Нет, не тебя так пылко я люблю...
В последние годы жизни и творчества Лермонтов уже ничего не хотел и уже ничего не просил для себя ни у Бога, ни у мира. Он не нападает на миропорядок, а защищается и смотрит на него, по-прежнему не принимая, хладнокровно, почти безучастно и с презрением. Этот взгляд на мир отразился и в его любовной лирике, в частности в последнем стихотворении «Нет, не тебя так пылко я люблю...» (1841).
1
Нет, не тебя так пылко я люблю,
Не для меня красы твоей блистанье;
И молодость погибшую мою.
2
Когда порой я на тебя смотрю,
В твои глаза вникая долгим взором:
Таинственным я занят разговором,
3
Я говорю с подругой юных дней,
В твоих чертах ищу черты другие,
В устах живых уста давно немые,
В глазах огонь угаснувших очей.
Стихотворение «Нет, не тебя так пылко я люблю...»
«Нет, не тебя так пылко я люблю...» живого любовного чувства нет. Точнее, оно отнесено к себе и к умершей возлюбленной, т. е. сосредоточено не на настоящем, а на прошлом и замкнуто в границах личного мира, личного сознания. Лирический герой признается в нелюбви, в равнодушии к собеседнице. Это значит, что из жизненных бурь он вынес трагическую неспособность любить, что он омертвел душой. Все осталось в прошлом, на всем лежит печать смерти. Ему не нужна ни любовь женщины, ни «блистанье» ее «красы». Даже его слова «пылко я люблю», которые, казалось бы, опровергают опустошение души, направлены на себя: перед собой он видит свое «прошлое страданье» и свою «молодость погибшую». Собеседница интересна поэту не своими достоинствами и чувствами, как это обычно бывает у возлюбленных (он увлечен ею, она — им), а воспоминанием о своих прошлых страданиях и мучениях. Она стимул для сожалений о прошедшей жизни, средство для воскрешения давно забытых чувств. При этом «любовь», что тоже парадоксально, касается «страданий» («Люблю в тебе я прошлое страданье...»). Иначе говоря, я люблю не тебя, а свое страдание. На этом заканчивается первое четверостишие.
Второе раскрывает суть страдания и вводит тему «внутреннего диалога» лирического героя с самим собой, противоположную первому четверостишию, в котором разговор с собеседницей носил внешний характер. Этот «внутренний диалог» скрыт от собеседницы, не допущенной в святилище души героя:
Таинственным я занят разговором,
Но не с тобой я сердцем говорю.
В глазах огонь угаснувших очей.
— трагическое одиночество и опустошенная страданиями душа, не способная ответить на чувство не только потому, что помнит о юношеской страсти и хранит ей верность, но и вследствие благоприобретенной холодности. Иссушенная страданиями, жизнь в лирическом герое замерла и словно остановилась. Встреча с новой женщиной уже не может всколыхнуть живых чувств, а лишь напоминает об угасших.