РОССИЯ В 1826 - ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ 1850-х ГОДОВ
Исторические события. Общественная мысль.
Литература
и суда над декабристами, обещал содействовать просвещению России и надеялся, что Пушкин примет в этом участие. В Михайловское послано письмо Бенкендорфа, где от имени Николая I поэту предложено высказать свои мысли о воспитании юношества.
Пушкин, благосклонно принятый Николаем I, получивший разрешение жить в обеих столицах, предался иллюзиям относительно будущего России и своего собственного. У него возникла мысль, что он и образованные независимые дворяне из старинных аристократических семейств могут воздействовать на императора в качестве советчиков и тем самым участвовать в управлении государством (провести необходимые реформы, освободить крестьян и т. п.). Однако этим надеждам не суждено было сбыться. Николай I не желал никаких перемен и не решался на них, предпочитая спокойствие, которое в конце концов привело к застою и к отставанию России от других европейских государств в развитии всех областей.
Новый цензурный устав. Напуганный мятежом декабристов, царь, с одной стороны, стремился привлечь к себе общество, а с другой — пресекал всякие порывы к свободомыслию. Через полгода после вступления на престол он утвердил новый цензурный устав, подготовленный под руководством министра народного просвещения А. С. Шишкова (бывшего основателя «Беседы любителей русского слова») и получивший вскоре по выходе прозвание «чугунный». В уставе содержались жестокие правила: запрещалось обозначать вычеркнутые цензурой места точками; только правительство могло публиковать официальные статьи и важные известия о России, высочайшие рескрипты; нельзя было помещать сочинения, в которых явно нарушались правила и чистота русского языка; характер отступления от правил и нарушений определялся цензором и зависел от его произвола; не допускались к печати исторические труды, содержащие «произвольные умствования», а также сочинения, в которых излагались «вредные» теории «о первобытном зверском состоянии человека», «о мнимом составлении первобытных гражданских обществ посредством договоров» (намек на сочинение Ж. -Ж. Руссо «Об общественном договоре» и на конституции европейских государств), «о происхождении законной власти не от Бога» и т. д. Устав настолько сковывал свободу печати, что даже Николай I вскоре дал поручение «не держаться» устава и подвергнуть его подробному рассмотрению.
Однако попытки «заморозить» общественное мнение не прекращались. Следы декабризма и преступного вольнолюбивого разгула Николай I усмотрел в поэме «Сашка» студента Московского университета А. И. Полежаева. Расправа была короткой: царь приказал отправить Полежаева солдатом в армию, где, не выдержав истязаний и моральных надругательств, поэт погиб.
В эти годы (1826—1829) Россия вела две войны — с Персией и с Турцией. Обе закончились ее победами и выгодными мирными соглашениями.
восстание было на следующий, 1831 год подавлено русскими войсками. Россия оказалась в международной изоляции, и в самой стране не все одинаково отнеслись к этому событию.
Подавление свободомыслия. В общественной жизни России в 1830-е годы наступает полоса молчания, когда общественная мысль лишь изредка подает голос в защиту личности и ее свобод. В этот период в России установилась атмосфера равнодушия, в которой люди задыхались, не получая глотка воздуха свободы. Всякий протест был исключен. Правительство бдительно следило за всеми проявлениями вольнолюбия. Выразительную характеристику этого времени дал А. И. Герцен: «... картина официальной России внушала только отчаяние: здесь — Польша, рассеянная во все стороны и терзаемая с чудовищным упорством; там — безумие войны, длящейся все время царствования, поглощающей целые армии, не продвигая ни на шаг завоевание Кавказа; а в центре — всеобщее опошление и бездарность правительства». Русский народ по-прежнему находился в крепостной зависимости и испытывал невыносимый грабеж чиновников. Особенно тягостны были первые 10 лет, последовавшие за 14 декабря: человек почувствовал себя порабощенным и гонимым существом. «Людьми,— пишет Герцен об эмоциональном состоянии общества,— овладело глубокое отчаяние и всеобщее уныние».
Если 1830-е, а затем и 1840-е годы в Европе насыщены крупными историческими событиями, то в России 1840-х годов, казалось бы, ничего не происходит. Спустя 15—20 лет после восстания декабристов на троне тот же император Николай I, избегающий существенных реформ внутри страны, тот же гнет крепостного права, то же преследование независимо думающих личностей и гонения цензуры. И все же в обществе совершается громадная внутренняя работа, которую А. И. Герцен, замечательный мыслитель и писатель той поры, назвал «внутренним освобождением» в условиях «наружного рабства». «Зато внутри государства,— писал он,— совершалась великая работа — глухая и безмолвная, но деятельная и непрерывная».
*Русская журналистика и общественная мысль. Следы и результаты этой подспудно зреющей русской философской, исторической, этической, эстетической и критической мысли обнаружились в оживлении русской журналистики. Общественное и культурное движение не замирает, а углубляется, сосредоточиваясь в редакциях журналов, университетских аудиториях, кружках. Наступило время жарких философских, религиозно-исторических и литературных дискуссий. Порой они принимают форму острой идейной схватки.
В 1830 году начинает выходить «Литературная газета» А. А. Дельвига, вокруг которой объединяются Пушкин, Вяземский и другие литераторы пушкинского круга. В следующем году начат выпуск журнала «Телескоп» и газеты «Молва», предпринятый известным критиком и эстетиком Н. И. Надеждиным. В 1830-е годы, вплоть до закрытия в 1834 году, продолжает издаваться «Московский телеграф» критика и писателя Н. А. Полевого. С 1836 года выходит в свет «Современник» Пушкина, в котором собираются лучшие литературные силы страны. В том же году в журнале «Телескоп» опубликовано первое «Философическое письмо» П. Я. Чаадаева, того самого товарища молодого Пушкина, к которому поэт обратился со страстным гражданским посланием 1818 года.
«философические письма», но лишь в 1836 году опубликовал первое из них, ставшее знаменитым. В нем он размышляет над судьбами России и Запада, католичества и православия. Сравнивая Россию и Запад, Чаадаев склоняется не в пользу православной России. Став христианами по имени, русские, по его мнению, не могли вкусить плодов христианства, как это сделали принявшие веру из рук Рима европейские народы, достигнувшие истинной свободы и благоденствия. «Ни одна великая истина не вышла из нашей среды», «В крови у нас есть что-то такое, что отвергает всякий настоящий прогресс» — таковы обвинительные выводы Чаадаева. Надо заметить, что среди тех, кто не разделял столь пессимистический взгляд на русского человека, были Пушкин, Жуковский, Вяземский, Баратынский.
Какие последствия имела публикация этого сочинения? Для журнала фатальные: его закрыли. Для автора самые драматические: он был официально признан правительством сумасшедшим. Но «врожденное чувство любви к родине» всю жизнь заставляло Чаадаева размышлять, «что задумал Творец о России», и верить в то, что россияне «призваны ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество».
Оригинальная личность, человек неповторимого облика (Чаадаев был гордым, несколько замкнутым, предельно педантичным даже в мелочах быта), он работой своей души прокладывал новые пути «внутреннего развития, естественного прогресса» русской мысли. Не случайно его труды, идеи непосредственно «пробудили» два противоборствующих общественных направления. Славянофилы и западники 1840-х годов с равным правом могли считать его и своим наставником, и оппонентом. «Письмо Чаадаева,— писал критик А. Григорьев,— было перчаткою, которая разом разъединила два если не соединенные, то и не разъединенные лагеря мыслящих и пишущих людей».
Письмом Чаадаева открыто заявило о себе общественнокультурное направление, получившее название «западничество». Оно вызвало возражения со стороны противников западного, буржуазного пути развития России. Так родилось другое, противоположное западничеству направление общественной мысли, за которым закрепилось название «славянофильство».
Славянофилы и западники. Вопрос о прошлом, настоящем и будущем России, о путях ее развития и ее роли во всемирной истории разделил интеллигенцию на славянофилов и западников.
— критик и публицист И. В. Киреевский, его брат, поэт и публицист П. В. Киреевский, поэт и философ А. С. Хомяков, общественный деятель Ю. Ф. Самарин, братья К. С. и И. С. Аксаковы, дети признанного писателя Сергея Аксакова, также известные литераторы.
Русское западничество той поры представляли выдающийся критик В. Г. Белинский, писатель, революционный подвижник А. И. Герцен, его друг и соратник Н. П. Огарев, общественный деятель, профессор Московского университета Т. Н. Грановский, очеркист и критик В. П. Боткин, П. В. Анненков, ставший первым биографом Пушкина, писатель и журналист И. И. Панаев.
И славянофилы, и западники были подлинными радетелями Отечества, их объединяла неудовлетворенность положением дел в России, жажда национального самосознания. И те и другие находились в оппозиции к царской бюрократии (но не к самому самодержавию, здесь позиции каждого из участников движений были различными). И те и другие говорили о необходимости отмены крепостного права, о гражданских правах и свободах. Наконец, и те и другие подвергались цензурным и полицейским преследованиям.
Мечтая о благоденствии Отечества, его великой исторической судьбе, славянофилы и западники по-разному оценивали период Московской Руси и реформы Петра I, буржуазный экономический порядок Европы и патриархальные устои России. И конечно, в поле обсуждаемых проблем был вопрос о назначении искусства, о художественности и народности литературы. А. И. Герцен образно характеризовал связь обеих ветвей передовой мысли: «И мы, как Янус [32] ».
«Москвитянин», «Русская беседа», с одной стороны, и «Отечественные записки», «Современник» — с другой) — вот где разворачивалась живая полемика идейных и литературных противников.
Начало славянофильскому направлению положила в 1839 году статья А. Хомякова «О старом и новом». Здесь нашла выражение общая точка зрения участников движения: в традициях православия и народной нравственности, которая свободна от «барыша», «рассчитанного своекорыстия», — начало «истинного просвещения». Истоки русского характера, «инстинкты русской души» следует искать, считали славянофилы, в обрядах, преданиях, народных обычаях и верованиях. «Преемство жизни» есть необходимейшая основа для ее самосохранения, писал К. Аксаков. Конечно, славянофилы видели в «святой старине» и мрачные стороны. Но все же они идеализировали вековые устои монархии, русский общинный строй, проповедовали не индивидуальные формы жизни, а христианские коллективные, вплоть до «самоотречения». Соборность — так со времен первых славянофилов определяется особое качество русского, славянского братства, православного единения разных слоев общества на основе самозабвенного служения «миру», «общине», «роду». Именно в ней искали славянофилы спасение от участи Европы, которая, пойдя по пути буржуазной цивилизации, породила «обезвоживание» человека, торжество скептицизма, эгоистической свободы, переходящей в насилие. Этим во многом объясняется их резкая неприязнь русской революционной демократии, радикальной журналистики, которая ориентировалась на Запад.
В искусстве и литературе славянофилы ценили то, что самобытно, в чем «творит» духовная сила народа. Для Хомякова это были иконы и церковная музыка, для К. Аксакова и Ю. Самарина — творчество А. К. Толстого, В. И. Даля и, конечно, Н. В. Гоголя. Любопытно, что в его «Мертвых душах» К. Аксаков видел гомеровскую эпичность — целостность, «сильное», «вечное», «положительное» начало, связанное с христианским идеалом.
Поиск «внутреннего источника отечественного просвещения» одухотворял славянофилов на собственные творческие разыскания: они писали стихотворения и прозу, К. Аксаков был автором экспериментальной российской грамматики, П. Киреевский издал собранные им фольклорные тексты.
Представители западничества считали, что достичь процветания Россия может лишь путем сближения с Европой; в бурном росте промышленности, в утверждении гражданских прав личности, в идеалах равенства и братства, в развитии науки — одним словом, в буржуазном прогрессе видели они залог величия России. Отсюда поклонение Петру I как великому реформатору, европеизировавшему страну, тогда как славянофилы не принимали ни деспотизма Петра, ни западного конституционного устройства общества.
границей с конца 1840-х годов, он видел безысходность политической борьбы в России и, не желая «в колодках» служить Отечеству, принял горькое и исключительно мужественное по тем временам решение: не возвращаться на родину. Победить гражданскую робость ему помогло твердое убеждение: «в себе самом... уважать свою свободу и чтить ее не меньше, как в ближнем, как в целом народе, ибо только на свободе лица может вырасти действительная воля народа».
Религиозность, монархизм, раболепие в представлении Герцена были тягчайшими оковами человечества. Потрясенный судьбой декабристов, он вместе с товарищем, будущим поэтом Н. Огаревым, дал в юности на Воробьевых горах клятву «отомстить за казненных». И в России, и в Европе А. И. Герцен пережил немало душевных кризисов и поистине драматических событий. Были долгие годы ссылки и полицейского надзора, эмиграция (в России он был объявлен вне закона), трагическое восприятие расстрелов революционеров в Париже 1848 года. Была гибель в кораблекрушении сына и матери, смерть еще двух детей и жены... Но наперекор всему он не потерял способности «идти своей дорогой». В Лондоне Герцен и Огарев основали Вольную русскую типографию. Могучий голос «Колокола» — газеты, выходившей уже в 1850—1860-е годы, будоражил и просвещал далеких соотечественников. Герцен умер в 1870 году за границей, вернувшись на родину вольным словом.
Эпоха 1840-х годов объемно представлена Герценом в книге воспоминаний «Былое и думы» и воплощена в образах знаменитых и малоизвестных современников. Очерки общественных событий, страстные публицистические страницы сочетаются с глубоко личными, исповедальными мотивами. Книга по праву считается вершиной творчества Герцена. «Былое и думы» превратились за 15 лет работы в документально-художественную хронику. Они стали «отражением истории в человеке, случайно попавшемся на ее дороге». По мнению Герцена, человек, личность на исторических путях несет ответственность за себя, а значит, и за саму историю. Поэтому оценки русских людей, типов времени под пером Герцена-реалиста резки, порой пристрастны, но достоверны и в целом дышат подлинностью.
«Все это написано слезами, кровью: это — горит и жжет»,— писал по поводу одной из глав воспоминаний И. С. Тургенев. В «Былом и думах» аналитический метод гармонично сочетается с высоким эмоциональным пафосом, это дает основание назвать творчество Герцена поэзией мысли.
Одна из глав книги посвящена славянофилам, по мнению Герцена, заблуждающимся, но все же противостоящим казеннобюрократической России. Герцен дает выразительные характеристики некоторых деятелей движения: страдающего от пустоты и скуки Хомякова, мистика Ивана Киреевского, слепо фанатичного Петра Киреевского, человека чистейшей души Константина Аксакова... Уважение, сочувственный тон по отношению к уже умершим «славянам» сочетаются с критикой их общественных взглядов, взглядов реакционных, с точки зрения Герцена.
«Наши» описываются московские встречи членов герценовского кружка начала 1840-х годов, застольные беседы близких по духу, но таких разных людей, как Кетчер — «вечный студент», похожий на героев Шиллера, И. П. Галахов — типичнейший запоздалый романтик, «лишний человек», Евг. Корш — скептик, человек язвительного и острого ума, М. С. Щепкин — талантливейший русский актер. Прекрасной личности Т. Н. Грановского, чьи знаменитые публичные лекции 1843—1844 годов потрясли образованную Москву и стали символом прогрессивного образа мыслей, посвящена глава «На могиле друга». Герцен люоит Грановского, любуется им, его кротостью, ясностью, душевным изяществом.
Там же, в «Былом и думах» (25-я глава), Герцен тепло вспоминает о старшем своем единомышленнике, «западнике» В. Г. Белинском, рисуя следующими словами облик великого критика и мыслителя: «... В этом застенчивом человеке, в этом хилом теле мощная, гладиаторская натура, да, это был сильный боец!»
Русская критика и В. Г. Белинский
Фигура В. Г. Белинского, прожившего недолгую жизнь (1811 — 1848), и в самом деле замечательна как для того периода, так и для всей русской культуры вообще.
Белинский верил в буржуазное будущее Отечества. Уже смертельно больной, он ежедневно отправлялся пешком к вокзалу строившейся Николаевской железной дороги. «Успехи наук и искусств в Европе» должны, по его мнению, вдохновить Россию на большие достижения, вывести на авансцену истории. 13 лет активной работы литературного критика были годами титанического труда не только и не столько ради пропитания, сколько во имя великих целей: «формирования нравственной атмосферы народа» и «развития человеческих личностей, которые суть все». Пройдя путь сложных мировоззренческих поисков, он сделался непримиримым к «ужасному зрелищу страны, где люди торгуют людьми», где абсолютизм — неограниченная власть самодержца — попирает свободу личности. Не случайно его, «неистового Виссариона», называют радикалом — человеком, не признающим половинчатых поступков и решений.
«Письмо к Гоголю» показывает, что критик бережно лелеял свой, неканонический (далекий от церковных образцов) образ Христа-«социалиста», Спасителя и Заступника, а не Бога-чудотворца.
Литературная критика — главное жизненно-творческое дело В. Г Белинского. До Белинского русская критика знала замечательные эстетические суждения Ломоносова и Державина, Галича и Мерзлякова, Веневитинова и Катенина, Вяземского и Надеждина, В. Ф. Одоевского и И. В. Киреевского, Н. А. Полевого и С. П. Шевырева, Пушкина и Гоголя. Она прошла сложный путь. В ней получила философско-эстетическое осознание русская литература XVIII—XIX веков. Но как художественно-эстетическая система русская критика сложилась в 1830—1840-е годы благодаря Белинскому, который сформулировал, уточнил и возвестил обществу, исходя из философско-эстетических предпосылок, «законы», критерии оценки произведений художественной литературы. Обобщив достижения в области художественной литературы, Белинский осмыслил их и помог это сделать русской публике. Тем самым он явился создателем русской литературной критики. В критике Белинского русская литература и русское общество художественно осознали себя.
Многовековое движение от древности до современного критику состояния было прослежено Белинским в статьях о Пушкине, Лермонтове, Гоголе, в многочисленных обзорах литературного процесса и в статьях о «натуральной школе». В ходе его анализа сложились основные принципы критики, которую Белинский назвал «исторической».
Историческая критика означает, что произведение должно быть рассмотрено исторически, прежде всего с той точки зрения, соответствует ли оно исторически тенденциям будущего развития общества и его культуры. Как бы ни ценил Белинский романтизм, он считал его уже прошедшей эпохой и отдавал предпочтение реализму.
Согласно Белинскому, литература есть плод свободного вдохновения и дружных усилий людей, созданных для искусства. Это означает, что литература в своем развитии не может испытывать внешнего давления, которое для нее пагубно. Литература свободна и самодостаточна. Но это не означает, что писатели, свободные в своем вдохновении, независимы от тех идей и представлений, которые сложились или складываются в народе. Произведения писателей выражают и воспроизводят дух того народа, среди которого они рождены и воспитаны, жизнью которого они живут. Таким образом, важнейшим признаком литературы становится народность.
«хорошо — плохо», «нравится — не нравится», а исходя из органического соответствия и единства содержания и формы: форма должна целиком обнимать содержание (идею), а содержание (идея) должно быть конкретным, т. е. воплощенным в чувственном, художественном образе.
Эти теоретические положения развиты Белинским следующим образом. Критик исходит из того, что искусство, как и наука, стремится к постижению истины, но, в отличие от науки, поэзия есть истина в форме созерцания и, следовательно, идеи в литературе не логические, рациональные, а видимые, чувственные, созерцаемые идеи. Поэзия, пишет Белинский, есть та же философия, то же мышление, потому что имеет то же содержание — абсолютную истину, но только не в форме понятия, умозаключения, силлогизма, а в форме непосредственного явления идеи в образе. Отсюда вывод: поэт мыслит образами; он не доказывает истину, а показывает ее. Поэтический образ не есть нечто внешнее для литературы, не есть средство, а есть цель, ее сущность. Стало быть, поэзия не имеет цели вне себя, она сама себе цель. Это положение Белинского было направлено против грубого утилитаризма, требовавшего, чтобы литература непосредственно, прямо влияла на нравственность и, как говорил Пушкин, «исправляла сердца собратьев».
Итак, предмет искусства — абсолютная истина, которая в искусстве является в образе. А раз так, то идея должна быть непременно конкретной и обнимать предмет со всех сторон и во всей полноте. Иначе говоря, художественный образ может быть выражен только чувственно, а не логически и не публицистически. В этом случае (единству мысли соответствует единство формы) все части художественного произведения составляют гармоническое целое. Если перед нами совершенное художественное произведение, то с полным правом можно утверждать, что оно истинно. Формулу «то, что художественно, то истинно» нельзя, однако, перевернуть и выразить так: «то, что истинно, то художественно», ибо истинное может быть облечено и в научную, логическую, понятийную форму.
Однако не в том смысле, что художник не ведает, что творит, а в том, что он постигает истину не логическим, а чувственным путем.
Здесь встает вопрос: каким образом художественное произведение, в котором главное — художественный образ, подлежит ведомству критики, которая, как известно, есть не только искусство, но и философия литературы, тесно связанная с наукой? Задачи критика, утверждает Белинский, состоят в переводе языка искусства на язык философии. Вживаясь и вдумываясь в художественные произведения, критик прочитывает их так, что открывает нам их эстетическую ценность с новой, неизвестной нам стороны, и благодаря ему мы испытываем более глубокое наслаждение, чем до того пережили при самостоятельном знакомстве. Но критик, кроме того, переводит язык искусства на язык мысли, обращая наше внимание на интеллектуальную сторону произведения, на место произведения в литературном процессе. Поэтому, с точки зрения Белинского, критик должен не навязывать писателю свои идеи, а смиренно постигать то, что, как и почему сказано в произведении, подвергая все это строгой проверке своего художественного вкуса и общественных, философских, исторических, нравственных взглядов.
Свою заслугу критик видел в образовании «эстетического вкуса публики». В 1840-е годы он поддерживает талант вступающих в литературу Достоевского, Тургенева, Гончарова... Его критические статьи, посвященные художественному творчеству Пушкина, Гоголя, Лермонтова и др., читаются как своего рода продолжение романов, повестей, драм, творческий отклик на них.
Если обобщить положения статей Белинского 1840-х годов начиная от «Героя нашего времени. Сочинение М. Лермонтова» и заканчивая последним крупным обзором «Взгляд на русскую литературу 1847 г.», то явственно определится позиция критика, ратующего за новый метод в искусстве — реализм.
Белинский требует от искусства показывать «действительность как она есть». В творчестве Пушкина он видит отражение «жизни действительной», в «Евгении Онегине» — «энциклопедию русской жизни». В сложном психологическом рисунке лермонтовского Печорина он наблюдает приметы живой современности («наш век есть по преимуществу век рефлексий»).
Говоря о новой литературе, он утверждал, что в ней главенствует «поэзия прозы жизни, поэзия действительности». Именно это всячески высвечивается и подчеркивается критиком при анализе художественных образов. Гоголь, считал критик, смог совершить переворот в русской литературе потому, что обратил «все внимание на толпу, на массу», стал изображать «людей обыкновенных, а не приятные только исключения из общего правила». Пушкин и Лермонтов также у истоков этого процесса. В реалистической литературе воспроизводятся, по мысли Белинского, и типические обстоятельства: не «измены, древности, кинжалы, яд», а жизнь в ее обычном течении.
«Судя о человеке, должно брать в рассмотрение обстоятельства его развития и сферу жизни, в которую он поставлен судьбою». По существу, здесь лаконично выражен принцип историзма. Белинский призывал писателей следовать ему и сам строго придерживался этого принципа в критических разборах, в оценке того или иного автора. Он исследовал разнообразные — исторические, национальные, социальные — условия, в которых складывалось творчество писателя и которые отразились в его творениях. Так, «Пушкин был выразителем современного ему мира, представителем современного ему человечества; но мира русского, но человечества русского».
Еще в статье 1835 года «О русской повести и повестях г. Гоголя («Арабески» и «Миргород»)» Белинский декларировал принципиальное положение о народности литературы: «Если изображение жизни верно, то оно и народно», «Повести г. Гоголя народны в высочайшей степени». В них совмещаются простота вымысла, истина жизни и оригинальность. Западник Белинский, как и славянофил Аксаков, высоко ценил «Мертвые души», но, в отличие от своего оппонента, пафос поэмы усмотрел не в «эпичности», а в юморе, в критическом отрицании общественных и частных человеческих пороков — в том, что он называл «социальностью».
Гоголь объявлен Белинским главой нового послепушкинско- го периода русской литературы. Реализм стал знаменем этого периода, основным художественным методом. Хотя сам термин В. Г. Белинский не употреблял, он имел его в виду, когда говорил о «натуральной школе». Под этим выражением подразумевалась группа писателей, продолживших реалистическое (или «критическое») направление, начатое в творчестве Пушкина, Лермонтова и в особенности Гоголя.
«Натуральная школа»[33]. Первоначально это словосочетание использовал редактор газеты «Северная пчела» и журнала «Сын Отечества» Ф. В. Булгарин в отрицательном смысле, иронически и язвительно высмеяв писателей, интересовавшихся жизнью самых простых людей. Белинский в полемическом задоре, возражая Булгарину, в противовес ему закрепил за выражением «натуральная школа» положительное значение, считая, что «низкие картины» должны сделаться содержанием литературы. Тем самым он узаконил название критического направления, созданного Гоголем. К «натуральной школе» он отнес А. И. Герцена, Н. А. Некрасова, И. С. Тургенева, И. А. Гончарова, Ф. М. Достоевского, М. Е. Салтыкова-Щедрина, В. И. Даля (псевдоним Казак Луганский), В. А. Соллогуба, Д. В. Григоровича, И. И. Панаева, Е. П. Гребенку.
«натуральной школы» объединены не были. Их связывали творческие установки, совместная работа в журналах, альманахах, личные контакты.
Одной из самых ярких фигур был Н. А. Некрасов. Он обладал незаурядной внешностью, несомненными деловыми качествами и по праву считался лидером. Некрасов редактировал два альманаха о быте и нравах Петербурга, вместе с И. И. Панаевым стал владельцем и редактором журнала «Современник».
Участников литературного движения объединял творческий энтузиазм, заинтересованный анализ влияния общественных нравов на человека, глубокий интерес к судьбам представителей низших и средних сословий. Взгляды и творчество писателей нового направления встретили критику официальной журналистики.
Эстетические и художественные установки писателей «натуральной школы» нашли воплощение прежде всего в произведениях, включенных в два знаменитых сборника «физиологии», которые имели успех у читателей.
Так называемые «физиологии» были уже известны в европейских странах. «Прототипами» их являлись нравоописательные очерки. Особенно широко «физиологии» расцвели во Франции (например, альманах «Французы в их собственном изображении», напоминающий вышедший в России сборник «Наши, списанные с натуры русскими»). Многие писатели начинали с «физиологии» и не оставляли этот жанр. Так, Бальзаку принадлежат очерки «Гризетка», «Провинциал», «Монография о рантье», «История и физиология парижских бульваров». Французская литература, в отличие от русской, знала также и пародийный вариант «физиологии» («Физиология конфеты», «Физиология шампанского»).
«физиологии» чаще всего представляли собой очерки, небольшие по объему произведения описательно-аналитического содержания. Действительность изображалась в разнообразных ситуациях (кстати, развернутый сюжет отсутствовал) через множество социальных, профессиональных, этнографических, возрастных типов. Очерк был тем оперативным жанром, который позволял быстро фиксировать положение дел в обществе, точно, фотографически (как тогда говорили, «да- герротипно») запечатлевать новые для литературы лица. Иногда это происходило в ущерб художественности, но в воздухе той поры, в эстетической атмосфере витали идеи соединения искусства с наукой, и казалось, что можно пожертвовать красотой ради правды «действительности».
Одна из причин такого отношения к миру и к искусству заключалась в том, что в 30—40-е годы XIX века в европейской науке ощущался интерес к практическому (позитивному) направлению, переживало подъем естествознание. Русские, как и западноевропейские, писатели стремились перенести в литературу приемы физиологической науки, изучить жизнь как своеобразный организм, стать «физиологами общества».
Писатель-«физиолог» понимался истинным естествоиспытателем, который исследует в современном ему обществе, преимущественно в средних и высших сферах, различные виды и подвиды. Он почти с научной точностью описывает регулярно наблюдаемые нравы, жизненные условия, среду обитания. Поэтому композиционно физиологические очерки обычно строились на соединении собирательного портрета и бытовой зарисовки. Считалось, что литература должна рассматривать законы жизни общества как органического тела. Писатель 40-х годов призван был его анатомировать, продемонстрировать художественный и одновременно аналитический «разрез» в разных культурно-исторических условиях и с разных сторон. Так, в «Петербургских углах» Некрасова, включенных в первый двухтомный альманах «Физиология Петербурга» (1844—1845), разворачивается топография «дна» города: помойные ямы, грязные подвалы, каморки, смрадные дворы — и их забитые, раздавленные нищетой, несчастьями, опустившиеся обыватели.
И все же характер северной столицы исследуется в «Физиологии Петербурга» прежде всего через галерею представителей некоторых профессий. Вот, например, нищий шарманщик из очерка Д. В. Григоровича, чья шарманка кормит целое семейство; вот дворник, ставший блюстителем не только чистоты, но и порядка (В. И. Даль. «Петербургский дворник»).
Кроме очерков, посвященных разным профессиям, «физиологи» часто описывают определенное место — часть города, театр, рынок, дилижанс, омнибус, где собирается разнообразная публика («Петербургские углы» Н. А. Некрасова, «Записки замоскворецкого жителя» А. Н. Островского, «Московские рынки» И. Т. Кокорева).
«Чай в Москве», «Свадьба в Москве», «Сборное воскресенье» И. Т. Кокорева).
Помимо обозрения профессий, определенных мест, обычаев и привычек, «физиологи» раскрывали перед читателем иерархию общества сверху донизу. Характерным примером служат заглавия: «Петербургские вершины» (Я. П. Бутков) и «Петербургские углы» (Н. А. Некрасов).
«натуральной школы» и ее ведущего жанра — физиологического очерка — были созданы крупные произведения: роман «Бедные люди» Ф. М. Достоевского, повести «Сорока-воровка» А. И. Герцена, «Деревня» и «Антон-горемыка» Д. В. Григоровича, «Тарантас» В. А. Соллогуба.
Цикл рассказов И. С. Тургенева «Записки охотника» (большинство из них было написано в 1840-е годы), неся на себе печать физиологизма, уже перерастает эту жанровую форму.
В. Г. Белинский в своем последнем годовом обзоре русской литературы за 1847 год отметил динамику жанрового развития русской литературы: «Роман и повесть стали теперь во главе всех других родов поэзии».
«натуральной школы» по праву считаются два романа 1840-х годов: «Обыкновенная история» И. А. Гончарова и «Кто виноват?» А. И. Герцена.
Сложнейшие общественные, нравственные и философские смыслы вложил А. И. Герцен в романное действие, «исполненное, по словам Белинского, драматического движения», ума, доведенного «до поэзии».
В название произведения не случайно вынесен резкий и лаконичный вопрос, тревожащий читателя: «Кто виноват?» Где коренится причина того, что лучшие задатки дворянина Негро- ва были заглушены пошлостью и бездельем, столь распространенными среди крепостников? Лежит ли на нем персональная вина за судьбу внебрачной дочери Любоньки, росшей в его же доме в унизительном двусмысленном положении? Кто несет ответственность за наивность тонкого, мечтающего о гармонии учителя Круциферского? Он, по существу, только и может, что произносить искренние патетические монологи да упиваться семейной идиллией, которая оказывается столь непрочной: роковым, приведшим к гибели становится для его жены, той же Любоньки, чувство к Владимиру Бельтову.
Дворянин-интеллектуал Бельтов приезжает в провинциальный город в поисках достойного жизненного поприща, но не только не находит его, а оказывается в горниле трагической жизненной коллизии. С кого же спросить за бессильные, обреченные на провал попытки исключительно талантливой личности найти применение своим силам? Возможно ли это в удушающей атмосфере помещичьего быта, казенной канцелярии, отечественного захолустья — в тех жизненных сферах, что чаще всего «предлагала» тогдашняя Россия своим образованным сынам?
Один из ответов на вопрос «Кто виноват?» очевиден: крепостничество, «поздняя» николаевская пора в России, застой, едва не приведший в середине 50-х годов к национальной катастрофе. И все же критический пафос не исчерпывает содержания и смысла произведения. Здесь выдвинуты коренные, вечные проблемы человеческого бытия. Это привычка и покой, губящие все живое (чета Негровых); разрушительные душевные порывы (Любонька). Это инфантильность [34]«природе» человека и типическим обстоятельствам, губящим ее, ломающим характер и судьбу, делает Герцена писателем «натуральной школы».
И все же роман ставит задачу, но не предлагает единственного решения, задает загадку и лишь намекает на отгадку; искать ответы нужно каждому читателю в сложном художественном мире произведения.
Итоги развития русской литературы в первой половине XIX века. Несмотря на цензурные гонения, русская литература в первой половине XIX столетия пришла к своему расцвету. Творческой зрелости достигли Жуковский, Батюшков, Баратынский, Пушкин, Лермонтов, Гоголь и многие другие писатели. В литературе появились новые жанры: романтическая баллада, романтическая поэма, исторический роман. Писатель М. Н. Загоскин публикует исторический роман «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» (1824), а через несколько лет И. И. Лажечников выпускает в свет романы «Последний Новик» (1833) и «Ледяной дом» (1835). 1830-е годы — время повестей. Они разнообразны — светская, историческая, фантастическая, бытовая — и увлекательны. Из литературных направлений господствует романтизм, завоевывающий все новые и новые жанры. Постепенно, однако, в обществе возникает требование жизнеподобия, изображения обыкновенных, а не исключительных условий и характеров. Действие большинства повестей протекает в повседневной среде. Заметно увеличивается в общей массе художественных произведений доля прозы. Время господства поэзии уходит. Это свидетельствует о зрелости, достигнутой литературой. До небывалой дотоле высоты уровень русской литературы был поднят усилиями Жуковского, Батюшкова и Пушкина, давшего имя всему периоду. В творчестве Пушкина заложены все пути, все дороги и даже тропки, по которым в дальнейшем пошли русские писатели. Поэтому подлинной трагедией была осознана всеми мыслящими людьми гибель Пушкина в 1837 году.
Сразу после кончины Пушкина прозвучал голос Лермонтова. Период с 1837 по 1841 год по праву может быть назван лермонтовским.
Выход в свет первого тома «Мертвых душ» (1842) возвестил о расцвете гоголевского периода русской литературы. И хотя Гоголь уже был признанным мастером прозы, его наибольшее влияние начинается со времени выхода знаменитой поэмы. Под знаком Гоголя проходят все 1840-е годы. Он закладывает основы последующего развития русской литературы, начиная от «натуральной школы» и заканчивая творчеством А. П. Чехова.
Вопросы и задания
1. В чем связь между государственным устройством России, с одной стороны, и культурой, искусством, литературой — с другой?
2. Какие противоречия русской жизни обусловили дальнейшую историю России и развитие литературы? Назовите известные вам произведения, где эти противоречия обозначены.
3. Какое влияние на умы русских людей оказали идеи Французской революции? Известны ли вам произведения, где эти идеи обсуждались?
* Прочитайте самостоятельно стихотворение А. Пушкина «Наполеон» и стихотворение М. Лермонтова «Наполеон на Эльбе». Сопоставьте взгляды поэтов на образ Наполеона.
4. Какие литературные направления господствовали в эпоху Просвещения в России?
5* Почему декабристы осудили поэтические принципы Жуковского?
6. Какие исторические события произошли в 1826—1840-е годы?
9. Подготовьте ответ на тему «Западники и славянофилы в русской общественной и культурной жизни 40-х годов XIX века». Подготовьте рассказ о литературно-критической деятельности В. Г. Белинского. Раскройте выдвинутые В. Г. Белинским положения о реализме и народности литературы.
10. Что подразумевалось под выражением «натуральная школа»? Расскажите о ее основных художественных принципах.
Примечания
[32] — в мифологии: двуликое божество; изображался человеком с двумя лицами, смотрящими в противоположные стороны; двуликий Янус — в переносном смысле — лицемер.
[33] «Натуральная школа» — течение раннего реализма, объединившее писателей в изданиях «Физиология Петербурга» и «Петербургский сборник».
[34] Инфантильность — детскость, неготовность к серьезной ответственности.