Наши партнеры
Внутренняя и внешняя диахрония
До настоящего момента мы рассматривали итеративную единицу как замкнутую в своей собственной синтетической длительности без какого-либо внешнего вмешательства; реальная диахрония (по определению сингулятивная) вступала в действие только для обозначения пределов образуемой серии (детерминация) или для диверсификации содержания образующей единицы (внутренние детерминации), не запечатлевая на ней реального течения времени, не заставляя ее стареть; до и после были для нас всего лишь вариантами одной и той же темы. Действительно, итеративная единица, например “бессонная ночь”, будучи образована серией, растянутой на несколько лет, вполне может быть изложена только в рамках своей собственной длительности, с вечера до утра, без какого-либо вмешательства “внешней” длительности, то есть тех дней и годов, которые отделяют первую бессонную ночь от последней; типичная ночь останется похожей сама на себя от начала до конца серии, варьируясь без развития. Именно так и происходит на первых страницах “Свана”, где временные указания относятся либо к итеративно-альтернативному типу (внутренние спецификации): “иной раз”, “или же”, “иногда”, “часто”, “то... то”, либо касаются внутренней длительности обобщенной ночи, течением которой обусловлено развертывание текста: “едва лишь гасла свеча... а через полчаса... затем... как только... постепенно... затем”, причем ничто не указывает на то, что с годами характер этого течения ночи в чем-либо меняется.
Однако итеративное повествование может также — благодаря действию внутренних детерминаций — учитывать реальную диахронию и включать ее в свое собственное временное движение: можно излагать, например, единицу “воскресенье в Комбре” или “прогулки в окрестностях Комбре”, принимая во внимание те изменения, которые вносит в ее развертывание реальное время (примерно лет десять), протекшее в ходе реальной серии недель, проведенных в Комбре; эти изменения будут рассматриваться не в качестве вариаций, которые можно поменять местами, а как необратимые трансформации — смерти (Леонии, Вентейля), разрывы отношений (с дедушкой Адольфом), возмужание и старение героя; новые интересы (Бергот), новые знакомства (Блок, Жильберта, герцогиня Германтская), важные переживания (открытие сексуального чувства), травмирующие сцены (“первое отречение”, “кощунство” в Монжувене). Неизбежно возникает вопрос о связях между внутренней диахронией (диахронией синтетической единицы) и внешней диахронией (диахронией реальной серии), а также об их возможных взаимодействиях. Именно это наблюдается в “Комбре-II”: по наблюдению Дж. П. Хаустона, там повествование продвигается одновременно в трех временных масштабах — по дням, по временам года и по годам1.
На самом деле там все не так четко и систематично, но все же следует признать, что в разделе, посвященном воскресенью, утро относится к пасхе, а послеполуденное время и вечер — к вознесению и что занятия Марселя утром напоминают занятия маленького ребенка, а днем — подростка. Еще более четкая закономерность: обе прогулки, особенно прогулка в сторону Мезеглиза, в последовательности своих единичных или обычных эпизодов отражают течение месяцев в году (сирень и боярышник в цвету в Тансонвиле, осенние дожди в Русенвиле) и годов в жизни героя — в Тансон ви ле он со вс ем ребенок, в Мезеглизе — обурев ае мый желаниями подросток, а последняя сцена вообще явным образом отнесена к более позднему времени2.
подавать внутренние и внешние диахронии более или менее параллельно, не выходя открыто из времени фреквентатива, которое он кладет в основу своего повествования. Аналогичным образом отношения Свана и Одетты, Марселя и Жильберты развиваются как ряд итеративных ступеней, отмеченных характерными выражениями типа “с этого времени”, “с тех пор”, “теперь”3, которые предс тавляют всю историю не как цепь событий, соединенных причинной связью, но как последовательность состояний, беспрестанно сменяющих друг друга без какой-либо внутренней связи. Итератив здесь является — еще больше, чем обычно,— временным модусом (аспектом) постоянного забывания, глубинной неспособности прустовского героя (Свана — постоянно. Марселя — до финального озарения) воспринять собственную жизнь в ее непрерывности и тем самым отношение одного “времени” к другому. Когда Жильберта, близким другом и “любимчиком” которой стал Марсель, демонстрирует ему, как сблизились они со времен игры в догонялки на Елисейских полях, то Марсель, не в силах восстановить в сознании давно прошедшую и тем самым изгладившуюся в памяти ситуацию, оказывается так же неспособным измерить эту дистанцию, как он позднее будет неспособен понять, каким образом он мог некогда любить Жильберту и рисовать в своем воображении время, когда любви не станет,— совсем иначе, чем оно наступило реально: “... я вынужден был признать из двух перемен только одну: внешнюю, но не внутреннюю, ибо не мог рисовать себе и ту и другую одновременно — иначе их нельзя было бы различить”3. Думать о двух периодах одновременно — это почти всегда значит для прустовского героя их отождествлять и смешивать: такое странное уравнивание есть не что иное, как закон итератива.
“Несколько лет спустя” (I, р. 159). [Пруст, т. 1, с. 142.]
3 “Теперь каждый вечер...” (I, р. 234); “Зато теперь неизменной привычкой Свана...” (р. 235); “Теперь она (ревность Свана) в питании не нуждалась: Сван мог каждый день волноваться...” (р. 283); “Родители Жильберты, долгое время препятствовавшие нашим свиданиям, теперь...” (р. 503); “Теперь я в каждом письме Жильберте...” (с. 633). [Ср.: Пруст, т. 1, с. 205 — 206, 245; т. 2, с. 64, 169.] Оставим для вычислительной машины труд по составлению полного перечня подобных примеров в “Поисках”; впрочем, вот еще три весьма близких случая: “Теперь было уже совсем темно, когда я из теплого отеля... попадал вместе с Альбертиной в вагон...” (II, р. 1036); “Уже несколько месяцев самым верным завсегдатаем г-жи Вердюрен считался теперь де Шарлю” (р. 1037); “Сейчас они, не отдавая себе в этом отчета, думали, что он умнее других именно благодаря своему пороку” (р. 1040). [Ср.: Пруст, т. 4, с. 384, 388.]