Афанасий Иванович Товстогуб ("Старосветские помещики")
Смотри также Литературные типы произведений Гоголя
"Старик, которого жизнь, казалось, ни разу не возмущало ни одно сильное ощущение души, которого вся жизнь, казалось, состояла только из сидения на высоком стуле, из едения сушеных рыбок и груш, из добродушных рассказов". Принадлежал к тем уединенным владетелям "отдаленных деревень, которых в Малороссии обыкновенно называют "старосветскими", и жил тою необыкновенно уединенной жизнью, где ни одно желанье не перелетает за частокол". "Высокого роста старик шестидесяти лет"; "ходил всегда в бараньем тулупчике, покрытом камлотом" и "очень любил теплоту"; "сидел согнувшись и всегда почти улыбался, хотя бы рассказывал или просто слушал". "Лицо его" "дышало добротою". "Легкие морщины" на его лице "были расположены с такою приятностью, что художник верно бы украл их. По ним можно было, казалось, читать всю жизнь" его, "ясную, спокойную". "Он не принадлежал к числу тех стариков, которые надоедают вечными похвалами старому времени или порицаниями нового: он, напротив, расспрашивая вас, показывал большое любопытство и участие к обстоятельствам вашей собственной жизни, удачам и неудачам". А. И. с женой, "можно сказать, жили для гостей". Гостя "они наперерыв старались угостить" "всем, что только производило их хозяйство". В "их услужливости не было никакой приторности": "Это радушие и готовность" "были следствие чистой, ясной простоты" "добрых, бесхитростных душ". - "В молодости А. И. служил в компанейцах, был после секунд-маиором; но это уже было очень давно, уже прошло, уже сам А. И. почти никогда не вспоминал об этом. А. И. женился 30 лет, когда был молодцом и носил шитый камзол; он даже увез довольно ловко Пульхерию Ивановну, которую родственники не хотели отдать за него; но и об этом уже он очень мало помнил, по крайней мере никогда не говорил". - "Очень мало занимался хозяйством, хотя, впрочем, ездил иногда к косарям и жнецам и смотрел довольно пристально на их работу". Утром, "напившись кофе", прогонял гусей с крыльца и, поговорив с приказчиком, "возвращался в покои и говорил, приблизившись к Пульхерии Ивановне: а что, Пульхерия Ивановна, может быть, пора закусить чего-нибудь?" "На столе вдруг являлась скатерть с пирожками и рыжиками". За час до обеда "закусывал снова, выпивал старинную серебряную чарку водки, заедал грибками, разными сушеными рыбками и прочим". "По старинному обычаю" очень любил "покушать". "За обедом" А. П. вел "разговор о предметах самых близких к обеду: "Мне, - говорил он, - кажется, как будто эта каша немного пригорела. Вам этого не кажется, Пульхерия Ивановна?" Через час после обеда ему приносили арбуз: "Да вы не верьте, Пульхерия Ивановна, что он красный в середине, - говорил A. И., принимая порядочный ломоть: - бывает, что и красный, да нехороший". А. И. "никогда не имел детей и оттого вся привязанность" его "сосредоточивалась" на его жене. Это были "Филемон и Бавкида". "Нельзя было глядеть без участия на их взаимную любовь. Они никогда не говорили друг другу ты, но всегда вы. "Это вы продавили стул, A. И.? - Ничего, не сердитесь, Пульхерия Ивановна: это я". "Развеселившись, А. И. любил пошутить над Пульхерией Ивановной и поговорить о чем-нибудь постороннем. "А что, Пульхерия Ивановна, - говорил он, - если бы вдруг загорелся дом наш, куда бы мы делись?" Иногда, слушая рассказы про политику, вдруг заявлял: "я сам думаю пойти на войну; почему ж я не могу идти на войну?" "Куплю себе новое вооружение"; "возьму саблю или казацкую пику". Пульхерия Ивановна приходила в ужас от этих разговоров, а "А. И., довольный тем, что несколько напугал Пульхерию Ивановну, смеялся, сидя согнувшись на своем стуле". А. И. любил также подшучивать над привязанностью Пульхерии Ивановны к ее любимице, серенькой кошечке: "я не знаю, Пульхерия Ивановна, что вы такого находите в кошке: на что она? Если бы вы имели собаку, тогда бы другое дело: собаку можно взять на охоту, а кошка на что?" Когда Пульхерия Ивановна сообщила А. И. о предчувствии своей близкой смерти, "А. И. рыдал, как ребенок". - "Бог знает, что вы говорите, Пульхерия Ивановна! - говорил А. И. - Когда-то еще будет смерть, а вы уже стращаете такими словами". - Смертью жены "А. И. был совершенно поражен", "по временам взгляд его был совершенно бесчувствен, и мысли в нем не бродили, но исчезали. Часто поднимал он ложку с кашей и, вместо того, чтобы воткнуть в кусок цыпленка, он тыкал в графин". И только при воспоминании о Пульхерии Ивановне "бесчувственный старик" проявлял "долгую", "жаркую печаль". И когда силился он выговорить имя покойницы, то "на половине слова спокойное и обыкновенное лицо его судорожно исковеркивалось, и А. И. плакал как ребенок. Это были слезы, которые текли, не спрашиваясь, сами собою, накопляясь от едкости боли уже охладевшего сердца". И когда однажды он услышал зов Пульхерии Ивановны, "он весь покорился своему душевному убеждению, что Пульхерия Ивановна зовет его; он покорился с волею послушного ребенка, сохнул, кашлял, таял, как свечка, и наконец угас так, как она, когда уже ничего не осталось, что бы могло поддержать бедное ее пламя. "Положите меня возле Пульхерии Ивановны" - вот все, что произнес он перед своею кончиною".