Василий Андреевич Жуковский
В русскую литературу романтизм ввел Василий Андреевич Жуковский (1783—1852), великий поэт и переводчик, сочинивший множество элегий, посланий, песен, романсов, баллад и эпических произведений.
В. А. Жуковский родился в селе Мишенском Тульской губернии в семье помещика Афанасия Ивановича Бунина. Матерью его была пленная турчанка Сальха, которую нарекли Елизаветой Дементьевной Турчаниновой. Ребенок считался по тем временам незаконным, и его положение в семье было двусмысленным. По желанию Бунина мальчика усыновил бедный дворянин Андрей Григорьевич Жуковский. Чтобы упрочить будущее сына и смягчить его печальную участь, Бунин записал его в военную службу, и шестилетний мальчик получил чин прапорщика. Это давало право на получение дворянского звания. Его имя внесли в дворянскую родословную книгу Тульской губернии. Однако после смерти Бунина Жуковский почувствовал себя в доме особенно неуютно. Неясное и неустойчивое место в семье доставляло ему психологические неудобства и было источником глубоких переживаний. Жуковский не озлобился на судьбу, сохранил уравновешенность, спокойствие, доброжелательность. Он смиренно и кротко, с неугасающей верой и молитвой переносил выпавшие на его долю нравственные испытания. Впоследствии Пушкин назвал его душу «ангельской», а воспоминания современников запечатлели сердечность, отзывчивость поэта.
Учился будущий писатель сначала дома, затем в пансионе X. Ф. Роде, в главном народном училище, и снова дома — в Туле. Наибольшее воздействие на него оказал Благородный университетский пансион в Москве, где он нашел и опытных наставников, и родственную по духу среду сверстников, особенно в знаменитой семье Тургеневых. Сыновья И. П. Тургенева — Александр, Николай и особенно Андрей — навсегда останутся друзьями Жуковского.
Участники его ставят перед собой цель познакомить русскую публику с новейшими литературными течениями на Западе и произведениями европейских авторов. Так они начинают приучать читателей к романтизму и пересаживают западные романтические идеи на русскую почву, учитывая, конечно, ее своеобразие.
Друзья полагали, что, прежде чем приступить к самобытному творчеству, нужно освоить достижения европейской культуры. Только сделав сочинения европейцев фактами русской культуры, можно двинуться дальше и начать творить, идя при этом своей, не проторенной другими народами дорогой. Поэтому почти все произведения Жуковского можно назвать и переводными, и оригинальными. Чужое он превращал в свое, творчески преобразовывал и делал достоянием русской культуры.
Жуковский не ставил перед собой задачи точно перевести подлинник. Он творчески перерабатывал текст. Так поступал не только Жуковский, но и Крылов, Батюшков, другие поэты того времени. Разными путями, но преследуя сходную цель, писатели прививали русской культуре европейский опыт. Благодаря Н. И. Гнедичу и Жуковскому наша публика познакомилась с «Илиадой» и «Одиссеей» Гомера.
В ту пору, когда Жуковский учился в пансионе, он уже сочинял, но его первые произведения выдержаны в классицистическом или в сентиментальном духе. Первым произведением, которое Жуковский считал началом своего творчества, была элегия «Сельское кладбище», перевод стихотворения английского поэта Томаса Грея. С этого времени Жуковский понял, что его жизненное призвание — художественная литература. Служба в Главной соляной конторе кончается тем, что за занятия литературой и пренебрежение должностью его сажают под «арест». Когда срок наказания кончился, Жуковский подал в отставку, на пять лет поселился в селе Мишенском и со всем пылом юности предался самообразованию.
Не прекращалось и его лирическое творчество. Среди элегий, написанных в Мишенском,— стихотворение «Вечер», принадлежащее к самым совершенным. В Мишенском к Жуковскому пришла большая любовь.
— Марии и Александре Протасовым, дочерям его единственной по отцу сестры. С 1805 года началась драматическая история отношений с Машей Протасовой. Возлюбленной Жуковского было 12 лет. Двадцатилетний поэт решил ждать ее совершеннолетия. Однако будущее не обещало семейного счастья, потому что по церковным законам близким родственникам не разрешалось вступать в брак. Сестра Жуковского и мать Маши — женщина религиозно настроенная, верующая — решительно воспротивилась намерениям влюбленных.
После затворничества в Мишенском (1802 — 1807) Жуковский приезжает в Петербург и становится на короткое время редактором журнала «Вестник Европы», сменив Карамзина. В 1808 году он написал балладу «Людмила» на сюжет стихотворения немецкого поэта Г. -А. Бюргера «Ленора». После нее в течение шести лет появилось сразу 13 баллад (всего Жуковский написал 39), и среди них такие, как «Кассандра», «Светлана», «Двенадцать спящих дев», «Пустынник», «Адельстан», «Ивиковы журавли», а в следующие годы — «Варвик», «Алина и Альсим», «Эльвина и Эдвин», «Ахилл», «Эолова арфа», «Рыцарь Тогенбург», «Жалобы Цереры», «Торжество победителей», «Баллада о старушке...», «Замок Смальгольм, или Иванов вечер», «Ночной смотр», «Лесной царь», «Кубок», «Элевзинский праздник» и др. Одни из этих баллад названы «русскими», другие по тематике относятся к средневековым (английским и немецким), третьи — к античным. Но есть и баллада на современный сюжет («Ночной смотр»). Со времени создания баллад «Людмила» и «Светлана» Жуковского стали называть «балладником». Баллада стала жанром, который принес победу романтизму в русской литературе. Сначала баллада считалась произведением «легкого» жанра, незначительным по своему содержанию, но искусство Жуковского выдвинуло ее на первый план литературы того времени.
Не угасает и лирическое творчество поэта. Жуковский стремится выразить в лирике зыбкое, ускользающее, таинственное, погружается в область предчувствий и грез. Одним из самых устойчивых мотивов становится воспоминание, приобретающее религиозно-романтический смысл. Поэт вспоминает о юности, друзьях и вновь испытывает томление по небесному, божественному и очаровательно прекрасному миру.
Отечественная война 1812 года всколыхнула патриотические чувства Жуковского. Он был зачислен поручиком в Московское ополчение, прикомандирован к штабу М. И. Кутузова, был ранен, лечился в госпитале. В чине штабс-капитана и кавалера ордена Св. Анны Жуковский оставил армию. В 1812 году он написал стихотворение «Певец во стане русских воинов», которое сделало его известным всей России.
Поэт совместил в стихотворении признаки пламенной и торжественной батальной оды с особенностями печальной любовной элегии. Жуковский славил русских воинов от древних времен до 1812 года. Слово его было задушевным, интонация — сердечной. Ода-элегия стала новаторским сочинением в русской поэзии.
—1824 годах появляются «Невыразимое», «На кончину Ее Величества королевы Виртембергской», «Цвет завета», «Я Музу юную, бывало...», «К мимо пролетевшему знакомому Гению», «Жизнь», «Лалла Рук», «Море», «Таинственный посетитель», «Мотылек и цветы».
В 1817 году возлюбленную поэта принудили выйти замуж за доктора И. Ф. Мойера, в 1823 году Жуковский оплакал ее раннюю смерть. Трагическая любовь стала еще одной темой поэзии Жуковского.
И все же постепенно лирика в творчестве Жуковского угасает. Любовная тема исчезает после кончины Марии Мойер, урожденной Протасовой. С тех пор Жуковский все чаще отдает свои творческие силы стихотвор- ному эпосу. Переход русской литературы к эпическим, и в частности прозаическим, жанрам преломился в творчестве Жуковского своеобразно. Поэт обратился к стихотворному эпосу, оставив лирику, но сохранив верность стихотворной речи. В 1820-е годы Жуковский переводил баллады Вальтера Скотта, много произведений Ф. Шиллера, «Шильонского узника» Дж. Г. Байрона, отрывки из поэмы «Энеида» Вергилия и «Метаморфоз» Овидия.
В 1826 году Жуковскому предложили стать наставником наследника-цесаревича, будущего императора Александра II. В этом качестве он находился при дворе по 1841 год. Жуковский понял задачу воспитания и образования царского сына как национально-историческую для России и чрезвычайно ответственную. Он сам составлял программы, конспекты занятий и старался внушить великому князю любовь к добру, милосердие, вселить в него мысль о необходимости государственных реформ. Впоследствии Жуковский вместе со своим высокородным учеником совершил путешествие по России. Россия была обязана не только поэтическому, но и человеческому таланту Жуковского, воспитанник которого в 1861 году освободил крестьян от крепостной зависимости. Именно Жуковский побуждал Николая I простить декабристов, объявив им амнистию, оказал помощь Баратынскому, Ф. Н. Глинке, Герцену, участвовал в судьбах Кольцова, Шевченко, Лермонтова, А. Никитенко.
В 1830-е годы творческий дар Жуковского не оскудел: появились новые баллады, в которых преобладало эпическое начало. Лето 1831 года Жуковский провел в Царском Селе. Там жил и Пушкин. Поэты вступили в своеобразное соревнование, результатом которого стали сказки. Жуковский написал «Сказку о царе Берендее...», «Сказку о спящей царевне» и «Войну мышей и лягушек».
либретто оперы Глинки «Иван Сусанин», улаживает конфликт Пушкина с властями, создает два значительных произведения — балладу «Ночной смотр» и стихотворный перевод прозаической повести «Ундина» Ф. де Лaмот — Фуке.
В 1826 году Жуковский тяжело пережил смерть Карамзина, в 1837 году — Пушкина. После ранения поэта он неотлучно находится в его квартире на Мойке, по кончине Пушкина разбирает его бумаги, готовит к изданию сочинения и помогает семье.
Земной путь Жуковского подходил к завершению, когда в 1840 году он решил жениться на Елизавете Рейтерн, дочери своего друга-художника. Поэт вышел в отставку и в 1841 году уехал в Германию, где и обрел семью. От брака с Е. Рейтерн у него родились дочь Александра и сын Павел. Вскоре обнаружилось, что жена Жуковского страдает душевной болезнью. Собственные недуги, внезапно настигшая слепота до конца дней задержали Жуковского в Германии. Но несмотря на болезнь, он по-прежнему много сочинял. Кроме отрывков из эпических произведений, Жуковский написал сказки «Об Иване-царевиче и Сером Волке», «Тюльпанное дерево», закончил перевод восточных эпических поэм «Наль и Дамаянти», «Рустем и Зураб», отрывки из «Махабхараты». Главным его трудом в эти годы был перевод «Одиссеи» Гомера. Ему поэт отдал семь лет (1842—1849). В 1845—1850 годах Жуковский полностью перевел со славянского языка на русский «Новый Завет». Последними эпическими произведениями поэта стали поэма «Агасвер. Вечный жид» и стихотворение «Царскосельский лебедь», автобиографичность которого очевидна. 8 апреля 1852 года перед ним, глубоко верующим христианином, смерть открыла врата, через которые земная жизнь Жуковского перетекла в жизнь небесную, вечную.
«Сельское кладбище» (1802) — первое стихотворение, которое принесло Жуковскому известность. В элегии как бы совершается встречное движение — оставляющие земную жизнь помнят о живых, а живые одушевляют мертвых: они слышат их голос, они ощущают их дыхание и даже пламень любви в них не угас. Певец, носитель поэтического дара, соединяет мертвых и живых. Он — «друг почивших», но в роковой час и сам обретет вечный покой. Причастность Бога к вечной жизни означает вечную жизнь человека — только за пределом земных дней. В земной же юдоли он остается жить благодаря дружбе. А дружба дается ему в награду за чувствительность, за сострадание, за доброту, за кротость сердца.
«Певец во стане русских воинов» (1812). После элегии «Сельское кладбище» Жуковский написал множество стихотворений, в которых закрепил найденные способы поэтического выражения внутреннего мира. В одеэлегии «Певец во стане русских воинов», лучшем своем гражданском стихотворении, Жуковский от имени певца-воина славит русские дружины, русских солдат и военачальников, сражавшихся в Отечественной войне 1812 года. Ода, как известно, требовала высокого слога, торжественной интонации, громких звуков. Однако Жуковский всего этого избежал, голос его приглушен, задушевен и, главное, изменчив. В оде обычно преобладала одна интонация. Жуковский то весел, то печален, то задумчив. Воины-полководцы у Жуковского спущены с недосягаемых высот на землю и представлены друзьями, с которыми певец идет в кровавый бой, сидит на полковой пирушке, поминает павших. Он знает личные радости и беды, подвиги и печали военачальников. Они близки ему как люди и патриоты. Патриотическое чувство выступает не отвлеченным, а глубоко личным. В батальную оду проникают слова и выражения, встречаю- щиеся обычно в элегиях и балладах. Например, пейзаж в стихотворении напоминает элегии или баллады («На поле бранном тишина;/Огни между шатрами;/Друзья, здесь светит нам луна,/Здесь кров небес над нами»). Патриотическая ода неожиданно наполняется любовными элегическими мотивами. Сращением оды с элегией и балладой Жуковский значительно увереннее и целеустремленнее продолжил Державина. Он придал патриотической теме личное, интимное звучание, и она сделалась близкой каждому современному ему человеку, стала частью его души. Патриотическое чувство перестало быть холодным, торжественным, согрелось теплом души поэта.
«Море» (1822). Замечательное свойство поэзии Жуковского — одухотворять и одушевлять все сущее — блестяще проявилось в его знаменитой элегии «Море». В ней изображен морской пейзаж в разных состояниях, но мысль поэта занята другим — он думает о человеке, о его жизни, о стихиях, бушующих в его груди. Жуковский одухотворяет море. Природа для поэта не равнодушна, не мертва. В ней скрыта душа, она жива. Море Жуковского «дышит», способно «любить» и даже «наполнено» «тревожной думой». Как в душе человека, в «душе» моря скрыта «глубокая тайна», которую и хочет разгадать поэт. Но море безмолвно, лазурно, оно таит свою душу, хотя поэт и чувствует тревогу:
Что движет твое необъятное лоно?
И вот, наконец, часть тайны приоткрывается поэту:
Иль тянет тебя из земныя неволи
Далекое светлое небо к себе?
Море, таким образом, лежит между землей и небом, оно открыто тому и другому, занимает промежуточное положение. Следовательно, это особая стихия — ни земля, ни небо, но подвластная обоим. Море не может вырваться из земной тверди, но его манит небо, и море стремится к нему, никогда его не достигая. С землей связана его скованность, неволя, с небом — светлые, чистые порывы. Но не так ли и человек, погруженный в земную суету, рвется в небесную безбрежность, в вечные края Божьего Царства, жаждет идеала и желает его? Море полно «сладостной жизни», оно счастливо, когда небо открыто его «взору». Ему передается чистота небесного блаженства ( « Ты чисто в присутствии чистом его»). Так и человек, следующий Божественным предначертаниям и помыслам, остается чистым душой. Но едва темные тучи закроют ясное небо, море охватывает тревога, его настигает смута, оно утрачивает идеал, не «видит» его и, чтобы не потерять совсем, «терзает» «враждебную мглу». Победив тьму, оно еще долго не успокаивается.
— подвижная стихия; его спокойствие обманчиво, мнимо; причина тревоги лежит в самом его положении между землей и небом; любуясь небом и стремясь к нему, оно всегда опасается, что небо отнимут злые силы и море потеряет предмет своих стремлений и упований («Ты, небом любуясь, дрожишь за него»). Во-вторых, картина, созданная Жуковским, религиозна и философична. Она связана с его представлениями о земной неволе, земной суете, в которой нет совершенства, и о небесной безупречной чистоте и красоте, к которым все сущее испытывает неотразимое тяготение, томление, порыв. Это стремление к лучшему и есть закон, лежащий в основе бытия. В-третьих, в элегии Жуковского имеется в виду, конечно, не только море, не только природа, но и человек и человечество. Они не могут существовать, жить, дышать без идеала. Иначе они лишатся смысла и цели, вложенных в них Творцом. Небо, независимо от человека и человечества, может быть скрыто от них враждебными, темными силами, и тогда неизбежны смута, беспокойство, угроза самой их жизни. Мысль, чувства человека, его душа и дух обречены на вечное беспокойство, на вечную тревогу, пусть скрываемую, но присущую им изначально. Причина этой тревоги лежит вне человека, но волнуется он за себя — за то, что исчезнувшее небо, исчезнувший идеал сделают бессмысленной его жизнь и погрузят ее в темноту, подобно тому как мгла покроет землю, оставшуюся без солнца, как уйдет свет из души, потерявшей веру в Бога.
Знакомство с некоторыми лирическими стихотворениями Жуковского позволяет обобщить, уточнить и расширить представления о его поэзии.
Особенности лирики Жуковского. Жуковский был убежден, что каждый человек обладает неповторимым душевным строем, что личность мыслит себя внутренне самостоятельной, независимой, воспринимает весь мир в его прошлом, настоящем и будущем как творение Бога и сквозь призму своей души, своих чувств. Человек в поэзии Жуковского — обыкновенный, частный человек. Он мыслит себя отдельно от государства, потому что те понятия, которые сложились в государстве, он не вполне принимает или даже отрицает. Жуковский убежден, что цель человечества состоит в усовершенствовании своей природы, а смысл жизни человека — в том, чтобы воспитать себя душевным, чувствительным и чутким к чужим страданиям, бедам и несчастиям. При таком понимании мира и человека поэзия для Жуковского — божественный дар слова, имеющий особую духовную власть. Она состоит в том, чтобы прозревать в земном мире черты вечной жизни, прекрасной и совершенной, передавать ее людям в слове и увлекать туда, за край земной, в таинственную, загадочную область нравственной чистоты и всеобщего счастья. Самое ценное в поэтическом даре — способность заражать томлением, порывом к идеалу. После Жуковского любое переживание, будь то печаль или тоска, гражданское или патриотическое чувство, утратило риторическое, абстрактное (и потому холодное) выражение и приобрело задушевность и трогательность.
В поэзии запечатлелся необычный психологический облик Жуковского. Он выбрал для его создания такие биографические факты, которые с наибольшей полнотой и убедительностью рисовали его обобщенную жизненную участь. Такого тесного и вместе с тем нетождественного единства между поэтом и его лирическим образом поэзия еще не знала. «До Жуковского,— писал В. Г. Белинский,— на Руси никто и не подозревал, чтоб жизнь человека могла быть в такой тесной связи с его поэзиею и чтобы произведения поэта могли быть вместе и лучшею его биографиею».
Лирический образ, в котором запечатлелась личность автора, его «Я» , получил название лирического героя.
Лирический герой — это жизнь души поэта, которая выступает в стихах от первого лица, от лица « я ». Лирический герой как образ пришел в литературу вместе с лирикой романтизма, но как понятие введен учеными (Ю. Н. Тыняновым) много позже. Оно свойственно не только Жуковскому, но и другим поэтам-романтикам. Образ лирического героя отличается от условного образа автора-стихотворца в классицизме. У Ломоносова или Державина образ поэта чисто жанровый образ, условность которого заранее определена жанром.
Если поэт-классицист пишет оду, то он надевает на себя маску государственного мужа, патриота империи, которую славит. Если он пишет идиллию или эклогу1, то предстает пастушком. Если пишет элегию, то выбирает маску влюбленного. Он меняет маски в зависимости от того, к какому жанру принадлежит создаваемое им стихотворение. Маски прикрепляются к строго определенным жанрам и меняются от стихотворения к стихотворению.
— единый образ, проходящий через всю лирику. Он обладает устойчивыми чертами, потому что душевная жизнь поэта-романтика протекает в зависимости от системы взглядов, убеждений, настроений, чувств, которые не имеют к тому или иному жанру прямого отношения и могут быть воплощены в разных жанрах. Одни и те же стороны души поэта оживают в оде, элегии, идиллии, послании, песне, романсе, балладе, поэме. Для передачи сокровенных движений души романтик в отличие от поэта-классициста не знает жанровых преград и жанровой неволи.
Жуковский решительно порывает с прежней рационалистической поэтикой XVIII века. Предметы в его лирике начинают утрачивать свою определенность, размываются. Своеобразие поэзии Жуковского легче всего понять в сравнении с поэзией классицизма. У Державина есть стихотворение «Соловей», написанное восьмистишиями. Вот первые четыре стиха:
На холме, средь зеленой рощи,
При блеске светлого ручья,
Вдали я слышу соловья.
Эпитеты, которые использует Державин, объективны, предметны: «зеленая» — обозначение цвета, качества, присущего роще, ее признак; «майская» — точное обозначение времени года, месяца; «тихая» означает в контексте стихотворения «безветренная»; «светлый» тоже предметный эпитет. Из этого можно заключить, что Державин нарисовал реальную картину. И все-таки это не совсем так.
Попробуем сравнить со стихами Державина первые стихи из элегии Жуковского «Вечер»:
Как тихая твоя гармония приятна!
С каким сверканием катишься ты в реку!
Мы сразу же замечаем, что в строках Жуковского нет ни одного предметного эпитета: словосочетание «тихая... гармония» говорит нам не о глубине или ширине ручья, а о том, что его течение вызывает «приятные» чувства в душе поэта, который наслаждается не только гармонично звучащими водами, но их «сверканием». На этом фоне и эпитет «светлый», отнесенный к песку,— не столько его объективный признак, сколько знак доставляемого им удовольствия. Отвлекаясь от объективных и конкретных признаков ручья, Жуковский вместе с тем точно передает личное субъективное восприятие. Он создает не столько «пейзаж природы», сколько «пейзаж души», сливая в тесное единство картину природы с ее переживанием. И мы понимаем, что, когда Жуковский пишет о ручье, он одновременно передает и настроение, каким охвачена его душа: это она и «светлая», и «тихая», и наполненная «гармонией» и «сверканием». Внешний мир предстал не чем-то посторонним душе поэта, не в своем «всеобщем» значении, но увиденным человеком в момент духовного слияния с природой, в момент пробуждения поэтического вдохновения.
Все это означает, что Жуковский решительно порывает с рационализмом поэтического мышления и находит способы непосредственной передачи текучести переживаний, расширяя выразительные возможности лирической речи. Благодаря этим открытиям Жуковского внутренний мир человека стал достоянием всей русской поэзии. Жуковский заражает своим отношением к миру, сугубо личным его переживанием. От созерцания гармонической природы он непринужденно переходит к теме вдохновения (гармония души), к настроениям грусти и задумчивости, вызванным воспоминанием об ушедших друзьях, о тщете земных благ перед лицом вечности, о радостях и печалях души, о свободе вдохновения и восторгах творчества.
«Людмила» (1808)
Современники назвали Жуковского «балладником» и с его балладами связывали начало романтизма в России. Баллады2 писались и до Жуковского, но он придал балладе окончательную завершенность, содержательную совокупность признаков, которые выделили русскую балладу из других жанров.
Жанр баллады не имеет соответствия в русском фольклоре. Он возник на Западе (в Германии, в Англии). В русском фольклоре к балладе ближе всего историческая песня, но в ней нет фантастики. Баллада без фантастики, таинственности, загадочности, легенды, предания, без исключительного, из ряда вон выходящего события невозможна. В балладе что-то непонятное, пугающее, страшное, чаще всего чудесное, должно обязательно произойти.
— гроб. Людмила, несмотря на явные намеки всадника, прикинувшегося женихом, и предупреждения нечистых сил, все-таки спешила за мертвецом и сама влеклась к гибели.
Всюду в балладах ощутимо присутствие судьбы и непредвиденное вмешательство сверхъестественных, роковых сил.
В финале, когда Людмилой овладевает испуг и путь к спасению для героини отрезан, Жуковский в отличие от немецких и английских романтиков не хочет, чтобы страх безраздельно овладел душами читателей. Он смягчает ситуацию. Гибель и спасение одинаково возможны, и последнюю, окончательную точку ставит приговор Божьего суда.
Разочарование и отчаяние относятся, говорит Жуковский, не к мироустройству вообще, а только к земному порядку, в котором все несовершенно. Иначе сказать, разочарование не абсолютно, а только относительно.
«Светлана»
Очевидным доказательством в пользу взглядов Жуковского служит его вторая баллада на сюжет из Бюргера — «Светлана» (1808—1812). Фабула баллады «Светлана» повторяет фабулу «Людмилы»: Светлана погружена в раздумье о женихе, от которого «вести нет», и томится в разлуке с ним. Мотив ожидания суженого вставлен Жуковским в более широкую раму. Светлана предстает перед читателем в чрезвычайно ответственный момент девичьей судьбы, на пороге важной перемены в жизни. Она должна проститься с беспечным девическим житьем («веселость... дней ее подруга»). Будущее замужество одновременно пленяет ее и страшит загадочной неизвестностью.
Этот сюжетный ход, известный и по балладе Бюргера, и по балладе «Людмила», обрастает в «Светлане» чисто русскими приметами, традициями, обычаями и поверьями. Но главное состоит в том, что в «Светлане» героиня наделена чертами национального характера — верностью, сердечностью, кротостью, добротой, нежностью, простотой. От духовных и душевных сил героини зависит, будет ли она счастлива, или ее ждет беда.
Поэт создает атмосферу тайны, неизвестности, а неизвестность рождает «робость» и «страх», хранит «мертвое молчанье»:
Робость в ней волнует грудь,
Жуковский развертывает типичную ситуацию «страшной» баллады, где фантастическая дорога намекает на жизненный путь героини — от счастливого соединения с женихом до ее гибели. Эти события окрашиваются переживаниями Светланы, которая сначала обрадована встречей с женихом после долгой разлуки, а потом все более и более тревожится за свою судьбу и предвидит несчастье.
Действие происходит в определенном пространстве и в определенном времени. Главный пространственный образ — образ дороги. В атмосфере таинственности угадываются предзнаменования будущего несчастья, оживленные мифологическими представлениями, старинными преданиями. Степь, покрытая снегом, с древних времен напоминала человеку белое покрывало, белое полотно, саван, под которым лежит мертвец; вьюга и метель — игру демонических сил, злых мертвецов, бесов и ведьм. К тем же мифологическим представлениям относятся и образы луны, неверный свет которой помогал дьявольским начинаниям и козням, сверчка («вестник полуночи»), ворона, предвещающего несчастье и беду («Черный вран, свистя крылом,/ Вьется над санями;/ Ворон каркает: печаль!»). Все это были образы, которые содержали стойкие отрицательные смысловые представления и чувства. Дважды упоминается и о гробе — явном знаке смерти.
Художественно определенным в своих намеках и символах было в балладе и время. Сюжет развивался на границе дня и ночи, при свете луны. Ночь, когда нечистая сила получала простор для своих черных деяний, в балладе предстает подлинно событийным временем. Жуковский постоянно упоминает о луне, о сумраке, о тумане. Устойчивые признаки пространства и времени образуют балладный хронотоп3 «хронос» и «топос»).
Как только персонаж пускался в путь и, пересекая границу дня или сумерек, попадал во власть ночи, перебирался через реку или оказывался в лесу, так сразу же устремлялся навстречу своей гибели. Следовательно, дорога в балладе — это дорога от жизни к смерти.
Светлана поступает совсем не так, как Людмила. Она не ропщет на Провидение, а со смирением и робостью, опасаясь, но все-таки не теряя веры, молит о счастье. Ее поведение не похоже на поведение «настоящих» балладных героинь. В награду за неотступную веру Бог спасает Светлану: во сне она видит, как к ней прилетел посланный Богом «белоснежный голубок», светлый дух, который затем защитил ее от мертвеца. По мысли Жуковского, русская девушка не ропщет на свою участь, а подчиняется Божьему велению, кротко и терпеливо сносит все испытания, выпадающие на ее долю, уповая на Бога и веря в Него.
Однако ужасы, которые описывает Жуковский в балладе, опять, как и в «Людмиле», даются им в двойном свете — на грани яви и сна. И только в конце баллады читатель узнает, что страх остается во сне, а наяву Светлану ждет счастливый конец. Поэт снова соединяет в балладе серьезное с несерьезным, жуткое со смешным.
«Светлане» торжествует день, светлое время. Героиня просыпается и возвращается морозным солнечным утром в праздничный и уютный «крещеный» мир. В «страшной» балладе дорога развернута от жизни к смерти, а в «Светлане» — от прежней, тревожной и пугающей, к новой, счастливой и радостной. Сдвиги происходят и в душе Светланы. Ее ждет встреча с живым и настоящим женихом, а не с его обманным призраком. Мрачные предчувствия отступают перед светлым сознанием.
— неотрывная часть народа, а народ — совокупность личностей. Благодаря такому подходу Жуковский сделал новый по сравнению с предшествующей литературой шаг в постижении характера. После Жуковского личность уже нельзя было выразить вне усвоенных ею национальных традиций.
В балладе «Светлана» торжествуют народно-религиозные начала. Жуковский воплотил в Светлане характер русской девушки, открытой любви, радующейся счастью жить. «В ней душа как ясный день»,— сказал поэт о своей героине. И это представление о национальном типе русской девушки отозвалось затем в замечательных образах русских женщин в произведениях от Пушкина до Льва Толстого.
Сюжеты для баллад Жуковского
В античных балладах он романтизировал мифологию, в средневековых, «рыцарских» балладах описывал коварные преступления, жестокость, властолюбие и «вечную», хотя и неразделенную, любовь, трогательную верность, нежную, но скорбную страсть. Иногда Жуковский сам придумывал сюжеты, подвергая их литературной обработке.
«пушкинских» статьях, Белинский сказал, что без Жуковского мы не имели бы Пушкина. Это так. Но Жуковский велик не только как предтеча Пушкина, но и как самобытный поэт-новатор. Он открыл русской поэзии внутренний мир человека и способы его лирического выражения. Он громко заявил о нравственном достоинстве личности. Жуковский на небывалую до него высоту поднял художественно-этический уровень русской поэзии.
В творческой лаборатории В. А. Жуковского
«Жизнь и поэзия — одно». Эти ключевые для творческой судьбы поэта слова нельзя понимать так, будто жизнь, прожитая Жуковским, исключительно поэтична, что она и есть поэзия. Формула «Жизнь и поэзия — одно» несет особое содержание. Поэзия в представлении Жуковского сестра истинной, небесной, а не земной жизни. Она наделена особой духовной властью прозревать вечные, нетленные, прекрасные и совершенные образцы сквозь преходящие, временные предметы и явления «неистинной» земной жизни. Ей дана способность соединять разные и никогда не соединяющиеся области жизни — земную («здесь») и небесную («там»). Это придает поэзии двойственность и противоречивость: она одержима стремлением выразить человеческим языком сокровенные законы мироздания, но не может достигнуть желаемого не из-за собственной слабости, не из-за ограниченных возможностей человеческого языка, а из-за невыразимости самих тайн, которые только приоткрываются, но никогда не раскрываются целиком и хранят загадочность.
Великая заслуга Жуковского заключается и в том, что он, по словам Белинского, обогатил русскую поэзию глубоко нравственным, истинно человеческим содержанием.
Примечания
1 — лирический диалог между персонажами; форма поэзии, близкая идиллии.
2 — это лиро-эпическое произведение с острым, напряженным, драматическим, большей частью фантастическим сюжетом, которое рассказывает о поражении или победе человека при его столкновении с судьбой.
3 Хронотоп — закрепленные в памяти народов поэтические и религиозные представления о пространстве и времени, уходящие своими смысловыми оценками в далекое прошлое человечества; такие представления могут оживать даже в современных художественных произведениях.