РОССИЯ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ 1850-1870-х ГОДАХ
Исторические события. Общественная мысль.
Литература
Эпоха 1850-х годов открылась «мрачным семилетием» (1848—1855). В 1848—1849 годах по Европе прокатилась волна революций, среди которых Февральская революция 1848 года имела принципиальные последствия для русского общества: с нее «начинается царство мрака в России» (П. В. Анненков). Завершилась относительно либеральная эпоха николаевского царствования с ее верой в человека, в победу разума, в прогресс и совершенствование человеческого рода.
Предпринимаются различного рода усмирительные меры в отношении оппозиционных [63] настроений у передовой части русского общества.
Люди 1840-х годов, цвет русского дворянства, для которых сама идея революции была неприемлема, тем не менее очень болезненно восприняли победу реакции в Европе и разрастающуюся ситуацию политического террора в России.
Особое внимание правительство уделяет учебным заведениям, стремясь пресечь возможное и имеющее место вольнодумство профессоров и студентов. Но главными объектами, на которых сосредоточено государственное «око», являются литература и журналистика. Учреждается особый комитет во главе с князем А. С. Меншиковым для проверки упущений цензуры в периодической печати и с целью искоренения «вредного направления» в литературе. Спустя некоторое время создается постоянный комитет по делам печати, известный как «бутурлинский» (по фамилии его председателя).
В российских журналах этого времени запрещалось даже упоминать о чем-нибудь французском — всюду мерещилась связь с революцией. Так, «Современник» не смог опубликовать роман XVIII века «Манон Леско» аббата Прево.
В апреле 1849 года в Петербурге был разгромлен кружок революционно настроенной молодежи, которым руководил М. В. Буташевич-Петрашевский. Под следствием находилось 123 человека, из них 21, в том числе Ф. М. Достоевский, был приговорен к смертной казни, замененной в последний момент, уже после совершения всего предсмертного ритуала, разными сроками каторги.
По традиции преследованиям подвергались писатели, публицисты, журналисты. За повести «Противоречия» и «Запутанное дело» сослан в Вятку (1848) М. Е. Салтыков-Щедрин. В 1852 году за некролог о Гоголе (но главная причина состояла в публикации «Записок охотника») высылается в свое имение Спасское-Лутовиново И. С. Тургенев.
В 1852—1853 годах заметно обострились русско-турецкие отношения; их результатом явилась Крымская война.
В 1855 году умирает Николай I. И хотя еще не закончилась война, но вся Россия чувствовала, что со смертью Николая завершилась большая и страшная эпоха, что больше так жить невозможно.
—1854 годах, но переломным оказался именно 1855-й. Этот год характеризуется и самым бурным за все время войны размахом крестьянских волнений.
30 августа 1855 года пал Севастополь — трагическое событие, ставшее кульминацией войны и приблизившее ее развязку. Позорное поражение России в Крымской войне обнаружило несостоятельность крепостнической системы, нуждающейся в незамедлительном реформировании. Правительству стало совершенно ясно, что дальнейшее сохранение крепостного права грозит революцией.
Время духовного подъема (1855—1859)
С середины 1850-х годов, после жесточайшего политического террора, Россия переживает пору своеобразного духовного подъема. III Отделение, цензурные ведомства по инерции ведут борьбу с литературой и журналистикой, но перевес общественных сил и растущее настроение надежды на скорые перемены уже налицо.
Крестьянский вопрос, подготовка реформы становятся центральными и объединяют даже непримиримых противников, таких, как западники и славянофилы, которые еще в годы
праву.
было заинтересовано в ожидаемых переменах.
В атмосфере духовного подъема существенно изменяется тональность и содержание периодических изданий: сюда буквально хлынула общественная проблематика, заполнив все отделы — от художественного до «Смеси».
Время духовного подъема сопровождалось также требованием гласности и уничтожения сословного суда. Россия двигалась к широким буржуазным реформам, которые могли бы расчистить путь для быстрого капиталистического развития.
Пореформенное время. Это была эпоха обманутых надежд. Сразу же за освобождением крестьян последовали крестьянские волнения, подавляемые военной силой. Только в 1861 году их было 1176, но два года спустя — 386. В 1861 году в Петербурге появляются прокламации, начались студенческие волнения. И как ответ в 1862 году наступила полоса новой реакции. Общество по-прежнему продолжает волновать главный вопрос времени — крестьянский. Все более углубляется размежевание социальных групп. В 1860-е годы нельзя быть «ничьим»: необходимо четко определиться в своих общественных позициях. О том, что значит пренебречь этим требованием, свидетельствует литературная и жизненная судьба Н. С. Лескова.
значение для общественной жизни России имела блестяще продуманная и проведенная судебная реформа. Преобразование суда и судопроизводства было осуществлено на основе судебных уставов. Реформа провозгласила принципы независимости судей, гласности, устности и состязательности судебного процесса. Она ликвидировала сословный суд, ввела суд присяжных, адвокатуру и мировые суды. Все это, несомненно, способствовало истинной демократизации социально-общественного строя.
«У нас все это переворотилось и только укладывается» — эти слова Л. Н. Толстого лучше, чем всякие другие, характеризуют 1870-е годы.
Своеобразие 1870-х годов определено исторической эпохой, наступившей после отмены крепостного права, и пореформенным временем. Новые социальные отношения, в которые вступали все сословия России — дворянство, укрепляющаяся буржуазия, разночинная интеллигенция, простой народ,— в этот период еще не приобрели устойчивости. Интересы различных слоев общества находились во взаимном притяжении и отталкивании. Эти разнонаправленные стремления придали, как ни странно, идейную целостность общественному движению 1870-х годов, которая отразилась и в литературном творчестве. Ее основы применительно к обществу и к литературе точно определил активный деятель эпохи, народоволец П. А. Кропоткин: «... перед новой русской литературой возникли новые задачи. Читатели были уже полны симпатии к отдельному крестьянину или рабочему, но они хотели расширить область своих знаний... хотели знать, каковы основоначала, идеалы, внутренние побуждения, руководящие жизнью деревни? Какова их ценность для дальнейшего развития народа? Что и в какой форме колоссальное земледельческое население России может дать для дальнейшего развития страны и всего цивилизованного мира?»
Вопрос о народном счастье по-прежнему остается центром духовных исканий общества. Не случайно в поэме «Кому на Руси жить хорошо» Н. А. Некрасова «доля» и «счастье» каждого представителя многообразных общественных слоев: помещика, чиновника, попа, «купчины толстопузого», «вельможного боярина» — соизмеряются с народным счастьем, оцениваются и понимаются в связи с ним. «Вопрос о народе,— писал Ф. М. Достоевский в «Дневнике писателя» за 1876 год,— теперь у нас самый важный вопрос, в котором заключается все наше будущее, даже, так сказать, самый практический вопрос наш теперь». Так же думали и другие писатели, творившие в 1870-е годы, несмотря на различия их художественных представлений, политических и общественных ориентиров.
Сложное единство данной эпохи возникло как преемственное относительно предшествующего периода истории и вместе с тем как совершенно новое в своих моральных и психологических истоках. Четкость идейных позиций, определяющая литературное движение в 1860-е годы, сменилась широтой и универсальностью в истолковании происходящего в эпоху 1870-х годов — конкретно-историческое знание подверглось пересмотру с позиций вечных, философских. Мыслящий деятель этого времени должен был заново решать не только вопрос своих отношений с народом, но и вопрос о себе — о новых нравственных критериях, о сути человеческого бытия в соположении с бесконечной жизнью природы. Писатели, критики, публицисты самых разных направлений (Л. Н. Толстой, Ф. М. Достоевский, М. Е. Салтыков-Щедрин, Н. К. Михайловский, Н. В. Шел- гунов, П. Н. Ткачев) сблизились в поисках «руководящей нити своего прогресса», потеря которой связывалась с «крушением старых начал жизни» и отсутствием «новых» (Н. Н. Страхов). «Без знания того, что я такое и зачем я здесь, нельзя жить»,— говорит о себе Левин в романе Л. Н. Толстого «Анна Каренина».
— не в узкоидеологическом, а в самом широком смысле слова. Народничество стремилось соединить текущее с вневременным, увидеть в конкретном факте то, что высвечивало его вечное, идеальное значение. Социальные проблемы: половинчатость реформы, которая, вопреки ожиданиям, не избавила народ от угнетения; повсеместное разорение деревни; вопрос о надвигающемся на поселян капитализме — обозначились в 1870-е годы не только в общественно-политическом, но и в морально-психологическом планах. Острота этих проблем определила духовную содержательность эпохи. Личность сделалась средоточием внимания писателей, биологов, этнографов, экономистов, литературных критиков.
Мысль о гражданском служении образованного общества народу как о его неотъемлемом, веками копившемся долге вылилась в особое социально-нравственное движение: «хождение в народ», определяющее характер эпохи в целом.
Как течение народничество не было однородным. Представители его революционного крыла звали «идти в народ», чтобы, переодевшись в крестьянское платье, агитировать за революцию, которая казалась делом ближайшим и достижимым. Неудача этого движения — и как теории, и как практического действия — привела к созданию тайного политического общества «Земля и воля» (1876), по прошествии трех лет разделившегося на самостоятельные группы: «Народная воля» и «Черный передел». Трагизм и одновременно бесперспективность деятельности народовольцев были обусловлены их методом насильственных акций, политического террора.
Крестьянская община. В мировоззрении другой части народников, наряду с трезвым видением действительности и ее проблем, присутствовала поэтическая вера в возрождение крестьянского мира за счет духовных, скрытых в нем ресурсов. Интеллигенция должна была внести в земледельческий труд крестьянина свет разума и истины, понятие идеальной нормы бытия. Формой, способной сохранить в неизменности родовые нравственные начала, народникам представлялась крестьянская община — образчик коллективной жизни народа, оплот социальной и этической гармонии. Именно община должна была противостоять неизбежному разобщению народа с землей — основой не только его физического, но и духовного существования. Гармонические отношения, возможные только в пределах общины, сознавались как наиболее совершенные еще славянофилами. Привлекали они внимание и демократической литературы 1840—1850-х годов.
Переход от идиллически-патриархальной жизни непосредственно к социализму через крестьянский «мир» в итоге оказался иллюзией, в чем убедились и сами народники, когда попробовали взглянуть на этот «мир» с литературно-творческих позиций — в рассказах и повестях, гражданской поэзии и драматургии, в критико-публицистических жанрах.
Ни в эпоху «мрачного семилетия», ни в последующее время духовная жизнь общества не замерла. Вынужденное молчание, замечает в 1849 году Гоголь, заставляет людей мыслить. Одним из подтверждений глубокой интеллектуально-нравственной жизни русской нации тяжелой семилетней поры является состояние литературного процесса 1848—1855 годов.
С точки зрения жанровой картины это время господства прозы, ее очеркового типа, идущего от «натуральной школы». Основные сочинения 1850-х годов — «очерковые книги» самого разного плана: «Записки охотника» Тургенева, «Фрегат «Паллада» Гончарова, севастопольские и кавказские очерки Толстого, «Губернские очерки» Салтыкова-Щедрина, «Очерки народного быта» Н. Успенского, «Очерки из крестьянского быта» А. Писемского, «Очерки и рассказы» А. Кокорева, роман Д. Григоровича «Рыбаки», драмы А. Островского «Не в свои сани не садись», «Бедность не порок»... В период 1853—1854 годов тема народа господствует в поэзии Н. Некрасова.
В середине 1850-х годов в печати появляется роман «Рудин» Тургенева. Но в целом становление романного жанра произойдет позже — в самом конце 1850-х — начале 1860-х годов, когда в течение трех-четырех лет будут опубликованы «Дворянское гнездо», «Накануне», «Тысяча душ», «Униженные и оскорбленные», «Мещанское счастье», «Отцы и дети» и др. Так начнется величайшая эпоха русского романа, приходящаяся на 1860—1870-е годы.
«Мрачное семилетие» не только не стало «паузой» в литературном развитии, но явилось для литературы временем новых поисков.
характера исключительно влиянием среды. Человека формирует жизнь во всем ее многообразии. Но для того чтобы изобразить человека в его связях с миром, требовалось освоение новых литературных жанров, которые и воплощают эти связи.
Новыми в литературе 1850-х годов стали мемуарно-автобиографические жанры (трилогия Л. Толстого «Детство», «Отрочество», «Юность»; «Семейная хроника» и др. С. Аксакова; «Былое и думы» А. Герцена).
К 1850-м годам относятся дебюты или «второе рождение» почти всех русских писателей второй половины XIX века. И среди них не только Достоевский, Толстой, Гончаров, Тургенев, но и литераторы второго ряда: А. Левитов, Ф. Решетников, Н. Успенский и др.
Период с 1846 по 1853 год —явление небывалое в истории литературы. Ведущие журналы вообще перестают печатать стихи. По этому поводу очень точно сказал А. И. Герцен, что после смерти Лермонтова и Кольцова «русская поэзия онемела». Однако постепенно отношение к поэзии меняется, о чем свидетельствует содержание некрасовского «Современника». Здесь начинает печататься цикл статей под общим названием «Русские второстепенные поэты», реабилитирующих поэзию. Одна из причин преодоления «равнодушия» к поэзии в 1850-е годы состояла в отмеченном выше интересе литературы этого времени к индивидуальной психологии, к человеческим переживаниям. Уже набирают силу такие поэты, как Н. Некрасов, И. Никитин, Н. Огарев, А. Майков, Я. Полонский, А. Толстой, А. Фет. Заметным явлением становится антологическая поэзия Н. Щербины.
— один из важнейших этапов в истории русской драматургии. В течение всего лишь нескольких лет был создан ряд первоклассных драматических произведений Островского, Тургенева, Сухово-Кобылина, Писемского, Салтыкова-Щедрина, Мея.
В 1854 году в самый авторитетный журнал «Современник» в качестве ведущего критика приглашен Н. Г. Чернышевский. Затем, в 1857 году, в журнал пришел Н. А. Добролюбов, который возглавил библиографический отдел. На следующий, 1858 год произошло резкое размежевание в некогда общем лагере дворянской и разночинной интеллигенции — революционные демократы и радикалы разошлись с демократами-либера- лами из дворян. Журнал покинули Тургенев, Л. Толстой, Григорович, Анненков, Боткин, склонные к реформам, к эволюции, а не к решительному и коренному изменению господствующего строя и возражавшие против подчинения литературы утилитарным задачам революционной пропаганды и агитации. Вместо них в редакции «Современника» появились Салтыков-Щедрин, Н. Успенский, Марко Вовчок (Мария Александровна Маркович). Большинство из ушедших писателей стали сотрудничать в журнале М. Н. Каткова «Русский вестник».
С этого времени литература стремится прямо воздействовать на действительность, на общество и даже стать «учебником жизни» (позднее это и произошло с романом Чернышевского «Что делать?»).
1860-е годы — расцвет русского реалистического романа, русской реалистической поэмы, заметные художественные достижения позднего романтизма в поэзии и значительные общественно-эстетические успехи критики. В эти годы публикуются романы и повести Тургенева, Л. Толстого, начинается новый этап в творчестве вернувшегося из ссылки Достоевского. В 1863 году Некрасов приступает к работе над поэмой «Кому на Руси жить хорошо». Одной из вершин реализма 1860-х годов становится сатира Салтыкова-Щедрина. В поэзии высокое место занимает реализм, но влияние романтизма не ослабевает: по-прежнему, как и в 1850-е годы, читатели помнят Тютчева, Фета, А. К. Толстого, Полонского и др., которые выступают с новыми произведениями. В критике среди молодежи гремят имена Чернышевского, талантливейшего Писарева. Им и другим радикальным критикам противостоят Дружинин, Боткин, Ап. Григорьев.
Размежевание, произошедшее в середине 1850-х годов и разделившее демократов на революционеров и умеренных либералов, привело к тому, что в русской культуре появилась новая социальная группа — разночинная интеллигенция, состоявшая из образованных молодых людей разного социального происхождения (отсюда их название — разночинцы) у — шестидесятника — Евгений Базаров, герой романа Тургенева «Отцы и дети». Типичными шестидесятниками были Чернышевский и умерший в начале десятилетия Добролюбов.
В литературу 1860-х годов хлынуло новое поколение писателей — Н. Успенский, А. Левитов, В. Слепцов, Н. Помяловский, Гл. Успенский, Ф. Решетников. Они пришли в литературу со своими темами, жанрами и художественными принципами. Сосредоточенные на содействии делу просвещения и освобождения народа, писатели-шестидесятники создают острые социальные очерки, повести и романы о народной жизни. Будучи в большинстве своем выходцами из народа, они хорошо знали его нужды и сочувствовали его тяготам. Литературу они воспринимали не в качестве искусства слова, а — в духе Добролюбова и Чернышевского — прежде всего как средство преобразования социальной действительности на гуманистических основах. Многие из этих писателей не обладали большими талантами и сегодня не известны читателям, но их участие в формировании громадной преобразующей роли литературы в духовном развитии общества не осталось незамеченным, и потому история русской культуры помнит о них.
Хотя в 1870-е годы продолжается расцвет русского романа и все крупные писатели (Л. Толстой, Достоевский, Тургенев, Лесков, Островский, Некрасов, Фет, А. К. Толстой и др.) выпускают замечательные произведения, в литературе возникают новые идеи и в других жанрах. Писателей «влечет» мысль «спуститься в самую глубь мелочей народной жизни...». В этот период продолжается эволюция малых форм, в особенности очерка. В 1870-е годы очерк и роман взаимодействуют, обогащаясь художественными открытиями друг друга. Углубляются традиции 1860-х годов, заложенные произведениями А. И. Левитова, В. А. Слепцова, Г. И. и Н. В. Успенских. Демократическая проза 1870-х годов отвечала и собственно пропагандистским целям, адресуясь непосредственно к человеку из народа.
Группу писателей-народников отличал особенно пристальный интерес к крестьянской жизни, к ее истокам и обычаям, к народным типам в их историческом развитии.
Общая тема произведений семидесятников — пореформенная русская деревня. С этой темой тесно связан другой аспект народнической прозы — исследование духовных исканий прогрессивной разночинной интеллигенции в ее связях с простым народом.
— увиденное явно не укладывалось в идеологические рамки, принятые русской интеллигенцией для оценки в корне изменившейся судьбы крестьянина.
... Вот одному из мужиков, составляющих «устои» патриархального мира, Еремею Строгому, по прозванию «справедливый», снится страшный сон, в котором «мир» преследует его алчными и агрессивными домогательствами. Законы общинной жизни на деле поощряют нравственное безобразие, прикрывая его расхожими фразами о единстве и сплоченности «мира»: «— Эй, эй! Лови! Держи! Держите его, православные! — кричит за ним чей-то знакомый голос.— Бежать он вздумал! Ишь ты! Святее других захотел быть! Себялюбец! Нет, ты с миром потерпи...» Устойчивый мир, мир «устоев», описанный Николаем Николаевичем Златовратским в романе «Устои» с символическим подзаголовком «История одной деревни», оказывается хрупким и ущербным не только перед лицом надвигающегося на деревню города, но и перед собственными хищническими инстинктами, переходящими в стяжательство и «мироедство»: «И чувствует Строгий, как навалился на него весь дергачев- ский мир... Вот сдавило ему живот, грудь, нельзя дышать...»
И все же Златовратский с особенной полнотой и убежденностью отразил народническую веру в общину как спасительное средство от пагубных влияний буржуазности. Он не переставал уповать на торжество вневременной коллективной правоты: «Мир — это защита, и сила, и правда». По-иному чувствуют и мыслят его любимые герои — самые правдивые, нравственно чистые персонажи «Устоев»: они сознают, что «вдруг ослепли, какой-то туман заволок их очи, все перед ними как будто стало мешаться, перевертываться вверх дном, как будто вместо прочной, устойчивой почвы под их ногами оказалась вода...». И горек вывод иисателя-народника: «Скоро... эти наивные старые хорошие люди деревни сделались людьми недоумения».
Картины пореформенного смятения рисует и освоивший богатства народного русского языка Александр Иванович Эртель, подытоживая эпоху книгой рассказов и очерков «Записки Степняка» (1880). Если «мироеды» из среды самих же крестьян бессовестно предают общинные интересы, обогащаются, чтобы на добытые деньги открывать кабаки и спаивать народ, то крестьяне, знающие «Божью правду», чахнут в нищете и бесправии, не зная, где искать справедливости. Особенно тяжко детям, невинным жертвам «переворотившегося» строя жизни. В плаче крестьянского ребенка рассказчику «не из дворян», демократу по убеждениям «чудилась за сердце хватающая жалоба — жалоба на долю, на судьбу, на ту неумолимую судьбу, что бросила в гниль, тесноту и голую, бесшабашную бедность чистое, ни в чем не повинное создание... С пеленок — мученик».
Пореформенная деревня открывается писателю «под шум вьюги» — она охватила и «опутала» собой всю крестьянскую Русь.
— в ней запечатлелась живая, многоликая и многоголосая масса, которая мучительно отыскивала свой путь в истории, объективно отступая от народнических утопий на этом трудном пути.
Особенностью 1870-х годов становится заметное оживление поэзии. Если в 1860-е годы интерес к поэзии вытесняется вниманием к повествовательной и критико-публицистической прозе, то в 1870-е годы наблюдается стремительный подъем поэтического творчества. Продолжается деятельность поэтов прежнего поколения: Фета, Майкова, Полонского. Но на арену выходит уже новое поколение — плеяда поэтов-народников (Ф. В. Волховской, Н. А. Морозов, С. С. Синегуб, А. А. Оль- хин). Теперь ни одно из публичных выступлений и собраний не обходится без стихов агитационного характера.
Поэзия народников обладала ярко выраженным публицистическим свойством, что часто шло в ущерб художественности. Признавая несовершенство своих стихов, поэты-демократы понимали, что их значение определяется прежде всего социальными и этическими ценностями. Как писал поэт-народоволец Г. А. Лопатин, «в великие исторические моменты... поэт бросает лиру и хватается за меч, за кинжал, за перо памфлетиста, за апостольский посох и грядет на служение идеалу не только словом, но и делом». Чтобы лучше быть понятыми простыми людьми, народники часто прибегали к фольклору, стилизуя свои стихи под былины, народные песни, поэмы-сказки. Вдохновленные любовью к свободе, они постепенно пришли к настроениям жертвенности и самоотречения, безысходной душевной тоски. Образ мученика в терновом венце становится символическим для поэзии народников.
«некрасовская», гражданская, и «фетовская», «чистого искусства».
Продолжает развиваться и поэтическая сатира. В поэзию приходит также много поэтов-самоучек (И. 3. Суриков, позднее
«Искры» В. С. Курочкин и Д. Д. Минаев.
‘Русская журналистика и критика. В 1855—1858 годах развернулась борьба между демократами-радикалами, жаждавшими социальных преобразований и видевшими в искусстве своего помощника, и защитниками автономии искусства. Эту позицию независимости искусства от злобы дня, его самодостаточности особенно активно защищал талантливый критик и писатель А. В. Дружинин. Его называли идеологом «чистого искусства». В статье «Критика гоголевского периода русской литературы и наши к ней отношения» Дружинин прямо напишет: «... искусство служит и должно служить само себе целью».
В журналах обостряется вопрос об общественном значении искусства и литературы, об их народности. Поскольку «Записки охотника» находились под официальным запретом, наиболее принципиальными в свете обсуждаемой в эти годы проблемы художественного воссоздания «народного» и «национального» стали драмы «москвитянинского периода» А. Н. Островского. Мнения относительно Островского сразу поляризовались. Критики петербургских журналов, и либералы, и демократы, резко нападали на славянофильские крайности молодого драматурга. В противовес им «молодая редакция» журнала «Москвитянин» выдвинула Островского на первое место в русской литературе. Теоретические положения редакции наиболее полное выражение получили в статьях Аполлона Григорьева, яркого и талантливого критика.
Не закрывая глаза на «язвы современности», сотрудники «молодой редакции» были уверены, что художники должны ориентироваться на те здоровые, самобытные основы, которые содержит в себе русская жизнь. По мысли Ап. Григорьева, «настоящий быт», исконные народные начала свободно развиваются и хранятся в патриархальном купечестве — главном герое пьес Островского. Характеры, выводимые на страницах его произведений, расценивались «молодой редакцией» как истинно народные.
Иначе отнесся к пьесам «москвитянинского периода» журнал «Современник» в лице его ведущего критика Н. Г. Чернышевского: он называл их «слабыми и фальшивыми».
—1860-х годов. Тогда возникли новые общественно-литературные тенденции. Все понимают, что центральный вопрос — вопрос о крепостном праве. Реформы стали неминуемыми, но всех интересует их характер: освободят ли крестьян «с землей», с наделом за выкуп или «без земли».
Радикальную точку зрения отстаивает журнал «Современник». После раскола в журнале укрепляет свои позиции Н. Г. Чернышевский. Кроме Некрасова, Чернышевского и Добролюбова в состав редакции «Современника» входили М. Е. Салтыков-Щедрин, Г. 3. Елисеев, М. А. Антонович и др. С 1859 года журнал становится откровенно литературно-политическим, используя художественную литературу в целях политической борьбы и пропаганды. Позиции «Современника» всецело разделяет приложение к журналу — «Свисток» (1859— 1863), в котором объединились сотрудники «Современника» и писатели-сатирики. Позднее возник близкий к ним сатирический журнал «Искра» (1859—1873) под редакцией поэта-са- тирика В. С. Курочкина и художника Н. А. Степанова, где сотрудничали Добролюбов, Елисеев, Вейнберг. «Современник» был активно поддержан возглавленным с 1860 года Г. Е. Благо- светловым журналом «Русское слово», в который были приглашены молодые сотрудники Д. И. Писарев, В. А. Зайцев, Н. В. Шелгунов, Д. Д. Минаев.
Решительными и непримиримыми противниками «Современника» стали журналы «Библиотека для чтения», ведущим критиком которой был А. В. Дружинин, «Отечественные записки», чей отдел критики, а потом и общая редакция находились в руках С. С. Дудышкина, «Русский вестник» во главе с М. Н. Катковым.
Особую позицию занимал «Москвитянин» и славянофилы. Журнал славянофилов «Русская беседа», в котором основную роль играли А. И. Кошелев, Т. И. Филиппов и И. С. Аксаков, опубликовал статью К. С. Аксакова «Обозрение современной литературы», провозглашавшую антизападнические идеи. Но в другой статье —«Наша литература»,—вышедшей после смерти автора в газете «День», Аксаков с сочувствием отнесся к сатире Салтыкова-Щедрина в «Губернских очерках». Помимо этих печатных органов, славянофильские идеи развивались в газете «Парус», издававшейся И. С. Аксаковым. В 1852 году в «Москвитянин» пришла «молодая редакция» (А. Островский, затем Ап. Григорьев). Ее активными сотрудниками стали Т. И. Филиппов и Б. Н. Алмазов, которые несколько снизили антизападнический тон своих выступлений. Позднее, в 1860-е годы, традиции славянофилов во многом воспримут журналы братьев Ф. М. и М. М. Достоевских «Время» (1861 — 1863) и «Эпоха» (1864—1865).
Основная литературная борьба развернулась вокруг специфики так называемого «отражения» действительности и общественных функций искусства. Она велась Чернышевским, Добролюбовым, в меньшей степени Некрасовым, Салтыковым-Щедриным и их единомышленниками под флагом утверждения принципов критического реализма.
цели. В связи с этим был изобретен даже термин «чистое искусство», которым беспощадно клеймили писателей, воспевавших красоту природы, любовь, общечеловеческие ценности и будто бы равнодушных к общественным язвам и порокам.
Для критиков радикального направления, ратовавших за реализм в литературе, в новых общественных условиях требования критического реализма было недостаточно. На первый план они выдвигали жанры политической сатиры. В программной статье Добролюбова «Литературные мелочи прошлого года» (1859) отвергались принципы предшествующей сатиры. Добролюбов был неудовлетворен тем, что русская сатира критиковала отдельные недостатки, тогда как должна была разоблачать всю общественно-государственную систему в России. Этот тезис послужил сигналом к осмеянию всей современной «обличительной» литературы как поверхностной. Совершенно ясно, что автор имел в виду не столько собственно литературные цели, сколько цели политические.
В это время радикальная критика левого толка высмеивает так называемых «передовых» людей, ставших «лишними» и бесполезными. По поводу таких идей возражал Герцен, который не мог отказаться от прогрессивности исторических типов Онегина и Печорина.
Русские писатели и критики (Л. Толстой, И. Тургенев, Н. Лесков, А. Писемский, А. Фет, Ф. Достоевский, П. Анненков, А. Дружинин и др.) не могли пройти мимо унижения художественной литературы, мимо прямого декларирования несвойственных ей задач, мимо проповеди безрассудного утилитаризма и резко отрицательно реагировали на эти идеи радикальной критики крупными «антинигилистическими» романами, статьями, рецензиями и высказываниями в письмах.
Н. Г. Чернышевский (1828—1889). Эстетическая теория и роман «Что делать?». Опору для своих утилитарно-общественных взглядов на искусство радикальные критики нашли в теоретических трактатах, литературных статьях и художественных произведениях Чернышевского. Представление о сущности искусства было изложено Чернышевским в его диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности».
«идея» прекрасного и вообще не прекрасное в искусстве является критерием и образцом прекрасного, а сама жизнь и прекрасное в природе, в жизни. Чернышевского не смущает то, что в жизни очень редко встречаются образцы истинно прекрасного. Само же искусство есть более или менее адекватное подражание действительности, но всегда ниже той действительности, которой оно подражает. Чернышевский выдвигает понятие идеала жизни, жизни, «как она должна быть». Идеал искусства соответствует идеалу жизни. По мысли Чернышевского, однако, представление об идеале жизни у народа и у других слоев общества различно. Прекрасное в искусстве — это то же самое, что и представление простого народа о хорошей жизни. А представление народа сводится к удовлетворению отчасти животных, отчасти вполне аскетических желаний: сытно есть, жить в хорошей избе, спать вдоволь и работать в свое удовольствие. Конечно, человек должен быть сыт, иметь крышу над головой, фактическое право на труд и отдых. Однако для русских писателей, с негодованием встретивших откровения Чернышевского, мысль о человеке не замыкалась на его материальных потребностях. Они мечтали о высоком духовном содержании личности. Между тем у Чернышевского все духовные потребности исключались из понятия о прекрасном или им не уделялось первостепенного внимания.
Исходя из «материального» представления о прекрасном, Чернышевский считал, что искусство призвано содействовать преобразованию действительности в интересах народа и претворению его понятий о прекрасном в жизнь. Писателю предписывалось не только воспроизводить то, чем интересуется человек (в особенности простой человек, человек из народа, крестьянин, простолюдин) на самом деле, не только объяснять действительность, но и выносить ей приговор. Отсюда понятно, что искусство есть вид нравственной деятельности человека, что искусство отождествляется с нравственностью. Оценка искусства зависит от того, насколько оно выступает средством воспитания и формирования человека, преобразующего неприглядную действительность в «хорошую жизнь», в которой человек был бы накормлен, обихожен, согрет и пр. Духовность человека может быть поднята не к высотам общечеловеческих идеалов, презрительно именуемых абстрактными, умозрительными теоретическими, а до границы нужных для поддержания жизни материальных претензий.
Литература с такой точки зрения есть не что иное, как служительница определенного направления идей (лучше всего — идей самого Чернышевского). Идея «нашего времени», писал Чернышевский,— «гуманность и забота о человеческой жизни».
В 1850-е годы Чернышевский излагал свои эстетические взгляды не только в теоретических работах, но и в литературно-критических статьях. Обобщением его мыслей стала книга «Очерки гоголевского периода русской литературы». В ней он рассматривает Гоголя как основоположника литературы критического реализма. Однако при всем значении Гоголя этот писатель, по мнению Чернышевского, не вполне сознавал выраженные им идеи, их сцепление, их причины и следствия. Чернышевский требовал от современных ему писателей усиления сознательного элемента в творчестве.
«Что делать?» — произведении достаточно слабом в идейно-художественном отношении, но весьма полно воплотившем мечты автора о «хорошей жизни» и его представление о прекрасном.
«занимательным» сюжетом, составленным из банальных ситуаций и фабульных ходов романтической литературы. Цель романа — публицистические и пропагандистские задачи. Роман должен был доказать необходимость революции, в результате которой будут осуществлены социалистические преобразования. Автор, который требовал от писателей правдивого изображения и почти копии действительности, сам в романе не следовал этим принципам и признавался, что от начала до конца извлек свое произведение из головы. Не было ни мастерской Веры Павловны, ни какого-либо подобия героев, ни даже отношений между ними. Отсюда возникает впечатление выдуманное™ сочиненного идеала, иллюзорного и утопичного.
Венцом повествования являются так называемые сны Веры Павловны, представляющие собой символические картины, изображающие то освобождение всех девушек из подвала, то полную эмансипацию женщин и социалистическое обновление человечества. Во втором сне утверждается великая сила науки, особенно естественно-научных изысканий немцев, и ценность труда («жизнь имеет главным своим элементом труд»). Только поняв эту несложную мысль, Вера Павловна принимается за организацию трудового товарищества нового типа.
«Новыми людьми» (и притом обыкновенными) выступают в романе Вера Павловна, Кирсанов и Лопухов. Все они разделяют теорию «разумного эгоизма», состоящую в том, что личная выгода человека заключается якобы в общечеловеческом интересе, который сводится к интересу трудового народа и с ним отождествляется. В любовных ситуациях подобный разумный эгоизм проявляется в отказе от домашнего гнета и принудительного брака. В романе завязывается любовный треугольник: Вера Павловна связана с Лопуховым, но тот, узнав, что она любит Кирсанова, «сходит со сцены» и при этом испытывает подлинное наслаждение от самого себя («Какое высокое наслаждение — чувствовать себя поступающим, как благородный человек...»). Таков предлагаемый путь разрешения драматических семейных коллизий, ведущий к созданию нравственно здоровой семьи.
Рядом с новыми обыкновенными людьми существуют люди новые, но «особенные». К ним отнесен Рахметов. Вероятно, Чернышевский имел в виду прежде всего себя. Рахметов — профессиональный революционер, который отверг для себя все личное и занят только общественным (он «занимался чужими делами или ничьими в особенности делами», «личных дел у него не было...»). Как рыцарь без страха и упрека, Рахметов произносит «огненные речи», но, конечно, добавляет автор с иронией, «не о любви». Чтобы узнать народ, этот революционер странствует по России и фанатично, отказываясь от семьи, от любви, исповедует ригоризм в отношении к женщине и готовит себя к нелегальной революционной деятельности.
Проповедь Чернышевского в «художественной» форме романа не осталась незамеченной и произвела большое впечатление на разночинскую молодежь, жаждавшую социальных перемен. Искренность сочувствия народу со стороны автора «Что делать?» не подлежит сомнению, как не подлежит сомнению искренняя вера радикальной молодежи в идеалы, которые открывал перед нею Чернышевский. Но эта искренность не искупает ни слабости мысли, ни слабости художественного таланта Чернышевского. Влияние его объясняется в значительной мере непросвещенностью молодежи, ее оторванностью от культуры или поверхностным ее усвоением. В этих условиях простые решения, предлагавшиеся Чернышевским и его единомышленниками, увлекли не искушенные в науке, в философии, в культуре молодые умы, склонные к непродуманным теориям и решительным действиям.
дома священника, он сохранил, однако, атмосферу родительской обители — пуританскую и аскетическую. Пуританство — это соединение чистоты со злобой. Все, кому довелось встречаться с Чернышевским и его сторонниками, не могли понять, откуда в них столько ненависти и ядовитой злобы. Герцен называл их «желчевиками», а Тургенев как-то сказал Чернышевскому: «Вы змея, но Добролюбов очковая змея».
Чернышевский представлял собой тип человека, у которого появилась возможность прикоснуться к науке и культуре. Однако дворянскую культуру, добытые ею эстетические и художественные ценности он презирал, поскольку они не были утилитарными. Самое ценное для него во всей русской литературе — Белинский и Гоголь. С их помощью можно расшатать существующий порядок и начать социальные преобразования. Стало быть, в основу художественной литературы и ее критики должен быть положен «научный рационализм».
Критика Чернышевского и его последователей, названная ими «реальной», с полным правом и гораздо большим основанием должна быть названа «публицистической», так как главная ее цель — извлечь общественно-пропагандистскую пользу из оцениваемого произведения, художественная ценность которого зависит не от эстетических достоинств, а от затронутых в произведении общественных проблем, от того духа, в каком намечается их решение, и от общественной ситуации. Одно и то же произведение, например пьесы А. Н. Островского, могли быть оценены Чернышевским и Добролюбовым по-разному, но не оттого, что критики разошлись в принципах оценки эстетических качеств произведения, а потому, что они были созданы в периоды разных общественных ситуаций. То, что казалось существенным и полезным Добролюбову, выглядело для Чернышевского несущественным. В соответствии с этим одни и те же особенности произведения казались то эстетически значимыми и ценными, то эстетически бесцветными и малохудожественными.
Общая тенденция в оценке художественных явлений состояла в том, чтобы предельно упрощать содержание произведений, сводя его к актуальным в данный исторический момент общественным потребностям, независимо от того, имел в виду или нет писатель подобные потребности. Это вызывало справедливое негодование писателей. В частности, Тургенев в разборе Чернышевским («Русский человек на rendez-vous») такой психологически тонкой повести, как «Ася», не узнал не только своего замысла, но и его воплощения. При этом Чернышевский не прояснил авторского намерения и исполнения, а написал статью, сознательно исказившую содержание и смысл повести.
Чернышевский не был лишен от природы ни эстетического чувства, ни художественного вкуса. В тех статьях, где он отвлекался от любимых идей социального переустройства, он высказывал глубокие мысли и верные конкретные эстетические суждения. Сюда надо отнести прежде всего статьи о произведениях Л. Н. Толстого.
— наблюдательности, тонкости психологического анализа, простоте, поэзии в картинах природы, знании человеческого сердца, изображении самого «психического процесса», его форм и законов, «диалектики души», «неутомимом наблюдении над самим собою», необыкновенной нравственной взыскательности, «чистоте нравственного чувства», «юношеской непосредственности и свежести», взаимном переходе чувств в мысли и мыслей в чувства, интересе к тончайшим и сложнейшим формам внутренней жизни человека.
Отдельные высказывания Чернышевского о поэзии Некрасова, в которых нет «общественной тенденции», также замечательны.
К сожалению, социальные идеи во многих статьях Чернышевского мешали ему объективно оценить художественные произведения.
В такой же степени, как и Чернышевский, был в плену подобных идей и Н. А. Добролюбов.
В течение пяти лет Добролюбов сотрудничал в «Современнике», три года был его главным критиком. Как и Чернышевский, он был пуританином и фанатиком, отличавшимся необыкновенной работоспособностью. Его популярность среди молодежи была не меньшей, чем Чернышевского.
— продукт жизненных обстоятельств.
Если человек зависит от обстоятельств, то он не рождается с готовыми человеческими понятиями, а приобретает их. Стало быть, важно, какие понятия он приобретет и «во имя» каких понятий он будет потом «вести жизненную борьбу». Отсюда следовало, что миросозерцание художника непосредственно проявляется в произведении, которое есть выражение миросозерцания, предстающего в виде образно оформленной жизненной правды. Степень художественности (при всех оговорках) зависит от убеждений писателя и их твердости. Из всего этого вытекает, что литературе принадлежит служебная роль пропагандиста «естественных понятий и стремлений» человека. Под «естественными понятиями и стремлениями» человека понимаются социалистические убеждения. Главное требование, которое нужно предъявлять художнику, не искажать действительность, что означало изображать ее исключительно в критическом свете как не соответствующую народным идеалам.
В связи с этим Добролюбов разрабатывает понятие народности и приходит к выводу: «... чтобы быть поэтом именно народным... надо проникнуться народным духом, прожить его жизнью, стать вровень с ним, отбросить все предрассудки сословий, книжного учения и пр., прочувствовать всем тем простым чувством, каким обладает народ». «Этого,— добавляет критик,— Пушкину недоставало». Пушкин овладел «формой русской народности», но не содержанием, поскольку Пушкину были чужды социалистические идеалы.
Свою критику Добролюбов называет «реальной». Ее главная установка — жизненный реализм. Но при этом надо помнить, что в понятие реализма у Добролюбова входит не объективное изображение жизни, а ее воспроизведение в соотнесении с интересами народа, какими их видит сам критик. Развивая понятие «реальной критики», Добролюбов исходит, казалось бы, из верных положений: для «реальной критики» «не столько важно то, что хотел сказать автор, сколько то, что сказалось или хотя бы и ненамеренно, просто вследствие правдивого воспроизведения фактов жизни». Однако удержаться на этих позициях, как показал уже Г. В. Плеханов, Добролюбов не мог. В конечном итоге его критика стала указывать писателю, что писать, как писать и в каком духе писать. При всем отказе от нормативности и дидактизма публицистичность брала верх и мешала последовательно проводить в эстетических суждениях заявленную позицию.
Наиболее последовательными оппонентами Чернышевского и Добролюбова в 1850-е годы были В. П. Боткин, А. В. Дружинин и П. В. Анненков. Принципы оценки ими литературных явлений можно назвать принципами «эстетической критики».
— «самый могущественный проводник в общество идей образованности, просвещения, благородных чувств и понятий». С этими идеями Боткин оказался в журнале «Современник», руководимом Некрасовым и Чернышевским. Однако вскоре с сотрудниками журнала у него начались разногласия.
«Прежде всяких требований современности,— писал Боткин, явно противореча Чернышевскому,— существует личное я, существует это сердце, этот человек». В основании истинного человеческого чувства и любой глубокой мысли «лежит бесконечное», а поэтические слова «могут только намекать о нем». Люди могут быть поэтами в душе, молча, как сказал Тютчев («Мысль изреченная есть ложь»), но немногие способны выразить свое чувство и свою мысль в искусстве. Стало быть, надо обладать художественным талантом. Художник — это тот, кто наделен даром выразить в слове чувство красоты, «одно из величайших откровений для человеческого духа». С этого тезиса начинается другое расхождение с Чернышевским: главное в искусстве — чувство, а не мысль, поскольку художественное произведение открывается чувствам человека и воздействует на человека прежде всего своей чувственной стороной. «Для тех, которые ищут в поэзии только мыслей и образов,— писал Боткин,— стихотворения г. Огарева не представляют ничего замечательного; их наивная прелесть понятна только сердцу». Критерием художественности является особое качество стихотворения, ясно ощущаемое чувством, отсутствие видимости сочинительства, искусственности. Искусство тем выше, чем менее оно заметно. Стихотворение должно «вылиться из сердца», или, как говорил Л. Толстой, «родиться», возникнуть естественным образом. В подлинном искусстве не должно быть никакого поучительства. Примером истинно художественных созданий могут служить и служат стихотворения Фета. Эстетическая критика не отказывала искусству в общественной функции, но считала, что эту функцию искусство лучше выполнит тогда, когда будет искусством, а не публицистикой. Действие искусства производится на человека посредством духовного наслаждения. Подобный подход к искусству позволил Боткину дать впечатляющие критические образцы анализа литературных явлений.
Основоположником «эстетической критики» по праву считается А. В. Дружинин, выступавший и как писатель.
Дружинин не отказывается от общественной роли литературы, от связей литературы с действительностью и выступает в поддержку реалистического направления.
После того как в 1856 году Дружинин вышел из состава редакции «Современника», он стал редактором и ведущим критиком журнала «Библиотека для чтения». Здесь он публикует множество замечательных статей.
— цельный организм, литература составляет часть национального органического «тела», являющегося частью мирового целого. Бытие человечества и человека определяется «онтологической духовностью», которую передает и придает литература. Отсюда следует, что бытие народа зависит от специфики врожденного «поэтического элемента». Художественная литература обеспечивает внутренний характер народа, его дух. Поэзия проистекает из любви, из радости жизни, и литература является результатом любви к предмету. Это не значит, что писатель не может касаться дурных сторон жизни. Напротив, их критическое изображение означает восстановление любви к жизни. Формула «поэзия жизни» не сводится у Дружинина к реализму, а натуральность — слишком узкое понятие для истинного реализма. Поэзия может быть во всем — в высоком и вечном, но также в быту. Художник должен быть артистичным — непреднамеренным, искренним, чутким, обладать детским взглядом на жизнь и избегать поучительной дидактики. В этом смысле творчество должно быть свободным. Например, даже творчество Некрасова, несмотря на его тенденциозность и дидактизм, Дружинин считал свободным, поскольку эти тенденциозность и дидактизм проистекают из искренней любви к предмету.
П. В. Анненков был современником многих писателей и выдающихся деятелей из разных лагерей: Гоголя и Белинского, Герцена и К. Маркса, Огарева и Тургенева, Боткина и Бакунина, Некрасова и Островского, Писемского и Л. Толстого, Кропоткина и Щепкина. Он обладал даром блестящего мемуариста и оставил потомству не утратившие художественно-документальной ценности воспоминания — «Гоголь в Риме летом 1841 года», «Замечательное десятилетие», «Идеалисты тридцатых годов», «Молодость И. С. Тургенева». Именно Анненков переписывал под диктовку Гоголя для печати первый том «Мертвых душ», а Тургенев настолько доверял эстетическому вкусу своего друга, что сделал его своим постоянным литературным советчиком и считал, что только с одобрения Анненкова может отдавать свои произведения в печать.
Как писатель и критик Анненков давно утвердился в неприятии революционных идей переустройства своего отечества и мира вообще. Это убеждение укрепилось в нем после Французской революции 1848 года. Будучи человеком высокой культуры и морали, он признавал несправедливость с высшей этической точки зрения социального неравенства и угнетения. Однако, по его мнению, существующие имущественные различия ни в ближайшее время, ни в обозримом будущем не могут быть устранены. В социальном неравенстве кроется не только зло, но и относительное благо, ибо материальное благополучие дает возможность людям из обеспеченных слоев и господствующих классов состоятельность и досуг, необходимые для развития культуры и высших интеллектуальных, чувственных, научных, художественных и других творческих способностей. А именно они двигают человечество вперед и приносят пользу всем остальным. Поэтому, утверждая эволюционный путь исторического движения ко благу и постепенное смягчение бремени социального неравенства, Анненков полагал, что «в складе нашей жизни нет ничего похожего на героический элемент». В этой связи задачей русского писателя является изображение тех, кто сохранял «нравственное достоинство среди всеобщего растления», а не трата напрасных усилий на поиски и воплощение героических натур. Отсюда вытекало, что необходимо в искусстве избегать крайностей: сочувствуя прогрессу и общественным реформам, писатель-художник не должен превращаться в «учителя и пророка». Цель писателя состоит в том, чтобы способствовать духовному — эстетическому, а через эстетическое и нравственному развитию общества, пробуждению национального, общественного чувства и самосознания. Писатель не должен направлять свою энергию (и посредством своих произведений общественную энергию) на практическое преобразование сложившихся условий жизни даже в том случае, если эти условия вызывают нравственное негодование, осуждение и решительный отпор. Улучшение условий жизни зависит от уровня общественного самосознания, от духовного, культурного, нравственного состояния общества.
Эти идеи определили позицию Анненкова в литературнообщественной ситуации 1850—1860-х годов и особенности его главного сочинения — «Материалов для биографии А. С. Пушкина». Выпуск этого сочинения — первой научной биографии великого поэта — стал крупнейшим культурным событием в России, а заслуга Анненкова перед русской литературой была признана всеми безоговорочно.
В своей книге, изучив рукописные материалы, попавшие к нему в руки, Анненков провел любимые им идеи о роли искусства в самосознании общества («В Пушкине общество признало себя великим историческим лицом...»), о Пушкине как «поэте-артисте», «поэте-художнике», явившем в своем творчестве образец «поэзии как искусства». Понятно, что эти мысли Анненкова были противоположны теориям радикальных демократов, которые отстаивали прямое вмешательство искусства в жизнь.
— с другой, возникают серьезные разногласия, свидетельствующие об отходе ряда членов редакции от принципов Чернышевского и Добролюбова и о понижении теоретического уровня литературной критики. Ведущим критиком «Современника» после смерти Добролюбова и ареста Чернышевского становится М. А. Антонович. Он старался удержаться на эстетических позициях, завещанных его учителем Чернышевским, но это ему не удалось: Антонович был скорее эпигоном и вульгаризатором, чем последователем автора «Что делать?». Огрубляя идеи Чернышевского, он писал: «Даже возвышенные эстетические наслаждения подчиняются желудку, или, выражаясь деликатнее, чувству голода». Поэтому проблемы искусства вторичны. Но если касаться этой области, то искусство и наука должны служить обществу: «Посредством искусства можно распространять и популяризировать идеи».
Критическая деятельность Антоновича падает на пореформенное время. В первую половину 1860-х годов возникают расхождения в среде радикалов. Между их журналами «Современник» и «Русское слово» начинается резкая, ожесточенная полемика, которая осталась незавершенной, так как в 1866 году оба журнала были закрыты.
В 1864 году Салтыков-Щедрин в статье «Наша общественная жизнь» подвергает критике «Русское слово» за академизм и просветительство. Недружественными статьями обменялись Д. И. Писарев, главный критик «Русского слова», и М. А. Антонович.
Д. И. Писарев был бесспорно одаренным человеком. Его статьи хотя и отличались многословием и свирепостью, но были искренни, живы и остроумны. Он умел сразить противника метким словом. Называя себя «мыслящим реалистом», он отбрасывал всякое искусство, делая исключение только для тенденциозного, которое, по его мнению, годилось для обучения научной интеллигенции.
Писарев написал множество статей и отрецензировал произведения Гончарова, Тургенева, Писемского, Островского и Л. Толстого. Ему принадлежит знаменитое развенчание Пушкина, заодно и Белинского.
— просветительская деятельность в массах, а двигатель прогресса — накопление и распространение знаний, причем явное предпочтение он отдает естественным наукам. В соответствии с таким подходом гуманитарные виды деятельности — эстетика, литература, критика — должны быть «реальными», содействовать решению практических социальных задач. С такой точки зрения отрицаются «чистая» философия, «чистая» нравственность, «чистое» искусство. «Поэт — или титан, потрясающий горы векового зла, или же козявка, копающаяся в цветочной пыли»,— утверждал Писарев. Для того чтобы «потрясать горы векового зла», нужен талант. Природный дар нелишне иметь и критику, чтобы отличить красоту от безобразия, и потому красота — «личное чувство», индивидуально-интуитивное. Не допуская элементов «чистой» эстетики, Писарев склонен окончательно «разрушить» ее и не допустить даже в том утилитарном виде, в каком она предстала в работе Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности». Такое идеальничанье Писарев усматривает у Белинского и Добролюбова.
Задача критики — «гуманизировать русское крестьянство». Высший критерий оценки личности, равно как и героев художественных произведений,— единство знания и дела. Этим требованиям удовлетворяет Базаров. С точки зрения Писарева, все другие герои русской литературы (Печорин, Рудин) не идут с ним ни в какое сравнение. Включаясь в полемику 1860-х годов, Писарев отмечает у Салтыкова-Щедрина легкость юмора, носящего поверхностный характер, роман «Война и мир» понят как «образцовое произведение по части патологии русского общества», поскольку его герои обходятся без знаний, без мыслей, без энергии и без труда. С этих антиисторичных и крайне утилитаристских позиций оценивается творчество Пушкина и его толкование Белинским. Содержание романа — мелко и незначительно, между Онегиным и Пушкиным нет различий. Пушкин и есть Онегин, как Онегин — тот же Пушкин. Роман «Евгений Онегин» не может оказать никакой помощи голодным и обездоленным, и потому его роль в борьбе против крепостничества равна нулю, а сам он бесполезен. Ни жизнь Онегина, ни жизнь Пушкина не имеют права быть предметом художественного изображения. Писарев делает вывод, что Пушкин — типичный поэт «чистого» искусства, «версификатор», «великий стилист», который не интересовался ни обществом, ни народом и который не мог определить, в чем состоят их интересы.
Чем дальше развивался Писарев в этом направлении, тем к более свирепым выводам относительно искусства он приходил, в конце концов предложил предать его забвению из-за полной бесполезности.
М. А. Антонович выступил не столько против крайних взглядов Писарева, сколько против его конкретных оценок тех или иных произведений.
Сначала спор между «Современником» и «Русским словом» разгорелся вокруг романа Тургенева «Отцы и дети». Антонович написал статью «Асмодей нашего времени». Почти одновременно со статьей «Базаров» выступил Писарев, их оценки романа были противоположными. Антонович рассматривал Базарова как карикатуру на нового человека. Писарев в нем видел тип настоящего нового человека. Вывод Антоновича таков: «дети» дурны, они представлены в романе во всем безобразии; «отцы» хороши, что и показано в романе. Писарев держался противоположной точки зрения. К нему присоединился В. А. Зайцев в статье «Взбаламученный романист».
«лицемерными», «искусственными», что «обличительное» направление теперь сменяется «защитительным», храбрость исполинов и пигмеев от литературы поумерилась и упала. Для Антоновича ясно, что в этих условиях роман Тургенева «Отцы и дети» — «знамя» антинигилизма, что вокруг этого явления «сгруппировалось все, что прежде лицемерило в литературе и притворно увлекалось бывшими некогда в моде возвышенными стремлениями, широкими и смелыми тенденциями».
«подражания природе», «украшения», «пересоздания» или копирования природы, принимая формулу «воспроизведение действительности», смысл которой предполагает изображение «только преобладающих черт». Взгляд Писарева на искусство, отрицающий «эстетическое наслаждение», он характеризует как «аскетизм». «Заслуживает порицания не эстетическое наслаждение само по себе,— пишет Антонович,— а только злоупотребление им,— теория искусства для искусства отвергается не потому, что она неестественна и несправедлива, требуя от искусства эстетического наслаждения, а потому, что она односторонняя, слишком суживает задачу искусства, ограничивая ее исключительно одним только наслаждением... без соединения его с полезным».
Спорит Антонович с Писаревым и по поводу нигилизма и антинигилизма, направляя свои усилия на то, чтобы доказать идентичность романов Тургенева «Отцы и дети» и Писемского «Взбаламученное море», тогда как Писарев не ставил знака равенства между этими произведениями.
На первый план при оценке художественных произведений всегда выходило субъективное представление критика о полезности того или иного писателя или произведения. При этом критик постоянно был вынужден примирять противоречия между собственными вкусами и общественными взглядами, но часто был не в силах это сделать, так как в его суждениях невольно побеждали то эстетический вкус, то мысль об общественной пользе. Показательно, например, отношение Антоновича к Некрасову. С эстетической точки зрения Антонович считает Некрасова средним поэтом и пишет, что он не является лириком высшего, мирового значения: «он творил холодно, обдуманно и строго, с определенной наперед намеченной целью, с известной тенденцией, в хорошем смысле этого слова». Независимо от того, прав или не прав Антонович, тут существенно другое: Антонович не любит Некрасова как поэта и отказывает ему в таланте. Однако общественное значение Некрасова он признает, и это оказывается решающим — пусть Некрасов принес «чувства сердца» в жертву «соображениям ума», он все- таки остается большим и настоящим поэтом жизни. Таким образом, для Антоновича плохая поэзия, если она приносит общественную пользу, автоматически становится хорошей. Значит, все дело в тенденции: нужная Антоновичу тенденция — хорошая литература, не нужная критику тенденция — плохая литература. Некрасов держался хорошей тенденции, Достоевский — плохой. Он писатель тенденциозный в худшем смысле этого слова. Тенденция его романов противоположна хорошей тенденции романа Чернышевского «Что делать?». Отсюда следовало, что Некрасов и Чернышевский — замечательные художники, Достоевский — писатель никуда не годный, воспевающий «клерикализм», «умерщвление личности», средневековый аскетизм, мистику, романы его скучны, перенасыщены политическими и «душеспасительными» рассуждениями, психологизм в них подменен психиатрией.
В полемику Антоновича с «Русским словом» были втянуты и журналы Достоевского «Время» и «Эпоха». Когда Писарев написал статью «Цветы невинного юмора», направленную в адрес Салтыкова-Щедрина, то критика поддержал Н. Н. Страхов в статье «Междоусобие» (журнал «Эпоха»). В ответ Салтыков-Щедрин опубликовал в «Современнике» «драматическую быль» «Стрижи», в которой высмеял беспринципность журнала «Эпоха». В полемику включился Ф. М. Достоевский со статьей «Господин Щедрин, или Раскол в нигилистах». Литературный спор принял ожесточенный характер. Участники не стеснялись в выражении своей неприязни друг к другу.
«Время» и «Эпоха» выдвинули близкую к славянофильству концепцию «почвенничества». Главными критиками в их журналах были Ап. Григорьев и Н. Н. Страхов.
Ап. Григорьев — поэт и прозаик — как критик сотрудничал сначала в нескольких журналах, затем сблизился с редакцией «Москвитянина» и возглавил этот журнал. Он писал в 1848— 1855 годах об Островском, выступал против «натуральной школы», выдвигал идеи всеобщего мира и согласия. По своим взглядам Григорьев — патриот, антизападник, русофил, воспитанный на европейской культуре и науке. Он расположен ко всему славянскому, сторонник православной «соборности». Слабой стороной славянофильства Григорьев считал «мысль об уничтожении личности общностью в нашей русской душе». Неудовлетворенность славянофильством привела его к «почвенничеству» и к сотрудничеству в журналах Достоевских. Он выдвигает в своих статьях проблему «народности», «под именем народа» понимает не одно лишь крестьянство, как это свойственно радикалам, но «типическую физиономию», слагающуюся «из черт всех сословий народа, высших и низших, богатых и бедных, образованных и необразованных». Подобное объединение он считает «органичным» единством «физических и нравственных» черт, отличающих его от других народов. Литература постольку народна «в своем миросозерцании», полагал Григорьев, поскольку «отражает взгляд на жизнь, свойственный всему народу».
Свои общефилософские и литературно-эстетические позиции Григорьев называл органически жизненными. «Идея есть явление органическое»,— пишет он. А «все идеальное есть не что иное, как аромат и цвет реальности». «Идеал,— пишет Григорьев,— остается всегда один и тот же, всегда составляет единицу, норму души человеческой». Если органична душа, если органично художественное произведение, то критика должна быть органичной. Так Григорьев пришел к понятию «органическая критика», которым он назвал свою эстетическую систему.
Критика, с точки зрения Григорьева, должна «изучать и истолковывать рожденные, органические создания и отрицать фальшь и неправду всего сделанного». С этих позиций Григорьев и писал о русской литературе.
Близок к Григорьеву по своим взглядам и его младший современник Н. Н. Страхов, основные работы которого относятся к 1860-м годам. Он тоже стоит за различение художественности и нехудожественности произведений по принципу «рожденное», органическое — вымученное, ремесленное. Поэзия для Страхова — дело таинственное, но не серьезное. Он резко разделяет жизнь, природу, действительность и искусство, художество, литературу: «жизнь и искусство — два мира противоположных». Нигилизм есть продукт крайнего западничества. Однако Страхов не принимает и крайнее славянофильство. Вместе с тем ему не чужды мессианские идеи: «Мы племя особенное, предназначенное к иному, нежели другие племена человечества». Страхов выбирает «почвенничество», потому что «партия» Достоевского «уклонялась от подражательности западничества», от «исключительности славянофильства», а была «просто русской», «чисто литературной». Свою критику он называет «консервативной», имея в виду патриотическое «желание сохранить то, что мы любим».
«почвенничества», и вступил в полемику Антонович, написавший несколько статей («О почве», «О духе «Времени» йог. Косиц(е) [64] как наилучшем его выражении» и др.), направленных против журнала «Время». Страхов отвечал Антоновичу статьями «Пример апатии...», «Нечто об опальном журнале», Достоевский опубликовал статью «Два лагеря теоретиков».
Полемика развернулась вокруг понятия «народность», которое, по мнению Антоновича, неправомерно было заменено понятием «почва». Он критикует своих противников за стремление определять народность по случайным признакам. Причины разрыва между верхними, образованными, и нижними, необразованными, слоями общества он усматривает не только в реформах Петра I, но и в социальных условиях жизни, иронически замечая при этом, что трудно читать книги, «идя за сохой или плугом», тогда как образованные люди читают книги, «сидя за чаем». Он считает, что примирить разные слои общества, за что выступал Григорьев в статье «Народность и литература», невозможно. Примирительные теории «почвенников», писал Антонович, только усугубляют чувство апатии, из которого надлежит вывести русский народ.
Через год Антонович снова вступает в полемику с журналом Достоевского «Эпоха» по тем же вопросам, высмеивая и антизападнические выступления Страхова, и идею органического развития и органической критики Григорьева, называя ее «ерундой органической критики».
Из других заметных критиков 1860-х годов нужно назвать Г. 3. Елисеева, В. А. Зайцева и Н. В. Шелгунова.
«Современник» и написал несколько теоретических работ (например, «Очерки русской литературы по современным исследованиям») и статей о творчестве Некрасова, Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Гоголя и др. Он был яростным противником славянофильства, «чистого искусства» и ядовито издевался над «нежно-идеа- диетическими чувствами». После закрытия «Современника» Елисеев печатался в «Отечественных записках» Некрасова и Салтыкова-Щедрина, был близок к народникам, выступив в 1890-е годы в их журнале «Русское богатство».
В. А. Зайцев был критиком «Русского слова» и вместе с Писаревым сделал журнал очень популярным среди нетерпеливой радикальной молодежи. Он разделял точку зрения Писарева на бесполезность искусства, тяготея при этом к социальному дарвинизму, распространяя учение о видовой борьбе в природе на человеческое общество. В большой статье «Перлы и адаманты русской журналистики» он резко критиковал журналы «Русский вестник», «Библиотека для чтения» и др. В дальнейшем он принял участие в полемике между «Современником» и «Русским словом» на стороне последнего.
Н. В. Шелгунов выступил в критике в конце 1860-х годов, и пик его критической деятельности приходится на следующее десятилетие — с конца 1860-х по 1870-е годы, но по своим взглядам он принадлежал к радикалам, эволюционируя от Чернышевского к Писареву. К этому времени относятся его статьи «Новый ответ на старый вопрос», «Русские идеалы, герои и типы», «Люди сороковых и шестидесятых годов», «Талантливая бесталанность». Все они опубликованы в журнале «Дело». Продолжая Писарева, Шелгунов критикует произведения Тургенева, Гончарова, Писемского, Лескова, Л. Толстого. По его мнению, эти писатели безнадежно отстали от новых исторических условий. Даже роман Чернышевского кажется ему устаревшим. Такого рода критика особенно расцвела в 1870-е годы («Попытки русского сознания», «Двоедушие эстетического консерватизма», «Тяжелая утрата», «Новый реализм в литературе», «Глухая пора», «Философия застоя», «Русская сатира», «Бессилие творческой мысли»).
Основной вопрос для Шелгунова — борьба с «крепостной эксплуатацией», которая «спутала нравственные границы между людьми». Ценя в человеке и писателе сознательное отношение к жизни, Шелгунов пытается определить, что же такое талант. По его мнению, талант «есть сила образного изображения в широко захватывающих картинах». Главное в таланте — общественные взгляды, любовь к Отечеству, к национальной славе, патриотизм, убеждение в национальной самобытности и неразлучность этих качеств с лучшими стремлениями времени. Эти критерии позволяют Шелгунову расположить писателей по степени таланта: Гончаров — обыкновенный талант (он способен заглядывать в человеческую душу, но «не признает закона причинности и верит в моисеевский принцип награды и воздаяния»), Тургенев — талант ниже обыкновенного, поскольку своими романами «вырыл собственными руками могилу для своего поколения», Писемский — талант «очень маленький» и т. д.
Идеал человека для Шелгунова — не Базаров, не Рахметов, не «новые люди», как для его учителей Писарева и Чернышевского, а «стоик», человек «дела». Для того чтобы воплотить этот тип, нужен новый реализм, свободный от идеализма. Черты его Шелгунов увидел в очерках Решетникова. У этого писателя не нужно искать изображения психологии героев и индивидуального своеобразия типов. И тем не менее он превосходит всех прежних писателей — и Гончарова, и Тургенева, и Л. Толстого, и Достоевского. Таким образом, в критической деятельности Шелгунова в известной мере завершился процесс превращения критики радикально настроенной разночинской интеллигенции из деятельности художественной в деятельность публицистическую.
отличала большая публицистичность, предъявляемое автору требование четкой общественной позиции. Статьям семидесятников присуща идеологическая целеустремленность, программность, обостренный интерес к герою времени в сравнении его с литературными предшественниками и последователями.
Ведущими журналами эпохи стали органы демократической печати — «Отечественные записки» и «Дело». Просветительскую функцию выполнял журнал «Вестник Европы», предлагая читателю ценные материалы по этнографии, истории, социологии, судебному делу, вопросам культурной жизни. К официально-охранительным изданиям относились «Русский вестник», «Московские ведомости», «Гражданин», «Новое время».
«Отечественных записок» и «Дела» сосредоточивались лучшие силы российской словесности.
В «Отечественных записках» публиковали свои произведения Гл. И. Успенский, Ф. М. Решетников, А. Н. Островский, В. А. Слепцов, В. М. Гаршин, Д. Н. Мамин-Сибиряк, А. Н. Плещеев. Особая роль принадлежала М. Е. Салтыкову- Щедрину, который долгое время был ведущим сотрудником журнала. Статьи и рецензии Щедрина содержали принципиальные выводы о задачах литературы в настоящем и перспективах их разрешения в будущем. Выбор для критического разбора тех или иных произведений во многом зависел от того, насколько Щедрин мог проявить дар сатирика, разящий и беспощадный. Поэтому к романам Тургенева, Толстого, Гончарова, Достоевского обращались преимущественно другие критики.
Главное внимание Щедрина сконцентрировалось на проблеме развития литературой народной темы: от имеющих сентиментальную окраску повестей Д. В. Григоровича до отталкивающих «голой» правдой сочинений Н. В. Успенского.
«балетно-идиллические украшения», в первых, ни «поверхностно-карикатурные обличения», во вторых, критик не принимает: он считает, что необходим роман, где «главным действующим лицом и главным типом» явится «целая народная среда».
Состояние современной литературы оценивается в сопоставлении с литературным процессом 1830—1840-х годов. При этом вырисовываются контуры образа «кающегося дворянина» — человека, остро сознающего несправедливость своего социального положения, прошедшего путь развития от героя ущемленной «совести» до уходящего из родовой среды героя оскорбленной «чести».
Проблема «лишнего человека» оказалась в центре внимания ведущего критика журнала «Дело» Н. В. Шелгунова. Некоторая упрощенность, антиисторизм характерны для воззрений этого крупного критика 1870-х годов. Так, ссылаясь на авторитеты Добролюбова и Писарева, Шелгунов категорически не принимает творчества Пушкина и поэтов его школы: «Мы хороним теперь Тургенева, Гончарова, Писемского, этих богатырей 1840-х годов, и хороним не потому, что умер их талант, а потому, что жизнь встала на новый путь, на котором они не могут сделать нам ни одного полезного прогрессивного указания».
В 1870-е годы наступает новый этап критического осмысления комедии «Горе от ума». В 1872 году появляется «критический этюд» И. А. Гончарова «Мильон терзаний», в 1874 году— статьи писателя М. В. Авдеева «Наше общество (1820—1870) в героях и героинях литературы», где Чацкий предстает как обличитель и будущий декабрист.
В глубоких противоречиях философской, исторической, эстетической мысли и критики эстетической, славянофильской, почвеннической, «органической», «реальной», публицистической, «консервативной», народнической и пр. как бы застывает и заканчивается эпоха 1870-х годов.
1. Назовите главные черты литературы «мрачного семилетия».
2. Охарактеризуйте ведущие жанры в литературном процессе 50—60-х годов XIX века.
3. Какова роль литературы в 1860-е годы?
4. Чем объясняется размежевание между писателями-«общест- венниками» и представителями «чистого искусства»?
*6. Какие основные идеи провозгласили Чернышевский и Добролюбов? Примените эти идеи, с одной стороны, к статьям Чернышевского и Добролюбова о пьесах Островского, к произведениям Тургенева, а с другой — к роману Чернышевского «Что делать?».
*7. Как вы понимаете сильные и слабые стороны эстетической теории Чернышевского и критических взглядов Добролюбова?
*8. Расскажите о принципах «эстетической» критики Дружинина и Боткина.
*9. Проследите, как оценивалось стихотворение Фета «Шепот, робкое дыханье...» критиками и писателями разных эстетических позиций, в том числе, например, поэтами «Искры» и Достоевским.
«органической критики» Ап. Григорьева?
*11. Расскажите о критической деятельности Страхова.
*12. Охарактеризуйте основные тенденции литературного процесса второй половины 1850—1870-х годов.
14. Назовите ведущих общественных и литературных деятелей эпохи 1870-х годов, основные периодические издания.
16. В чем своеобразие прозы 1870-х годов?
17. Какие настроения и мотивы отличают поэзию данного времени? Назовите поэтов, творивших в эти годы.
18. Подготовьте рассказ об одном из литературных деятелей эпохи; подберите произведения, которые характеризуют его в наибольшей степени.
Примечания
[63] — противодействие, сопротивление.
[64] Н. Косиц — псевдоним Н. Н. Страхова.