Значительное лицо ("Шинель")
Смотри также Литературные типы произведений Гоголя
"Человек не молодой". Взглянувши на один мужественный вид его и фигуру, всякий говорил: "У, какой характер!" Говорил "голосом отрывистым и твердым, которому нарочно учился заранее у себя в комнате, в уединении и перед зеркалом, еще за неделю до получения нынешнего своего места и генеральского чина". "Завел, чтобы низшие чиновники встречали его еще на лестнице, когда он приходил в должность; чтобы к нему являться прямо никто не смел, а чтоб шло все порядком строжайшим: коллежский регистратор докладывал бы губернскому секретарю, губернский секретарь - титулярному или какому приходилось другому и чтобы уже таким образом доходило дело до него". Приемы и обычаи З. Л. были "солидны и величественны, но немногосложны. Главным основанием его системы была строгость". "Строгость, строгость и - строгость", - говаривал он обыкновенно и при последнем слове обыкновенно смотрел очень значительно в лицо тому, которому говорил, хотя, впрочем, этому и не было никакой причины, потому что десяток чиновников, составлявших весь правительственный механизм канцелярии, и без того был в надлежащем страхе: завидя его издали, оставлял уже дело и ожидал, стоя в вытяжку, пока начальник пройдет через комнату. Обыкновенный разговор его с низшими отзывался строгостью и состоял почти из трех фраз: "Как вы смеете? знаете ли вы, с кем говорите? понимаете ли, кто стоит перед вами?" Впрочем, он был в душе добрый человек, хорош с товарищами, услужлив", "сострадание" также "было ему не чуждо". Он "даже задумался" об упавшем в обморок чиновнике и "неделю спустя решился послать к нему узнать. что он". Когда же ему донесли, что Акакий Акакиевич умер, З. Л. "остался даже пораженным, слышал упреки совести и весь день был не в духе". - "Хороший супруг", "почтенный отец семейства", но "совершенно, впрочем, довольный домашними семейными нежностями, нашел приличным иметь для дружеских отношений приятельницу в другой части города" (Каролина Ивановна). Генеральский чин совершенно сбил его с толку. Получивши генеральский чин, он как-то спутался, сбился с пути и совершенно не знал, как ему быть; коли ему случалось быть с ровными себе, он был еще человек, как следует, - человек очень порядочный, во многих отношениях даже неглупый человек; но как только случалось ему быть в обществе, где были люди хоть одним чином пониже его, там он был просто хоть из рук вон: молчал, и положение его возбуждало жалость, тем более, что он сам даже чувствовал, что мог бы провести время несравненно лучше. В глазах его иногда видно было сильное желание присоединиться к какому-нибудь интересному разговору и кружку, но останавливала его мысль: не будет ли это уж очень много с его стороны, не будет ли фамильярно, и не уронит ли он чрез то своего значения? И вследствие таких рассуждений он оставался вечно в одном и том же молчаливом состоянии, произнося только изредка какие-то односложные звуки, и приобрел таким образом титул скучнейшего человека. Когда к нему явился чиновник Башмачкин, то З. Л. сначала долго продержал просителя в приемной. Затем "обхождение" несчастного, приниженного чиновника показалось генералу "фамильярным". "Что, что, что? - сказал Значительное Лицо: - откуда вы набрались такого духу? Откуда вы мыслей таких набрались? Что за буйство такое распространилось между молодыми людьми против начальников и высших! (З. Л. не заметил, что Акакию Акак. "забралось уже за пятьдесят лет"). Знаете ли вы, кому это говорите? Понимаете ли вы, кто стоит перед вами? Понимаете ли вы это?" - Тут он топнул ногой, возведя голос до такой сильной ноты", что бедный проситель упал в обморок. "А Значительное Лицо, довольный тем, что эффект превзошел даже ожидания, и совершенно упоенный мыслью, что слово его может лишить даже чувств человека, искоса взглянул на приятеля" и "не без удовольствия увидел", что и тот чуть ли не чувствует страх. - Когда же на улице грабитель начал снимать с него шинель, "Значительное Лицо чуть не умер. Он, подобно весьма многим, имеющим богатырскую наружность, почувствовал такой страх, что не без причины даже стал опасаться насчет какого-нибудь болезненного припадка. Он сам даже скинул поскорее с плеч шинель свою и закричал кучеру не своим голосом: "Пошел во весь дух домой!" Он никому ни слова не сказал о том, что с ним случилось, и где он был, и куда хотел ехать. Это происшествие сделало на него сильное впечатление. Он даже гораздо реже стал говорить подчиненным: "как вы смеете? понимаете ли, кто перед вами", если же и произносил, то уж не прежде, как выслушавши сперва, в чем дело".