Чехов-драматург
Уже первая поставленная на сцене пьеса Чехова, «Иванов», написанная в середине 1880-х годов, поразила современников своей оригинальностью, непохожестью на пьесы традиционного театрального репертуара. Еще большей оригинальностью отличалась задуманная и написанная в Мелихове в середине 1890-х годов пьеса «Чайка». Она была в такой степени новаторской, что при первой постановке на петербургской сцене в 1896 году с треском провалилась: ни публика, первые зрители пьесы, ни актеры, занятые в ней, воспитанные на драмах традиционного типа, не смогли по достоинству оценить произведение, которое уже через несколько лет было признано шедевром чеховского драматического искусства. То, что «Чайка» — шедевр, первыми увидели театральные режиссеры К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко, упросившие Чехова разрешить постановку пьесы в Московском Художественном театре, где она имела шумный успех. Режиссеры смогли увидеть, что все непонятные и странные с точки зрения традиции особенности этой пьесы являются не ее недостатками, а, наоборот, ее достоинствами, что они-то и делают ее подлинно новаторским художественным произведением. После «Чайки» Художественный театр поставил, и тоже с успехом, чеховскую пьесу «Дядя Ваня». За ней последовали «Три сестры» и «Вишневый сад», последние пьесы Чехова, написанные специально для Художественного театра.
Оригинальной форме чеховских пьес отвечает оригинальность их содержания, своеобразие затронутых и поставленных в них проблем. Пожалуй, наиболее сложной и глубокой в философском отношении из четырех великих драматических шедевров Чехова является драма «Три сестры».
«Три сестры». Действие пьесы, как это часто бывало и в прозе Чехова, происходит в провинциальном городе. Главные герои пьесы — сестры Прозоровы, Ольга, Маша и Ирина, и их брат Андрей — попали в этот город случайно: их отец (ныне уже умерший) был военным, и его перевели сюда из Москвы, где сестры и брат родились и воспитывались. Они образованны, знают иностранные языки, очень начитанны, Андрей учился в университете и хочет стать ученым, профессором. А кроме того, все они интеллигентны в особом чеховском понимании этого слова: всегда вежливы, деликатны, сострадательны к чужим бедам, терпимы к недостаткам других, не умеют отвечать грубостью на грубость. И в провинциальном городе, куда занесла их судьба, им недостает той особой атмосферы по- настоящему интеллигентной, просвещенной, насыщенной культурными интересами жизни, которая была у них когда-то в Москве. Таким образом, Москва, куда надеются в конце концов переехать сестры, становится символом лучшей жизни, более открытого, чистого, подлинно человеческого существования. Провинция же, где они живут сейчас, становится символом неподлинного существования, где господствует мертвенная скука, унылое однообразие и готовность довольствоваться тем, что есть, то есть все то, что на чеховском языке называется миром пошлости. Одно из важнейших противопоставлений в пьесе — это протипоставление интеллигентных героев, недовольных своей участью, и героев-пошляков, которым естественно жить среди окружающей их пошлости, потому что иной жизни они себе не представляют.
и, судя по всему, преподает умело и успешно. Маша, средняя сестра, в свое время вышла замуж за преподавателя гимназии Кулыгина и вышла, по-видимому, по любви, считая его «самым умным человеком»; Кулыгин, безусловно, любит свою жену, очень привязан к ней, вообще во внешнем его поведении по отношению к Маше нет ничего, что можно было бы считать непорядочным или нетактичным. Ирина, младшая, еще не нашла своего пути в жизни, но мечтает о полноценном существовании, связывая его с трудовой деятельностью, которая одна, как ей кажется, могла бы удовлетворить ищущего человека; при этом она, считая праздность главным недостатком своего дворянского воспитания, готова трудиться на любом поприще и вскоре начинает работать телеграфисткой. Казалось бы, все хорошо и у Андрея: он женится, и тоже по любви, на симпатичной провинциалке Наташе, к концу пьесы у них уже двое детей; служит в земской управе и в одном из монологов даже говорит, что гордится этим.
Но эта житейская точка зрения в чеховской пьесе очевидным образом не является истинной. «Все хорошо» только на поверхности, в глубине души ни один из чеховских интеллигентных героев не чувствует себя удовлетворенным. Все, что бы они ни делали, продолжая жить жизнью провинциального города, с роковой неизбежностью обретает качество неподлинности, неправильности. Пошлость затягивает, засасывает их, и в конце концов они оказываются не в состоянии сопротивляться ей.
Работающая в гимназии Ольга на самом деле не любит своей работы, каждый день у нее болит голова, только в выходные дни ей становится лучше, но и тогда она страдает оттого, что впереди все тот же однообразный, бессмысленный труд, который не приносит результата, не дает удовлетворения.
Также разбиваются в прах и мечты Ирины о трудовой жизни: она скоро убеждается, как уныла, рутинна работа на телеграфе; эту работу она меняет на службу в городской управе, но и там сталкивается с той же рутиной; когда же, в конце пьесы, она мечтает о том, чтобы работать учительницей на кирпичном заводе, читатель вправе ожидать, что и здесь она едва ли сможет найти себя.
Глубоко несчастна и Маша. С присущей ей тонкостью, чуткостью она ясно видит, насколько неудачным оказался ее брак с Кулыгиным. Человек, которого она когда-то считала самым умным, является воплощенной пошлостью. Он всегда всем доволен: своей работой, своей женой, о внутреннем страдании которой он не подозревает или не хочет думать. У него неживая, как бы механическая мысль, к месту и не к месту он, гимназический преподаватель латинского языка, произносит латинские изречения, которые не имеют никакого смысла. Складывается впечатление, что обычную жизнь он готов превратить в жизнь по гимназическим правилам. Ничего, кроме гимназии и ее правил, для него не существует. На именины Ирине он дарит написанную им книжку об истории гимназии, где он преподает, книжку скучную, никому не нужную, которую он к тому же, как выясняется, уже дарил Ирине прежде.
— Наташа. Наташа втайне завидует интеллигентности, утонченным манерам трех сестер, пытается подражать им. Она стремится одеваться красиво, изящно, время от времени произносит фразы по-французски, усиленно подражает той естественной доброжелательности по отношению друг к другу и ко всем людям, которая есть в сестрах, называет их добрыми, милыми, признается, что любит их. Но все это маска. Наташа в чеховском мире — типичная представительница не просто пошлости, а пошлости грубой, напористой, агрессивной (вспомним доктора Хоботова из «Палаты № 6»). Став женой Андрея, она постепенно все в доме Прозоровых подчиняет своему влиянию. Якобы заботясь о здоровье своего маленького сына, она просит Ирину переселиться из своей комнаты в комнату Ольги. Потом требует, чтобы старая няня трех сестер, продолжающая жить у них в доме, перебралась в деревню, поскольку она уже не способна работать. В конце пьесы она наконец получает то, чего целенаправленно добивалась: поскольку Ольга, став начальницей, переселяется вместе с няней в комнату при гимназии, а Ирина собирается уезжать на кирпичный завод, Наташа оказывается полноправной хозяйкой всего дома Прозоровых.
Другую большую группу действующих лиц пьесы составляют военные. Среди них также есть свои интеллигентные и свои пошлые герои. К первым относятся подполковник Вершинин и молодой поручик барон Тузенбах.
Как только Вершинин появляется в доме Прозоровых, он сразу привлекает внимание сестер, а Маша влюбляется в него. Особенно привлекает и занимает их его вера в прекрасное будущее, о котором он то и дело принимается философствовать, утверждая, что «через двести, триста лет жизнь на земле будет невообразимо прекрасной, изумительной». Понятно, что будущее для Вершинина — то же самое, что Москва для трех сестер, это его представление об идеале, а жизнью современной, той, которая окружает его, он глубоко недоволен, точно так же как сестры. Неблагополучна и его личная жизнь. У него жена, две дочери, но жена, как он описывает ее (она ни разу не появляется в пьесе), женщина странная, требовательная, истеричная и, надо понимать, духовно совершенно ему чуждая. Это сближает Вершинина с Машей, его орак так же неудачен, как и ее. Поэтому они тянутся друг к другу, и любовь Маши к Вершинину не остается безответной.
Тузенбах тоже любит пофилософствовать о будущем. Но, как человек, настроенный более оптимистически, чем Вершинин, он утверждает, что на земле лучше будет жить уже «через двадцать пять — тридцать лет». К этому времени, полагает Тузенбах, люди научатся любить труд и каждый будет работать. Вера в то, что труд есть спасение от многих бед и страданий человечества, сближает Тузенбаха с Ириной, в которую он по- юношески пылко влюблен. Ирина не отвечает ему взаимностью, но, поскольку как человек он ей все-таки симпатичен, она принимает предложение стать его женой в надежде, что их совместный труд на кирпичном заводе, если и не сделает их жизнь счастливой, то по крайней мере наполнит ее смыслом.
К пошлым героям из военных можно отнести штабс-капитана Соленого и, с известными оговорками, военного доктора Чебутыкина. Главный человеческий недостаток Соленого заключается в том, что он не умеет вести себя естественно, просто. Чувствуя себя ущемленным, неполноценным и страдая от этого, он пытается привлечь к себе внимание странными выходками, эксцентричными поступками. Застенчивый, он хочет казаться романтическим, демоническим существом, разыгрывает из себя бретера, то есть заядлого дуэлянта. Но пошлость Соленого далеко не так безобидна, как может показаться. Влюбленный, как и Тузенбах, в Ирину, он считает барона своим соперником, постоянно придирается к нему, а накануне его венчания с Ириной вызывает его на дуэль и убивает. Можно сказать, что пошлость Соленого по своему агрессивному характеру сродни пошлости Наташи. Доктор Чебутыкин, старый человек, когда-то, как и Андрей Прозоров, учился в университете, но теперь, по его собственному признанию, все забыл, что изучал там; по окончании университета он не прочел ни одной книги. Всю информацию он черпает из газет, которые прочитывает в огромном количестве, но информация эта в большинстве случаев так же бессмысленна и никому не нужна, как латинские фразы Кулыгина. Его нравственное падение еще более глубоко, чем падение Андрея, полностью подчинившегося влиянию своей жены Наташи. У него часто случаются запои, и тогда он почти теряет человеческий облик и начинает исповедовать странную философию, что в действительности нет никакой разницы между нравственным и безнравственным в поступках людей, и при этом постоянно повторяет одну и ту же фразу: «Все равно, все равно».
«Трех сестрах», как и в других своих произведениях, Чехов применяет принцип уравнивания героев в их достоинствах и недостатках. О человеческих причинах странных выходок и бесчеловечного поступка Соленого уже говорилось выше. Нравственная деградация Чебутыкина также объясняется Чеховым не только его личной слабостью, но и тем, что над его жизнью насмеялась однажды судьба. Он потому так сильно и трогательно привязан к сестрам Прозоровым, что когда-то был страстно и безответно влюблен в их мать. Как человек кроткий и чувствительный, он не вынес этого удара судьбы, в котором сам никак не был виноват. Его неудавшаяся личная жизнь делает его близким таким героям, как Маша, Вершинин, Тузенбах.
самообманов. Их тоска по идеалу нередко принимает приземленные, житейские формы, которые неизбежно ограничивают неведомую общую идею, превращая ее в конкретную бытовую цель. Причем, поглощенные своей узкой идеей или целью, они оказываются слепы к тому, что на их глазах эти идеи и цели всякий раз разбиваются жизнью как несостоятельные. Так, Ольга, страдающая от работы в гимназии, думает, что нашла бы счастье, если бы вышла замуж. При этом она как бы не видит, как трагически несчастливы в браке ее сестра Маша и брат Андрей. Так же слепо и наивно Ирина хватается за спасительную идею труда. Уже из первого ее монолога ясно, как много детской восторженности и незнания жизни в ее фантазиях о труде. Подобно сестре Ольге, поглощенной своей идеей счастья, Ирина не видит, что те, кто трудится в ее ближайшем окружении,— та же Ольга, работающая учительницей, тот же Андрей, служащий в земской управе, отнюдь не становятся от этого счастливыми. Если кто из работающих героев пьесы доволен своей работой, то только пошляк Кулыгин. Не меньше, чем Ирина, наивен и влюбленный в идею труда Тузенбах. Характерно уже начало его монолога о труде: «Тоска по труду, о Боже мой, как она мне понятна! Я не работал ни разу в жизни».
Сам образ Москвы, с которой сестры и Андрей связывают свои представления о счастье, является суженным, упрощенным представлением об идеале. Они явно идеализируют Москву, и, чтобы указать на это, Чехов вводит в пьесу другой образ Москвы, возникающий в высказываниях старого, полуглухого сторожа Ферапонта. То Ферапонт рассказывает о том, что «поперек всей Москвы канат протянут», то о том, что один купец съел в Москве сорок блинов и помер. Конечно, истории Ферапонта о Москве — нелепые, смешные истории. Но они очень важны для понимания авторской точки зрения. Из историй Ферапонта очевидным образом следует, что в Москве не все так замечательно, как это издалека видится Андрею и сестрам.
Итак, мы видим, что жизнь разбивает или опровергает все идеи о счастье, которые возникают в сознании героев пьесы. И надо сказать, что Чехов ставит здесь сложный философский вопрос, на который не так-то легко найти правильный ответ. Верно, что герои часто предаются пустым иллюзиям и невольно обманывают сами себя. Но только ли из-за этого они страдают? Верно, что в провинциальном городе, где они живут, царит пошлость, в которой они задыхаются. Но только ли провинциальная пошлость виновата во всем? Уже тот факт, что и Москва не является идеальным островком счастья и в этом смысле не так уж сильно отличается от провинции, говорит о том, что главные, коренные причины страданий героев «Трех сестер» нужно искать в устройстве жизни как таковой. Не жизнь провинции, а просто жизнь оказывается враждебной надеждам героев на обретение прочного счастья, будь то в любви, в семье или в каком-либо роде деятельности. В самом деле, нельзя объяснить только влиянием пошлости или объявить следствием индивидуальных самообманов ни трагическую судьбу Чебутыкина; ни страдания Маши, лишившейся с отъездом Вершинина всех своих надежд и вынужденной вернуться к нелюбимому мужу; ни нелепую, глупую смерть застреленного на дуэли Тузенбаха, который единственный из всех интеллигентных героев пьесы не жаловался на жизнь, а называл себя «счастливым» человеком; ни горя Ирины, вдруг, в один миг потерявшей своего друга, единомышленника и жениха; ни мук Ольги, не нашедшей счастья в работе и так и не сумевшей выйти замуж...
Но если жизнь опровергает любую надежду, не означает ли это, что прав Чебутыкин, утверждающий своим постоянным «все равно, все равно», что в ней нет никакого смысла? Любопытно, что именно эту фразу Чебутыкин еще раз произносит в самом финале, за несколько секунд перед тем, как должен опуститься занавес. Да, при желании и так — трагически, пессимистически — можно истолковать пьесу «Три сестры». Чехов оставляет такую возможность. Но одновременно с этим он дает нам возможность истолковать ее и по-другому. Непосредственно перед репликой Чебутыкина, по-своему опровергая и перекрывая ее, идут, один за другим, три проникновенных монолога Маши, Ирины и Ольги, в которых утверждается неслучайность претерпеваемых ими страданий. Из монологов сестер видно, что все они, несмотря ни на что, верят в добрый смысл жизни и надеются на лучшее — неведомое — будущее, которое даст наконец ответы на все вопросы.
«Вишневый сад». Не уступает «Трем сестрам» — ни по глубине содержания, ни по художественному совершенству — и «Вишневый сад», самая последняя и самая знаменитая чеховская пьеса. Ее популярность во многом объясняется тем, что в ней Чехов, вопреки обычной своей отстраненности от социальной злободневности и тем более политической борьбы, на первое место выдвигает тему столкновения различных общественных групп и идеологий, существовавших и конфликтовавших друг с другом в тогдашней России, России рубежа веков. В этом отношении в пьесе отчетливо противостоят друг другу представители двух разных поколений: старшего и младшего. Старшее — это потомственные дворяне Гаев и его родная сестра Раневская, люди уже немолодого возраста. Младшее — это прежде всего разночинец Лопахин, внук крестьянина и сын лавочника, ныне оборотистый купец, владелец огромного состояния, и разночинец Петя Трофимов, сын аптекаря, не раз изгонявшийся из университета, где он тем не менее продолжает учиться, откуда его прозвище — «вечный студент». Вместе с тем Лоиахин и Трофимов, будучи представителями одного поколения и одного сословия, противостоят друг другу как представители принципиально различных идеологий. Лопахин — тип буржуазного предпринимателя. В позиции же Трофимова явно присутствуют следы социалистической идеологии, сторонники которой в России того времени выступали не только против консервативного правительства, в вечной оппозиции которому они находились (в пьесе есть намек на то, что из университета Петю выгоняют не за неуспеваемость, а за его революционную, то есть антиправительственную, деятельность), но и против буржуазии — как сословия, мешающего человечеству продвигаться к светлым идеалам социализма. Вот почему Трофимов называет Лопахина «хищным зверем, который съедает все, что попадается на его пути».
И Трофимова, и Лопахина одинаково не устраивает тип существования изображаемых в пьесе дворян. В глазах разночинцев главный недостаток последних — их бездеятельность, проявляющаяся буквально во всем. И, похоже, Чехов, сам разночинец, во многом солидарен с такой точкой зрения. Вполне взрослые люди, Гаев и Раневская, как они обрисованы в пьесе, скорее похожи на больших детей, не имеющих даже минимума воли и пасующих перед любой сколько-нибудь сложной ситуацией, которая кажется им совершенно неразрешимой. Их родовое имение со старинным домом и огромным, роскошным вишневым садом разорено и должно быть продано за долги с аукциона. Оба они трогательно привязаны и к дому, и к саду, но как спасти их от перехода в другие руки и, возможно, уничтожения — не знают. Там, где нужны решительность, деловитость, энергия, они полностью бессильны и падают духом — черта, заставляющая вспомнить о характерном для русской литературы XIX века дворянском типе «лишнего человека», которого отличает почти полная неспособность к действию при повышенно напряженной работе ума. Раневская и особенно Гаев — поздние представители этого типа. Вместо реального дела у них — либо одни эмоции, как у Раневской, сентиментальнотрогательно, со слезами на глазах, признающейся в любви к «столику» и «шкафику» в своем родном доме («сквозь слезы» — постоянная ремарка монологов Раневской), либо, как у Гаева, только бессмысленные, наивные фантазии о том, как можно было бы спасти сад, и не менее бессмысленные пафосные монологи на отвлеченные темы, которые он время от времени произносит без всякого к тому повода (таков его монолог о природе во 2-м действии и монолог, обращенный к книжному шкафу,—в 1-м).
Негативные стороны дворянского уклада жизни представляют в пьесе и некоторые персонажи второго ряда. Помещик Си- меонов-Пищик, страдающий от безденежья и просящий у всех, у кого только можно, взаймы,— своего рода двойник Гаева и Раневской, находящихся на грани разорения. В упрощенном и сниженном варианте человеческие слабости Раневской повторяются в чертах ее горничной Дуняши: она так же чрезмерно чувствительна, как ее хозяйка, и, судя по всему, так же, как и она, не очень расположена к труду. Характерно такое ее признание: «Я стала тревожная, все беспокоюсь... я... отвыкла от простой жизни, и вот руки белые-белые, как у барышни». Яркой иллюстрацией того, как в моральном отношении уродуют человеческую личность иерархические отношения «барина» и «слуги», характерные для дворянского уклада жизни, служат образы лакеев Гаева и Раневской — Фирса и Яши. Для старика Фирса, которому под девяносто лет, эти отношения священны. Обожать своих господ и заботиться о них, как о маленьких детях, даже когда они давно уже стали взрослыми,— вот смысл его жизни. Например, он расстраивается, что не уследил за Гаевым, который «опять не те брючки надел», а сидящей на стуле Раневской подкладывает под ноги «подушечку». Очевидно, что по чеховским критериям оценки личности Фирс не имеет в себе того главного, что отличает настоящего человека от духовного раба,— человеческого достоинства: не случайно самым страшным несчастьем в его жизни было дарование в 1861 году воли крепостным крестьянам. В Яше, лакее новой формации, напротив, нет и тени раболепия, но чувство истинной, внутренней свободы ему так же незнакомо, как и Фирсу. Его «комплекс раба» проявляется в том, что он сам ощущает себя маленьким барином, при этом одна из самых отвратительных черт барства, пустое самодовольство, превращается у него в типично лакейский грубый цинизм, а подчас и откровенное хамство.
Этим очевидным минусам дворянского жизненного уклада — бездеятельности и идущей с ней рука об руку внутренней несостоятельности личности, ее духовной слабости и незрелости противостоит в пьесе идеал жизни, наполненной постоянным трудом, способным одухотворить человеческую личность. Этот идеал по-своему отстаивается Лопахиным, который говорит, что встает в пятом часу утра, работает с утра до вечера и что нет для него худшего мучения, чем отсутствие работы. Труд как норма человеческого существования утверждается и Петей Трофимовым; правда, в отличие от Лопахина он считает, что это будет возможно только в будущем, в то время как сейчас, в настоящем, «работают пока очень немногие», большинство же тех, кто громко называет себя интеллигентами, по-прежнему «ничего не делают», а только «философствуют» о «важном». Помимо бездеятельности как развращающей человека жизненной установки, и Трофимов, и Лопахин отрицают в уходящем прошлом еще и элемент насилия над личностью, который особенно ярко проявлялся в крепостнической России. Когда Трофимов с пафосом провозглашает, что с каждого дерева вишневого сада, хозяевами которого были люди, владевшие живыми душами, на него смотрят замученные «человеческие существа», а Лопахин вспоминает о временах, когда в этом самом имении «его дед и отец были рабами» и «их не пускали даже в кухню», дворянское прошлое России ни читателем, ни зрителем не может не восприниматься как заслуживающее отрицания: в нем было слишком много зла, чтобы продолжать за него держаться.
о прекрасном будущем, к которому неудержимо идет человечество, так увлекают и очаровывают дочь Раневской Аню. И точно так же понятна и по-человечески легко объяснима искренняя радость Лопахина, купившего на аукционе вишневый сад и мечтающего как можно скорее начать вырубать его, чтобы на освободившейся территории построить дачи для дачников — людей нового поколения, пришедших, по его словам, на смену «господам и мужикам». И мечты Пети и Ани, желающих «насадить новый сад», и мечты Лопахина о «новой жизни» для «наших внуков и правнуков», которые будут не только отдыхать на дачах, но и займутся, наконец, «хозяйством», то есть будут работать,— все это мечты о новых, более открытых, более чистых формах существования, которые должны заменить собой прошлые, отжившие, угнетающие и сковывающие человека. И когда в финале пьесы зритель слышит, как топор ударяет по деревьям вишневого сада, который уже начали вырубать по распоряжению Лопахина, вполне закономерным кажется появление на сцене старого лакея Фирса. Это обобщенный образ того прошлого, которое должно уйти и уже уходит. Уходит, как бы в подтверждение слов, сказанных в конце 3-го действия Лопахи- ным, но вполне созвучных мыслям Пети и Ани: «О, скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастливая жизньi»
многие в послереволюционной России, что Чехов в «Вишневом саде» безоговорочно приветствует победу молодых, новых сил над «порочным» дворянством и «хищнической» буржуазией, с надеждой смотрит в «прекрасное будущее» и что самый любимый его герой — оптимист Петя Трофимов. Содержание «Вишневого сада» бесконечно глубже и сложнее такой узкосоциологической трактовки.
Верный своему принципу уравновешивать достоинства и недостатки героев, Чехов показывает, что в характерах и поведении дворянских героев его пьесы есть не только очевидные минусы, но и бесспорные плюсы. Пожалуй, наиболее показательный в этом отношении пример образ Любови Андреевны Раневской. Дворянка по происхождению и воспитанию, она, однако, совершенно лишена сословных предрассудков, и происходит это, по мысли Чехова, потому, что она сумела взять от дворянского воспитания то лучшее, что в нем всегда было: общечеловеческие культурные начала, и в частности культуру поведения, то, что по-другому называется аристократизмом духа или внутренней интеллигентностью. Для нее любой другой человек, независимо от сословия, к которому он принадлежит, достоин того, чтобы говорить с ним вежливо и с любовью, быть терпимым к его недостаткам. Даже к лакею Яше Раневская обращается на «вы». И Фирс для нее не раболепный слуга, а доброе, заботливое и глубоко любящее существо, к которому она относится с такой же добротой и любовью. Раневская очень открытый и сердечный человек. И если она не умеет отказывать тем, кто просит у нее денег, за что ее осуждают все близкие, то причиной тому не одна только слабость воли или барская привычка «сорить деньгами», как иногда думает она сама, а все та же сочувственная, сострадательная любовь к другому человеку, тем более человеку несчастному и просящему о помощи. Есть в ней и та особая тонкость и деликатность, которая, по Чехову, свойственна только по-настоящему интеллигентным людям и которой, что примечательно, нет ни у Трофимова, ни у Лопахина, подчас не умеющих понять, что одна лишь случайно вырвавшаяся фраза может причинить боль тому, кто находится рядом. Так, нимало не считаясь с тем, каким болезненным является для Раневской воспоминание о ее утонувшем сыне, Трофимов при встрече с ней после долгой разлуки, чтобы напомнить о себе, так представляется: «Петя Трофимов, бывший учитель вашего Гриши...» И точно так же Лопахин, купивший вишневый сад, зная, какая это трагедия для Раневской, тем не менее не в силах сдержать своей радости и произносит в ее присутствии длинный торжественный монолог, оправдывающий его поступок. И в самой любви Раневской к вишневому саду нет ровно ничего от гордости своим фамильным богатством. Вишневый сад для нее — это прежде всего красота («Какой изумительный сад! Белые массы цветов, голубое небо...» — восклицает она), а кроме того — ее детство, ее чистое прошлое, воспоминание о котором отрадно и сладко для каждого человека. Подобные детские и очень личные воспоминания, связанные с садом и усадебным домом, есть и у Гаева. В 4-м действии, ясно понимая, что совсем скоро и то и другое будет уничтожено навсегда, он неожиданно вспоминает: «Помню, когда мне было шесть лет, в Троицын день, я сидел на этом окне и смотрел, как мой отец шел в церковь». С этой точки зрения есть своя правда в словах Раневской, называющей «пошлостью» лопахинский проект отвести в целях спасения имения всю территорию вишневого сада под дачные участки. Лопахин не чувствует изумительной красоты вишневого сада, во всяком случае, не чувствует ее так, как Раневская. Еще менее восприимчив к красоте сада Петя Трофимов, который не способен увидеть в нем ничего, кроме страшного символа крепостничества.
Таким образом получается, что умирающее дворянское прошлое не одно сплошное зло. Одновременно со злом в нем было и то, об уничтожении чего нельзя не пожалеть. И значит, появляющийся в финальной сцене пьесы старый слуга Фирс, который, как недвусмысленно дает понять автор, скоро умрет, воплощает не только все то худшее, что было в прошлом, но и все то человечное и доброе, что в нем тоже было. Ведь это тот самый Фирс, который до конца жизни был так предан Гаеву и Раневской и так отечески нежно привязан к ним!
«буржуазной» России Лопахин, после Раневской наиболее значительный и тонко разработанный образ в пьесе. Этим образом Чехов спорит с распространенным в обществе и литературе того времени представлением о русском «буржуа» как о «хищнике» (каким видит его «социалист» Петя Трофимов) или «кулаке» и «хаме» (каким видит его потомственный дворянин Гаев). Объясняя смысл этого образа режиссеру и актерам Художественного театра, Чехов специально подчеркивал, что Лопахин «не купец в пошлом смысле этого слова», а «порядочный человек», и поэтому «держаться он должен вполне благопристойно, интеллигентно». Действительно, Лопахину подчас не хватает деликатности, воспитанности, он недостаточно образован, но он не кичится этим, а, наоборот, стыдится этого, считает своим недостатком, который очень хотел бы исправить. Например, он смотрел спектакль и смеялся там, где, возможно, не было ничего смешного, или читал книгу, в которой, по его собственному признанию, «ничего не понял», «читал и заснул». Но в этих признаниях важнее другое — его стремление приобщиться к культуре, стать культурным, тонким человеком. И само это стремление в нем не искусственное, не подражательное, а подлинное, идущее из глубины души. По словам недолюбливающего его Пети Трофимова, у Лопахина — «тонкие, нежные пальцы, как у артиста» и «тонкая, нежная душа». Не случайно Лопахину так нравится Раневская с ее врожденной интеллигентностью, мягкостью и особым внутренним изяществом, сквозящим в каждом ее жесте, и совсем не нравится приемная дочь Раневской, очень хозяйственная, но простоватая, скучноватая Варя, мечтающая выйти за него замуж. Кроме того, Лопахин, безусловно, порядочный и добрый человек. Он охотно дает деньги в долг, зная, что ему едва ли вернут их в срок, а его пресловутый проект с дачами первоначально придумывается им для того, чтобы Гаев и Раневская, которым он искренне хочет помочь, были спасены от грозящего им полного разорения.
Драматическая история продажи и гибели вишневого сада, противоречивость и сложность таких героев, как Раневская и Лопахин,— все это говорит о том, что «Вишневый сад» в жанровом отношении — типичная драма. Между тем в период работы над пьесой Чехов писал в одном из писем: «Вышла у меня не драма, а комедия, местами даже фарс» — и в окончательном варианте определил ее именно как комедию.
«лошадиной» внешностью, утверждающий, что от медикаментов нет «ни вреда, ни пользы», и выпивающий разом все пилюли Раневской (комична уже сама его двойная фамилия, построенная на сочетании возвышенного и низменного). Таков Епиходов, конторщик, по прозвищу «22 несчастья», то и дело оказывающийся в нелепых ситуациях: то он роняет букет, то натыкается на стул, то нечаянно ломает бильярдный кий, то, проснувшись утром, обнаруживает у себя на груди «страшного паука». Такова гувернантка Ани Шарлотта с ее эксцентрическими выходками — чревовещанием и цирковыми фокусами, вызывающими всеобщий смех. К этому ряду «нелепых» персонажей примыкает и Фирс, именующий себя «недотепой»; и ничего не умеющий, добрый, слезливый «большой ребенок» Гаев; и Петя Трофимов, которого Раневская тоже называет «недотепой» и с которым, как и с Епиходовым, тоже все время происходит что-нибудь странное: то он падает с лестницы, то никак не может найти свои старые калоши.
Еще один прием, сближающий всех этих героев,— комическая речь. Все они говорят по-разному и о разном, но речь каждого из них обязательно речь «со сдвигом», со «странностями», нелепая речь. Так, Симеонов-Пищик постоянно, к месту и не к месту, упоминает о своей дочери Дашеньке; Гаев сыплет бильярдными терминами; Фирс «бормочет» себе под нос что-то непонятное, чего никто не может разобрать; немка Шарлотта говорит на ломаном русском языке с вкраплениями немецких словечек и выражений; речь Епиходова переполнена элементами отвлеченного, книжного языка, которые он, не зная правил, употребляет как придется, на свой страх и риск («Наш климат не может способствовать в самый раз»; «вы... совершенно привели меня в состояние духа» и т. ii.). К образчикам нелепой речи следует отнести также высокопарные монологи Гаева и пламенные монологи Пети Трофимова, которые, можно сказать, зеркально отражаются друг в друге: те же возвышенно-красивые, но заранее готовые, шаблонные фразы, тот же восторг на пустом месте, не имеющий никакого отношения к тому, что в данный момент происходит вокруг (гаевское «Дорогой, многоуважаемый шкаф! Приветствую твое существование...» стоит трофимовского: «Мы идем неудержимо к яркой звезде... Вперед! Не отставай, друзья!»).
«нелепых» персонажей в одной пьесе? По- видимому, Чехов хотел этим указать на то, что так или иначе объединяет всех его героев вне зависимости от их возраста, социального статуса и даже национальности, если вспомнить гувернантку Шарлотту. Если «Вишневый сад» — комедия, то — комедия философская. Чехов-комедиограф высмеивает не конкретные недостатки представителей определенного сословия или поколения, а то общенелепое, что характерно для всех людей вообще. И в результате оказывается, что многоговоренье не есть отличительное свойство одних лишь вырождающихся дворян, которые только говорят, но ничего не делают. И следовательно, в том, что Раневская и Гаев никак не могут приспособиться к жизни, не могут прочно себя поставить в ней, виновато не только их дворянство, но и само устройство жизни как таковой. Точно так же не приспособлены к жизни и не умеют найти себе дела в ней и Епиходов, и Симеонов-Пищик, и горничная Дуняша, впечатлительная, как «барышня», и потому чувствующая себя чужой в своей среде, и Шарлотта, и... Петя Трофимов, который всех обвиняет в праздности, однако сам, по меткому замечанию Раневской, «ничего не делает», а только «судьба бросает» его «с места на место».
Но даже герои, казалось бы, нашедшие свое место в жизни, сумевшие приспособиться к ней и в отличие от других действительно работающие с утра до вечера, как Лопахин или Варя, вечно хлопочущая по хозяйству, имеют в себе черты все той же неприкаянности; в глубине души они так же не удовлетворены, как другие, и по большому счету так же, как и другие, не нашли себя. Сама их привязанность к труду, как показывает Чехов,— привязанность несколько маниакального характера; они словно защищаются ею от сложностей и нелепостей жизни. «Не могу без дела»,— говорит Варя, и как только имение было продано, тут же договаривается о том, чтобы наняться экономкой к соседским помещикам и теперь уже у них «смотреть за хозяйством». А в уста Лопахина Чехов вкладывает такое неожиданное признание, что, когда он работает «подолгу, без устали», ему «кажется», что он знает, для чего «существует» на этом свете. Получается, что истинный ответ на этот вопрос ему неизвестен, и только для того, чтобы убедить себя в обратном, в том, что ему понятно его жизненное предназначение, он убегает в работу как в спасение от трудных и мучительных мыслей.
И здесь мы видим, как к чеховскому ироническому, но добродушному подтруниванию над «нелепостями» и «странностями» его героев примешивается острое чувство сострадания к ним как к несчастным, страдающим существам, бессильным противостоять общему «нелепому» порядку жизни, который, как правило, враждебен человеческим надеждам и чаяниям. По Чехову, никто из живущих на земле людей не застрахован от одиночества, потери близких, от старости и смерти. Так за комическим фасадом в «Вишневом саде» открывается трагедия — трагедия человеческого существования.
— это смешно. Но та же Шарлотта с грустью признается, что она не знает, кто она, откуда, кто ее родители, и, главное (вспомним мучительные мысли Лопахина), не знает, зачем она существует. Ее постоянная боль — чувство неустранимого одиночества, внутренней чуждости всем и всему. Шарлотта, пожалуй, самый трагический персонаж в пьесе. Но не одна она страдает от одиночества, внутренне одиноки едва ли не все герои «Вишневого сада». Это особенно заметно проявляется в том, как разворачиваются любовные отношения между ними. За исключением Пети и Ани, любовь которых друг к другу, судя по всему, имеет не столько чувственную, сколько идейную подоснову — устремленность к будущему, все другие герои в пьесе, которые любят, любят обязательно однонаправленно и безответно, то есть остаются одинокими в любви. Выстраиваются даже целые цепочки безответно влюбленных один в другого героев. Варя влюблена в Лопахина, Лопахин симпатизирует Раневской, Раневская продолжает любить своего парижского друга, который, в свою очередь, что очевидно для всех, кроме Раневской, равнодушен к ней. То же самое повторяется среди персонажей второго ряда: Епиходов влюблен в Дуняшу и делает ей предложение, Дуняша влюбляется в Яшу, который не испытывает к ней никаких чувств и в конце пьесы, оставив ее ни с чем, уезжает за границу.
в реке неподалеку от имения. И с тех пор она живет в постоянном ожидании чего-то еще более ужасного. «Я все жду чего-то,— говорит она,— как будто над нами должен обвалиться дом». И именно Раневская, может быть, как раз потому, что острее других ощущает хрупкость и непрочность всего существующего, обращает внимание на то, как неизбежно стареют и, значит, близятся к смерти все те, кто окружает ее. Она с болью в сердце видит, как стареет Фирс, стареет Гаев, стареет Петя Трофимов. Все эти три героя принадлежат к разным поколениям, но их трагическая зависимость от жизни, от судьбы, которую нельзя отменить, потому что это не в человеческих силах, одинакова.
И если мы теперь вновь обратимся к заключительной сцене пьесы, то увидим, что изображаемая в ней гибель вишневого сада, если смотреть на нее с философской точки зрения, есть символ трагической незащищенности человеческого существования, его изначальной обреченности на то, чтобы когда-нибудь прекратиться и навсегда раствориться в небытии. Так же символичен и образ близящегося к смерти Фирса: тут нужно не упустить из виду, что на наших глазах умирает не просто человек, а человек, который прожил долгую жизнь, но не нашел ответа на вопрос о смысле существования («Жизнь-то прошла, словно и не жил» — такова одна из последних реплик Фирса), и, что не менее важно отметить, умирает в полном одиночестве, всеми брошенный, всеми забытый в запертом на ключ доме. Тот же смысл — обреченности на гибель всего, что существует,— Чехов вкладывает и в знаменитый звуковой образ, появляющийся в финале пьесы: «Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный». Это своего рода музыкальный камертон, указывающий на то, в каком эмоциональном ключе следует воспринимать происходящее на сцене. И в то же время это удивительный по точности и емкости образ, в котором сконцентрирована и как бы сжата до предельной глубины вся философия позднего Чехова.
Смерть Чехова. Умер Чехов в 1904 году в немецком курортном городе Баденвейлере, куда его перевезли в надежде хотя бы еще немного продлить его уже угасавшую жизнь. Перед смертью он попросил поднести ему бокал шампанского, выпил его и сказал по-немецки тихо и просто: «Я умираю». Похоронен Чехов в Москве, на Новодевичьем кладбище.
Основные теоретические понятия
«маленький человек», пейзаж настроения, поэтика объективности, психологическая драма, психологический подтекст, стилистический штамп, «футлярное» сознание.
Вопросы и задания
*1. Что такое «безыдейный смех» Чехова? Каковы причины, субъективные и объективные, его появления в творчестве писателя? Что такое «эффект неожиданной концовки»?
2. Прочитайте повесть «Степь». Найдите в произведении примеры пейзажей настроения. Сделайте доклад на тему «Степь Чехова и степь Гоголя (по повести «Тарас Бульба»)».
«Палата № 6», «Черный монах», драме «Три сестры».
«Студент» своим любимым рассказом? Какова роль и функция религиозных мотивов в этом произведении?
5. Подготовьте характеристику Лиды Волчаниновой, Жени и художника («Дом с мезонином»), опираясь на психологические детали, использованные Чеховым при создании портретов этих героев.
6. Что такое «футлярный человек» в понимании Чехова? Охарактеризуйте тип «футлярного человека» на примере персонажей рассказов «Человек в футляре», «Крыжовник», «О любви», «Ионыч», «Дама с собачкой».
«общей идеи» с понятием будущего? Что вкладывал Чехов в это понятие?
8. Сделайте доклад на тему «Кулыгин («Три сестры») и Беликов («Человек в футляре») — два учителя гимназии».
«Жизнь и характер Любови Андреевны Раневской».
10. Покажите, как и в чем перекликается образ Пети Трофимова с образами Лопахина, Гаева и Епиходова.
«Вишневого сада» и объясните, при помощи каких приемов Чехову удается сделать ее смешной.
Тематика сочинений
Студент Иван Великопольский («Студент») и студент Петя Трофимов («Вишневый сад») — два образа молодого героя у Чехова.
«Черный монах».
«Футлярный» человек в изображении и оценке Чехова (по рассказам «Маленькие трилогии» и (или) другим произведениям писателя).
Тема пошлости в рассказе «Ионыч».
Тематика рефератов
Религиозные мотивы в рассказах Чехова «Святою ночью», «Студент», «Архиерей».
Жизнь Чехова в Мелихове.
Русская деревня конца XIX века в изображении Чехова (по повестям «Мужики» и «В овраге»).
Тематика исследовательских работ
«Психологическая» деталь в прозе Чехова (по рассказам «Дом с мезонином», или «Случай из практики», или «Дама с собачкой»).
«Ионыч», «Дама с собачкой», «Невеста»).
Идея «прекрасного будущего» в прозе («Случай из практики», «Невеста») и драматургии («Три сестры», «Вишневый сад») Чехова.
Образы-символы в драматургии Чехова.
Зингерман Б. Театр Чехова и его мировое значение.— М., 1988.
— М., 1979.
Катаев В. Б. Литературные связи Чехова.— М., 1989.
«Тайна сия...»: Любовь у Чехова.—М., 2002.
Паперный 3. С. «Вопреки всем правилам...»: Пьесы и водевили Чехова. - М.. 1982.
Скафтымов А. П. Нравственные искания русских писателей.—М., 1972.
—Л., 1987.
— М., 2002.
Чеховиана: Чехов и его окружение.— М., 1996.
Чеховиана: «Три сестры»: 100 лет.— М., 2002.
Чудаков А. П. Поэтика Чехова.— М., 1983.
—М., 1986.