ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЁРТОЕ
Та же комната в доме городничего.
ЯВЛЕНИЕ I
Входят осторожно, почти на цыпочках: Аммос Фёдорович, Артемий Филиппович, почтмейстер, Лука Лукич, Добчинский и Бобчинский, в полном параде и мундирах. Вся сцена происходит вполголоса.
Аммос Фёдорович (строит всех полукружием). Ради Бога, господа, скорее в кружок, да побольше порядку! Бог с ним: и во дворец ездит, и государственный совет распекает! Стройтесь! На военную ногу, непременно на военную ногу! Вы, Пётр Иванович, забегите с этой стороны, а вы, Пётр Иванович, станьте вот тут.
Оба Петра Ивановича забегают на цыпочках.
Артемий Филиппович. Воля ваша, Аммос Фёдорович, нам нужно бы кое-что предпринять.
Аммос Фёдорович. А что именно?
Артемий Филиппович. Ну, известно что.
Аммос Фёдорович. Подсунуть?
Артемий Филиппович. Ну да, хоть и подсунуть.
Аммос Фёдорович. Опасно, чёрт возьми, раскричится: государственный человек. А разве в виде приношенья со стороны дворянства на какой-нибудь памятник?
Почтмейстер. Или же: «вот, мол, пришли по почте деньги, неизвестно кому принадлежащие».
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте не отправил куда-нибудь подальше. Слушайте: эти дела не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представляться нужно поодиночке, да между четырёх глаз и того... как там следует — чтобы и уши не слыхали! Вот как в обществе благоустроенном делается! Ну вот вы, Аммос Фёдорович, первый и начните.
Аммос Фёдорович. Так лучше ж вы: в вашем заведении высокий посетитель вкусил хлеба.
Артемий Филиппович. Так уж лучше Луке Лукичу, как просветителю юношества.
Лука Лукич. Не могу, не могу, господа! Я, признаюсь, так воспитан, что, заговори со мною одним чином кто-нибудь повыше, у меня просто и души нет, и язык, как в грязь, завязнул. Нет, господа, увольте, право, увольте!
Артемий Филиппович. Да, Аммос Фёдорович, кроме вас, некому. У вас что ни слово, то Цицерон с языка слетел.
Аммос Фёдорович. Что вы! что вы: Цицерон! Смотрите, что выдумали! Что иной раз увлечёшься, говоря о домашней своре или гончей ищейке...
[1]... Нет, Аммос Фёдорович, не оставляйте нас, будьте отцом нашим!.. Нет, Аммос Фёдорович!
Аммос Фёдорович. Отвяжитесь, господа!
В это время слышны шаги и откашливание в комнате Хлестакова. Все спешат наперерыв к дверям, толпятся и стараются выйти, что происходит не без того, чтобы не притиснули кое-кого.
Раздаются вполголоса восклицания:
Голос Бобчинского. Ой! Пётр Иванович! Пётр Иванович! наступили на ногу!
Голос Земляники. Отпустите, господа, хоть душу на покаяние — совсем прижали!
Выхватываются несколько восклицаний «ай! ай!», наконец все выпираются, и комната остаётся пуста.
ЯВЛЕНИЕ II
Хлестаков один, выходит с заспанными глазами.
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с при- ятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что ещё можно бы... Нет, я не знаю, а мне, право, нравится такая жизнь.
ЯВЛЕНИЕ III
Хлестаков и Аммос Фёдорович.
Аммос Фёдорович (входя и останавливаясь, про себя). Боже, Боже! вынеси благополучно! так вот коленки и ломает. (Вслух, вытянувшись и придерживая рукою шпагу.) Имею честь представиться: судья здешнего уездного суда, коллежский асессор Ляпкин-Тяпкин.
Хлестаков. Прошу садиться. Так вы здесь судья?
Аммос Фёдорович. С восемьсот шестнадцатого был избран на трёхлетие по воле дворянства и продолжал должность до сего времени.
Хлестаков. А выгодно, однако же, быть судьёю?
Аммос Фёдорович. За три трёхлетия представлен к Владимиру четвёртой степени с одобрения со стороны начальства. (В сторону.) А деньги в кулаке, да кулак-то весь в огне.
Хлестаков. А мне нравится Владимир. Вот Анна третьей степени [2] уже не так.
Хлестаков. Что это у вас в руке?
Аммос Фёдорович fпотерявшись и роняя на пол ассигнации). Ничего-с.
Хлестаков. Как ничего? Я вижу, деньги упали.
Аммос Фёдорович (дрожа всем телом). Никак нет-с. (В сторону.) О Боже! вот уж я и под судом! и тележку подвезли схватить меня!
Хлестаков (подымая). Да, это деньги.
Аммос Фёдорович (в сторону). Ну, всё кончено — пропал! Пропал!
Хлестаков. Знаете ли что? дайте их мне взаймы.
Аммос Фёдорович (поспешно). Как же-с, как же-с... с большим удовольствием. (В сторону.) Ну, смелее, смелее! Вывози, Пресвятая Матерь!
Хлестаков. Я, знаете, в дороге издержался: то да сё... Впрочем, я вам из деревни сейчас их пришлю.
Аммос Фёдорович. Помилуйте! как можно! и без того это такая честь... Конечно, слабыми моими силами, рвением и усердием к начальству... постараюсь заслужить... (Приподымается со стула, вытянувшись и руки по швам.) Не смею более беспокоить своим присутствием. Не будет ли какого приказанья?
Хлестаков. Какого приказанья?
Аммос Фёдорович. Я разумею, не дадите ли какого приказанья здешнему уездному суду?
Хлестаков. Зачем же? Ведь мне никакой нет теперь в нём надобности; нет, ничего. Покорнейше благодарю.
Аммос Фёдорович (раскланиваясь и уходя, в сторону). Ну, город наш!
Хлестаков (по уходе его). Судья — хороший человек!
ЯВЛЕНИЕ IV
Хлестаков и почтмейстер, входит вытянувшись, в мундире, придерживая шпагу.
Почтмейстер. Имею честь представиться: почтмейстер, надворный советник [3] Шпекин.
Почтмейстер. Так точно-с.
Хлестаков. А мне нравится здешний городок. Конечно, не так многолюдно — ну что ж! Ведь это не столица. Не правда ли, ведь это не столица?
Почтмейстер. Совершенная правда.
Хлестаков. Ведь это только в столице бонтон [4] и нет провинциальных гусей. Как ваше мнение, не так ли?
Почтмейстер. Так точно-с. (В сторону.) А он, однако ж, ничуть не горд: обо всём расспрашивает.
Хлестаков. А ведь, однако ж, признайтесь, ведь и в маленьком городке можно прожить счастливо?
Почтмейстер. Так точно-с.
Хлестаков. По моему мнению, что нужно? Нужно только, чтобы тебя уважали, любили искренно, — не правда ли?
Почтмейстер. Совершенно справедливо.
Хлестаков. Я, признаюсь, рад, что вы одного мнения со мною. Меня, конечно, назовут странным, но уж у меня такой характер. (Глядя в глаза ему, говорит про себя.) А попрошу-ка я у этого почтмейстера взаймы. (Вслух.) Какой странный со мной случай: в дороге совершенно издержался. Не можете ли вы мне дать триста рублей взаймы?
Почтмейстер. Почему же? почту за величайшее счастье. Вот-с, извольте. От души готов служить.
Хлестаков. Очень благодарен. А я, признаюсь, смерть не люблю отказывать себе в дороге, да и к чему? Не так ли?
Почтмейстер. Так точно-с. (Встаёт, вытягивается и придерживает шпагу.) Не смею долее беспокоить своим присутствием... Не будет ли какого замечания по части почтового управления?
Хлестаков. Нет, ничего.
Почтмейстер раскланивается и уходит.
(Раскуривая сигарку.) Почтмейстер, мне кажется, тоже очень хороший человек; по крайней мере, услужлив. Я люблю таких людей.
ЯВЛЕНИЕ V
Хлестаков и Лука Лукич, который почти выталкивается из дверей. Сзади его слышен голос почти вслух: «Чего робеешь?»
[5] Хлопов.
Хлестаков. А, милости просим! Садитесь, садитесь! Не хотите ли сигарку? (Подаёт ему сигару.)
Лука Лукич fпро себя, в нерешимости). Вот тебе раз! Уж этого я никак не предполагал. Брать или не брать?
Хлестаков. Возьмите, возьмите; это порядочная сигарка. Конечно, не то, что в Петербурге. Там, батюшка, я куривал сигарочки по двадцати пяти рублей сотенка, — просто ручки себе потом поцелуешь, как выкуришь. Вот огонь, закурите. (Подаёт ему свечу.)
Лука Лукич пробует закурить и весь дрожит.
Да не с того конца!
Лука Лукич(от испуга выронил сигару, плюнул и, махнув рукою, про себя). Чёрт побери всё! сгубила проклятая робость!
Хлестаков. Вы, как я вижу, не охотник до сигарок. А я признаюсь: это моя слабость. Вот ещё насчёт женского полу, никак не могу быть равнодушен. Как вы? Какие вам больше нравятся, брюнетки или блондинки?
Лука Лукич находится в совершенном недоумении, что сказать.
Нет, скажите откровенно, брюнетки или блондинки? Лука Лукич. Не смею знать.
Хлестаков. Нет, нет, не отговаривайтесь. Мне хочется узнать непременно ваш вкус.
Лука Лукич. Осмелюсь доложить... (В сторону.) Ну и сам не знаю, что говорю!
Хлестаков. А! а! не хотите сказать. Верно, уж какая-нибудь брюнетка сделала вам маленькую загвоздоч- ку. Признайтесь, сделала?
Лука Лукич молчит.
А! а! покраснели, видите! видите! Отчего ж вы не говорите?
Лука Лукич. Оробел, ваше бла... преос... снят... (В сторону.) Продал проклятый язык! продал!
Хлестаков. Оробели? А в моих глазах, точно, есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина не может их выдержать, не так ли? Лука Лукич. Так точно-с.
Хлестаков. Вот со мной престранный случай: в дороге совсем издержался. Не можете ли вы мне дать триста рублей взаймы?
Лука Лукич(хватаясь за карманы, про себя). Вот те штука, если нет? Есть, есть! (Вынимает и подаёт, дрожа, ассигнации.)
Лука Лукич(вытягиваясь и придерживая шпагу). Не смею долее беспокоить присутствием...
Хлестаков. Прощайте.
Лука Лукич(летит вон почти бегом и говорит в сторону). Ну, слава Богу! авось не заглянет в классы!
ЯВЛЕНИЕ VI
Хлестаков и Артемий Филиппович, вытянувшись и придерживая шпагу.
Артемий Филиппович. Имею честь представиться: попечитель богоугодных заведений надворный советник Земляника.
Хлестаков. Здравствуйте, прошу покорно садиться. Артемий Филиппович. Имел честь сопровождать вас и принимать лично во вверенных моему смотрению богоугодных заведениях.
Хлестаков. А, да, помню. Вы очень хорошо угостили завтраком.
Артемий Филиппович. Рад стараться на службу отечеству.
Хлестаков. Я — признаюсь, это моя слабость — люблю хорошую кухню. Скажите, пожалуйста, мне кажется, как будто бы вчера вы были немножко ниже ростом, не правда ли?
Артемий Филиппович. Очень может быть. (Помолчав.) Могу сказать, что не жалею ничего и ревностно исполняю службу. (Придвигается ближе с своим стулом и говорит вполголоса.) Вот здешний почтмейстер совершенно ничего не делает: все дела в большом запущении, посылки задерживаются... извольте сами нарочно разыскать. Судья тоже, который только что был перед моим приходом, ездит только за зайцами, в присутственных местах держит собак и поведения, — если признаться перед вами, — конечно, для пользы отечества я должен это сделать, хотя он мне родня и приятель, — поведения самого предосудительного. Здесь есть один помещик, Доб- чинский, которого вы изволили видеть, и как только этот Добчинский куда-нибудь выйдет из дому, то он там уж и сидит у жены его, я присягнуть готов... и нарочно посмотрите на детей: ни одно из них не похоже на Добчинско- го; но все, даже девочка маленькая, как вылитый судья.
Хлестаков. Скажите, пожалуйста! а я никак этого не думал.
Артемий Филиппович. Вот и смотритель здешнего училища. Я не знаю, как могло начальство поверить ему такую должность. Он хуже, чем якобинец[6], и такие внушает юношеству неблагонамеренные правила, что даже выразить трудно. Не прикажете ли, я всё это изложу лучше на бумаге?
Хлестаков. Хорошо, хоть на бумаге. Мне очень будет приятно. Я, знаете, этак люблю в скучное время прочесть что-нибудь забавное... Как ваша фамилия? Я всё позабываю.
Артемий Филиппович. Земляника.
Хлестаков. А, да! Земляника. И что же, скажите, пожалуйста, есть у вас детки?
Артемий Филиппович. Как же-с! пятеро; двое уже взрослых.
Хлестаков. Скажите, взрослых! А как они... как они того?..
«Ревизор». Хлестаков берёт деньги у Хлопова.
Художник А. Константиновский. 1951
Артемий Филиппович. То есть не изволите ли вы спрашивать, как их зовут?
Хлестаков. Да, как их зовут?
Артемий Филиппович. Николай, Иван, Елизавета, Марья и Перепетуя.
Хлестаков. Это хорошо.
Артемий Филиппович. Не смея беспокоить своим присутствием, отнимать времени, определённого на священные обязанности... (Раскланивается, с тем чтобы уйти.)
Хлестаков (провожая). Нет, ничего. Это всё смешно, что вы говорили. Пожалуйста, и в другое тоже время... Я это очень люблю. (Возвращается и, отворивши дверь, кричит вслед ему.) Эй вы! как вас! я всё позабываю, как ваше имя и отчество.
Артемий Филиппович. Артемий Филиппович.
Хлестаков. Сделайте милость, Артемий Филиппович, со мной странный случай: в дороге совершенно издержался. Нет ли у вас денег взаймы рублей четыреста?
Артемий Филиппович. Есть.
Хлестаков. Скажите, как кстати. Покорнейше вас благодарю.
ЯВЛЕНИЕ VII
Хлестаков, Бобчинский и Добчинский.
Бобчинский. Имею честь представиться: житель здешнего города, Пётр Иванов сын Бобчинский.
Добчинский. Помещик Пётр Иванов сын Добчинский.
Хлестаков. А, да я уж вас видел. Вы, кажется, тогда упали; что, как ваш нос?
Бобчинский. Слава Богу! Не извольте беспокоиться: присох, теперь совсем присох.
Хлестаков. Хорошо, что присох. Я рад... (Вдруг и отрывисто.) Денег нет у вас?
Бобчинский. Денег? как денег?
Бобчинский. Такой суммы, ей-богу, нет. А нет ли у вас, Пётр Иванович?
Добчинский. При мне-с не имеется, потому что деньги мои, если изволите знать, положены в приказ общественного призрения[7].
Хлестаков. Да, ну если тысячи нет, так рублей сто.
Бобчинский (шаря в карманах). У вас, Пётр Иванович, нет ста рублей? У меня всего сорок ассигнациями.
Добчинский (смотря в бумажник). Двадцать пять рублей всего.
Бобчинский. Да вы поищите-ка получше, Пётр Иванович! У вас там, я знаю, в кармане-то с правой стороны прореха, так в прореху-то, верно, как-нибудь запали.
Добчинский. Нет, право, и в прорехе нет.
Хлестаков. Ну всё равно... Я ведь только так. Хорошо, пусть будет шестьдесят пять рублей... это всё равно. (Принимает деньги.)
Добчинский. Я осмеливаюсь попросить вас относительно одного очень тонкого обстоятельства.
Хлестаков. А что это?
Добчинский. Дело очень тонкого свойства-с: старший-то сын мой, изволите видеть, рождён мною ещё до брака...
Хлестаков. Да?
Добчинский. То есть оно так только говорится, а рождён мною так совершенно, как бы и в браке, и всё это, как следует, я завершил потом законными-с узами супружества-с. Так я, изволите видеть, хочу, чтобы он теперь уже был совсем, то есть, законным моим сыном-с и назывался бы так, как я: Добчинский-с.
Хлестаков. Хорошо, пусть называется! Это можно.
Добчинский. Я бы и не беспокоил вас, да жаль насчёт способностей. Мальчишка-то этакой... большие надежды подаёт: наизусть стихи разные расскажет и, если где попадёт ножик, сейчас сделает маленькие дрожечки так искусно, как фокусник-с. Вот и Пётр Иванович знает.
Бобчинский. Да, большие способности имеет.
Хлестаков. Хорошо, хорошо: я об этом постараюсь, я буду говорить... я надеюсь... всё это будет сделано, да, да... (Обращаясь к Бобчинскому.) Не имеете ли вы чего- нибудь сказать мне?
Бобчинский. Как же, имею очень нижайшую просьбу.
Хлестаков. А что, о чём?
[8] и адмиралам, что вот, ваше сиятельство или превосходительство, живёт в таком-то городе Пётр Иванович Бобчинский. Так и скажите: живёт Пётр Иванович Бобчинский.
Хлестаков. Очень хорошо.
Бобчинский. Да если этак и государю придётся, то скажите и государю, что вот, мол, ваше императорское величество, в таком-то городе живёт Пётр Иванович Бобчинский.
Хлестаков. Очень хорошо.
Добчинский. Извините, что так утрудили вас своим присутствием.
Бобчинский. Извините, что так утрудили вас своим присутствием.
Хлестаков. Ничего, ничего! Мне очень приятно. (Выпроваживает их.)
ЯВЛЕНИЕ VIII
Хлестаков один.
Здесь много чиновников. Мне кажется, однако ж, они меня принимают за государственного человека. Верно, я вчера им подпустил пыли. Экое дурачьё! Напишу- ка я обо всём в Петербург к Тряпичкину. Он пописывает статейки, пусть-ка он их общёлкает хорошенько. Эй, Осип, подай мне бумагу и чернилы!
Осип выглянул из дверей, произнёсши: «Сейчас».
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадёт на зубок, — берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста. Это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот, какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот!.. Ого! за тысячу перевалило... Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
ЯВЛЕНИЕ IX
Хлестаков и Осип с чернилами и бумагою.
X лестаков. Ну что, видишь, дурак, как меня угощают и принимают? (Начинает писать.)
Осип. Да, слава Богу! Только знаете что, Иван Александрович?
Хлестаков (пишет). А что?
Осип. Уезжайте отсюда! Ей-богу, уже пора.
Хлестаков (пишет). Вот вздор! Зачем?
— и довольно. Что с ними долго связываться? Плюньте на них! не ровён час, какой-нибудь другой наедет... ей-богу, Иван Александрович! А лошади тут славные — так бы закатили!..
Хлестаков (пишет). Нет, мне ещё хочется пожить здесь. Пусть завтра.
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да всё, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли... И батюшка будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Хлестаков (пишет). Ну хорошо. Отнеси только наперёд это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтобы лошади хорошие были! Ямщикам скажи, что я буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря[9], катили и песни бы пели!.. (Продолжает писать.) Воображаю, Тряпичкин умрёт со смеху...
Осип. Я, сударь, отправлю его с человеком здешним, а сам лучше буду укладываться, чтобы не прошло понапрасну время.
Хлестаков (пишет). Хорошо. Принеси только свечу.
Осип (выходит и говорит за сценой). Эй, послушай, брат! Отнесёшь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег, да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин не плотит: прогон, мол, скажи, казённый. Да чтоб всё живее, а не то, мол, барин сердится. Стой, ещё письмо не готово.
Хлестаков (продолжает писать). Любопытно знать, где он теперь живёт — в Почтамтской или Гороховой? Он ведь тоже любит часто переезжать с квартиры и недоплачивать. Напишу наудалую в Почтамтскую. (Свёртывает и надписывает.)
Осип приносит свечу. Хлестаков печатает. В это время слышен голос Держиморды: «Куда лезешь, борода? Говорят тебе, никого не велено пускать».
(Даёт Осипу письмо.) На, отнеси.
Голоса купцов. Допустите, батюшка! Вы не можете не допустить: мы за делом пришли.
Голос Держиморды. Пошёл, пошёл! Не принимает, спит.
Шум увеличивается.
Хлестаков. Что там такое, Осип? Посмотри, что за шум.
Осип (глядя в окно). Купцы какие-то хотят войти, да не допускает квартальный. Машут бумагами: верно, вас хотят видеть.
Хлестаков (подходя к окну). А что вы, любезные?
Голоса купцов. К твоей милости прибегаем. Прикажите, государь, просьбу принять.
Хлестаков. Впустите их, впустите! пусть идут. Осип, скажи им: пусть идут.
Осип уходит.
«Его высокоблагородному Светлости Господину Финансову от купца Абдулина...» Чёрт знает что: и чина такого нет!
ЯВЛЕНИЕ X
Хлестаков и купцы с кузовом вина и сахарными головами.
Xлестаков. А что вы, любезные?
Купцы. Челом бьём вашей милости.
Хлестаков. А что вам угодно?
Купцы. Не погуби, государь! Обижательство терпим совсем понапрасну.
Хлестаков. От кого?
Один из купцов. Да всё от городничего здешнего. Такого городничего никогда ещё, государь, не было. Такие обиды чинит, что описать нельзя. Постоем[10] совсем заморил, хоть в петлю полезай. Не по поступкам поступает. Схватит за бороду, говорит: «Ах ты, татарин!» Ей- богу! Если бы, то есть, чем-нибудь не уважили его, а то мы уж порядок всегда исполняем: что следует на платья супружнице его и дочке — мы против этого не стоим. Нет, вишь ты, ему всего мало. Ей-ей! придёт в лавку и, что ни попадёт, всё берёт. Сукна увидит штуку, говорит: «Э, милый, это хорошее суконце: снеси-ка его ко мне». Ну и несёшь, а в штуке-то будет без мала аршин пятьдесят.
Хлестаков. Неужели? Ах, какой же он мошенник!
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так всё и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берёт: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец [11] не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесёшь, ни в чём не нуждается. Нет, ему ещё подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несёшь.
Хлестаков. Да это просто разбойник!
Купцы. Ей-ей. А попробуй прекословить, наведёт к тебе в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «Я тебя, говорит, не буду, говорит, подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный, поешь селёдки!»
Хлестаков. Ах, какой мошенник! Да за это просто в Сибирь.
Купцы. Да уж куда милость твоя ни запровадит его — всё будет хорошо, лишь бы, то есть, от нас подальше. Не побрезгай, отец наш, хлебом и солью. Кланяемся тебе сахарцом и кузовком вина.
Хлестаков. Нет, вы этого не думайте: я не беру совсем никаких взяток. Вот если бы вы, например, предложили мне взаймы рублей триста, — ну тогда совсем другое дело: взаймы я могу взять.
Купцы. Изволь, отец наш! (Вынимают деньги.) Да что триста! уж лучше пятьсот возьми, помоги только.
Хлестаков. Извольте — взаймы я ни слова: я возьму.
Хлестаков. Ну и подносик можно.
Купцы (кланяясь). Так уж возьмите одним разом и сахарцу.
Хлестаков. О нет: я взяток никаких...
Осип. Ваше высокоблагородие! зачем вы не берёте? Возьмите! в дороге всё пригодится. Давай сюды головы и кулёк! Давай всё, всё пойдёт впрок. Что там? верёвочка! давай и верёвочку! — и верёвочка в дороге пригодится: тележка обломается или что другое, подвязать можно.
Купцы. Так уж сделайте такую милость, ваше сиятельство! Если уже вы, то есть, не поможете в нашей просьбе, то уж не знаем, как и быть: просто хоть в петлю полезай.
Хлестаков. Непременно, непременно! Я постараюсь.
Купцы уходят. Слышен голос женщины: «Нет, ты не смеешь не допустить меня! Я на тебя нажалуюсь ему самому. Ты не толкайся так больно!»
Кто там? (Подходит к окну.) А, что ты, матушка?
Голоса двух женщин. Милости твоей, отец, прошу! Повели, государь, выслушать!
Хлестаков (в окно). Пропустить её.
ЯВЛЕНИЕ XI
Xлестаков,слесарша и унтер-офицерша.
Слесарша (кланяясь в ноги). Милости прошу...
Унтер-офицерша. Милости прошу...
Хлестаков. Да что вы за женщины?
Унтер-офицерша. Унтер-офицерская жена Иванова.
Слесарша. Слесарша, здешняя мещанка, Февронья Петровна Пошлёпкина, отец мой...
Хлестаков. Стой, говори прежде одна. Что тебе нужно?
Слесарша. Милости прошу, на городничего челом бью! Пошли ему Бог всякое зло! Чтоб ни детям его, ни ему, мошеннику, ни дядьям, ни тёткам его ни в чём никакого прибытку не было!
Слесарша. Да мужу-то моему приказал забрить лоб в солдаты[12], и очередь-то на нас не припадала, мошенник такой! да и по закону нельзя: он женатый.
Хлестаков. Как же он мог это сделать?
Слесарша. Сделал, мошенник, сделал; побей Бог его и на том и на этом свете! Чтобы ему, если и тётка есть, то и тётке всякая пакость, и отец если жив у него, то чтоб и он, каналья, околел или поперхнулся навеки, мошенник такой! Следовало взять сына портного, он же пья- нюшка был, да родители богатый подарок дали, так он и присыкнулся к сыну купчихи Пантелеевой, а Пантелеева тоже подослала к супруге полотна три штуки; так он ко мне. «На что, говорит, тебе муж, он уж тебе не годится». Да я-то знаю: годится или не годится, это моё дело, мошенник такой! «Он, говорит, вор; хоть он теперь и не украл, да всё равно, говорит, он украдёт, его и без того на следующий год возьмут в рекруты». Да мне-то каково без мужа, мошенник такой! Я слабый человек, подлец ты такой! чтобы всей родне твоей не довелось видеть света Божьего! А если есть тёща, то чтоб и тёще...
Хлестаков. Хорошо, хорошо. Ну, а ты? (Выпроваживает старуху.)
Слесарша (уходя). Не забудь, отец наш! Будь милостив!
Унтер-офицерша. На городничего, батюшка, пришла...
Хлестаков. Ну, да что, зачем? говори в коротких словах.
Унтер-офицерша. Высек, батюшка!
Хлестаков. Как?
Унтер-офицерша. По ошибке, отец мой! Бабы-то наши задрались на рынке, а полиция не подоспела, да и схвати меня. Да так отрапортовали: два дни сидеть не могла.
Хлестаков. Так что ж теперь делать?
Унтер-офицерша. Да делать-то, конечно, нечего. А за ошибку-то повели ему заплатить штрафт. Мне от своего счастья неча отказываться, а деньги бы мне теперь очень пригодились.
Хлестаков. Хорошо, хорошо! Ступайте, ступайте! я распоряжусь.
В окно высовываются руки с просьбами.
Да кто там ещё! (Подходит к окну.) Не хочу, не хочу! не нужно, не нужно! (Отходя.) Надоели, чёрт возьми! не впускай, Осип!
Осип (кричит в окно). Пошли, пошли! Не время, завтра приходите!
Дверь отворяется, и выставляется какая-то фигура во фризовой [13] шинели, с небритою бородою, раздутою губою и перевязанною щекою; за ней в перспективе показывается несколько других.
ЯВЛЕНИЕ XII
Хлестаков и Марья Антоновна.
М арья Антоновна. Ах!
Хлестаков. Отчего вы так испугались, сударыня?
Марья Антоновна. Нет, я не испугалась.
Хлестаков (рисуется). Помилуйте, сударыня, мне очень приятно, что вы меня приняли за такого человека, который... Осмелюсь ли спросить вас: куда вы намерены были идти?
Марья Антоновна. Право, я никуда не шла.
Хлестаков. Отчего же, например, вы никуда не шли?
Марья Антоновна. Я думала, не здесь ли маменька...
Хлестаков. Нет, мне хотелось бы знать, отчего вы никуда не шли?
Марья Антоновна. Я вам помешала. Вы занимались важными делами.
Хлестаков (рисуется). А ваши глаза лучше, нежели важные дела... Вы никак не можете мне помешать; никаким образом не можете; напротив того, вы можете принесть удовольствие.
Марья Антоновна. Вы говорите по-столичному.
Хлестаков. Для такой прекрасной особы, как вы. Осмелюсь ли быть так счастлив, чтобы предложить вам стул? Но нет, вам должно не стул, а трон.
Марья Антоновна. Право, я не знаю... мне так нужно было идти. (Села.)
Хлестаков. Какой у вас прекрасный платочек!
Марья Антоновна. Вы насмешники, лишь бы только посмеяться над провинциальными.
Хлестаков. Как бы я желал, сударыня, быть вашим платочком, чтобы обнимать вашу лилейную шейку.
Марья Антоновна. Я совсем не понимаю, о чём вы говорите: какой-то платочек... Сегодня какая странная погода!
Марья Антоновна. Вы всё эдакое говорите... Я бы вас попросила, чтоб вы мне написали лучше на память какие-нибудь стишки в альбом. Вы, верно, их знаете много.
Хлестаков. Для вас, сударыня, всё, что хотите. Требуйте, какие стихи вам.
Марья Антоновна. Какие-нибудь эдакие — хорошие, новые.
Хлестаков. Да что стихи! я много их знаю.
Марья Антоновна. Ну скажите же, какие же вы мне напишете?
Хлестаков. Да к чему же говорить? я и без того их знаю.
Марья Антоновна. Я очень люблю их...
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на Бога ропщешь, человек!..» [14] Ну и другие... теперь не могу припомнить; впрочем, это всё ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда... (Придвигая стул.)
Марья Антоновна. Любовь! Я не понимаю любовь... я никогда не знала, что за любовь... (Отдвигает стул.)
Хлестаков. Отчего ж вы отдвигаете свой стул? нам лучше будет сидеть близко друг к другу.
Марья Антоновна (отдвигаясъ). Для чего ж близко? всё равно и далеко.
Хлестаков (придвигаясь). Отчего ж далеко: всё равно и близко.
Марья Антоновна (отдвигается). Да к чему ж это?
Хлестаков (придвигаясь). Да ведь это вам кажется только, что близко; а вы вообразите себе, что далеко. Как бы я был счастлив, сударыня, если б мог прижать вас в свои объятия.
Марья Антоновна (смотрит в окно). Что это там как будто бы полетело? Сорока или какая другая птица?
Хлестаков (целует её в плечо и смотрит в окно). Это сорока.
Марья Антоновна (встаёт в негодовании). Нет, это уж слишком... Наглость такая!..
Хлестаков (удерживая её). Простите, сударыня: я это сделал от любви, точно от любви.
Хлестаков (продолжая удерживать её). Из любви, право, из любви. Я так только, пошутил, Марья Антоновна, не сердитесь! Я готов на коленках у вас просить прощения. (Падает на колени.) Простите же, простите. Вы видите, я на коленях.
ЯВЛЕНИЕ XIII
Те же и Анна Андреевна.
Анна Андреевна (увидя Хлестакова на коленях). Ах, какой пассаж!
Хлестаков (вставая). А, чёрт возьми!
Анна Андреевна (дочери). Это что значит, сударыня? Это что за поступки такие?
Марья Антоновна. Я, маменька...
Анна Андреевна. Поди прочь отсюда! слышишь: прочь, прочь! и не смей показываться на глаза.
Марья Антоновна уходит в слезах.
Извините, я, признаюсь, приведена в такое изумление...
Хлестаков (в сторону). А она тоже очень аппетитна, очень недурна. (Бросается на колени.) Сударыня, вы видите, я сгораю от любви.
Анна Андреевна. Как, вы на коленях? Ах, встаньте, встаньте, здесь пол совсем нечист.
Хлестаков. Нет, на коленях, непременно на коленях, я хочу знать, что такое мне суждено, жизнь или смерть.
Анна Андреевна. Но позвольте, я ещё не понимаю вполне значения слов. Если не ошибаюсь, вы делаете декларацию [15] насчёт моей дочери.
Хлестаков. Нет, я влюблён в вас. Жизнь моя на волоске. Если вы не увенчаете постоянную любовь мою, то я недостоин земного существования. С пламенем в груди прошу руки вашей.
Анна Андреевна. Но позвольте заметить: я в некотором роде... я замужем.
Хлестаков. Это ничего. Для любви нет различия, и Карамзин сказал: «Законы осуждают» [16]. Мы удалимся под сень струй... Руки вашей, руки прошу!
Те же и Марья Антоновна, вдруг вбегает.
Марья Антоновна. Маменька, папенька сказал, чтобы вы... (Увидя Хлестакова на коленях, вскрикивает.) Ах, какой пассаж!
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трёхлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать, что такое хорошие правила и солидность в поступках.
Марья Антоновна (сквозь слёзы). Я, право, маменька, не знала...
Анна Андреевна. У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове; ты берёшь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть на них? Не нужно тебе глядеть на них. Тебе есть примеры другие — перед тобою мать твоя. Вот каким примерам ты должна следовать.
Хлестаков (схватывая за руку дочъ). Анна Андреевна, не противьтесь нашему благополучию, благословите постоянную любовь!
Анна Андреевна (с изумлением). Так вы в неё?..
Хлестаков. Решите: жизнь или смерть?
Анна Андреевна. Ну вот видишь, дура, ну вот видишь: из-за тебя, этакой дряни, гость изволил стоять на коленях; а ты вдруг вбежала, как сумасшедшая. Ну вот, право, стоит, чтобы я нарочно отказала: ты недостойна такого счастия.
Марья Антоновна. Не буду, маменька. Право, вперёд не буду.
ЯВЛЕНИЕ XV
Те же и городничий впопыхах.
Городничий. Ваше превосходительство! не погубите! не погубите! не погубите!
Хлестаков. Что с вами?
Городничий. Там купцы жаловались вашему превосходительству. Честью уверяю, и наполовину нет того, что они говорят. Они сами обманывают и обмеривают народ. Унтер-офицерша налгала вам, будто бы я её высек; она врёт, ей-богу, врёт. Она сама себя высекла.
Хлестаков. Провались унтер-офицерша — мне не до неё.
Городничий. Не верьте, не верьте! это такие лгуны... им вот этакой ребёнок не поверит. Они уж и по всему городу известны за лгунов. А насчёт мошенничества, осмелюсь доложить: это такие мошенники, каких свет не производил.
Анна Андреевна. Знаешь ли ты, какой чести удостоивает нас Иван Александрович? Он просит руки нашей дочери.
Городничий. Куда! куда!.. Рехнулась, матушка! Не извольте гневаться, ваше превосходительство, она немного с придурью, такова же была и мать её.
Городничий. Не могу верить, ваше превосходительство!
Анна Андреевна. Да когда говорят тебе?
Хлестаков. Я не шутя вам говорю... Я могу от любви свихнуть с ума.
Городничий. Не смею верить, недостоин такой чести.
Хлестаков. Да. Если вы не согласитесь отдать руки Марьи Антоновны, то я чёрт знает что готов...
Городничий. Не могу верить: изволите шутить, ваше превосходительство!
Анна Андреевна. Ах, какой чурбан в самом деле! ну, когда тебе толкуют.
Городничий. Не могу верить!
Хлестаков. Отдайте, отдайте — я отчаянный человек, я решусь на всё: когда застрелюсь, вас под суд отдадут.
Городничий. Ах, Боже мой! Я, ей-ей, не виноват ни душою, ни телом! Не извольте гневаться! извольте поступать так, как вашей милости угодно! У меня, право, в голове теперь... я и сам не знаю, что делается. Такой дурак теперь сделался, каким ещё никогда не бывал.
Анна Андреевна. Ну, благословляй!
Хлестаков подходит с Марьей Антоновной.
Городничий. Да благословит вас Бог, а я не виноват!
Хлестаков целуется с Марьей Антоновной. Городничий смотрит на них.
ЯВЛЕНИЕ XVI
Те же и Осип.
Осип. Лошади готовы.
Хлестаков. А, хорошо... я сейчас.
Хлестаков. Да, еду.
Городничий. А когда же, то есть... Вы изволили сами намекнуть насчёт, кажется, свадьбы?
Хлестаков. А это на одну минуту только, на один день к дяде — богатый старик; а завтра же и назад.
Городничий. Не смеем никак удерживать, в надежде благополучного возвращения.
Городничий. Да не нужно ли вам в дорогу чего-нибудь? Вы изволили, кажется, нуждаться в деньгах?
Хлестаков. О нет, к чему это? (Немного подумав.) А впрочем, пожалуй.
Городничий. Сколько угодно вам?
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести, то есть не двести, а четыреста: я не хочу воспользоваться вашею ошибкою, — так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Хлестаков. А, да! (Берёт и рассматривает ассигнации.) Это хорошо. Ведь это, говорят, новое счастье, когда новенькими бумажками?
Городничий. Так точно-с.
Хлестаков. Прощайте, Антон Антонович! очень обязан за ваше гостеприимство. Я признаюсь от всего сердца, мне нигде не было такого хорошего приёма. Прощайте, Анна Андреевна! Прощайте, моя душенька, Марья Антоновна!
Выходят.
Голос Хлестакова. Прощайте, ангел души моей, Марья Антоновна.
Голос городничего. Как же это вы? прямо так на перекладной едете?
Голос Хлестакова. Да, я привык уж так. У меня голова болит от рессор.
Голос ямщика. Тпр...
Голос Хлестакова. Нет, зачем? это пустое; а впрочем, пожалуй, пусть дают коврик.
Голос городничего. Эй, Авдотья! ступай в кладовую; вынь ковёр самый лучший, что по голубому полю, персидский, скорей!
Голос ямщика. Тпр...
Голос городничего. Когда прикажете ожидать вас?
Голос Осипа. А, это ковёр? давай его сюда, клади вот так! теперь давай-ко с этой стороны сена.
Голос ямщика. Тпр...
Голос Осипа. Вот с этой стороны! сюда! ещё! Хорошо! Славно будет! (Бьёт рукою по ковру.) Теперь садитесь, ваше благородие.
Голос Хлестакова. Прощайте, Антон Антонович!
Женские голоса. Прощайте, Иван Александрович!
Голос Хлестакова. Прощайте, маменька!
Голос ямщика. Эй вы, залётные!
Колокольчик звенит; занавес опускается.
[1] Столпотворение — смешение языков, происшедшее, по библейским преданиям, с жителями Вавилона в наказание за то, что они пытались построить башню до неба.
[2] Анна третьей степени — низшая степень ордена Святой Анны. Орден Владимира четвёртой степени был значительно выше ордена Анны третьей степени.
[3] Надворный советник — гражданский чин VII класса.
[4] Хороший тон, светская учтивость (от фр. bon ton).
[5] — гражданский чин IX класса.
[6] Якобинец — революционер времён Великой французской буржуазной революции XVIII века; здесь: вольнодумец, политически неблагонадёжный человек.
[7] Приказ общественного призрения — учреждение, ведавшее больницами, приютами, а также производившее некоторые денежные операции.
[8] Сенатор — член Сената, высшего судебно-административного органа царской России.
[9] Фельдъегерь — правительственный или военный курьер.
[10] — расквартирование военнослужащих в частных домах.
[11] Сиделец (устар.) — приказчик в магазине, лавке.
[12] Забрить лоб в солдаты — сдать в солдаты.
[13] Фриз — толстая, грубая ткань.
[14] Начальные строки стихотворения М. В. Ломоносова.
[15] — здесь: предложение.
[16] «Законы, осуждают предмет моей любви» — строчки из песни в повести Н. М. Карамзина «Остров Борнгольм».