественной образности (напр., комическое в «низших» жанрах античной и средневековой литературы как преломление карнавального смеха; авантюрный сюжет как отражение авантюрного поведения человека; художественной тропы как воплощение ассоциирующей способности людей; эмфаза художественной речи как претворение экспрессии разговорной и ораторской речи). В. не входит и в сферу художественного содержания, которое предопределено духовным миром писателя и внехудожественной реальностью (преимущественно идейной жизнью и психологией общества): эмоциональный тон произведения и герой в существенных чертах его мироотношения вымышлены быть не могут (М. М. Бахтин, Эстетика словесного творчества, 1979, с. 173, 358). В критике и литературоведении последних 10—15 лет активно обсуждается роль В. и прямой опоры авторов на жизненные факты. При этом В. порой связывается с искусственностью фабульных построений, произвольным фантазированием и подвергается критике как явление, себя исчерпавшее и вынужденное уступить «литературе факта» (этот взгляд восходит к эстетике 1920‑х гг. — см. ЛЕФ), либо, напротив, в противовес увлечению монтированием реальных фактов, рассматривается как главенствующее начало литературного творчества.
На ранних этапах словесного искусства, еще причастного мифологическому миросозерцанию, В. был ярко выраженным и выступал как безудержная фантастика, однако он не фиксировался сознанием. Жизненная и художественная правда в литературах древности и средневековья обычно не разграничивались; события преданий, легенд, эпических поэм, летописных сказаний, житий мыслились как имевшие место, эти жанры составляли область неосознанного В. Существенной вехой становления осознанного В. явилась сказка, которая вступает в стихийное противоречие с мифологизированным сознанием и предвосхищает позднейшие жанры тем, что «…никогда не выдается за действительность» (Пропп В. Я., Фольклор и действительность, 1976, с. 87). Древнегреческими мыслителями, понимавшими поэзию прежде всего как подражание (см. Подражания теория), однако, признавались и права В. (по Платону, В. присутствует в мифе; по Аристотелю, поэт говорит не о бывшем, а о возможном; более настойчиво отмечалась роль художественной фантазии в эпоху эллинизма). Историческое становление В. протекало преимущественно в форме инициативного домысливания мифов (античная трагедия) и история, преданий (песни о подвигах, саги, эпопеи). Для упрочения индивидуального В. были особенно благоприятны серьезно-смеховые жанры поздней античности (см. «Мениппова сатира», Мениппея), где авторы, вступив в контакт с близкой им реальностью, освобождались от власти предания. В. ясно осознан в куртуазном и животном эпосе, фабльо и иных формах новеллистики западноевропейского средневековья, чего в главных жанрах древнерусской литературы (воинские повести, жития святых) не было вплоть до XVII в.: авторы мыслили себя хранителями предания, но не сочинителями.
Возрастание активности В. в литературе нового времени предварено «Божественной комедией» Данте. Традиционные образы и сюжеты резко трансформированы в произведениях Дж. Боккаччо и У. Шекспира; беспрецедентно смел В. в повестях Ф. Рабле. В литературе предромантизма и особенно романтизма он проявил себя с максимальной полнотой и яркостью. Здесь В. осознается как важнейшее свойство поэзии, тогда как ранее (особенно в эстетике классицизма) последняя понималась как достоверное воссоздание природы; традиционной ориентации на литературные образцы прошлого стало противопоставляться в качестве современной нормы «…сочинительство по собственным законам» (Клейст Г., Избранное, М., 1977, с. 511). При опоре на мифологические, фольклорные и литературные источники писатели 1-й трети XIX в. обновляют и преображают сам их смысл: И. В. Гёте обращается к традиционным сюжетам и образам, чтобы наполнять их каждый раз новым содержанием («Фауст»); творчество А. С. Пушкина изобилует заимствованиями, подражаниями, реминисценциями, цитатами, оставаясь глубоко оригинальным. (В XX в. эта традиция обновления и переосмысления традиционных образов и мотивов унаследована в драматургии И. Ф. Анненского, Ю. О’Нила, Ж. Ануя, в поэзии В. Я. Брюсова, Т. С. Элиота, А. А. Ахматовой, Б. Л. Пастернака, в «Иосифе и его братьях» Т. Манна и «Мастере и Маргарите» М. А. Булгакова, исторических романах Т. Уайлдера.) Одновременно в литературе широко бытуют сочиненные образы и сюжеты, не имеющие прямых аналогов ни в истории и предшествующей литературе, ни в близкой реальности (отмеченные фантастичностью и экзотикой сюжеты повестей Э. Гофмана, Э. По, Гоголя, поэм Дж. Байрона, Пушкина, М. Ю. Лермонтова). Понимание поэзии как «сочинительства» связано с установкой авторов на оригинальное обобщение, нередко — с их претензией на полную духовную самостоятельность, порой — с элитарными устремлениями. В эпоху романтизма обозначились и новые границы В.: установка автора на самовыражение будила энергию самонаблюдения, так что в персонажах произведений запечатлевались прежде всего черты его собственной личности (напр., поэмы Байрона).
В реалистической литературе XIX—XX вв., резко сократившей дистанцию между первичной реальностью и художественным миром, В. нередко отступает перед воспроизведением лично известных автору фактов и людей. Избирательно включая в свои произведения реальные лица и действительные события, неприметно их домысливая и «перестраивая», писатели XIX в. (вслед за сентименталистами) действительные факты часто предпочитали вымышленным и подчас подчеркивали преимущество писания «с натуры» (С. Т. Аксаков, Лесков). Поздний Толстой, усомнившись в возможностях искусства, подверг В. суровому суду: «Совестно писать неправду, что было то, чего не было. Если хочешь что сказать, скажи прямо» (Полн. собр. соч., т. 52, 1952, с. 93). Ф. М. Достоевский тоже отдавал предпочтение «натуре» перед В., отмечая, однако, что адекватное воспроизведение единичного факта не может исчерпать его сути. «Проследите иной, даже и вовсе не такой яркий на первый взгляд факт действительной жизни — и если только вы в силах и имеете глаз, то найдете в нем глубину, какой нет у Шекспира… Но, разумеется, никогда нам не исчерпать всего явления, не добраться до конца и начала его. Нам знакомо одно лишь насущное видимотекущее, да и то по наглядке, а конец и начало — это все еще пока для человека фантастическое» (Достоевский Ф. М., Об искусстве, 1973, с. 291; разрядка — ред.). Изображенное писателем-реалистом составляет, как правило, органичный сплав выдуманного и невыдуманного. Так, А. П. Чехов широко опирался в своих произведениях на лица, события, бытовые детали, почерпнутые из окружающей реальности, и вместе с тем до неузнаваемости перекомпоновывал виденное; Т. Манн говорил о «стимулирующем действии фактов» и «живых деталей» на его творчество, в плодах которого первичная реальность, однако, резко преображена (Манн Т., Письма, М., 1975, с. 8). В литературе XX в. В. ярко представлен в произведениях, отмеченных условностью образов (см. Условность художественная) и броскостью обобщения (романтические произведения М. Горького, «Город Градов» А. П. Платонова, «Василий Теркин» А. Т. Твардовского, где герой, по словам автора, «лицо вымышленное от начала и до конца»). Преобладающая сфера открытого В. — жанры детективной литературы, приключенческой литературы, научной фантастики. Типы и формы использования В. в современной литературе весьма многообразны: писатели могут говорить и о реально бывшем, и о возможном (Аристотель), и, напротив, о невозможном (см. Фантастика).
Литература:
Асмус В., В защиту вымысла, в его кн.: Вопросы теории и истории эстетики, М., 1968;
Белецкий А. И., Вымысел и домысел в худож. литературе, преимущественно русской, в его кн.: Избр. труды по теории литературы, М., 1964;
Литература, документ. факт, «ИЛ», 1966, № 8;
Жизненный материал и худож. обобщение, «ВЛ», 1966, № 9;
Оклянский Ю., Рождение книги. Жизнь. Писатель. Творч. процесс, М., 1973;
Стеблин-Каменский М. И., Мир саги, Л., 1971;
его же, Историч. поэтика, Л., 1978;
Гинзбург Л. Я., О лит. герое, Л., 1979;
Тахо-Годи А. А., Миф у Платона как действительное и воображаемое, в кн.: Платон и его эпоха, М., 1979;
Маркевич Г., Осн. проблемы науки о литературе, пер. с польск., М., 1980, с. 138—68.
В. Е. Хализев.