Шпонька, Иван Федорович ("Иван Федорович Шпонька")
Смотри также Литературные типы произведений Гоголя
"Отставной поручик"; "без малого сорока лет". По словам тетушки, "ще молода дытина". Владетель хутора из "осьмнадцати душ". "Казалось, натура именно создала его для управления осьмнадцатидушным имением". Ш. по природе робок, и эта "робость увеличилась в нем еще более с тех пор, когда в училище преподаватель латинского языка высек его пребольно". "Обучался в гадячском поветовом училище", "был преблагонравный и престарательный мальчик". "Тетрадка у него всегда была чистенькая, кругом облинеенная, нигде ни пятнышка. Сидел он всегда смирно, сложив руки и уставив глаза на учителя, и никогда не привешивал сидевшему впереди его товарищу на спину бумажек, не резал скамьи и не играл до прихода учителя в тесной бабы. Когда кому нужда была в ножике, очинить перо, тот немедленно обращался к Ивану Федоровичу, зная, что у него всегда водится ножик; и И. Ф. "вынимал его из небольшого кожаного чехольчика, привязанного к петле своего серенького сюртука, и просил только не скоблить пера острием ножика, уверяя, что для этого есть тупая сторона. Такое благонравие скоро привлекло на него внимание даже самого учителя латинского языка". Почти пятнадцати лет принялся он за пространный катехизис, "за книгу о должностях человека и за дроби. Но, увидевши, что чем дальше в лес, тем больше дров, и получивши известие, что батюшка приказал долго жить, пробыл еще два года и, с согласия матушки, вступил потом в П*** пехотный полк". - И. Ф. "не любил читать, а если заглядывал в гадательную книгу, так это потому, что любил встречать там знакомое, читанное им уже прежде". За обедом у Сторченка, "услышавши, что дело идет о книге, прилежно начал набирать себе соусу". Ш. "был такой человек, что не допускал к себе скуки". "Так как он не пил выморозок, предпочитая им рюмку водки перед обедом и ужином, не танцевал мазурки и не играл в банк", но, "когда другие разъезжали на обывательских по мелким помещикам, он, сидя в своей квартире, упражнялся в занятиях, сродных одной кроткой и доброй душе: то чистил пуговицы, то читал гадательную книгу, то ставил мышеловки по углам своей комнаты, то, наконец, скинувши мундир, лежал на постели". "В поле среди жнецов и косарей он забывал, присоединяясь к косарям, отведать их галушек, которые очень любил, и стоял неподвижно на одном месте, следя глазами пропадавшую в небе чайку или считая копы нажатого хлеба, унизавшие поле". Зато не было никого исправнее Ивана Федоровича в полку, и взводом своим он так командовал, что ротный командир всегда ставил его в образец. Когда принялся за хозяйство, о "нем скоро пошли речи, как о великом хозяине", хотя тетушка "не во все отрасли хозяйства позволяла ему вмешиваться". "Где ему знать!" "Спустя одиннадцать лет после получения прапорщичьего чина произведен он был в подпоручики". "Подпоручиком он был тот же самый Ив. Фед., каким был некогда и в прапорщичьем чине". И если подал в отставку, то потому, что "совершенно согласился с тетушкой", что уже "имеет чин немаловажный и пришел в такие лета, что пора и хозяйством позаняться и в воинской службе служить нечего". - Ш. не словоохотлив. В разговорах не проронит ни слова, а если "осмелится" что-нибудь сказать, то краснеет и путает слова. Наедине с Марьей Григорьевной Ш. "сидел на своем стуле как на иголках, краснел и потуплял глаза". В обществе "ни одна мысль не приходила ему на ум", точно И. Ф. "все слова свои растерял по дороге". Оставшись наедине с Марьей Григорьевной, промолчал "около четверти часа", наконец собрался с духом: "Летом очень много мух, сударыня!" - произнес он дрожащим голосом. И далее И. Ф. "никоим образом уже не находил речи"; на вопрос тетушки, о чем говорил Ив. Ф. вдвоем с барышней, лишь отозвался: "весьма скромная и благонравная девица". Ив. Фед. очень сговорчив и слушается во всем тетушку: "она хоть кого умела сделать тише травы", но когда тетушка заговорила о женитьбе на Марье Григорьевне, И. Ф., "испугавшись", говорил: "Как, тетушка, как, жена!" "Нет сделайте милость... Вы совершенно в стыд меня приводите... Я совершенно не знаю, что делать с нею". "Иван Федорович стоял, как будто громом оглушенный. Правда, Марья Григорьевна очень недурная барышня; но жениться!.. Это казалось ему так страшно, так чудно, что он никак не мог подумать без страха. Жить с женою!.. непонятно! Он не один будет в своей комнате, но их должно быть везде двое!.. Пот проступал у него на лице, по мере того как углублялся он в размышление. И во сне ему представлялось, что он уже женат, что все в домике их так чудно, так странно: в его комнате стоит, вместо одинокой, двойная кровать; на стуле сидит жена. Ему странно: он не знает, как подойти к ней, что говорить с нею, и замечает, что у нее гусиное лицо. Нечаянно поворачивается он в сторону и видит другую жену, тоже с гусиным лицом. Поворачивается в другую сторону - стоит третья жена, назад - еще одна жена". "В страхе и беспамятстве просыпался Ив. Фед., обращался к гадательной книге", искал в ней разрешения своей участи и не находил ответа.