История Пугачёвского бунта
Отрывки
ГЛАВА ВТОРАЯ
Появление Пугачёва. — Бегство его из Казани. — Показания Кожевникова. — Первые успехи Самозванца. — Измена илецких казаков. — Взятие крепости Рассыпной. — Нурали-Хан. — Распоряжение Рейнсдорпа. — Взятие Нижне-Озёрной. — Взятие Татищевой. — Совет в Оренбурге. — Взятие Черноречен- ской. — Пугачёв в Сакмарске.
уходил на время в Иргизские скиты; оттуда, в конце 1772 года, послан был для закупки рыбы в Яицкий городок, где и стоял у казака Дениса Пьянова. Он отличался дерзостию своих речей, поносил начальство и подговаривал казаков бежать в области турецкого султана; он уверял, что и донские казаки не замедлят за ними последовать, что у него на границе заготовлено двести тысяч рублей и товару на семьдесят тысяч и что какой-то паша, тотчас по приходу казаков, должен им выдать до пяти миллионов; покамест обещал он каждому по двенадцати рублей в месяц жалованья. Сверх того, сказывал он, будто бы противу яицких казаков из Москвы идут два полка и что около Рождества или Крещения непременно будет бунт. Некоторые из послушных хотели его поймать и представить как возмутителя в комендантскую канцелярию; но он скрылся вместе с Денисом Пьяновым и был пойман уже в селе Малыковке (что ныне Волгск) по указанию крестьянина, ехавшего с ним одною дорогою. Сей бродяга был Емельян Пугачёв, донской казак и раскольник, пришедший с ложным письменным видом из- за польской границы, с намерением поселиться на реке Иргизе посреди тамошних раскольников. Он был отослан под стражею в Симбирск, а оттуда в Казань; и как всё, относящееся к делам Яицкого войска, по тогдашним обстоятельствам могло казаться важным, то оренбургский губернатор и почёл за нужное уведомить о том государственную Военную коллегию донесением от 18 января 1773 года.
Яицкие бунтовщики были тогда не редки, и казанское начальство не обратило большого внимания на присланного преступника. Пугачёв содержался в тюрьме не строже прочих невольников. Между тем сообщники его не дремали.
<Внешность Пугачёва. Его жизнь до восстиния>
... Емельян Пугачёв, Зимовейской станицы служилый казак, был сын Ивана Михайлова, умершего в давних годах. Он был сорока лет от роду, росту среднего, смугл и худощав; волосы имел тёмно-русые, бороду чёрную, небольшую и клином. Верхний зуб был вышибен ещё в ребячестве, в кулачном бою. На левом виску имел он белое пятно, а на обеих грудях знаки, оставшиеся после болезни, называемой чёрною немочью. Он не знал грамоты и крестился по-раскольничьи. Лет тому десять женился он на казачке Софье Недюжиной, от которой имел пятеро детей. В 1770 году был он на службе во второй армии, находился при взятии Бендер и через год отпущен на Дон по причине болезни. Он ездил для излечения в Черкасск. По его возвращении на родину зимовейский атаман спрашивал его на станичном сбору, откуда взял он карюю лошадь, на которой приехал домой? Пугачёв отвечал, что купил её в Таганроге; но казаки, зная его беспутную жизнь, не поверили и послали его взять тому письменное свидетельство. Пугачёв уехал. Между тем узнали, что он подговаривал некоторых казаков, поселенных под Таганрогом, бежать за Кубань. Положено было отдать Пугачёва в руки правительству. Возвратясь в декабре месяце, он скрывался на своём хуторе, где и был пойман, но успел убежать; скитался месяца три неведомо где; наконец, в Великом посту, однажды вечером пришёл тайно к своему дому и постучался в окошко. Жена впустила его и дала знать о нём казакам. Пугачёв был снова пойман и отправлен под караулом к сыщику, старшине Макарову, в Нижнюю Чирскую станицу, а оттуда в Черкасск. С дороги он бежал опять и с тех пор уже на Дону не являлся. Из показаний самого Пугачёва, в конце 1772 года приведённого в Канцелярию дворцовых дел, известно уже было, что после своего побега скрывался он за польской границей, в раскольничьей слободе Ветке; потом взял паспорт
Емельян Пугачёв. Портрет, приложенный А. С. Пушкиным к изданию «Истории Пугачёвского бунта»
— Все сии известия были обнародованы; между тем правительство запретило народу толковать о Пугачёве, коего имя волновало чернь. Сия временная полицейская мера имела силу закона до самого восшествия на престол покойного государя, когда разрешено было писать и печатать о Пугачёве. Доныне престарелые свидетели тогдашнего смятения неохотно отвечают на вопросы любопытных.
<Пугачёв под Курмышем>
20 июля Пугачёв под Курмышем переправился вплавь через Суру. Дворяне и чиновники бежали. Чернь встретила его на берегу с образами и хлебом. Ей прочтён возмутительный манифест. Инвалидная команда приведена была к Пугачёву. Майор Юрлов, начальник оной, и унтер-офицер, коего имя, к сожалению, не сохранилось, одни не захотели присягнуть и в глаза обличали самозванца. Их повесили и мёртвых били нагайками. Вдова Юрлова спасена была её дворовыми людьми. Пугачёв ве лел раздать чувашам казённое вино; повесил несколько дворян, приведённых к нему крестьянами их, и пошёл к Ядринску, оставя город под начальством четырёх яицких казаков и дав им в распоряжение шестьдесят приставших к нему холопьев. Он оставил за собою малую шайку для задержания графа Меллина. Михельсон, шедший к Арзамасу, отрядил Харина к Ядринску, куда спешил и граф Меллин. Пугачёв, узнав о том, обратился к Алатырю; но, прикрывая своё движение, послал к Ядринску шайку, которая и была отбита воеводою и жителями, а после сего встречена графом Меллиным и совсем рассеяна. Меллин поспешил к Алатырю, мимоходом освободил Курмыш, где повесил несколько мятежников, а казака, назвавшегося воеводою, взял с собою, как языка. Офицеры инвалидной команды, присягнувшие самозванцу, оправдывались тем, что присяга дана была ими не от искреннего сердца, но для наблюдения интереса её императорского величества.
<Пугочёв пойман...>
... Пугачёв скитался по той же степи. Войска отовсюду окружали его; Меллин и Муфель, также перешедшие через Волгу, отрезывали ему дорогу к северу; лёгкий полевой отряд шёл ему навстречу из Астрахани; князь Голицын и Мансуров преграждали его от Яика; Дундуков с своими калмыками рыскал по степи; разъезды учреждены были от Гурьева до Саратова и от Чёрного до Красного Яра. Пугачёв не имел средств выбраться из сетей, его стесняющих. Его сообщники, с одной стороны, видя неминуемую гибель, а с другой — надежду на прощение, стали сговариваться и решились выдать его правительству.
обыкновенное убежище тамошних преступников и беглецов. 14 сентября они прибыли в селения тамошних староверов. Тут произошло последнее совещание. Казаки, не согласившиеся отдаться в руки правительства, рассеялись. Прочие пошли ко ставке Пугачёва.
Пугачёв сидел один в задумчивости. Оружие его висело в стороне. Услыша вошедших казаков, он поднял голову и спросил, чего им надобно? Они стали говорить о своём отчаянном положении и между тем, тихо подвигаясь, старались загородить его от висевшего оружия. Пугачёв начал опять их уговаривать идти к Гурьеву городку. Казаки отвечали, что они долго ездили за ним и что уже ему пора ехать за ними. «Что же? — сказал Пугачёв, — вы хотите изменить своему государю?» — «Что делать!» —отвечали казаки и вдруг на него кинулись. Пугачёв успел от них отбиться. Они отступили на несколько шагов. «Я давно видел вашу измену», — сказал Пугачёв и, подозвав своего любимца, илецкого казака Творогова, протянул ему свои руки и сказал: «вяжи!» Творогов хотел ему скрутить локти назад. Пугачёв не дался. «Разве я разбойник?» — говорил он гневно. Казаки посадили его верхом и повезли к Яицкому городку. Во всю дорогу Пугачёв им угрожал местью великого князя. Однажды нашёл он способ высвободить руки, выхватил саблю и пистолет, ранил выстрелом одного из казаков и закричал, чтобы вязали изменников. Но никто уже его не слушал. Казаки, подъехав к Яицкому городку, послали уведомить о том коменданта. Казак Харчев и сержант Бардовский высланы были к ним навстречу, приняли Пугачёва, посадили его в колодку и привезли в город, прямо к гвардии капитан-поручику Маврину, члену следственной комиссии.
Маврин допросил самозванца. Пугачёв с первого слова открылся ему. «Богу было угодно, — сказал он, — наказать Россию через моё окаянство». — Велено было жителям собраться на городскую площадь; туда приведены были и бунтовщики, содержавшиеся в оковах. Маврин вывел Пугачёва и показал его народу. Все узнали его; бунтовщики потупили головы. Пугачёв громко стал их уличать и сказал: «Вы погубили меня; вы несколько дней сряду меня упрашивали принять на себя имя покойного великого государя; я долго отрицался, а когда и согласился, то всё, что ни делал, было с вашей воли и согласия; вы же поступали часто без ведома моего и даже вопреки моей воли». Бунтовщики не отвечали ни слова.
Суворов между тем прибыл на Узени и узнал от пустынников, что Пугачёв был связан его сообщниками и что они повезли его к Яицкому городку. Суворов поспешил туда же. Ночью сбился он с дороги и нашёл на огни, раскладенные в степи ворующими киргизами. Суворов на них напал и прогнал, потеряв несколько человек и между ими своего адъютанта Максимовича. Через несколько дней прибыл он в Яицкий городок. Симонов сдал ему Пугачёва. Суворов с любопытством расспрашивал славного мятежника о его военных действиях и намерениях и повёз его в Симбирск, куда должен был приехать и граф Панин.
Пугачёв сидел в деревянной клетке на двухколёсной телеге. Сильный отряд при двух пушках окружал его. Суворов от него не отлучался.
— так выразительно — прозвал он пугачёвщиною.
«ИСТОРИЧЕСКАЯ ЭПОХА,
РАЗВИТАЯ В ВЫМЫШЛЕННОМ ПОВЕСТВОВАНИИ»
А. С. Пушкин заинтересовался событиями Пугачёвского бунта (судя по его письму к брату) в 1824 году, во время михайловской ссылки; просил прислать известный, даже модный (хотя, как оказалось, полный нелепостей и вздора) роман «Ложный Пётр III, или Жизнь и похождения бунтовщика Емельяна Пугачёва».
Летом 1832 года (или, как полагают пушкинисты, несколько раньше) Пушкин набросал первый известный нам план повести или романа, в котором угадываются черты будущей «Капитанской дочки». Через некоторое время появился второй, а потом и третий; под ним — дата: «31 янв. 1833», но роман «не шёл»... Почему? — Одну из причин видим в том, что Пушкин, скорее всего, не столь хорошо знал эпоху Пугачёвского бунта, чтобы писать исторический роман.
«всё, что было обнародовано правительством касательно Пугачёва».
В начале февраля 1833 года Пушкин обратился к военному министру графу Александру Ивановичу Чернышёву с просьбой о разрешении пользоваться материалами военного архива. Своё желание объяснил намерением писать «Историю генералиссимуса князя Италийского графа Суворова-Рымникского», но занимал Пушкина не блистательный полководец, а запрещённый «мужицкий царь» Емелька Пугачёв: истинные намерения до поры до времени приходилось скрывать.
Ответ пришёл быстро — разрешение было получено. В конце февраля — начале марта Пушкин уже знакомился с материалами Секретной экспедиции Военной коллегии, архивными материалами Главного штаба, а в апреле приступил к «Истории Пугачёва» и всего за пять недель вчерне завершил работу. Такая быстрота объясняется тем, что «История...» задумывалась, вероятно, как введение к роману, однако стремительно перерастала в самостоятельное исследование, не перечёркивающее замысел романа, но составляющее его выверенную историческую основу.
В сентябре Пушкин побывал в местах Пугачёвского бунта — в Нижнем Новгороде, Казани, Симбирске, Оренбурге, Уральске, опрашивал стариков, современников и свидетелей крестьянской войны, записывал их рассказы, предания, песни; собирал материалы в провинциальных архивах.
«Истории Пугачёва» и, вернувшись в Петербург, обратился к начальнику III отделения его императорского величества канцелярии генерал-адъютанту А. X. Бенкендорфу с письмом:
«Милостивый государь
<...> Хотя я как можно реже старался пользоваться драгоценным мне дозволением утруждать внимание государя императора, но ныне осмеливаюсь просить на то высочайшего соизволения: я думал некогда написать исторический роман, относящийся ко времени Пугачёва, но, нашед множество материалов, я оставил вымысел и написал историю Пугачёвщины. Осмеливаюсь просить через Ваше сиятельство дозволения представить оную на высочайшее рассмотрение».
Царь рукопись прочитал, внёс 23 поправки, заметил, что название «История Пугачёва» лучше заменить на «Историю Пугачёвского бунта» (с чем Пушкин согласился: «царское название, признаемся, точнее!»), и не только разрешил печатать книгу, но и расходы по изданию отнёс на свой счёт: Пушкин заимообразно получил ссуду в 20 000 рублей.
«История Пугачёвского бунта» вышла в свет. Встретили книгу холодно. Тираж раскупался плохо, а министр народного просвещения Сергей Семёнович Уваров «кричал» о ней «как о возмутительном сочинении». В пушкинское время слово «возмутить» имело следующее значение: «волновать, тревожить, беспокоить, побуждать к ропоту, неудовольствию, к мятежу, производить восстание».
«возмутительного» нашёл он в «Истории Пугачёвского бунта»? В чём вообще значение этого исторического труда великого Поэта России?
Пушкин первым пробил брешь в указе о предании вечному забвению самого имени Емельяна Пугачёва. Он использовал не только официальные источники, малочисленные и откровенно враждебные бунтовщикам, но и неопубликованные, в том числе мемуарные, предоставленные друзьями, знакомыми, а также найденные или записанные им самим.
О восстании 1773—1774 годов Пушкин, гениальный ученик и последователь Николая Михайловича Карамзина, «рассказывал со всею верностию историка». Он создал первую в России научно-художественную летопись событий Пугачёвского бунта, которая и по сей день не утратила своего значения; скорее, наоборот: исторических работ, объективно, без классовых или идеологических пристрастий анализирующих одну из самых трагичных страниц отечественной истории, у нас, к сожалению, нет до сих пор.
Пушкинское изображение мятежников и событий существенно отличалось от официальной точки зрения на восстание, потрясшее Россию, и Сергей Семёнович Уваров о «возмутительном» характере «Истории Пугачёвского бунта» «кричал» не случайно: пушкинский Пугачёв не патологический изверг, вставший во главе людей, доведённых до крайности. Причины бунта (официальная историография их не называет) Пушкин склонен был видеть в произволе чиновников, утеснявших казаков, в непродуманных и жестоких действиях правительственной администрации, в отсутствии законов, несвободе закрепощённого народа, беззащитного и бесправного.
«Историю Пугачёвского бунта», Пушкин не упустил «случая, чтобы сделать добро». Научный труд стал основанием исторического романа, в котором социальные проблемы и сами события отступают на второй план, ибо писателя в первую очередь интересуют люди — их миропонимание, характеры, их представления о вечных ценностях — о Боге, добре и зле, долге, чести, совести, о смысле жизни.
Роман «Капитанская дочка» неразрывно связан с «Историей Пугачёвского бунта», хотя чаще всего эти произведения противопоставляют друг другу, не замечая или не видя их внутреннего единства.
В. А. Кожевников
* * *
Прочитайте вслух в классе отрывок из «Истории Пугачёвского бунта», постарайтесь пересказать прочитанное, сохранив характерную для этого текста лексику.