Наши партнеры
После ссылки и каторги:
мировоззрение и творчество
Вскоре такое разрешение было получено, и Достоевский активно включается в литературную жизнь Петербурга, вместе с братом принимается за новое для него дело — выпуск собственного журнала. В первых номерах «Времени» Достоевский отдал дань трагическому жизненному опыту, почерпнутому в Сибири: здесь полностью были напечатаны «Записки из Мертвого дома», в которых воплотились впечатления, полученные за 4 страшных года каторги. Кто несет ответственность за ад «Мертвого дома»: исторические обстоятельства, общественная среда или каждая личность, индивидуум, наделенный свободой выбора добра и зла? Уже в первой книге Достоевского 60-х годов чаша весов впервые качнулась в сторону второго ответа.
В 1861 году был написан и опубликован роман «Униженные и оскорбленные». Здесь впервые прозвучит настойчивый, характерный для позднего Достоевского мотив жертвенности, страдания как обязательного удела подлинно христианских сердец.
— время формирования Достоевского как православного мыслителя, «почвенника», вынашивающего идею русской самобытности и всечеловечности. Именно 1860—1864 годы Достоевский назовет временем «перерождения убеждений».
Идеология «почвенничества» нашла выражение прежде всего в публицистике журналов «Время» и «Эпоха», которые выпускались на собственные средства Ф. М. и М. М. Достоевскими с 1861 по 1865 год. Общественный подъем начала 60-х, реформы 1861 года породили всеобщее ожидание «нового слова» в истории от самого народа. Но если революционные демократы-шестидесятники во главе с Н. Г. Чернышевским призывали народ к насильственному изменению существующих порядков, то Достоевский видел залог общественного благоденствия в ином: в мирном слиянии образованных сословий и корневого народа, «почвы». Новое направление сложилось не без влияния славянофильства. Однако пути достижения общественного идеала писатель видел, в отличие от славянофилов, в приобщении России к достижениям цивилизации и прогресса, в образовании и просвещении масс. Именно так понимался мыслителем важнейший долг интеллигенции. Вместе с тем, считал Достоевский, образованное сословие тоже должно поучиться у народа, воспринять его исконное мировоззрение, основанное на православной идее всеобщего братства, на христианской проповеди смирения и страдания.
Национальная самобытность, «своеисторичность», своя собственная форма развития, «взятая из почвы нашей, взятая из народного духа и народных начал»,— те качества, которые, по мнению Достоевского, игнорируются западнической интеллигенцией, но на самом деле не противоречат всечеловечности русской культуры. Русский человек «сочувствует всему человечеству», русскому народу предназначено проникнуться идеями и стремлениями других народов, увлечь всех за собою, «ринуться в новую, широкую, еще неведомую в истории деятельность». Идею особой, мессианской [25] роли русского народа Достоевский будет проповедовать до конца жизни.
Повесть «Записки из подполья* (1864) стала важным событием в творческой биографии Достоевского. Здесь впервые появляется в творчестве Достоевского герой-идеолог. Точнее, его следовало бы назвать антигероем. Лишенный автором имени, он лишен и нормальных, общепринятых ценностей. В прошлом романтик, образованный молодой человек утратил не только высокие идеалы, но и естественные широкие связи с миром. Добровольная изоляция — принципиальная форма его существования. Изо дня в день герой общается лишь со своим слугой, живя в квартире, которую воспринимает как защиту от враждебного внешнего мира и наделяет характерными метафорами: «мой особняк, моя скорлупа, мой футляр». Подпольем автор называет особый комплекс идей и психологических свойств: порою оригинальных (не случайно его называют парадоксалистом), но чаще всего — малопривлекательных или просто аморальных, присущих, по мнению Достоевского, «человеку русского большинства». Парадоксалист демонстративно заявляет: «Да я за то, чтобы меня не беспокоили, весь свет сейчас за копейку продам. Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить. Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда испить!»
— любимый брат и верный соратник Михаил. В попечении Достоевского оказались его пасынок, а также жена и дети М. М. Достоевского, не имеющие средств к существованию. Кроме того, огромный долг — до 25 тысяч рублей — тяжким бременем лег на плечи писателя. Журнал «Эпоха» в июне 1865 года в результате банкротства прекратил свое существование. В этих обстоятельствах Достоевский вынужден был заключить с книгоиздателем Ф. Т. Стелловским кабальный контракт. Подкашивали приступы болезни, многочасовая работа не способствовала улучшению здоровья. Для его поправки осенью 1865 года Достоевский уезжает за границу.
В 1866 году в немецком городке Висбадене, где Достоевский лечился на курорте, он начинает работать над романом «Преступление и наказание», но уже в России в октябре того же года вынужден был прерваться из-за прежнего договора с книгоиздателем: требовалось менее чем за месяц написать еще один роман. Писатель нанял стенографистку, которая помогла ему в срок завершить работу над «Игроком». Вскоре Анна Григорьевна Сниткина стала женой Достоевского и до конца его дней была верным другом и надежной опорой в жизненных радостях и горестях.
Роман «Преступление и наказание» открывает новый, наиболее зрелый и плодотворный этап его творчества. Но он знаменует и появление нового типа романа в мировой литературе.
Сюжет и конфликт. Роман основан на детективной интриге: здесь есть замысел и осуществление кровавого преступления, вводится фигура сыщика (в переводе с англ, detective — сыщик). Уголовно-авантюрная основа, «цементируя» сюжет, то выступает на его поверхности (убийство, допросы, ложные обвинения, признание в полицейской конторе, каторга), то прячется за догадками, аналогиями, намеками героев, то остается легким покровом над тяжелыми сценами физических и душевных страданий, смертей, медленных или внезапных прозрений и незаметных подвигов.
И все же классический детективный сюжет как бы «смещен»: тайны преступления, как таковой, нет, автор сразу же представляет фигуру преступника читателю крупным планом, давая возможность следить за каждым его шагом, да что за шагом — за каждой мыслью или даже бессознательным порывом героя. Читателя держит в напряжении не ход расследования, а мучительное движение к покаянию и — параллельно — психологический поединок умнейшего детектива и осторожнейшего убийцы. Ход раскрытия убийства в романе отодвинут на второй план; но он помогает понять социальные и психологические механизмы преступления.
«детективности» романа: преступление не рассматривается как противоправный поступок индивидуума, а его раскрытие — как обычное в этом жанре «чисто аналитическое упражнение». Преступление для Достоевского — это не столько проявление патологического, больного в существе человека (а таковым автор, безусловно, тоже интересовался), сколько примета общественного неблагополучия, след болезненных и опасных поветрий в умах современной молодежи. На преступление толкают в одинаковой мере и нищета, и ощущение реального бесправия, безрезультатности обычных усилий по усовершенствованию жизни, и головные модные теории по переустройству общества, людской природы, и идейный фанатизм... Но об этом подробный разговор впереди.
Итак, конфликт романа выходит за рамки традиционной детективной схемы преступления и его раскрытия. Как же его можно сформулировать? В самой общей форме он выражен названием романа. Но даже оно несет несколько смыслов. Чтобы разобраться в них, остановимся на важных особенностях композиции романа.
Особенности композиции романа. Преступление, первая из двух композиционных сфер романа, ее центр (эпизод убийства процентщицы и ее, возможно беременной, сестры), стягивает силовые линии конфликта и художественную ткань произведения в тугой узел. Наказание — вторая композиционная сфера.
Пересекаясь и взаимодействуя, они заставляют персонажей, пространство и время, изображенные предметы, детали быта, подробности разговоров, картины снов и отрывки текстов (Библия, статья Раскольникова и др.) воплощать смысл, авторскую картину мира.
Важны, конечно, пространство и время — хронотоп художественного мира (см. главу о балладах Жуковского), где противоборствуют Преступление и Наказание. Романный хронотоп сложен и многолик. Назовем пока главные его составляющие: середина 60-х XIX века, Россия, Петербург. По разбросанным в повествовании, но точным приметам первые читатели с большой степенью вероятности догадывались, что описанное злободневно, оно происходит «здесь и сейчас», по крайней мере — в самом недавнем прошлом: за полгода, год или, может быть, два до появления романа — в «начале июля 186... года». Пореформенная пора, буржуазная эпоха, эпоха расчета и дела. Художественное время вместилось в основной части повествования в тринадцать дней, чрезвычайно насыщенных для главного героя внешними и внутренними событиями. Оно, как сжатая пружина, обладая потенциальной энергией, выбрасывает героя в иное измерение жизни: на сибирской каторге начинается его новый отсчет, ведущий в тревожное будущее. Однако для этого надо было прожить, точнее, пережить почти две недели до и после страшной минуты, за полгода до нее — в журнальной статье — обосновать теоретически «право» на убийство, в течение нескольких лет учебы в Петербурге терпеть нужду, унижения — болезненные удары по самолюбию гордого студента, наконец, в продолжение многих лет видеть беспросветность жизни себе подобных: близких (матери, сестры) и дальних, мало или вовсе не знакомых, но вызывающих в душе Родиона искреннее сочувствие.
— таинство), когда к событиям сегодняшним вплотную приближается время Нового Завета — земной жизни Христа, его воскресения, минуты предстоящего конца света. Предупреждением Раскольникову накануне убийства звучат слова спившегося чиновника Мармеладова о Страшном суде; чтение притчи о чудесном воскресении Христом Лазаря становится прямым и мощным побуждением к покаянию героя.
Хронотоп приобретает поистине космический масштаб во сне о моровой язве, поразившей землян.
Но художественное пространство, так же как и время, является прежде всего — по крайней мере, на поверхности повествования — своей земной, предельно знакомой, обыденной и вместе с тем животрепещущей стороной: «На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и та особенная летняя вонь, столь известная каждому петербуржцу, не имеющему возможности нанять дачу». Уже из этого отрывка очевидно: актуальность читательского восприятия поддерживается тем, что автором воссоздан вовсе не блистательно-светский, «парадный» и недосягаемый большинству читателей облик северной столицы, а Петербург неприметных площадей, душных, заваленных нечистотами переулков, дешевых доходных домов, грязных канав (так назывались петербургские каналы), убогих распивочных. Это Петербург разночинный в исконном смысле этого слова. Здесь купеческий люд соседствует с мещанами, «промышленниками» (портными, слесарями, кухарками, редкими «господами»), небогатыми или случайно оказавшимися тут дворянами, чиновниками и студентами, наконец, проститутками, ворами, бродяжками.
«Преступления и наказания»,— прямые или косвенные участники, свидетели, споспешники (как говорили в XIX веке) или противники Преступления. Даже эпизодические персонажи и те втянуты в его орбиту. Большинство же главных героев имеет свою неповторимую позицию но отношению к Преступлению, свой голос, не сливающийся с голосами других героев или голосом автора. Эту особенность зрелых романов Достоевского видный исследователь его творчества М. М. Бахтин назвал полифонизмом (от греч. polyphonia).
Однако мотив преступления не играл бы такую важную композиционную роль, если бы замыкался лишь на теме убийства старухи-процентщицы. Этот мотив разомкнут, всеобъемлющ, имеет различные образно-смысловые вариации. В прямом смысле преступник — Свидригайлов (заметим, образ далеко не однозначный). Преступник и тот безымянный мерзавец, что преследует с гнусными намерениями на бульваре пьяную девочку. Преступен в своем цинизме Лужин, преступны в безжалостности своей Амалия Ивановна — хозяйка «угла», выгоняющая на улицу несчастных Мармеладовых в день похорон отца и мужа, и «генералишка», прогнавший несчастную смертельно больную вдову Мармеладова — Катерину Ивановну, пришедшую к нему за помощью. Мотив ширится и, как указывает исследователь В. В. Кожинов, превращается в важную нравственную тему «перестуиаемости» человека. Переступил черту Мармеладов, когда похитил у несчастной своей жены остатки жалованья и взял у дочери «последнее, все, что было...». «Переступила... смогла переступить... загубила жизнь... свою», по мнению Раскольникова, и сама Соня, торгующая собой ради семьи, ибо нет другой возможности прокормить беспомощных близких. Да и благословение матерью Родиона дочери Дуни на неравный брак с циником и расчетливым дельцом Лужиным ради брата, и решение самой Авдотьи Романовны пожертвовать собой тоже сродни преступлению (она из тех, кто «многое может перенести», но не переступит все же какую-то последнюю «черту»). Переступить черту, переступить преграду, переступить порог — выделенные слова становятся в романе важнейшими, многозначными образами. Последнее — порог — вырастает до размеров символа. Это не только и не столько деталь интерьера, сколько граница, отделяющая прошлое от будущего, слепое, свободное, но ответственное поведение от безудержного своеволия. Это рубеж жизни и смерти, добра и зла, приемлемых и непригодных средств для достижения цели.
«проходит» через центральный образ романа — Раскольникова, она мучительно осмысляется им, столь же мучительно переживается; она подвижна как в сознании, так и в поведении Родиона Романовича. «Он решил... что задуманное им — “не преступление”». Сначала теория, новое слово, затем — проба, дело — в их соединении кроется идея крови по совести! Раскольников — исполнитель и генератор идеи в одном лице. Итак, пришло время обстоятельно поговорить о главном герое, о мотивах, толкнувших его к убийству.
Раскольников с первых страниц является перед читателем как фигура крайне противоречивая, даже загадочная. Представим себе молодого человека, тонкого и стройного, ростом выше среднего, темно-русого, с прекрасными темными глазами. «Замечательно хорош собою»,— сообщает автор. Портретная характеристика постепенно обогащается новыми штрихами, воссоздающими одежду героя: изношенная, совсем рыжая, вся в дырах и пятнах, без полей шляпа; старое, ветхое студенческое пальто. «Он был задавлен бедностью». Подтверждение тому — детали интерьера, описание комнаты недоучившегося студента. В крошечной клетушке, шагов в десять длиной,— отставшие от стен обои, из мебели три старых, неисправных стула. Каморка «до того низкая, что чуть-чуть высокому человеку становится в ней жутко». Так подспудно, тонко автор-реалист указывает на связь психологического состояния и образа жизни, среды обитания: человек испытывает на себе их влияние. Но насколько подчинена им его душа, его ум?
Зависимость обстоятельств жизни и сознания героя очень сложная. Испытывая жестокую нужду, Раскольников видит и вокруг себя ее страшные проявления. «Бедность не порок, нищета — порок»,— восклицает спившийся чиновник Мармеладов, вместе с которым герой попадает в центр семейной трагедии. Но Раскольников не утратил умения сострадать, сопереживать: бескорыстно, по-донкихотски, отдает последние деньги доведенной до отчаяния Катерине Ивановне — жене Мармела- дова. Он, жертвуя оставшимися копейками, пытается спасти встреченную на бульваре пятнадцатилетнюю девочку, если ее, изнасилованную неизвестными подлецами, еще можно спасти! В этом эпизоде ярко проявляется странность, если точнее — существенное противоречие в натуре героя. Он неожиданно гасит благородный порыв души холодными умозаключениями: «Да пусть их переглотают друг друга живьем — мне-то что?» Отметим это противоборство доброго чувства и горькой, скептической мысли.
Многое может прояснить в характере героя реакция Раскольникова на письмо матери. Письмо — тот художественный прием, которым, как мы помним, писатель овладел еще при своем литературном дебюте, когда писал эпистолярный роман. Письмо Пульхерии Александровны расширяет художественное пространство романа, вводит новые мотивы в развитие сюжета. Провинциальный мир с теми же, что и в мире столичном, звериными законами, всплесками страстей, приступами покаяний, самоотверженностью преломлен через скандальную историю Дуни, Свидригайлова, Марфы Петровны и Лужина.
Но вернемся к Раскольникову. Нежный, любящий сын целует письмо матери, страдает при мысли об участи, на которую обрекает себя сестра ради его — старшего брата — спасения. Мысль Раскольникова поднимается от частных судеб Дуни, Сони Мармеладовой до всечеловеческого, универсального обобщения; по существу, это мысль и чувство в одном крике, со слезами, с отчаянием произнесенном: «О милые и несправедливые сердца. Сонечка, Сонечка Мармеладова, вечная Сонечка, пока мир стоит! Жертву-то, жертву-то обе вы измерили ли вполне? Так ли? Под силу ли? В пользу ли? Разумно ли?» Не раз еще на страницах романа возникнет скрытая аналогия (сравнение): подлинная жертвенность глубоко любящей женщины сродни страданиям Христа, пожертвовавшего собой во имя людей.
— детонатор лихорадочных мыслей и поступков героя, стремительного развития событий. «Вдруг он вздрогнул. Одна мечта теперь явилась вдруг не мечтой, а в каком-то новом, грозном и совсем незнакомом ему виде, и он вдруг сам сознал это... Ему стукнуло в голову, и потемнело в глазах». (Заметим, что в «Преступлении и наказании» ярко проявилась особенность творческого метода Достоевского: изображение крайних, предельных состояний, как психологических, так и физических.) Что же это за мечта, что за «ужасный дикий и фантастический вопрос, который замучил его сердце и ум, неотразимо требуя разрешения»? Как видим, Достоевский, не прибегая открыто к поэтике тайны, все же интригует читателя, некоторое время держит его в напряжении.
Становится ясно: грозное, ужасное и дикое в сознании героя — мысль об убийстве. Оно тщательно планируется, проводится «проба», просчитываются шаги до места преступления — их семьсот тридцать. Достоевскому важно донести до читателя всю страшную физическую и психологическую подноготную, изнанку «дела», поэтому автор не боится натурализма в его описании: обух топора, трижды опускающийся на голову жертвы, кровь, прорубленный лоб кроткой Лизаветы — случайного свидетеля. Художественная деталь — орудие убийства — становится под пером автора символом агрессии, раскола: раскола человеческого сознания, веры, семьи, отечества, людского сообщества. (Не отсюда ли еще одна деталь — «говорящая» фамилия главного героя?)
Неужто совершенное — дело рук столь сочувственного к людям Раскольникова? Еще раз убеждаемся, что в романе изображен человек с раздвоенной психикой, с несовместимыми установками: осмысленной жестокостью, агрессивностью и глубинным состраданием, человеколюбием. (Отметим важную деталь творческого метода: автор не ограничится изображением внутренней раздвоенности героя и, используя художественный опыт повести «Двойник», введет в художественный мир романа персонажей, дублирующих и усиливающих его характеристики, так называемых двойников.)
Мотивы убийства остаются неясными. Зачем Раскольников его совершил? Чтобы выразить свой протест против тех, кто, подобно Алене Ивановне, «высасывает соки» из униженных и оскорбленных? В этом есть доля правды, но не вся. Чтобы добыть денег для спасения матери и сестры? Но ведь он заявляет, что только для себя убил! Что значит эта странная фраза?
Может быть, его намерения широки и гуманны, и он, взяв несправедливо нажитые процентщицей деньги, сделает счастливыми многих и многих, сможет «посвятить потом себя на служение всему человечеству»? Такой ответ подсказывается разговором офицера и студента, услышанным героем за полтора месяца до убийства. В атмосфере грязной распивочной словно повисает тревожный вопрос, созвучный тайным мыслям студента: не загладится ли одно крошечное «преступленьице» тысячами добрых дел; значит ли что-нибудь жизнь одной злой, вредной старушонки по сравнению с тысячами жизней, спасенных от разложения? Иными словами, оправдывает ли цель средства? Раскольников внутренне готов ответить: оправдывает. Да и его собственные позднейшие признания Дуне говорят в пользу этого мотива: он хотел «добра людям и сделал бы сотни, тысячи добрых дел...». Но это форма самозащиты, самообмана, попытка скрыть за добродетельным фасадом истинные причины. В минуты жестокого самоанализа герой признается в этом. К тому же Родион Раскольников не воспользовался ни одной ценностью из закладов процентщицы ни для своего, ни для чужого блага — не воспользовался принципиально. Так в чем же главный мотив, в чем главная причина убийства?
— героем-идеологом. Он одержим собственной теорией, которую считает «новым словом» и проверяет делом. Рассмотрим ее обстоятельно, обратив внимание на то, что было подоплекой, что готовило ее появление.
Теория Раскольникова основывается на суровом жизненном опыте, на его «правде», как она понята молодым человеком. На своем личном неблагополучии, на неустроенности, на правде о мытарствах родных, на правде о недоедающих детях, поющих ради куска хлеба в трактирах и на площадях, на беспощадной реальности обитателей многонаселенных домов, чердаков и подвалов. В подобных ужасающих реалиях справедливо искать социальные причины преступления-бунта против буржуазной действительности, которые первоначально воплощались лишь в умозрительных построениях героя.
Но, мысленно отрицая существующее зло, он не видит, не хочет видеть того, что противостоит ему, отрицает не только юридическое право, но и человеческую мораль, убежден в тщетности благородных усилий: «Не переменятся люди, и не переделать их никому, и труда не стоит тратить». Более того, герой убеждает себя в ложности всех общественных устоев и пытается на их место поставить придуманные им самим, «головные» установления, вроде лозунга: «Да здравствует вековечная война!» Неверие, подмена ценностей — интеллектуальный исток теории и преступления героя-идеолога.
Современный мир несправедлив и незаконен в представлении Раскольникова. Но герой не верит и в будущее «всеобщее счастье». Идеал социалистов-утопистов представляется ему недостижимым (позиция писателя здесь совпадает с позицией главного героя, как и со взглядами Разумихина на социалистов вообще). «Я не хочу дожидаться «всеобщего счастья». Я и сам хочу жить, а то лучше уж и не жить».
Этот мотив хотения, возникший в «Записках из подполья», в «Преступлении и наказании» будет повторяться («Я ведь однажды живу, я ведь тоже хочу...»), перерастая в мотив своенравия, самоутверждения любой ценой. «Самолюбие непомерное», присущее герою, рождает культ абсолютного своеволия. В этом психологическое основание теории преступления.
убийства на квартире следователя — важнейший, кульминационный в идейном развитии конфликта эпизод. Главная мысль, в которую верит (!) Раскольников, выражена лаконично: «Люди, по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низших (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в своей среде новое слово».
Итак, материал — и люди. Одни — для размножения, другие — для новых идей. Уже сама мысль Раскольникова как оы разделила, расколола общество. (Не отсюда ли еще один смысл фамилии героя?) В формулировке ее — идея элитарности (избранности), презрение к основной части человечества.
Подкрепить теорию призваны имена выдающихся личностей, исторических деятелей, примеры из всемирной истории. Образ Наполеона из фигуры конкретной, исторической превращается в голове Раскольникова в символическую. Это воплощение абсолютной власти и над людьми, и над ходом истории, а главное — над кардинальными законами жизни, это символ безусловной «разрешенности».
В ход идут и рассуждения о законах природы, и размышления о движении человечества к цели, о смене настоящего будущим. Раскольников, даже излагая статью устно, умело прибегает к хитроумным, демагогическим доводам, опирается и на философские законы, и на точные житейские наблюдения. Теория в пересказе автора статьи, взволнованного и вдохновленного (уже после совершенного им убийства!), выглядит в иных местах даже привлекательной. Ведь действительно, новое — враг консервативного, в массе обычных людей рождается неповторимый гений, одни люди живут настоящим, другие приближают будущее, и, конечно, необыкновенные люди чаще всего способствуют прогрессу.
Но в этой демагогии таится скрытая ловушка, страшная опасность. Ведь аргументы призваны убедить в том, что материал, масса, низшие обязаны быть послушными, а необыкновенные — разрушители настоящего во имя лучшего (а так ли это?!) имеют право перешагнуть через любые преграды: «через труп, через кровь». Возникает ключевая фраза: «Право на преступление».
«нового слова». Раскольников пытается самовластно отменить то, что, плохо или хорошо, но сохраняло человечество от самоуничтожения: содержащееся в религиозных заповедях, писаных или неписаных законах, моральных запретах вето на преступление, как бы исторически изменчиво ни было это понятие. «Я принцип убил»,— самоуверенно и цинично заявляет герой после кровавой расправы над беззащитными. Преграды, отделяющие моральный поступок от аморального, гуманный от антигуманного, не раз сдерживающие людей у края бездны, по убеждению Раскольникова, «предрассудки, одни только страхи напущенные, и нет никаких преград».
«правоту» убийства. М. М. Бахтин говорил об испытании идеи в романе: герой-идеолог экспериментирует, практически стремится доказать, что можно и должно переступать, «если вы люди сколько-нибудь талантливые, чуть-чуть даже способные сказать что-нибудь новенькое».
Отсюда вытекает второй важнейший мотив преступления: проверка собственных сил, собственного права на преступление. Именно в этом смысле следует понимать слова, сказанные Раскольниковым Соне: «Я для себя убил». Разъяснение предельно прозрачно: проверить хотел, «тварь ли я дрожащая или право имею...».
Одержимый непомерным тщеславием, герой хотел освободиться от «предрассудков»: совести, жалости («Не жалей, потому — не твое это дело!»), встать «по ту сторону добра и зла». Неужели с самим Богом хочет сравняться Раскольников? Не совсем так. Против Бога и устроенного им мира он бунтует, ниспровергает его, несмотря на заявления, что верует, верует и в Бога, и в Новый Иерусалим (то есть в окончательное установление Царства Божьего). Вспомним, кстати: Порфирий Петрович намекает Раскольникову на несовместимость его учения и истинной веры.
Амбиции Раскольникова иного рода (заметим, амбиции — одно из любимых слов писателя). В теории его воплотились исподволь набирающие силу представления об особых качествах и правах личности, чьи возможности едва ли не превосходят земные пределы. В художественной форме романа Достоевский предвосхитил идеи времени, которые парили в интеллектуальной атмосфере реальной — не романной — Европы. Минует десять — двадцать лет, и немецкий философ Фридрих
«рабской морали», призванном уничтожить все лживое, болезненное, враждебное жизни. В европейской культуре возникнет культ сильной личности, индивидуалиста, преодолевающего все на своем пути благодаря собственной воле и без оглядки на мораль. Раскольникова с известной долей справедливости можно назвать ницшеанцем до Ницше. Но если немецкий философ будет воспевать сверхчеловека, превратив его в поэтический культурный миф, то Достоевский — предупреждать об опасности, которую несет с собою нигилизм и волюнтаризм (от лат. voluntas — воля), столь популярные в умах некоторых его современников.
Эта опасность наиболее наглядно выражена в последнем, каторжном сне (в тексте романа — «снах») Раскольникова: массы людей, уверенных в единоличном обладании истиной, «убивали друг друга в какой-то бессильной злобе», убивали бестрепетно и беспощадно.
Ночные кошмары каторжанина Раскольникова — последняя фаза наказания. Суть его заключается в болезненных переживаниях содеянного, в мучениях, доходящих до предела, за которым лишь два взаимоисключающих исхода — разрушение личности или душевное воскресение.
Наказание, как и преступление, не одномотивно. Оно многолико, многосоставно, оно — вне Раскольникова и внутри его. Чтобы разобраться в нем, вернемся к той композиционной точке, которая знаменует его начало.
Сразу же после убийства, проснувшись в собственной каморке, Раскольников ощущает физический ужас от того, что он совершил. Лихорадка, остолбенение, тяжелое забытье, ощущение, что он сходит с ума,— писатель не скупится на характеристику ненормального состояния, состояния явного нездоровья. Это наказание (страдание), которое сама природа неизбежно накладывает на того, кто восстает против нее, против живой жизни, какой бы малой и непроявленной она ни казалась.
«Мать и Дуня бросились к нему... Но он стоял, как мертвый.» «Я не могу их обнять,— пронеслось, как молния, в его голове»). «О, если бы я был один,» — восклицает герой-индивидуалист, все же чувствующий ответственность перед сестрой, матерью, другом за собственные поступки, за свою и их судьбу. Совершив тягчайший грех, Раскольников понимает, что «ножницами отрезал себя от людей». А ведь человеку, существу общественному, невыносим полный разрыв с себе подобными. Это и было «мучительнейшим ощущением из всех». Это было наказание Раскольникова, обусловленное социальной сущностью всякого человека.
Оно, наказание, тем особенно сурово и болезненно, что «теория», как мы помним, захватила и сердце Раскольникова («теоретически раздраженное сердце», ставит диагноз Порфирий Петрович); «зараженный дух» привел к озлоблению, к неверию. «Он был уже скептик, он был молод, отвлечен и, стало быть, жесток» — такую психологическую связь убеждений, эмоций и характера героя выявляет автор.
На этом фоне возникает неверное, извращенное осмысление собственного поступка. Естественные для каждого сколько-нибудь нормального, без патологических, преступных наклонностей человека чувства страха, омерзения от содеянного, чувство оторванности, наконец, робкий голос совести Раскольников принимает за слабость, никчемность своего «я», собственной личности, не справившейся с проверкой, экспериментом, недостойной теории. «Убить-то убил, а переступить — не переступил. Натура подвела». Он мучается от того, что не выдержал своего преступления. Это — наказание, которое сам Раскольников накладывает на себя. По большому счету, оно ложно, искусственно, это те же греховные, с точки зрения автора-хрис- тианина, бесноватые страсти, а не истинные страдания.
Освобождение от них — подспудное, медленное — начинается тогда, когда Раскольников находит человека, способного до конца понять его, деятельным сочувствием, любовью облегчить страдания и отважиться на долгую, отчаянную борьбу за преодоление чужой «правды». По парадоксальной логике художественного мира Достоевского таким человеком становится проститутка.
Образ Сони. Софья Семеновна Мармеладова попадает в «процент» тех, кто вследствие социальных болезней оказывается на дне общества. У нее есть страшный выбор: кинуться в реку, покончив жизнь самоубийством, или пойти на панель. От первого ее удерживает не страх и не мысль о грехе, а острая жалость и ответственность за беззащитных близких, кому она единственная опора. Да, Соня Мармеладова — грешница, она переступила через мораль (и в этом ее общая с Раскольниковым вина). Но Соня переступила через себя, пожертвовала собой ради других: ради малолетних брата и сестер, пьяницы отца, больной мачехи. Поэтому-то в грешнице видится святая. Поэтому не требует ответа риторический вопрос критика Д. И. Писарева: «Как вы назовете ее за этот поступок: грязной потаскушкой или великодушною героинею, приявшею с спокойным достоинством свой мученический венец?»
«блудница», читающая убийце евангельскую притчу о воскресении Лазаря, подвигает его к раскаянию. Выразительно лаконичные детали портрета героини: кроткие голубые глаза, способные сверкать огнем, который выдает в ней христианскую воительницу.
Не случайно Достоевским дано героине ее имя, переводимое с греческого как «мудрость». Софья в православии — женский лик Премудрости Божьей; почитаема в христианстве и святая Софья, погибшая от рук гонителей первохристиан вместе с дочерьми: Верой, Надеждой, Любовью. Столь значимое имя придает дополнительную смысловую глубину образу героини: ее мудрость — в смирении и терпении, в Христовой любви к людям. Жертвенность Сони осветила новым светом жертвенность матери и сестры Раскольникова. «Вечная Сонечка» вошла в мировую сокровищницу характеров, причем библейский колорит образа оттенил чисто русскую уникальность женской судьбы: многим реальным русским женщинам оказался по силам подвиг — разделить с любимым человеком каторгу, ссылку и другие испытания судьбы.
Роль второстепенных персонажей. Жизнь сталкивает Раскольникова с теми, кого он презрительно именовал «материалом». Оказывается, что большинство из них обладает «живой душой», подлинностью. Конечно, эти герои романа разные по масштабу. Эпизодический персонаж — маляр Миколка — берет на себя вину за несовершенное убийство. Кто он — юродивый, полоумный или просто раздавленный прессом городской жизни бывший крестьянин? Для Достоевского важно другое: Миколкой движет религиозная жажда страдания.
Фраза уволенного за пьянство чиновника Семена Захаровича Мармеладова «Пью, ибо сугубо страдать хочу» — звучит карикатурой на истинные страдания «высоких» героев. Он будто бы кичится своей низостью, не скрывая от посторонних в грязном трактире, как выпросил на похмелье последние копейки у дочери-проститутки. Исповедь «погибшего человека, задавленного несправедливо гнетом обстоятельств», произносится под аккомпанемент насмешек и издевательских окриков. В ней — как часто у Достоевского — речь ничтожного на первый взгляд существа оборачивается пламенным ораторским словом. В устах пьяницы Мармеладова это звучит как слово красноречивого адвоката всех «униженных и оскорбленных». Поистине крылатыми стали фразы: «Ведь надобно же, чтобы всякому человеку было куда пойти», «Бедность не порок, это истина. Но нищета, милостивый государь, нищета — порок-с».
Критик Д. И. Писарев увидел в этом герое «естественную деликатность и чуткость глубоко нежного характера». Он действительно способен на сильные чувства и благородные порывы. Последнее душевное движение умирающего Мармеладова — мольба к жене и дочери о прощении. Крайности человеческой натуры воплощены и в детали портрета Мармеладова: во взгляде его восторженность, смысл и ум, но в то же время «мелькало как будто и безумие...». Образ Мармеладова воплощает собой попранное и растерянное человеческое достоинство.
— готовность бескорыстно прийти на помощь. Друг Раскольникова ухаживает за ним, больным, находящимся в горячечном бреду после убийства старухи, берет на себя заботу о матери и сестре Родиона. Умный, проницательный Разумихин, в уста которого Достоевский вложил некоторые почвеннические идеи, не принимает сухих, рассудочных построений русских утопических социалистов; конечно же, чужда ему и теория Раскольникова, но он чувствует, что душу друга можно «рестаурировать».
На болезненном пути избавления от теории Раскольников волею автора знакомится с настоящими, а не «книжными» хозяевами жизни — Лужиным и Свидригайловым. Образы явившихся в Петербург из провинции аморальных господ демонстрируют степень распространения зла, его всеохватность. Поступки хищного Лужина показывают, сколь пошлым и непривлекательным может быть воплощение «сильных мира сего»: в арсенале его борьбы за собственное процветание подлог, шантаж, мелкое, бытовое издевательство. Именно в его банальной формулировке обнажается для Раскольникова доведенная до логического предела ужасная «правда» его теории.
Образ Свидригайлова еще одно открытие Ф. М. Достоевского. В нем воплощен тип растлителя, убийцы, способного, с одной стороны, цинично наслаждаться плодами своего преуспевания и — с другой, одновременно искать идеала, высокой любви. Этот мотив в повествовании приглушен и все же очень существен. Ни во что не верующий, опустошенный Свидригайлов, прежде чем застрелиться, все же совершает благой поступок: обеспечивает семейство Мармеладовых (это дало возможность Соне последовать вслед за Раскольниковым в Сибирь). Самоубийство Свидригайлова, описанное на фоне мглистого ненастного утра, еще раз доказывало гибельность аморализма. Покончив с собой и тем самым совершив величайший для христианина грех, Свидригайлов поставил точку в цепи собственных преступлений.
ситуации — признание.
героев важны не только для ознаменования новой фазы детективного сюжета, но и для воплощения идейно-психологического конфликта. Их разговоры — поединок двух абсолютно разных сознаний. Следователь воплощает существующий в буржуазном обществе законопоря- док, несовершенный и даже несправедливый, но освещенный традицией, религией и моралью. Он, когда-то сочувствующий революционным идеям, теперь советует Родиону отказаться от утопий, отдаться жизни, не мудрствуя, не рассуждая. «Прямо на берег вынесет и на ноги поставит». В практическом плане это значит признаться и добровольно принять наказание, пострадать, ибо страдание — «великая вещь... в страдании есть идея».
«чревом» столицы, средоточием разнородных культурно-экономических «дорог». На перекресток — реальный и символический одновременно — приводит автор своего героя для публичного покаяния. Именно здесь Раскольников, крестясь, целует землю, стоя на коленях, кланяется представителям той самой «почвы». Они по-разному, но в целом сочувственно воспринимают его поведение, сострадают ему.
Достоевский, как правдивый писатель, «поправляет» Достоевского — идеолога почвеннического движения. В эпилоге реалистичные эпизоды взаимоотношений героя с обитателями сибирской каторги корректируют почвеннический миф самого писателя: Раскольников отчужден от народа. Но в неприкосновенности остается религиозно-нравственная доктрина Достоевского: человек, очистившись страданием, обретя истинную веру, способен к духовному возрождению. Возрождение Раскольникова в романе описано достаточно условно, вернее, только намечено. «Темой нового рассказа» осталась и новая — на основе заповедей Христа — жизнь героев. Попытку воплотить эту тему писатель предпримет в следующем романе, изобразив появление в обычной жизни активного носителя веры.
«Преступлении и наказании» породили столкновение критиков разных эстетических и общественно-политических ориентаций. Две статьи 1867—1868 годов наиболее показательны в этой полемике: «Наша изящная словесность» Н. Н. Страхова и «Борьба за жизнь» Д. И. Писарева.
Почвенник Н. Н. Страхов увидел главный смысл произведения в отражении модных и опасных теорий демократической молодежи 60-х годов. Д. И. Писарев, сторонник позитивизма и ненавистник «почвы», социалист-утопист по убеждениям, утверждал, что идеи Раскольникова не имеют ничего общего с революционно-демократической идеологией, что преступление героя есть результат общественных условий, порождающих нищету и безысходность.
*Роман «Идиот», над которым писатель трудился в Швейцарии и Италии, был опубликован в 1868 году. Прошло два года после написания «Преступления и наказания», но писатель по-прежнему пытается изобразить своего современника в его «широкости», в крайних, необычных жизненных ситуациях и состояниях.
алчности и неверия. Если Раскольников мыслит себя «человекобогом», то главный герой нового романа Лев Мышкин по замыслу писателя таковым является. «Главная мысль романа — изобразить положительно прекрасного человека. Труднее этого нет ничего на свете и особенно теперь. Все писатели, не только наши, но даже все европейские, кто брался за изображение прекрасного человека, всегда пасовали. Потому что задача — безмерная... На свете есть только одно положительно прекрасное лицо — Христос».
«идиоте», «дурачке», «юродивом» изобразить «вполне прекрасного человека». Но не следует забывать, что в русской религиозной традиции слабоумные, как и юродивые, добровольно принявшие вид безумца, виделись угодными Богу, блаженными, считалось, что их устами говорят высшие силы. В черновиках к роману автор и называл своего героя «князь Христос», а в самом тексте настойчиво звучат мотивы Второго Пришествия.
Первые страницы произведения подготавливают необычность Льва Николаевича Мышкина. Оксюмороном (сочетанием несочетаемого) звучат имя и фамилия; авторская характеристика внешности скорее похожа на иконописный портрет, чем на облик человека во плоти. Он является из швейцарского «далека» в Россию, из собственной болезни в больное, одержимое социальными недугами петербургское общество.
Петербург нового романа Достоевского — иной, нежели Петербург «Преступления и наказания», ведь автор реалистически воссоздает специфическую социальную среду — столичный «полусвет». Это мир циничных дельцов, мир приспособившихся к требованиям буржуазной эпохи аристократов-помещиков, таких, как владелец поместий и фабрик генерал Епанчин или член торговых компаний и акционерных обществ Тоцкий. Это мир чиновников-карьеристов, вроде «нетерпеливого нищего» — секретаря Тоцкого Гани Иволгина, мир купцов-миллионеров, каковым является Парфен Рогожин. Это их семьи: жены, матери, дети; это их содержанки и слуги. Их особняки, квартиры и дачи... Здесь, в обществе «без нравственных оснований» (как и во всей России), торжествуют, говоря словами самого писателя, хаос, сумбур, беспорядок. В эту среду — как родственник Епанчиных — попадает и сам Лев Мышкин, потомок обедневшего княжеского рода (однако в ходе действия автор наделяет героя неожиданным состоянием — солидным наследством).
Он рано осиротел, был чрезвычайно слаб здоровьем, испытал заброшенность, одиночество. Рос в Швейцарии, в недалеком соседстве с крестьянами и детьми. В нем самом много детского: кротость, искренность, незлобивость, даже ребяческая неловкость (вспомним хотя бы эпизод с разбитой китайской вазой); и в этом очевидна сознательная идейная установка христианского писателя, ведь в Евангелии говорится об особой близости детей Царствию Небесному. Воспитывался Мышкин, по всей видимости, последователем философа и писателя Руссо, создавшего теорию формирования «естественного», близкого природе человека и написавшего ряд романов на тему воспитания. Мышкин близок героям Руссо своей непосредственностью и душевной гармонией. Явственна в характере героя еще одна литературная параллель — с образом Дон Кихота, наиболее почитаемого Достоевским в мировой литературе героя. Как и Дон Кихот, Мышкин поражает всех своей наивной верой в добро, справедливость и красоту.
«убийство по приговору несоразмерно ужаснее, чем убийство разбойничье». Он чуток к любому чужому горю и деятелен в своем сочувствии: в Швейцарии сумел объединить детей состраданием к тяжело больной, презираемой всеми девушке — «падшей» Мари и сделать остаток жизни обреченной на смерть почти счастливым. Умиротворение Мышкин пытается внести и в душу еще одного смертельно больного — изверившегося, озлобившегося и отчаявшегося Ипполита Терентьева: «Пройдите мимо нас и простите нам наше счастье».
Но прежде всего по замыслу писателя испытать на себе ощутимое положительное влияние Мышкина должны были главные герои романа: Настасья Филипповна, Парфен Рогожин и Аглая Епанчина.
Отношения Мышкина и Настасьи Филипповны освещены легендарно-мифологическим сюжетом (избавление Христом грешницы Марии Магдалины от одержимости бесами). Полное имя героини — Анастасия — в греческом означает «воскресшая»; фамилия Барашкова вызывает ассоциации с невинной искупительной жертвой. Особые художественные приемы использует автор, подчеркивая значимость образа, готовя восприятие героини Мышкиным: это разговор в поезде Лебедева и Рогожина о блистательной петербургской «камелии» (от названия романа А. Дюма-сына «Дама с камелиями», где в мелодраматическом, «романтизированном» ключе изображается судьба парижской куртизанки); это поразившее князя портретное изображение женщины, изобилующее, в его восприятии, прямыми психологическими деталями: глаза глубокие, лоб задумчивый, выражение лица страстное и как бы высокомерное.
Поруганная честь, чувство собственной порочности и вины сочетаются в этой женщине с сознанием внутренней чистоты и превосходства, непомерная гордость — с глубоким страданием. Не по своей воле она стала содержанкой Афанасия Ивановича Тоцкого, который цинично считал себя «благодетелем» в прошлом одинокой беспомощной девочки. Решив жениться на одной из дочерей Епанчина, он «пристраивает» Настасью Филипповну, выдавая замуж за Ганю Иволгина с хорошим приданым. Однако она бунтует против этой сделки и, протестуя против самого принципа всеобщей продажности, как бы пародируя его, на собственном дне рождения разыгрывает эксцентрическую сцену. Настасья Филипповна предлагает Гане и всем собравшимся «господам» вытащить из пылающего камина брошенную ею пачку со ста тысячами рублей — своеобразную плату Рогожина за ее благосклонность.
— один из сильнейших в романе. В нем проявляются и характеры основных «претендентов» на Настасью Филипповну: Ганя, не выдержав раздвоения (в нем борются жадность и остатки достоинства), падает в обморок. Одержимый страстью собственник по натуре Рогожин увозит героиню.
«благодетели» недоумевают по поводу нелепых, с их точки зрения, претензий женщины на подлинное счастье, чистую любовь. По существу, только Мышкин глубоко понимает ее затаенную мечту о нравственном обновлении.
Он «с первого взгляда поверил» в ее невинность, в нем говорят сострадание и жалость: «Не могу я лица Настасьи Филипповны выносить». Считаясь женихом Аглаи Епанчиной и переживая по отношению к ней чувство влюбленности, он все же в момент решающего свидания с обеими женщинами, устроенного Аглаей, бессознательно выбирает Настасью Филипповну. Нерациональный, импульсивный порыв Мышкина подтверждает существо глубинных оснований его личности, реализует осмысленное жизненное кредо героя: «Сострадание есть главный и, может быть, единственный закон бытия всего человечества». Метания героя между двумя женщинами, со времен «Униженных и оскорбленных» ставшие устойчивой чертой художественного метода писателя, в «Идиоте» не свидетельствуют о раздвоенности натуры Мышкина, а скорее — о ее безмерной отзывчивости.
Но предложение Мышкиным руки и сердца оценивается Настасьей Филипповной как жертва, жертва бессмысленная, ведь она не сможет позабыть прошлое, не чувствует себя способной к новым отношениям: «Ты не боишься, да я буду бояться, что тебя загубила да что потом попрекнешь». Внутренне ощущая себя «уличной», «рогожинской», она бежит из-под венца и отдает себя в руки Парфена. Не способная поддержать в душе Рогожина добрые ростки, прорвавшиеся из глубин его расхристанной души под влиянием любви, она становится для него, как и для Мышкина, воплощением злого рока. Говоря о поруганной красоте в мире денег и социальной несправедливости, Достоевский одним из первых повернул проблему красоты в иную смысловую плоскость: увидел не только известное всем облагораживающее влияние, но и ее губительные начала. Неразрешимо-трагическим в романе остается вопрос, спасет ли красота мир.
«рыцарем бедным», всецело посвятившим себя служению Богоматери. Гордость и самоотверженность едва ли не главные ее достоинства. Не случайно наблюдательная, но «ординарная» по натуре, как и ее брат, Варя Иволгина говорит: «Не знаешь ты ее характера: она от первейшего жениха отвернется, а к студенту какому-нибудь умирать с голоду, на чердак, с удовольствием бы побежала, вот ее мечты!» Вновь Достоевский исследует крайности человеческого характера. Болезненное самолюбие, гордое самоотречение привело ее в комитет эмигрантов-поляков, борющихся за восстановление Польши, в среду католиков. Одержимый идеей православия, Достоевский считал католическую ветвь христианства ложной, а католиков — вероотступниками, «искаженного Христа проповедующими», виновниками многих исторических катаклизмов. Мышкину не удается довести Аглаю, как планировал писатель, «до человечности».
«Сильное действие» Мышкина «на Рогожина и на перевоспитание его», также вынашиваемое в писательских замыслах, оказалось в самом тексте романа недолговременным, ограничилось братанием героев-антиподов в мрачном родовом особняке Парфена. В свете трагического финала эпизод этот выглядит как мрачное предзнаменование: обмениваясь крестами, герои символически разделяют общую страшную судьбу — судьбу двух страстотерпцев, по-разному вырванных из нормальной жизни. Одному грозит пятнадцатилетнее искупление убийства на каторге, другому — вечный мрак безумия.
«Мертвый Христос», изображающая тело снимаемого с креста мертвого Спасителя жестко натуралистически, от которой, по словам Мышкина, «у иного вера может пропасть». Ее художественный смысл в романе можно трактовать как смерть без надежды на воскресение.
Поражением заканчивается миссия князя Мышкина, публично им провозглашенная: «Теперь я к людям иду... наступила новая жизнь. Я положил исполнить свое дело честно и твердо». Бескорыстная любовь, смирение и добро оказались бессильны в жестоком мире человеческой гордыни, сладострастия, алчности и расчета. Возникает в романе прямая проекция сцен Апокалипсиса на «текущую» жизнь, на художественно воссозданную современность: один из четырех всемогущих всадников, явившихся при конце света, будет держать в руке «меру» — весы: «Мера пшеницы за динарий и три меры ячменя за динарий» (динарий — серебряная монета в Древнем Риме). Мотив разрушительной власти денег в современной писателю России в «Идиоте» звучит особенно сильно. Преобразование мира на основе евангельской любви осталось недостижимым идеалом, а сам Мышкин — героем и жертвой, с одной стороны, собственных иллюзий, с другой — религиозно-утопического мировиде- ния самого писателя. Жестокая логика реальности продиктовала писателю трагический финал романа.
«метафизической» (т. е. общефилософской) сфере терпят фиаско идеи, проповедуемые центральным персонажем. Не примиренным с самими основами бытия умирает Ипполит Терентьев — идеологический противник Мышкина в романе. Подобно подпольному человеку жаждущий веры, он не принимает ее из-за «наглой», «бессмысленно вечной», все разрушающей силы природы.
На важнейшие вопросы человеческой жизни в «Идиоте» нет однозначного ответа, но есть свет надежды. Кроме «положительно прекрасного человека», в романе живут и по-своему, как могут, служат добру Вера Лебедева, Бурдовский, Коля Иволгин. Коля — первый представитель «русских мальчиков». Так в мире романов Достоевского называются молодые люди, ищущие идеала, справедливости и всемирной гармонии: это Аркадий Долгорукий — герой «Подростка», в «Братьях Карамазовых» — Коля Красоткин и, конечно, Алеша Карамазов.
Верой в Россию преисполнена проповедь общественно-исторических взглядов писателя, вложенная в уста вдохновленного Мышкина: «Кто почвы под собой не имеет, тот и Бога не имеет». И пусть он обращается к лицемерной, озабоченной лишь собственными хищническими интересами высшей знати на одном из вечеров у Епанчиных, пусть обманывается в ней! Достоевский, художник и мыслитель, обращает патетические слова о судьбоносных для человечества взаимоотношениях России и Европы не только к героям романа, но и к современному читателю, к потомкам. Проповедуя русскую идею, он считает, что безбожный, или католический, Запад, порожденные им социализм или буржуазность должны быть побеждены «только русскою мыслью, русским Богом и Христом». Публицистическое начало, идейная тенденциозность — отличительные признаки метода всех поздних романов Достоевского.
«Бесы» (1870—1871) в наибольшей мере воплотили в себе эти качества и получили емкое жанровое определение: роман- памфлет. Название романа навеяно одноименным стихотворением Пушкина и библейской притчей о вселившихся в свиней бесах. Антинигилистический по своей идейной направленности, он писался по горячим следам выступлений идеолога анархизма М. А. Бакунина в Женеве и судебного процесса над террористической группой С. Г. Нечаева в Петербурге. Последний, организовавший «показательное» убийство своего же товарища, едва заподозренного в предательстве, явился прототипом одного из центральных персонажей романа — Петра Верховенского, руководителя подпольных революционных групп в провинциальном городке пореформенной России. Но политические стремления Верховенского широко простираются в пространстве и во времени. Мечтая совершить революционный переворот во всем Отечестве, он планирует новое общественное устройство, основанием которого будет страх, всеобщее доносительство, низкий уровень образованности, пьянство и разврат основной массы.
«... длинноухий... с мрачным и угрюмым видом...». Следуя тем же жанровым правилам, писатель использует утрированные, ужасающе яркие картины для передачи бесчеловечной программы в монологе Верховенского: «Все рабы и в рабстве равны... Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалываются глаза, Шекспир побивается каменьями — вот шига- левщина!» Шигалевщиной со времени «Бесов» называется крайняя форма аморализма в политике, циничная разнузданность и жестокость тех, кто присвоил себе право распоряжаться чужой свободой.
Знаменем движения («царевичем», «премудрым змеем») умный Верховенский предполагает сделать человека особенного, способного увлечь за собой. Выбор падает на обладателя «беспредельной» силы, образованного и утонченного красавца аристократа Николая Ставрогина. Выбор этот не случаен и в другом отношении: в прошлом и настоящем Ставрогина — целая череда безнравственных поступков и преступлений, едва прикрытых «эстетическими» резонами, оправданиями. Среди них — молчаливое согласие на убийство убогой Хромоножки — Марьи Тимофеевны Лебядкиной, брак с которой, заключенный когда-то на пари, он в обществе пытается скрыть.
Вообще, весь Ставрогин окутан тайной, это личность предельно загадочная. Во время описываемых событий Ставрогин вполне сформировавшийся человек, но образ этот имеет сложную духовную биографию. Когда-то в сознании его происходил активный поиск мировоззренческих оснований, была борьба: славянофильские, собственно православные идеалы, с одной стороны, и атеистические, революционные — с другой, свидетельствовали о противоречивости и одновременно богатстве внутреннего мира. Светлым князем вспоминает прежнего Ставрогина Хромоножка. Однако отсутствие нравственных оснований предопределило душевный надлом, опустошенность героя. Исследователи заметили, что фамилия героя имеет греческий корень, переводимый как «крест». Крест, доставшийся на долю героя, страшен: Ставрогин согнулся под тяжестью многочисленных измен: изменил высокому назначению, о котором мечтал, предавал и губил других, а затем погубил и себя, как Иуда.
Творчески перерабатывая фольклорно-мифологические, библейские и известные в мировой литературе ситуации и образы, Достоевский добивается динамики развития действия и драматизма повествования. Оно ведется от лица хроникера-оче- видца, «не знающего» дальнейших событий и «заинтригованного» вместе с читателем. (Этот композиционно-повествовательный прием повторится в двух последних романах Достоевского.) Страшный пожар, кровавые преступления в доме Лебядкиных, расправа над студентом Шатовым, отшатнувшимся от «движения», превращают жизнь города в бесовскую вакханалию.
«бесовщиной» нигилистов, хотя имеет глубокие самостоятельные причины. Когда-то Ставрогин, которого Кириллов почитал за учителя, преподавал ему атеизм, поэтому традиционного Бога этот герой не признает. Он считает, что человек может путем самосовершенствования достичь необыкновенного, божественного могущества: «Если нет Бога, то я Бог». Могущество и высшую свободу он видит не во власти над людьми, а во власти над самым ценным — собственной жизнью: «Я обязан себя застрелить, потому что самый полный пункт моего своеволия — это убить себя самому». В той сюжетной ситуации отчетлив мифологический фон: в образе Кириллова парадоксально проявляются черты одновременно жреца и первой искупительной жертвы во имя перерождения человека в Человекобога: «Я начну, и кончу, и дверь отворю. И спасу». Преодолевая животный страх, Кириллов стреляется. Демонстрирует ли он этим самым силу человеческого духа? Непросто ответить на этот вопрос. С точки зрения христианской нравственности — нет, ибо человек не вправе распоряжаться Промыслом Бога. Кроме того, Кириллов, беря в предсмертной записке на себя грехи Верховенского и его «пятерки», объективно помогает «бесам».
Другое самоубийство — самоубийство Ставрогина, не вынесшего собственного аморализма,— закономерный итог духовного и практического нигилизма. К нигилистам Достоевский приравнивает не только экстремистов 70-х годов, но и либералов- западников, демократов-шестидесятников и даже их «отцов» из поколения сороковых (образы Степана Трофимовича Верховенского и писателя Кармазинова). Однако не менее, чем прошлому, роман оказался открытым будущему: именно его отличают катастрофические провидческие мотивы, оправдавшиеся в XX веке грозные социально-исторические прогнозы.
Приобретение подлинных ценностей в жизненных перипетиях, в сложном процессе взросления — основное содержание романа «Подросток» (1874—1875). Если при этом учесть ощутимые традиции Руссо, то жанровую разновидность «Подростка» следует определить как роман-воспитание.
В 1873 году Достоевский осуществляет еще одно творческое начинание: издает «Дневник писателя», который появлялся в печати с некоторыми перерывами до 1881 года. По существу, он стал журналом одного автора. Здесь печатались небольшие по объему (сравнительно с романами), но признанные шедеврами произведения писателя: «Мальчик у Христа на елке», «Бобок», «Кроткая», «Сон смешного человека». В «Дневнике писателя» нашли выражение самые разные, порой противоречивые суждения, но общий пафос книги следует назвать истинно демократическим. Для примера — лишь одна цитата: «Я никогда не мог понять мысли, что лишь одна десятая доля людей должна получать высшее развитие, а остальные девять десятых должны лишь послужить к тому материалом и средством, а самим оставаться во мраке».
— козельский монастырь, центр русского старчества. Примечательно, что вместе с писателем Оптину пустынь посетил видный русский философ Вл. С. Соловьев.
«Братья Карамазовы» по праву считается итогом творчества писателя. Действие его происходит в городе с «говорящим» именем — Скотопригоньевск. Вновь в центре его внимания «случайное семейство»: провинциальный дворянин Федор Павлович Карамазов, циник, погрязший в разврате, и четыре его сына от разных матерей.
Каждый из братьев воплощает собою и проверяет свою «идею». Все вместе они, словно зеркала, отражают друг друга, в чем-то повторяют, в чем-то противостоят друг другу. Полюсами этого противостояния являются лакей Смердяков — внебрачный сын Карамазова от безумной Лизаветы Смердящей, ненавидящий не только отца, братьев, но и Россию вообще (он — крайний вариант «подпольного человека»), и младший из братьев Алеша Карамазов.
На его счету больше добрых слов, чем поступков, но ведь автор задумывал целую серию романов, собираясь провести любимого героя через горнило жизненных испытаний.
— человек темпераментный, необузданный в желаниях, угрожающий расправой отцу (из-за соперничества в любви к Грушеньке). Не случайно его имя также носит «прозрачную» смысловую нагрузку: Деметра — греческая богиня земли, плодородия. И Дмитрий раздираем земными страстями, полон необузданных стихийных сил. (Заметим, что фамилия Карамазовых буквально означает «черная земля».)
Но есть у братьев еще одно объединяющее начало — идея страдания, искупления. К ней Митя пришел во время судебного процесса над ним. Невинно осужденный, он принимает приговор — каторгу! — со смирением. Другое дело, что в планах писателя был побег Дмитрия в Америку, и в целом эти новые повороты сюжета не противоречили бы характеру героя. Но все же при анализе произведения мы должны исходить из существующего канонического текста.
«Расстрелять!» — восклицает он после рассказа Ивана о бесчеловечной расправе над ребенком.
Героем-идеологом в этом романе является Иван Карамазов. Глава «Рго и contra» — кульминация конфликта идей в романе. Иван в трактире (значимая в мире Достоевского точка художественного пространства!) спорит с Алешей о самых сложных вопросах бытия.
«Легенда о Великом инквизиторе». В основе ее сюжета — выдуманное пришествие Христа в средневековую Италию, где свирепствовала католическая инквизиция. Сицилийский инквизитор готов отправить на костер Сына Божьего, Учителя, лишь бы тот не мешал проповедью гуманизма и свободы осуществлять по-своему истолкованное инквизитором Учение способами, не совместимыми с принципами самого Учителя. Аргументы известны: люди, ничтожные по самой своей человеческой природе, не справляются со свободой. Они с радостью отдали свободу взамен хлеба... Свобода отнята у людей для их счастья. Инквизитор уверен в этом, ибо он по-своему заботится о человечестве, это человек идеи.
Что мог ответить инвизитору Христос? Ведь он исходит из совсем иного, высокого понимания человека. Христос целует безжизненные уста воинственного старца. Почему? Вероятно, он видит в нем самую заблудшую овцу из своего стада. Он жалеет и прощает Великого инквизитора.
Алеша чувствует бесчестность инквизитора, который использует имя Христа для достижения своих целей. Иван же, сопоставляя две точки зрения на человека, склоняется к инквизиторской. Он не только не верит в людей, но отрицает и сам мир, Богом созданный. В вековечном вопросе оправдания Бога он на стороне тех, кто бунтует против Творца.
гармонии Иван отказывается: «Не стоит она слезинки хотя бы одного только... замученного ребенка». Но, «возвращая билет» в Царствие Небесное, разочаровавшись в высшей справедливости, Иван делает роковое, алогичное по сути умозаключение: «Все позволено». Ведь за этим принципом не слезинка, а море крови и слез.
— Смердяков ее осуществляет. Оба в равной степени отцеубийцы. Оба ответственны перед собой, людьми и высшими силами, в которые, казалось бы, не верят. Но эти силы, почитаемые людьми как идеи Бога или державные законы бытия, осуществляют воздаяние: кончает с собой Смердяков, сходит с ума не успевший поведать на суде правду об убийстве Иван. В помутненном рассудке героя возникает спорящий с ним Черт — «двойник» Ивана и воплощение его собственного демонического начала («идеала содомского»).
Старец Зосима, понимающий силу религиозных сомнений,— сознательный проповедник христианских принципов и идеологии самопожертвования. Алеше, мыслившему уйти в монастырь, он завещает преобразовывать жизнь через себя, находясь в миру — в обычном человеческом сообществе.
По-разному определяют исследователи жанровую разновидность «Братьев Карамазовых»: роман-трагедия, идеологический, социально-философский роман. Но, помимо иных жанровых определений, к нему, как и к «Преступлению и наказанию», следует отнести термин «полифонический роман», ибо слово автора здесь звучит в хоре равноправных голосов героев, у каждого из которых — свое «слово о мире», своя правда.
Весь строй голосов романа подводит читателя к выводу, что автор усматривает подлинную правду о мире в позиции старца Зосимы, его ученика Алеши, «русских мальчиков» и всех тех героев романа, кто готов беззаветно служить добру и братской любви.
[25] Мессия — проводник и устроитель воли Бога, мессианский — проводящий волю Бога.