НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВИЧ ЗАБОЛОЦКИЙ
(1903—1958)
Начало пути. Родившийся в Казани, в семье агронома, и проведший детство в провинциальном городке Уржуме, Николай Заболоцкий в начале 20-х гг. приехал учиться в Петроград. Там он очутился в сложнейшей обстановке первых лет нэпа, противоборства идеологий и художественных направлений, в «вихрях разнородных эстетик», по выражению современника. Окончив в 1925 г. Педагогический институт имени А. И. Герцена, он активно включился в литературную жизнь, став вместе с Д. Хармсом, А. Введенским и некоторыми другими молодыми писателями членом Объединения реального искусства (Обэриу), первоначально в духе времени именовавшего себя «Левым флангом». Иные из «обэ- риутов» не чуждались «зауми». Заболоцкий же, хотя и сам нередко прибегал к непривычным метафорам, основанным на новых и даже алогичных ассоциациях, стремился рисовать «голые конкретные фигуры, придвинутые вплотную к глазам зрителя» и почти физически ощутимые.
«Знаю, что запутываюсь в этом городе, хотя дерусь против него, — говорится в тогдашних письмах поэта. — Сколько неудач еще впереди, сколько разочарований, сомнений! Но если в такие минуты человек поколеблется — его песня спета». Жизненным принципом Заболоцкого становится сказанное в тех же письмах: «Вера и упорство. Труд и честность».
«Столбцы». Название его первой книги — «Столбцы» (1929) — подчеркнуто просто и строго. Сам поэт объяснял его стремлением к «дисциплине, порядку», противостоящим «стихии мещанства» и всему, что грозит «запутать» и «поколебать». Однако книга оказалась противоречивой, как и сама действительность тех лет. Поэт решительно не приемлет мещанской косности, ограниченности, самоупоенной сытости. В самом отталкивающем виде представлены они в стихотворениях « Свадьба», « Ивановы », «Обводный канал» и др.
Свадебное застолье походит на вражеский вооруженный стан: «прямые лысые мужья сидят, как выстрел из ружья», на столе высятся «мяса жирные траншеи». Люди и вещи почти неотличимы друг от друга: если «бокалу винному невмочь расправить огненный затылок», то и у пирующих «крепость их воротников до крови вырезала шеи»; «ревут бокалы пудовые» —или сами тучные гости, горланящие свои здравицы. На рынке у Обводного канала царит торгаш: «Маклак — владыка всех штанов, Ему подвластен ход миров, Ему подвластно толп движенье», а «Толпа в плену, толпа в неволе, Толпа лунатиком идет, ладони вытянув вперед»,— почти в молитвенном преклонении перед вещами и их «владыкой». И даже будничное зрелище рыб, снующих в садке, вырастает в сходную трагическую картину безумного мира:
... За стеклянною стеной
Плывут лещи, объяты бредом,
Галлюцинацией, тоской,
Сомненьем, ревностью, тревогой.
И смерть над ними, как торгаш,
Поводит бронзовой острогой.
( «Рыбная лавка» )
Однако и в «Столбцах», и в других стихах Заболоцкого этих лет люди и вещный мир порой все же предстают иными. Так, появление в скучном «колодце» городского двора бродячих музыкантов с их непритязательными песнями резко преображает его обитателей, застигнутых порой в самом затрапезном виде:
И каждый слушатель украдкой
Слезою чистой вымылся,
Когда на подоконниках
Средь музыки и грохота
Легла толпа поклонников
В подштанниках и кофтах.
( «Бродячие музыканты» )
«Народном Доме», где «радость пальчиком водила» (пусть даже «она к народу шла потехою» —в каком-то обедненном, сниженном виде), а вещный мир обнаруживает там свою живую прелесть, как, например, апельсины в лотке разносчика:
Как будто маленькие солнышки, они
Легко катаются по жести
И пальчикам лепечут:
«Лезьте, лезьте!»
«Густое пекло бытия» (выражение из этого же стихотворения) уже не похоже на кромешный ад коммунальной кухни, где даже «примус выстроен как дыба» и «от плиты и до сортира лишь бабьи туловища скачут», мечась, как обезглавленные курицы. Существует иной, разнообразный и сложнейший мир, взывающий к вдумчивому, напряженному осмыслению.
Зарождение главной темы. Помимо примитивных и ограниченных героев, смутно напоминающих тех, кто горестно изображался в рассказах Михаила Зощенко, в стихах поэта возникает другая, новая героиня — мучительно пробивающаяся мысль, как бы угаданная, подслушанная автором у своих простодушных, «потешных» героев. Они впервые, пусть наивно и забавно, задумываются о жизни, природе, мире, их сложности и таинственности, походя уже на некоторых персонажей Андрея Платонова, тоже обеспокоенных поисками смысла во всем окружающем:
Хочу у моря я спросить,
Для чего оно кипит?
... Это множество воды
Очень дух смущает мой.
( «Вопросы к морю» )
У животных нет названья.
Кто им зваться повелел?
(«Прогулка» )
Для чего они? Откуда?
Оправдать ли их умом?
( «Змеи» )
и К. Э. Циолковского (с ним поэт даже переписывался) Заболоцкий был одержим неустанным любопытством, склонностью к философскому осмыслению природы и ее взаимоотношений с человеком.
И на рубеже 20—30-х гг. поэт как бы вместе со своими персонажами заново их свежим и наивным взглядом всматривается в окружающий мир со всей его пестротой и загадочностью, причудливо умноженными еще и человеческим воображением. В стихотворении «Меркнут знаки Зодиака» начальные «азы» знаний, картинки, похожие на рисунки в детском букваре, затейливо смешаны с самыми фантастическими видениями:
Спит животное Паук,
Спит Корова, Муха спит,
Опрокинутой воды.
Леший вытащил бревешко
Из мохнатой бороды.
Но шутливое повествование внезапно сменяется философским размышлением, добрым напутствием разуму — неопытному «бедному... воителю» со сложностью и запутанностью мира:
День прошел, и мы с тобой —
Полузвери, полубоги —
Засыпаем на пороге
Новой жизни молодой.
«Новая жизнь молодая» упомянута не для проформы. Поэт был искренне привержен пафосу преобразования мира, человеческого сознания, самой природы. Но эти идеи претворялись в поэзии Заболоцкого крайне необычно и по содержанию, и по форме. Как и другие «обэриуты», он испытал сильнейшее влияние футуриста В. Хлебникова и, в частности, его утопической поэмы «Ладомир», в которой свобода, равенство, просвещение становятся уделом не только людей, но и животных и растений: «И будет липа посылать своих послов в совет верховный... Я вижу конские свободы и равноправие коров...»
Во многом перекликается с «Ладомиром» и поэма Заболоцкого «Торжество Земледелия». Пастух, Солдат, Тракторист, Предки и другие ее герои — это не подлинные крестьяне, а условные фигуры, олицетворенные идеи, владевшие автором. Его по-прежнему интересуют люди, лишь подымающиеся к сознательной жизни, невнятно и косноязычно высказывающие осенившие их мысли о родстве своем с природой (хотя прежде они считали, что она «ничего не понимает и ей довериться нельзя») и о возможности преобразовать животное царство.
Написанная в 1929—1930 гг. и опубликованная в 1933-м, поэма Заболоцкого выглядела очень странно на фоне происходящей коллективизации, раскулачивания, голода в деревне. И если уже «Столбцы» были встречены критикой настороженно и неодобрительно, то утопичность фабулы поэмы, идиллическое сосуществование людей и животных в ее финале вызвали всевозможные фальшивые толкования, резкие нападки в печати и обвинения не столько художественного, сколько политического свойства («юродствующая поэзия Заболоцкого имеет определенный кулацкий характер» и т. п.).
«Воля и упорство». Катастрофа с поэмой, запрещение издавать новую, уже подготовленную книгу стихов, возникшие в связи со всем этим житейские сложности серьезно затормозили работу поэта и во многом побудили его заняться трудом переводчика, хотя и здесь он вскоре добился замечательных успехов: в частности, сделал сокращенный перевод знаменитой поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре».
Однако Заболоцкий не поколебался в главном, оставшись верным теме проникновения в тайны природного мира, его метаморфоз и сопряженности с ними самого человеческого духа.
«заскорузлые» речи героев «Торжества Земледелия». Напряженные философские споры происходят в поэмах «Безумный волк» и «Деревья», в большом стихотворении «Лодейников», потрясенный герой которого пытается понять, как «природы вековечная давильня соединяла смерть и бытие в один клубок». При всей безотрывное™ и трагичности взгляда на эту безжалостную «давильню» («Жук ел траву, жука клевала птица, Хорек пил мозг из птичьей головы...») поэт находит опору в мысли о великом круговороте природы, о таинственной запечатленности во всем окружающем уже достигнутого духовного наследия. «Ожесточенная» мысль о собственном исчезновении, «нестерпимая тоска разъединения» с природой превозмогаются вдохновенными картинами:
И голос Пушкина был над листвою слышен,
И птицы Хлебникова пели у воды...
И все существованья, все народы
Нетленное хранили бытие...
«Вчера, о смерти размышляя...»)
Как бы клубок какой-то сложной пряжи, —
Вдруг и увидишь то, что должно называть
Бессмертием.
«Метаморфозы» )
Годы испытаний* Как и у большинства бывших «обэриу- тов», судьба Заболоцкого впоследствии оказалась трагической: в 1938 г. он был арестован по ложному, сфабрикованному обвинению (и, конечно, не без влияния предыдущей «уничтожительной» критики «Торжества Земледелия»). Несколько лет он провел в лагерях и ссылке. Только в 1945 г., еще в Казахстане, ему удалось завершить начатое до ареста стихотворное переложение «Слова о полку Игореве». После окончательного освобождения и переезда в Москву, где он с семьей долго ютился по чужим углам, Заболоцкий вновь занялся переводами и классической, и современной грузинской поэзии.
Несравненно труднее давалось возвращение к собственному, оригинальному творчеству. В черновике одного из первых стихотворений, написанных в 1946 г. после долгого перерыва, сохранилась печальная шутка автора, что он «стараться горазд, да облезли от холода перышки». И все же воля и упорство победили.
Заболоцкий вернулся к своим излюбленным темам. «Завещание» явственно перекликается с такими стихами 30-х гг., как «Вчера, о смерти размышляя...» и «Бессмертие». Стихотворение «Слепой» проникнуто издавна свойственной поэту жаждой разглядеть «великое чудо земли». Родство природы и духовной жизни человека не просто декларируется поэтом, но нередко воплощается в выразительных образах и сюжетах. В картине приближения грозы проступает сходство с творчеством, с рождением поэзии:
Я люблю этот сумрак восторга, эту краткую ночь
Человеческий шорох травы, вещий холод на темной руке,
Эту молнию мысли и медлительное появленье
Первых дальних громов — первых слов на родном языке.
(«Гроза»)
— отказ от демонстративной сложности, «нарочитости», по его выражению, стремление к большей ясности, использование, по определению исследовательницы Л. Я. Гинзбург, «энергии скрытых поэтических средств». Так, выразительность процитированной выше строфы достигнута и неброскими, но меткими эпитетами («человеческий шорох», «вещий холод»), и естественно возникающими паузами (ибо, как сказано в предыдущей строфе, «все труднее дышать»), и почти «слышному» громовому раскату, передаваемому стихом при помощи «медлительности» заключительной части фразы и ее переноса, «перетекания» из одной строки в другую.
Расширение тематики. С годами и накопленным жизненным опытом Заболоцкий, как с присущей ему скромностью писал он сам, «немножко научился присматриваться к людям и стал любить их больше, чем раньше». И это плодотворно и многообразно сказалось в его творчестве.
С размышлениями, в образной форме сконцентрировавшими плоды «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет» (например, «Есть лица, подобные пышным порталам, Где всюду великое чудится в малом...»), соседствуют картины вроде бы самого прозаического свойства, но теперь в ежедневном быте, который смолоду, во времена «Столбцов», зачастую казался Заболоцкому близнецом-двойником мещанства, открываются правда, поэзия, вековая история народной жизни, ее могучая очистительная стихия. Поэт говорит об этом с явным пафосом, пусть и смягченным доброй улыбкой:
Натрудив вековые мозоли,
Побелевшие в мыльной воде,
Но зато не бросают в беде.
Благо тем, кто смятенную душу
Чтобы вновь из корыта на сушу
Он создает и целый ряд вдумчивых психологических портретов («Жена», «Старая актриса», «В кино»), среди которых по страстному и горестному сопереживанию героине выделяется «Некрасивая девочка», увенчанная афористическим определением красоты:
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
Наконец, за несколько лет до появления произведений А. Солженицына и других авторов Заболоцкий прямо обратился к запретной лагерной теме, создав своеобразную, перекликающуюся с народными песнями и плачами балладу «Где-то в поле возле Магадана» (1956).
«Мысль — Образ — Музыка». В стихах Заболоцкого последних лет заметна большая лирическая «раскованность». Порой в них запечатлен даже оригинальный и откровенно драматический автопортрет («Воспоминание»):
Наступили месяцы дремоты...
То ли жизнь, действительно, прошла,
То ль она, закончив все работы,
Поздней гостьей села у стола.
— не нравятся ей вина,
Хочет есть — кусок не лезет в рот.
Но даже в подобных произведениях, говорящих о глубоко личных переживаниях, например в цикле «Последняя любовь» (1956—1957), автор сохраняет целомудренную элегическую сдержанность тона. Когда в этом усматривали некий «холодок», Николай Алексеевич возражал: «Умный читатель под покровом внешнего спокойствия отлично видит игралище ума и сердца. Я рассчитываю на умного читателя. Фамильярничать с ним не хочу...»
Расчет на умного читателя проявляется и в склонности поэта безбоязненно вводить в свои стихи весьма разнообразный словарный материал, часто выступающий в неожиданных, дерзких сочетаниях. В этом смысле характерно уже появление в «Стирке белья» Афродиты, да еще в «компании» с «корытом», «онучами», «вековыми (прекрасный, многозначительный эпитет!) мозолями», а с другой стороны — обращение к прозаизмам в сугубо лирическом контексте:
Я различал полей зеленоватых призму,
Моей живой земли, гнездился между нив.
( «Воздушное путешествие» )
Нередко за кажущимся «холодком» спокойно уравновешенной интонации вспыхивает искорка улыбки и является стилистический прием, освоенный еще в экспериментальной школе «Столбцов»:
Плывет белоснежное диво,
Колебля на лоне залива
Лиловые тени берез.
( «Лебедь в зоопарке»)
Добродушно-усмешливая характеристика лебеди как «животного», к тому же «полного грез», напоминает аналогично названных персонажей давних стихов («Спит животное Собака, дремлет птица Воробей» и т. д.), да и фигурки зверей, которые «сидят в отдаленье, приделаны к выступам нор», тоже как бы почерпнуты из «Столбцов» («жених, приделанный к невесте» —в стихотворении «Свадьба»),
«КоЛебЛя на Лоне заЛИва ЛИЛОвые тени берез») и впечатляющим пластическим образом лебеди: «вся она как изваянье приподнятой к небу волны». Это слияние «разновременных» приемов тем естественнее, что, как справедливо считал сам поэт, «способность пластически изображать явления» проявилась у него еще в эпоху «Столбцов». И действительно, давняя строка о том, как в море «словно идол ходит вал», в известном смысле послужила предшественницей сравнения лебеди с изваянием волны.
В своих лучших произведениях Заболоцкому удалось блестяще осуществить творческий принцип: «Мысль — Образ — Музыка — вот идеальная тройственность, к которой стремится поэт».
Он по праву вошел в число лучших русских поэтов XX в., дав оригинальное творческое истолкование взаимоотношений природы и человека, который открывает в ней все новые соответствия своему внутреннему миру.
КРУГ ПОНЯТИЙ И ПРОБЛЕМ
Утопия
1. В чем сходство и различие изображения людей нэповской эпохи в произведениях Н. Заболоцкого, М. Зощенко и А. Платонова?
2. Как соотнести взгляды И. Заболоцкого на природу с распространенной в послевоенные годы темой ее преобразования, даже «борьбы» с ней?
3. Последний период творчества поэта — это «капитуляция» перед требованиями времени, «уход» в переводы, «измена» прежним темам или, напротив, верность им и дальнейшее обогащение тематики? Полный отказ от художественных приемов ранних лет или художественно мотивированное использование их в рамках нового выработанного стиля?
4. Попробуйте проследить, как претворяет Заболоцкий свой творческий принцип «Мысль — Образ — Музыка» в рамках отдельного стихотворения.
Поздний Заболоцкий — мастер психологического портрета. Богатство и разнообразие языка поэта.
Темы рефератов
1. Ранний Заболоцкий —драматическое распутье: «полузвери, полубоги... на пороге новой жизни трудовой».
2. Философская лирика Заболоцкого. Сравните стихотворение «Завещание» со стихотворением А. Ахматовой «Но я предупреждаю вас, Что я живу в последний раз...».
Македонов А. Николай Заболоцкий: Жизнь. Творчество. Метаморфозы. — Л., 1968.
Ростовцева И. Николай Заболоцкий. Литературный портрет. — М., 1976.
Эта небольшая книга в основном посвящена творчеству поэта, своеобразию его эстетической позиции и связям его стихов с традицией русской философской лирики XIX века.
—М., 1995.
Избранные произведения поэта даны в этой книге параллельно с его подробнейшей биографией, написанной сыном Никитой Заболоцким, с многочисленными документами и мемуарами. В книгу вошло также несколько избранных критических статей о творчестве писателя.