Поездка на Сахалин
В «Скучной истории»- Чехов впервые так откровенно выступил в роли писателя-мыслителя и даже философа. Теперь его уже никак нельзя было обвинить в безыдейности. С легкой руки критика Михайловского Чехова стали называть «певцом тоски по общей идее». Но Чехов не только «тосковал по общей идее». Он смог на личном примере показать, что, как бы ни были сильны в человеке мрачные, пессимистические мысли, они тем не менее могут быть преодолены — преодолены внутренним волевым усилием, направленным на служение людям, и прежде всего людям страдающим. Таким поступком, недвусмысленно доказавшим, что у Чехова есть своя «общая идея», которой он по-своему беззаветно служит, и в то же время поступком, явившимся очевидным знаком преодоления духовного кризиса, стала его поездка в 1890 году на остров Сахалин.
Сахалин называли «каторжным» островом, потому что там издавна содержали людей, отбывавших каторгу или по окончании каторжного срока живших там на поселении. Именно туда, в этот «ад», о котором мало знали и мало думали в просвещенном культурном обществе (Сахалин «ни для кого не интересен», утверждал, например, ближайший друг Чехова Суворин), и отправился Чехов — один, совершив труднейшее путешествие сначала на пароходе, потом четыре тысячи верст на лошадях сквозь всю Сибирь с ее суровой природой, пронизывающими ветрами, ледяными реками, через которые случалось переправляться. На Сахалине Чехов за три месяца, и опять один (если не считать некоторой помощи священника местной церкви), сделал перепись всего населения острова, заполнив более 8000 карточек; он лично беседовал с каждым — с поселенцами, каторжниками, включая и политзаключенных. Итогом этой поездки, стоившей Чехову обострения туберкулезного процесса, стала его книга «Остров Сахалин», научно-публицистический труд, основанный на фактах и документах. «Остров Сахалин» был предметом особой гордости Чехова. «Я рад, что в моем беллетристическом гардеробе,— писал он в обычной для него шутливой манере,— будет висеть и сей жесткий арестантский халат. Пусть висит!» В художественном же его творчестве сахалинские впечатления отразились мало, но опыт посещения «каторжного острова» впоследствии так или иначе сказывался на всем, что выходило из-под его пера. Без ложной скромности Чехов мог сказать, что отныне в его творчестве «все просахалинено». Убедительнейшее тому подтверждение — написанная через два года после путешествия повесть «Палата № 6».
«Палата № 6». Новым для Чехова в этой повести явилась ее, можно сказать, подчеркнутая «идейность», ее остросоциальная направленность. Примечательно, что к этому времени усиливаются демократические и либеральные симпатии Чехова; не разрывая дружбы с А. С. Сувориным, он, однако, перестает печататься в его газете «Новое время», консервативный характер которой устраивает его теперь все меньше и меньше. Есть в повести и молодой человек с либеральными взглядами, сострадательный, добрый, интеллигентный, о котором Чехов впрямую, «от автора» (чего раньше никогда не было в его произведениях) говорит, что он ему очень «нравится». Это Громов, томящийся в палате № 6 — палате для сумасшедших, потому что он страдает манией преследования. Многие высказывания Громова выдают в нем человека радикальных взглядов; иногда он говорит на своеобразном пафосном языке революционно настроенной молодежи того времени. Таковы его пламенные речи о «человеческой подлости, о насилии, попирающем правду, о прекрасной жизни, какая со временем будет на Земле, об оконных решетках, напоминающих ему каждую минуту о тупости и жестокости насильников». Но, как выясняет вскоре делавший осмотр палаты и случайно заговоривший с этим интеллигентным больным доктор Рагин, второй главный герой повести,— умнее, просвещеннее, культурнее человека, чем Громов, нет во всем городе. Рагин, сам человек достаточно образованный и тянущийся ко всему, что отмечено печатью подлинного ума и культуры, и, главное, как и Громов, большой любитель чтения, становится завсегдатаем палаты для сумасшедших, находя неизъяснимое наслаждение в беседах с Громовым. Он развивает перед ним свою философию, согласно которой для умного человека, способного находить душевный покой в самом себе, нет разницы между теплым, уютным кабинетом и «гадкой» палатой № 6, неухоженной, грязной, пропитанной отвратительным запахом кислой капусты, которой постоянно кормят больных, и где сторож Никита, старый, грубый солдат, приставленный смотреть за ними, бьет их за малейшее неповиновение. Громову же не симпатичен ни сам Рагин, ни его философия. Человеку умному и проницательному, ему без труда удается доказать, что философию доктора нельзя признать ни интересной, ни удовлетворительной по двум причинам. Во-первых, она выросла на пустом месте, не подтверждена личным, выстраданным опытом,— воспитанный и живущий в тепличных условиях, доктор просто не знает, что такое настоящие боль и страдания, а берется рассуждать о них. А во-вторых, эта философия глубоко безнравственна — Рагин как бы прячется в нее от необходимости выполнять свой врачебный долг: улучшать быт больных, облегчать их страдания, а если это невозможно, оказывать им душевную поддержку, в которой они так нуждаются. Рагин, который действительно все меньше и меньше уделял внимания и времени своим прямым врачебным обязанностям, вынужден признать, что характеристика, данная ему Громовым, вполне справедлива. Тем не менее он ничего не желает менять ни в своей жизни, ни в жизни больных, тех самых сумасшедших, продолжающих жить в «гадкой» палате. И только когда Рагин в результате происков молодого доктора Хоботова, давно мечтавшего занять его место, сам оказывается заключен в палату для сумасшедших, а после отчаянной попытки освободиться оттуда получает страшный удар в лицо от сторожа Никиты, он всем своим существом, каждой клеточкой своего тела понимает, что такое настоящая боль и настоящее страдание. И одновременно с этим понимает всю бесчеловечность своей доморощенной философии и вопиющую безнравственность своего прежнего образа жизни и отношения к миру и людям.
правящих кругов, по прочтении повести заявил, что в ней «в миниатюре изображены общие наши порядки и характеры».
«Палату № 6», как и «Скучную историю», есть все основания считать философской повестью. В ней отчетливо выразился чеховский взгляд не на одну лишь Россию 80-х годов XIX века, но и на мир людей как таковой, независимо от времени или страны, в которых им выпало жить. Чехов, как мыслитель и как художник, обладающий поразительной способностью подмечать малейшие недостатки в людях, в то же время не склонен разделять людей на плохих и хороших, злых и добрых, отрицательных и положительных. В зрелых своих произведениях он, как правило, руководствуется художественным принципом уравнивания героев в их достоинствах и недостатках. Для него они прежде всего люди, а уже потом носители добродетелей или пороков. Так, явно симпатичный автору Громов вместе с тем изображен как человек не без существенных недостатков. При всей своей мягкости, гуманности, либеральности Громов жестко категоричен и узок в своих высказываниях о людях, представления о которых у него так же мало основаны на личном опыте, как и философия Рагина, столь страстно им разоблачаемая. «В своих суждениях о людях,— пишет Чехов,— он клал густые краски, только белую и черную, не признавая никаких оттенков; человечество делилось у него на честных и подлецов, середины же не было». Сквозь эту узкую призму предвзятых мнений Громов смотрит и на Рагина, называя его во время болезненных приступов ярости не иначе, как «гадиной». Такими «гадинами» он считает вообще всех врачей на свете.
как это ни удивительно, отчасти повторяют достоинства Громова, что делает этих героев персонажами-двойниками.
«великом уме», о смерти и бессмертии предельно искренни и предельно серьезны. Кроме того, он — и в этом его сходство с Громовым — человек с чувствительной, ранимой душой и особой внутренней утонченностью, которая заставляет его инстинктивно тянуться ко всему возвышенному и духовному. В этом своем качестве и Рагин, и Громов одинаково противостоят той волне человеческой пошлости, которой пропитан их родной город. Город, в котором они живут,— типичный чеховский провинциальный город без названия. Населяют его люди со скудными, низменными интересами, живущие как по заведенному порядку; все, что бы они ни делали, всегда бывает отмечено печатью скуки и унылого однообразия. Характерным примером героя-пошляка в «Палате № 6» является почтмейстер Михаил Аверьянович. Сам он считает себя единственным и искренним другом доктора Рагина, но для чувствительной души доктора, особенно после того как тот познакомился с Громовым, почти невыносимы и его напускной оптимизм, и грубоватые истории, которые он рассказывает, и его навязчивость, свидетельствующая об отсутствии у него чувства такта, деликатности, отличающей интеллигентного человека. Мысли Рагина о Михаиле Аверьяныче можно считать чеховским определением пошлого человека: «Ведь вот, кажется, и добр, и великодушен, и весельчак, а скучен. Нестерпимо скучен. Так же вот бывают люди, которые всегда говорят одни только умные и хорошие слова, но чувствуешь, что они тупые люди».
«Палате № 6» пошлость имеет еще один облик, не столь безобидный. Пошлость может быть и агрессивной, жестокой, и в первую очередь по отношению к тому, чего нет в ней самой, чего она не понимает и чему, может быть, втайне завидует,— ко всему истинно культурному, утонченно-одухотворенному, человечески оригинальному. Такую пошлость в повести представляет молодой самоуверенный доктор Хоботов, который, действуя честными и нечестными методами, сделал все для того, чтобы мешавший его служебной карьере Рагин оказался в палате для сумасшедших. Таким образом, в конце повести оба ее главных героя, персонажи-двойники Рагин и Громов, несмотря на их различные жизненные убеждения, в равной степени становятся жертвами агрессивной пошлости, царящей в человеческом мире и всегда готовой уничтожить то, что не подпадает под общую мерку. Здесь мы имеем яркий пример часто используемого Чеховым художественного принципа — принципа уравнивания героев в их страданиях.