Я памятник себе воздвиг нерукотворный...
«Я памятник себе воздвиг нерукотворный...» (1836). Каждый поэт всегда задумывается о своем «святом ремесле», о поэзии, об отношениях с обществом и человечеством. Он хочет быть уверен, что жил и писал не напрасно, что его поймут и не предадут забвению, что память о нем сохранится.
* * *
Exeqi monumentum1
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.
Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит —
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык.
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
Веленью Божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца;
Хвалу и клевету приемли равнодушно,
И не оспоривай глупца.
«Я памятник себе воздвиг нерукотворный...».
Ода Пушкина связана с давними европейскими и русскими традициями (Гораций, Ломоносов, Державин).
Уже в первых строках стихотворения памятнику, по- строенному рукотворно, противостоит «памятник нерукотворный», созданный духом. Слово «нерукотворный» употребляется в религиозных текстах. Если «Александрийский столп» означает рукотворный памятник земной власти, которая сама себя обожествила, то пушкинский «памятник нерукотворный» — это поэзия. Она создана поэтом, подчиненным только «веленью Божию». Слово «нерукотворный» сразу вводит понятия, освещенные религией: «душа в заветной лире», «прах», «тленье». Рядом с ними оживает римская античная поэтическая традиция с ее темой посмертной славы, поэтического бессмертия («славен», «подлунный мир», «пиит»).
В этом религиозно-светском смысле следует понимать и строфу «И долго буду тем любезен я народу...».
Поэт выполняет миссию поэта-христианина, потому что он призывает «милость к падшим», т. е. просит помиловать, даровать прощение оступившимся, совершившим ошибку. Все другие выражения: «любезен я народу», «чувства добрые», «восславил я свободу» — тоже несут в себе расширенное, светское и христианское содержание.
Стих «К нему не зарастет народная тропа...» обычно понимали так, будто народ потянется толпами к памятнику. Но памятник-то «нерукотворный»! Стало быть, нет и обычной тропы к нему, а есть тропа особенная, духовная. Пушкин метафорически, образно сказал о том, что вечная память народа состоит в усвоении сотворенного поэтического слова, в котором живет «душа в заветной лире». Следовательно, и «чувства добрые», про- буждаемые лирой, и восславленная в стихах «свобода» тоже непосредственно связаны как с социальной, так и с христианской этикой.
Слово «свобода» вообще обладает в стихотворении особым смыслом. В первой строфе Пушкин назвал памятник не только «нерукотворным», но и «непокорным» («Вознесся выше он главою непокорной...»), а в последней он обратился к своей музе: «будь послушна». Нет ли здесь противоречия? Оказывается, нет. Если вспомнить, что именно монархическая земная власть пыталась вопреки учению Христа обожествить себя, то придем к выводу, что она-то и есть лжерелигия, попирающая подлинную свободу. В этом смысле быть послушной «веленью Божию» означает для музы быть непокорной и свободной. Отсюда ясно, что те же черты переданы и нерукотворному памятнику поэзии и поэту. Но, исполняя «веленье Божие», поэт свободен от служения земной «пользе». Так власть лишается ореола святости, а поэзия обретает достоинство причастности к Божественному священнодействию.
Вопросы и задания
Как вы понимаете строки?
1 Я воздвиг памятник (лат.). Эпиграф взят из оды Квинта Горация Флакка (65—8 гг. до Рождества Христова) «К Мельпомене».