Литературные группировки 20-х годов
Литературный процесс в 20-е гг., особенно после смерти В. И. Ленина в 1924 г., свертывания нэпа, ослабления связей писателей метрополии с эмигрантской подсистемой русской литературы — тем же «русским Берлином», Парижем, Прагой, Харбином — характеризовался сохранением классового размежевания писателей, часто насаждаемого сверху, делением их на «пролетарских», «крестьянских», «комсомольских», «попутчиков», «внутренних эмигрантов» и т. п.
ЛЕФ (Левый фронт искусств), состоявший в основном из поэтов и теоретиков предреволюционного ФУТУРИЗМА во главе с В. Маяковским, О. Бриком, В. Арбатовым, Н. Чужаком, В. Каменским, А. Крученых и др. Возник он в 1922 г. и просуществовал — в спорах, борьбе с пролетарскими, крестьянскими писателями и др.— до 1928 г. Недолгое время в ЛЕФ входил Б. Л. Пастернак. Теоретики этого течения утверждали союз искусства с производством, функции «жизнестроительства» в искусстве, пропагандировали веру в технический прогресс, а в искусстве — «литературу факта», репортажа, монтирования документов вместо вымысла, отменяемого как пережиток прошлого. Для лефовцев пролеткультовцы — это эпигоны старого реализма, «кладущие заплатки на вылинявший пушкинский фрак», повторяющие «генералов-классиков». В своих «Приказах по армии искусств» Маяковский порой в угоду программе, доктрине течения призывал то «пулями по стенке музеев тенькать», то в небеса «шарахать железобетон», то вообще отвергал всякое личностное, интимное начало в творчестве: «Улицы — наши кисти, площади — наши палитры...»
«ПЕРЕВАЛ» — марксистская литературная группа, возникшая в Москве в 1923—1924 гг., быстро выросшая в 1926—1927 гг., имевшая издательскую базу в виде журнала «Красная новь» и сборников «Перевал» (выходили до 1929 г.). Неформальным лидером «Перевала» был критик А. К. Воронений (1884—1943), в группу входили (или были близки ей) А. Веселый, М. Голодный, М. Светлов, Э. Багрицкий, А. Платонов, И. Катаев, А. Малышкин, М. Пришвин и др. «Перевал» отстаивал свободу писателей от деспотично навязываемого «социального заказа», защищал право автора на выбор темы, жанра, отвечающего индивидуальности творца, боролся с нормативным «управляемым искусством», которое утверждали ревнители пролетарской литературы. Стихи поэтов Пролеткульта для А. К. Ворон- ского — это «красные псалмы», совсем не новая литература, а перелицованный И. Северянин, К. Бальмонт... Это все привлекало к «Перевалу» интеллигенцию. Для «перевальцев» художественный образ — гораздо выше, сложнее, многозначнее любой голой идеи, схемы, даже громко заявленной. Любимейший образ теоретика «перевальца» Д. Горбова — в его книге «Поиски Галатеи» (1929) — античная нимфа Галатея, которая рождается скульптором в союзе с материалом путем «освобождения» ее из глыбы мрамора, отсечения от глыбы всего лишнего, случайного. Проект, воображаемую скульптуру, свой идеал красоты художник как бы провидит в бесформенной, грубой, немой глыбе мрамора, он пламенно верит в свой образ и потом после труда-просвечивания как бы «встречается» с образом. Он не создает, а отыскивает волшебную фигуру.
— не без нажима — распался весной 1930 г. Позиция этого объединения — в него входили И. Сельвинский, В. Луговской, В. Инбер, Б. Агапов, Э. Багрицкий, Е. Габрилович — выражена теоретиком К. Л. Зелинским: «Любовь к цифрам, к деловой речи, цитате из документов, деловому факту, описанию события — все это черты, характерные для конструктивизма». В какой-то мере это было повторение программы ЛЕФа, его устремления к безнациональному искусству, к «европеизму», к «преодолению человека» с его слабостями, «тонкостями» души, «архаизмом» привязанностей к дому, семье, прошлому. Американские небоскребы маячили где-то в глубине программ конструктивистов как знаки золотого века. На практике это означало предельно полное, рациональное подчинение образов, метафор (а в стихотворении — даже рифм) теме произведения, всей его, почти технической, конструкции, утрату национальной специфики искусства.
— крайне малочисленная, почти камерно-салонная группа поэтов (многие из них почти не публиковались), находившаяся под влиянием футуристов (В. Хлебникова), ставившая целью пародийно-абсурдное изображение действительности. Группу «обэриутов» основали в 1926 г. Даниил Хармс (1905— 1942), Александр Введенский (1904—1941) и Николай Заболоцкий (1903—1958). В разные годы к ней примыкали прозаик К. К. Вагинов (1899—1934), драматург Е. Л. Шварц (1896—1958), а из художников с «обэриутами» сотрудничали Павел Филонов и Казимир Малевич. В 70—80-е гг. эксперименты «обэриутов» вспомнились, были продолжены многими представителями авангардного искусства (Г. Сапгир, И. Холин, Д. Пригов, Т. Кибиров и др.).
— как в СССР, так и в эмиграции. Трудно было «прикрепить» к какой-то школе О. Э. Мандельштама, современника и попутчика самому себе, как и А. Ахматову, М. Зощенко, А. Грина. Марина Цветаева говорила о своей полнейшей независимости так: «Мне в современности и в будущем места нет... Эпоха не столько против меня, сколько я против нее... Я ее ненавижу. Она меня — не видит». Поэтесса после «Лебединого стана» (1917— 1921), цикла стихов о подвиге белой гвардии, заняла позицию «ни с теми, ни с этими», многие годы созидала свою особую трагическую страну:
—
— Величества, Высочества...
«О политике партии в области художественной литературы» (18 июня 1925 г.)? Постановление констатировало: возник грандиозный разрыв между блестящей интеллектуальной жизнью этих крайне малочисленных группировок, течений, школ, малотиражных журналов, оформляемых часто замечательными художниками начала XX в. (Б. М. Кустодиевым, И. Билибиным, С. Чехониным и др.), и резко выросшей за годы Смуты малограмотностью, безграмотностью масс — в деревне и городе.
«непонятность» многих экспериментов широким массам, обреченным на агитки, плакаты Демьяна, Безыменского. Необходимо было общенациональное искусство, а не кастовое, «пролетарское» или «черноземное». «Нужно смелее и решительнее порвать с предрассудками барства в литературе и, используя все технические достижения старого мастерства, вырабатывать соответствующую форму, понятную МИЛЛИОНАМ»,— говорилось в постановлении.