Наши партнеры
ПРЕОДОЛЕННОЕ ГОЛОВОКРУЖЕНИЕ:
ЖЕРАР ЖЕНЕТТ И СУДЬБА СТРУКТУРАЛИЗМА
“Структурализм умер, не успев взойти на престол...”
“Тель кель”, был одним из самых близких младших соратников лидера французского структурализма — Ролана Барта. Именно под влиянием Барта он в эти годы эволюционировал от “тематической” критики в духе Гастона Башляра, Жана Руссе, Жана Старобинского, Жан-Пьера Ришара к новому структуральному методу'; он являлся одним из ведущих, наиболее сознательных теоретиков нового метода, формулировал его программные принципы (статья “Структурализм и литературная критика”), подыскивал ему “предшественников” в традиции французской критики (“Обоснование чистой критики”), отстаивал его в полемике, в том числе в полемике с “тематической” критикой (“Счастье Малларме?”). Вплоть до самых последних лет, когда он обратился к вопросам общей эстетики, Женетт всегда занимался только литературой, не отступив от литературной проблематики в 70 — 80-е годы, когда некоторые из былых структуралистов-литературоведов (например, Ц. Тодоров и Ю. Кристева) перешли к иным задачам и даже к другим типам дискурса. Однако эволюция коснулась и его: в начале 70-х годов в его деятельности наметился очевидный перелом, который сделал его отношения с авангардными течениями в теории литературы достаточно неоднозначными.
Эта неоднозначность отразилась в оценках, которые Женетт получает в общих трудах о структурализме и постструктурализме. Так, американский критик Роберт Скоулз (“Структурализм в литературе”, 1974) сравнивает Женетта с Роланом Бартом в духе романтической оппозиции “самодостаточного” и “инструментального” дискурса: Барт, равно как Леви-Стросс, Мишель Фуко, Жак Лакан и Жак Деррида,— это “звезда”, человек, которого следует рассматривать как систему в себе и толковать в плане его собственного мышления [...] Это можно назвать “высшим структурализмом” — высшим по своим устремлениям и по своему общественному престижу. Но бывает также и “низший структурализм”, создаваемый людьми незаурядного ума и познаний — часто не уступающими в этом высшим структуралистам,— но более скромными по своим стремлениям, не столь блестящими в глазах современников [...] Низший структуралист пишет для непосредственной пользы, чтобы в конечном счете быть превзойденным [...] Поэтика [речь идет о поэтике Женетта.— С. 3.] фактически является дисциплиной низшего структурализма par excellence1.
“Высший” и “низший” структурализм противопоставляются здесь как своего рода “поэзия” и “проза” (не случайно к представителям первого применяется характерное словечно из лексикона зрелищных искусств — “звезда”, star performer). Нетрудно заметить, что на “высшем” уровне соседствуют как “классические” структуралисты (Леви-Стросс, Лакан, Барт), так и авторы, имеющие репутацию скорее постструктуралистов,— тот же Барт позднего периода, Фуко, Деррида. Иерархия Скоулза имплицитно диахронична: “высшим структурализмом” он фактически называет то, в чем структурализм перерастает, “превосходит” себя, что есть в нем “постструктурального” — и чего нет у Женетта, при всем его “незаурядном уме и познаниях”. Сходным образом высказывается и автор новейшего отечественного очерка о постструктурализме, отводя Женетту несколько двойственное место на границе двух течений:
Ж. Женетт фактически остался на позициях структурализма, переориентировался, как и большинство сторонников структурализма позднейшего времени, в сферу нарратологии, и лишь в 80-х гг. начал развивать идеи, близкие постструктурализму2.
С подобной точки зрения, Женетт — как бы “недопостструктуралист”, задержавшийся на исторически отсталом этапе и лишь запоздало “начавший развивать идеи, близкие постструктурализму”.
“близости” мы еще будем говорить ниже; заметим лишь, что, с точки зрения самого Жерара Женетта, он отнюдь не “остался на позициях структурализма”, но сошел с них еще в начале 70-х годов; вернее, эти позиции вообще перестали существовать. Вот что он говорит сегодня, комментируя свои слова (сказанные автору “Истории структурализма” Франсуа Доссу), что “структурализм никогда не царствовал”:
Если говорить о французском литературоведении, то я повторю, что структурализм здесь никогда не царствовал, так и не утвердил своего господства, так и остался в маргинальных институциональных рамках: один-два университета, одна-две кафедры литературы, ну, может быть, три, максимум пять,— их совсем мало в Париже и вовсе нет в непотопляемой крепости французского литературоведения, какой является Сорбонна. Официальный университет, в силе своей и массе, остается не только резко антиструктуралистским (никто уже не знает, что такое структурализм, а Сорбонна продолжает воевать с ним), но и довольно сильно предубежденным вообще против всего того, что когда-то называлось “новой критикой” [...]. Итак, я действительно полагаю, что структурализм никогда не царствовал; и я даже скажу больше, и без всякого пессимизма,— он никогда и не станет царствовать, потому что сами структуралисты уже перестали обозначать себя таким образом. Когда в 1970 году Тодорову и мне пришлось выбирать некий фирменный ярлык для основанного нами журнала, то мы выбрали название дисциплины — “поэтика”, а не название метода “структурализм”; а в поэтике есть разные методы, и структурализм лишь один из них. Итак, структурализм никогда не станет царствовать, по той простой причине, что он уже умер, не успев взойти на какой бы то ни было престол; и это не должно нас печалить — все меняется, сами ссылки на структуральный метод становятся все более редкими, я об этом вовсе не жалею. Чего мне жаль — так это что университет остался закрытым для новейших методов. Ну что ж, это его дело... (Жерар Женетт, 1997)3.
Об этой неизбежной “смерти структурализма” как научного направления Женетт трезво писал еще в начале 70-х годов, в послесловии к трактату “Повествовательный дискурс”:
... Я отнюдь не жду от “потомства”, что оно сохранит особенно большую часть этих предложений. Этот арсенал, как и любой другой, неизбежно отживет свой срок через несколько лет, и тем скорее, чем серьезнее он будет воспринят, чем больше он будет обсуждаться, испытываться и пересматриваться в текущем употреблении. Одно из характерных свойств того, что можно назвать научным предприятием, состоит в том, что оно знает о своей неизбежной неполноте и устаревании:признак, конечно, негативный и скорее печальный для “литературного” сознания, склонного к надежде на посмертную славу; однако если критик еще может мечтать о создании великого творения второго порядка, то специалист по поэтике знает, что он работает в эфемерном, точнее — над эфемерным, заранее обреченный оставаться без “творений” (т. 2, с. 269)4.
Женетт имеет в виду известный закон естественных наук: превзойденная ходом прогресса теория, даже самая истинная, растворяется в новых построениях, уходит в “подпочву” научного мышления: современные физики, кроме специалистов по истории науки, не читают больше Ньютона и даже, пожалуй, Эйнштейна, хотя и постоянно пользуются их идеями. Здесь, конечно, сразу возникают вопросы: чем обусловлена такая разница между наукой (по крайней мере, наукой о природе) и литературой, стремящейся к созданию “нетленных памятников” на все времена? в какой мере “научным” был структурализм 60-х годов? вернее, в каком смысле он был научным, какая “модальность” научного дискурса в нем реализовалась? На некоторые из этих вопросов мы также попытаемся дать ответ в дальнейшем, а пока зафиксируем факт эволюции Женетта на рубеже 60 — 70-х годов: это переход не просто от “критики” к “поэтике”, но и от “литературы” — к “науке”5 “структурализма” — к чему-то иному, хотя и явно не “постструктурализму” в обычном понимании этого слова:
Биография Жерара Женетта достаточно адекватно выражается его научным послужным списком (curriculum vitae): родился в Париже в 1930 г.— в 1955 г. окончил Высшую нормальную школу — в 1955—1963 гг. преподаватель литературы в провинциальных лицеях — в 1963—1967 гг. ассистент в Сорбонне — в 1967— 1994 гг., до выхода на пенсию, преподаватель (а с 1972 г.— “директор штудий”, то есть профессор, и доктор литературоведения) в парижской Высшей школе общественных наук (Ecole des Hautes Etudes en Sciences Sociales). С 1969 г.— приглашенный профессор ряда американских университетов (Иельского, Висконсинского. Нью-йоркского, университета Беркли, университета Джонса
Хопкинса); за период 1966—1997 гг. выпустил 11 собственных книг6 в процитированном выше высказывании,— создание в 1970 году журнала “Poetique” (“Поэтика”), во главе которого встали Жерар Женетт и Цветан Тодоров. Этот журнал и одноименная книжная серия (Женетт руководит ею до сих пор, оставив в 1979-м руководство журналом) были принципиально новым явлением во французском литературоведении, ознаменовав возникновение новой самостоятельной дисциплины: “впервые во Франции были созданы журнал и серия, посвященные теории литературы, а не литературной истории”7“своего” журнала он перестал печататься в журнале и книжной серии “Тель кель”. Перемена сразу видна даже по оформлению его книг: два первых тома “Фигур” обрамлены светло-коричневой каймой серии “Тель кель”, а третий вышел в 1972 году в другом, несообразном формате, под белой обложкой новой серии, где и печатались затем все остальные книги Женетта8. В процитированном только что интервью 1987 года Женетт объяснял свой уход из “Тель кель” тем, что журнал увлекся маоизмом и потерял интерес к теоретико-литературной проблематике. Но в конце концов не столь важна конкретная политическая ориентация журнала, сколько вообще его политический, публицистический (и одновременно лиотераотурный, художественный) характер: расставшись с “Тель кель”, Женетт отказался от нечистого, полунаучного дискурса в пользу дискурса чисто научного.
Именно эта перемена — очевидная всякому, кто сравнит, скажем, какую-нибудь статью из первого тома “Фигур” и любую главу из поздней книги Женетта “Вымысел и слог”,— должна нас в первую очередь заинтересовать. Заинтересовать как типологическими моментами различия и разрыва между двумя дискурсивными установками, так и моментами сходства и непрерывности, объединяющими два этапа творческой эволюции одного и того же человека — Жерара Женетта.