Последние годы
В 1830-е годы Пушкина по-прежнему волнуют мотивы бури, покоя и счастья. За границами дома, семейного очага он уже отчаивается найти жизненное и творческое удовлетворение. В это время давно наметившийся разрыв с обществом стал фактом. Отношения с правительством не улучшились, и начиная с 1834 года Пушкин, по его собственным словам, переходит в глухую и молчаливую оппозицию. Накануне нового года он был пожалован в камер-юнкеры. Придворное звание оскорбило его — обычно такие звания давались юношам. Пушкин был уже не молод. Поэт понимал, что царь, приближая его ко двору, преследует определенные цели. В свете вновь поползли слухи, будто поэт заискивает перед Николаем I. Обстоятельства складывались трагично: камер-юнкерство бросало тень на Пушкина. Народный поэт, которым Пушкин себя осознал, должен быть чистым и непорочным. С этого времени Пушкин презрительно отзывается о Николае I, в котором, по его словам, «много от прапорщика и мало от Петра Великого». Поэту хотелось уединения, тишины для осуществления больших творческих замыслов, но он вынужден был служить, чтобы содержать семью. Его угнетало светское окружение. Не бывать в свете он не мог: придворное звание обязывало посещать балы и вечера. Поэт решился на отчаянный шаг: летом 1834 года он подал прошение об отставке. В ответ на это ему запретили работать в архивах. Прошение пришлось взять обратно.
Тогда же произошло событие, необычайно взволновавшее Пушкина: полиция распечатала его письмо к жене, в котором он иронически отзывался о придворных обычаях и сообщал, что, сказавшись больным, не пошел поздравить цесаревича (будущего Александра II) с совершеннолетием. Пушкин был возмущен действиями полиции и в особенности тем, что Николай I не посовестился прочитать доставленное ему письмо. «Какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства!»—записал он в своем дневнике. Поэт понял, что его «семейственная» неприкосновенность в опасности, и начал борьбу за свою личную свободу. Понятие «свобода» наполняется для Пушкина новым содержанием: его не волнует свобода политическая, как напишет он в стихотворении Из Пиндемонти. «Без политической свободы жить — очень можно, без семейственной неприкосновенности... невозможно. Каторга не в пример лучше» — таков итог его размышлений. Свобода теперь понимается как личная и духовная независимость.
Пушкин противопоставил мрачным обстоятельствам напор творческой энергии. Жизнь пыталась его сломить, а он преобразовывал ее в своих произведениях в мир, проникнутый драматизмом. За ним, освещенным ясным и мудрым умом, угадывалась прозреваемая Пушкиным в будущем гармоничная и прекрасная жизнь. Перед поэтом развертывалась грандиозная панорама мировой цивилизации как единый исторический поток. Через трагические катаклизмы истории пробивала себе дорогу идея человечности, которая в будущем станет, по убеждению Пушкина, управлять государствами и народами. В этом и состояло, по Пушкину, очеловечивание истории. Он стремился переделать жизнь, одухотворить ее, но она оставалась холодной и жестокой:
Решенья глупости лукавой,
И шепот зависти, и легкой суеты
Укор веселый и кровавый.
Он пытался найти выход, вновь и вновь предпринимал отчаянные попытки вырваться из тесного круга. Современники замечают тяжелое состояние его духа.
— «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит...».
*«Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит...» (1834).
Эта элегия-послание написана в форме реплики, адресованной собеседнице в устном разговоре. Она содержит итог ранее прожитой жизни с ее надеждами, иллюзиями, бурными желаниями, свершенными и несвершенными планами. Комментарием к стихотворению служит запись Пушкина, поясняющая авторскую мысль:
«Юность не имеет нужды в at home [22], зрелый возраст ужасается своего уединения. Блажен, кто находит подругу,— тогда удались он домой.
— поля, сад, крестьяне, книги: труды поэтические — семья, любовь, etc.— религия, смерть».
Итог жизни для человека, который искал счастья, душевного успокоения и творческого уединения вне себя — в обществе, в свете, — безрадостен. Он передан формулой «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Из трех обещанных при рождении и вступлении человека в свет ценностей одна неосуществима вообще, две другие могут быть, верит поэт, осуществимы, если от общества убежать и поселиться в родном гнезде. Пушкин надеется, что, удалившись в деревню вместе с «подругой», он еще обретет покой и волю.
Первые четыре стиха написаны в форме устной речи с характерными недоговоренностями, умолчаниями, рассчитанными на взаимное понимание. Стиль и интонация создаются простыми и даже прозаическими оборотами устной речи: «покоя сердце просит», «летят за днями дни», «каждый час уносит», «а мы с тобой вдвоем Предполагаем жить», «И глядь — как раз — умрем». Герой знает, что он не может спастись от времени нигде, даже в том пространстве, куда он собирается убежать. Но и пространство, в котором он жил, не принесло ему ни счастья, ни покоя, ни воли. В новом пространстве — «обители дальной» — время столь же неумолимо, зато оно наполнено высоким содержанием.
Вторые четыре стиха созданы поэтому в торжественном, традиционно-книжном поэтическом стиле с афористической сентенцией, архаическим оборотом и перифразами:
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
—
В обитель дальную трудов и чистых нег.
Семейные радости, душевный покой, личная свобода и творческое вдохновение — вот истинные ценности, о которых теперь мечтает Пушкин.
Летом 1835 года поэту удалось получить отпуск на четыре месяца, и он уехал в Михайловское. Здесь было создано одно из прекраснейших стихотворений «... Вновь я посетил...».
«Вновь я посетил...». В Михайловском Пушкин вспомнил свое двухлетнее изгнание, няню, которая уже умерла. Мысль его обратилась к прожитому, которому он подводил итог в глубокой и печальной думе о себе и времени.
Пушкин перечисляет памятные места, факты своей жизни («Вот опальный домик...», «вот холм лесистый...»), видит неумолимый бег времени: «... и много/Переменилось в жизни для меня,/И сам, покорный общему закону,/Переменился я...»
Пушкин чувствует мудрость «общего закона» — вечного обновления и торжества жизни.
Поэту радостно думать о том, что он неотделим от природы. На душе у него хотя и печально, но светло. Поэтому он так доверчиво смотрит в будущее:
Здравствуй, племя
Увижу твой могучий поздний возраст,
Когда перерастешь моих знакомцев...
Пушкин обратился в стихотворении «... Вновь я посетил...» к белому стиху, выдерживая пятистопный ямбический размер и мелодию поэтической речи. Его раздумье сохраняет естественность разговорной интонации, которая подчеркивается отсутствием рифмосочетания стихов.
Стихотворение, написанное в тяжелые для Пушкина дни, проникнуто верой в разумность жизни, в конечную победу света над мраком. Поэт передал в нем прощальный привет будущим поколениям, завещал им свой исторический оптимизм. В лирике Пушкина 1830-х годов человек включен в жизнь предшествующих и грядущих поколений. Он кровно связан с историей и природой. Лирические переживания слиты с историческими и философскими размышлениями.
«Современник»
В конце 1835 года Пушкин известил Бенкендорфа о своем намерении издавать литературный журнал. В апреле следующего года вышел первый номер пушкинского «Современника». Поэту удалось собрать в журнале крупнейших писателей страны. Среди его авторов были Гоголь, Кольцов, Тютчев. В «Современнике» Пушкин напечатал несколько крупных своих произведений и критических статей.
Трагические обстоятельства угнетали поэта, и он искал опору в собственном и народном опыте, в том числе в христианской религии, которая также представляла для Пушкина значительный культурный пласт. Пушкин был не религиозным, а светским писателем. Но так как он воспитывался в православной среде, где религия играла значительную роль, то его художественная культура питалась и религиозными идеями, мотивами и образами.
Христианская этика не противоречила гуманистическим устремлениям Пушкина, а во многом совпадала с ними. Поэт обратился к религиозным текстам, чтобы с их помощью укрепить свой дух и чтобы они помогли ему держаться до конца дорогих ему нравственных ценностей, когда все попытки преобразовать жизнь силой творчества были исчерпаны.
В этих условиях оставалось только упование на Бога и отцов церкви.
и переживаний внутренний лирический монолог. Сходство таких стихотворений обнаруживается в том, что они посвящены общечеловеческим темам, включают общечеловеческие символы религиозного и иного характера и во многих из них размышление прервано, хотя стихотворения закончены и мысль в них завершена. В число этих стихотворений входят, например, «... Вновь я посетил...», «Когда за городом, задумчив, я брожу...», «Мирская власть», «<Из Пиндемонти>», «Отцы пустынники и жены непорочны...». Сюда же нужно отнести стихотворения «Странник», «<Подражание итальянскому>», «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...», незавершенный отрывок «Напрасно я бегу к сионским берегам...». Некоторые из перечисленных стихотворений, по предположению Н. В. Измайлова, уточненному другими пушкинистами, входили в так называемый каменноостровский цикл[23] (наименование получил от Каменного острова, где Пушкин жил на даче и где было написано большинство стихотворений, исключая «Странника»).
«Каменноостровский» цикл (1836)
Так как все стихотворения, кроме «Странника», написаны в 1836 году и в одном месте, то естественна общность положенных в их основу поэтических принципов. Можно считать, что все стихотворения представляют собой новый этап в лирическом творчестве Пушкина, характеризующийся тем, что религиозный символизм наполняется личным содержанием и, напротив, личное содержание понимается в свете религиозных идей и образов. В результате этого между стихотворениями прослеживается глубокая внутренняя связь — их темы, идеи, образы, символы пересекаются, их мотивы перекликаются и взаимно обогащают друг друга.
Так, тема греха, его искупления и спасения решается в стихотворениях «Странник», «Напрасно я бежал к сионским берегам...», «Отцы пустынники и жены непорочны...», «<Подража- ние итальянскому>». Противопоставление мирской власти и власти духовной стало темой стихотворений «Мирская власть», «<Из Пиндемонти>» и «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...». Тема духовной жажды пронизывает стихотворения «Странник» и «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...». Наконец, тема общечеловеческого и личного исторического бессмертия составляет предмет размышлений в стихотворениях «Когда за городом, задумчив, я брожу...» и «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...».
«Странник». В этом стихотворении Пушкина привлек всегда звучавший в его лирике («Пророк») и особенно обострившийся в последние годы мотив духовной жажды как определяющий поведение человека, его внутренние искания и жизненный путь. Сходную тему Пушкин нашел у английского писателя Джона Беньяна в его знаменитой книге «Путь паломника». Пушкин переложил только начало книги, где рассказывается о человеке, который под влиянием поразившей его мысли о греховности человеческого бытия бежит из дома. Он ослабил ярко выраженную христианскую окраску подлинника, отбросил многочисленные ссылки Беньяна на тексты Священного Писания, снял имя пилигрима — Христианин, заменил имя явившегося ему Евангелиста на простого юношу (тщательно подыскивая подходящий персонаж, поэт перебрал несколько персонажей — старика, мужа, прежде чем остановиться на юноше с книгой), вместо мотива сна внес мотив прозрения, а слово «пилигрим» переменил на более нейтральное «странник». Он освободился от беньяновского аллегоризма и — главное — изменил характер повествования: у Беньяна повествование ведется от 3-го лица («он»), тогда как у Пушкина активизирован личный тон, и рассказ от 1-го лица («я») превращен в исповедь.
Мотивы дороги и пути давно уже получили переносные и символические значения, обозначая жизненный, религиозный путь. Центральная идея стихотворения — идея духовно-религиозного кризиса, разрешение которого состоит в уходе от греховной жизни и вступлении на духовный путь, обеспечивающий обретение истинного смысла бытия. Кризис настигает «странника», который исповедуется перед всем миром, внезапно, вдруг, без всяких видимых рациональных или эмоциональных причин. Он проявляется как физическое и — прежде всего — духовное изнеможение, как болезнь духа, страдание нечистой совести. Как и пророк в пушкинском стихотворении, странник «духовной жаждою томим». Он избран, чтобы начать новый духовный путь. Вспыхнувшая совесть, требуя разрешения от скорби и не находя его, погрузила странника в уныние — самый тяжкий грех. Все попытки утаить от окружающих «мысли мрачные» не имеют успеха:
Но скорбь час от часу меня стесняла боле...
Однако уныние странника непонятно толпе, близким и родным, как и грозное пророчество. На этой почве в воображении странника возникают апокалиптические мотивы. Они связаны с представлением об общем грехе всего человечества и о личном грехе — страдании уязвленной совести. У Пушкина преобладает мысль о личном грехе, сознание которого выступает прозрением, внушенным свыше. Далее странник рассказывает о том, что его сочли и вправду физически больным.
Принципиально важно, что духовная жажда сопряжена, во- первых, с неизбежным разрывом с прежним окружением, с бегством, с вынужденным одиночеством и с изгнанием, а во-вторых, она требует помощи свыше, ибо одинокий и находящийся в состоянии душевного кризиса человек боится смерти, «суда загробного» и сам не может найти истинный путь духовного возрождения, спасения, не в силах преодолеть свой «жребий злобный». Внутренний голос подсказывает страннику, что он должен бежать, но окончательное решение он принимает после встречи с юношей, читающим книгу (Евангелие). Юноша, «даль указуя перстом», открыл некий (священный) свет, источник которого неизъясним. Благодаря «помощнику», «прозрел» и странник:
Как от бельма врачом избавленный слепец.
«Я вижу некий свет»,— сказал я наконец.
После напутствия юноши, который укрепил веру и волю странника, ничто не может уклонить его от избранного, вновь обретенного жизненно-духовного пути. Душевный кризис разрешился, и странник устремился к «тесным вратам» спасения. Духовное содержание жизни, таким образом, мыслится истинным путем человека и человечества. И в этом заключен высший, сакральный смысл.
«<Подражание итальянскому>» (1836). Тема греха развернута и в этом стихотворении. Оно представляет собой вольное подражание сонету об Иуде итальянского поэта Фр. Джанни, переведенному на французский язык Антони Дешаном.
(«гортань геенны гладной»), неполногласные формы («древа», «гладной»), стяжения («дхнул») и славянизмы («лобзанием»). Вместе с тем история рассказана иронически: она воспринимается на фоне другого сюжета — о воскресении Христа. Как и Христос, Иуда оживает, но с помощью дьявола:
Диявол прилетел, к лицу его приник,
Дхнул жизнь в него, взвился с своей добычей смрадной
И бросил труп живой в гортань геенны гладной... [24]
Сначала его возносят ввысь (Христос был вознесен в Царство Небесное), а потом сбрасывают в преисподнюю, где с «веселием на лике» «всемирного врага» встречает сам Сатана. Далее следует эпизод с поцелуем: подобно тому как Иуда предательски поцеловал Христа, выдав его вооруженным пособникам иудейских старейшин, Сатана со смехом возвращает состоящий из адского огня поцелуй самому Иуде:
В предательскую ночь лобзавшие Христа.
По мысли Пушкина, грех всегда рано или поздно наказывается, потому что в мире существует нравственное равновесие. Будучи нарушенным, оно всякий раз восстанавливается, причем моральное возмездие часто возвращается к грешнику тем же способом. Нравственная гармония — непреложный закон бытия, лежащий в его фундаменте, как и гармония эстетическая.
Бога, который посылает жаждущему истины ангела, апостола или молитву, сочиненную святым. Среди глубоких лирических признаний, связанных с темой греха, обретением нравственной стойкости и стремлением к очищению совести, стало переложение молитвы св. Ефрема Сирина [25].
«Отцы пустынники и жены непорочны...: » (1836). Стихотворение предназначалось для каменноостровского религиознофилософского цикла и было написано в день церковной памяти жены-мироносицы св. Марии Магдалины. Текст композиционно делится на две части — авторское лирическое рассуждение о вдохновляющей молитве и переложение молитвы св. Ефрема Сирина [26].
«отцов пустынников и жен непорочных»:
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв...
Поэт следует той же традиции: высокие устремления часто подвергаются нападкам и кажутся неисполнимыми «средь дольних бурь и битв»; чтобы этого не случилось, чтобы не поступиться идеалами и не предать их, надо укреплять «сердце», дух, нравственные чувства:
Всех чаще мне она приходит на уста
Сила, заключенная в молитве,— неземная, неизъяснимая, пришедшая свыше, но получившая материальное выражение в словах, звуках и наделенная мощью, укрепляющей дух.
Далее Пушкин перелагает текст молитвы. Она насчитывает семь стихов, и поэт, переводя ее на русский язык, не отступает от канона, от принятого традицией устойчивого порядка. Единственное отступление — о любоначалии, т. е. о мирской власти: в тексте молитвы нет относящегося к «любоначалию» эпитета «змеи сокрытой сей», мотива, связанного с дьявольским наущением. Пушкин ополчился здесь против досаждавшей ему власти, погрязшей в грехах.
Переводя молитву, Пушкин выделил общечеловеческий смысл и придал ей личный. Совесть его требовала прощения, разрешения от грехов путем самовоспитания с непременной помощью Бога. Пушкинская этика включала христианское сознание греховности и идею гармонии добра и красоты, которую всей своей жизнью и всем своим творчеством утверждал поэт.
При переводе перед Пушкиным встали значительные стилистические проблемы. В частности, русская поэтическая культура начала XIX века не была нерасторжимо связана с религиозным контекстом, и поэтическое словоупотребление отличалось от словоупотребления в религиозных, церковно-славянских текстах. Например, слово «праздный» в поэзии было окрашено сугубо положительно и сочеталось обычно с эпитетами «веселый», «беспечный», «счастливый», тогда как в религиозных текстах оно несовместимо с проповедуемой идеей аскетизма и окрашено отрицательно: «Дух праздности унылой...» Праздность неотделима от уныния. Пушкин блистательно вышел из затруднений и сумел слить религиозное содержание с традиционно поэтическим, характерным для светской культуры. То же характерно и для стихотворения «<Из Пиндемонти>». В строке «Дивясь божественным природы красотам...» совмещено представление о божественном происхождении природы и высшей степени ее совершенства для культурного человека. При этом Пушкин передал боговдохновенность прекрасной природы в глазах религиозно настроенного человека, сакраль- ность и восторженное приятие совершенных красот природы лирическим героем-поэтом.
«Мирская власть» (1836). С темой греха, его преодоления и духовной стойкости человека связано противостояние мирской власти и власти духа, царства кесаря и царства духа, которой посвящены названные стихотворения.
«Мирская власть» послужил следующий факт: в Страстную пятницу в Казанском соборе Санкт-Петербурга у плащаницы ставили часовых. Пушкин счел это кощунством. Земная власть превышает свои слабые силы, вмешиваясь в обряд таинства, которое ей недоступно. Наблюдая за ненужным вмешательством, поэт испытывает горечь и недоумение, доходящее до сарказма, потому что высокое содержание священного действа опошлено и его божественный смысл принижен.
Мирская власть обвиняется не только в кощунственном искажении смысла религиозного обряда, но и в том, что она отказывает «простому народу» в причастности к духовному содержанию общечеловеческой жизни и вместо социального и духовного мира сеет раздор между «господами» и «простым народом», т. е. поступает не в духе Священного Писания, а наперекор ему. Эта коренная противоположность между властью мирской и властью духовной, властью ложной и властью истинной отчетливо выражена и в других стихотворениях Пушкина 1830-х годов.
«<Из Пиндемонти>» (1836). На этом философско-религиозном фоне отчетливо проступает собственная позиция Пушкина в его отношении к мирской и духовной власти. В стихотворении «<Из Пиндемонти>» (заголовок фиктивен) поэт отрицает систему социальных ролей и политических институтов всех существующих в его время режимов, в которых так или иначе закреплена зависимость человека от общества, от государства.
Раньше Пушкину было не безразлично, от кого зависеть - от царя (самодержавие) или от народа (парламентская республика), как не равнодушен он был относительно цензуры и хотел решать важные государственные дела, желая быть приближенным к престолу в качестве бескорыстного советчика и наперсника государя. Теперь все изменилось: Пушкин пришел к выводу, что ценности, которые выработаны мирской властью в разных странах и свойственные разным формам правления, одинаково чужды коренным интересам человека. Теперь Пушкин считает, что отсутствие политической и социальной свободы — меньшее зло, чем отсутствие свободы личной. В этом сказалось глубокое разочарование историческим развитием современной поэту России. Мирская власть всюду и везде попирает права личности и в сущности своей античеловечна, антигуманна, направлена на подавление духовных устремлений личности. Пушкин вскрывает главное противоречие, состоящее не между системами правления, а между мирской властью и человеком, земной властью и личностью. Стало быть, приемлема лишь такая власть, которая положит принцип человечности, принцип гуманности в основу идеи государства и в основу политики. Не человек ради государства, а государство ради человека. В основе политики должны лежать коренные интересы личности (человек — цель политики).
«программой» выстраиваются истинные гуманистические ценности и называются подлинные права личности: свобода мыслей и переживаний, независимость суждений, бескорыстие и презрение к искательству чинов и наград, возможность вольного странствования, беспрепятственного общения с природой и наслаждение искусством. Главное во всей «программе» — полная личная независимость и полная духовная свобода, наслаждение богатствами природы и созданиями человеческого духа. Именно эти права личности должна обеспечить мирская власть. Было бы неверно предполагать, что Пушкин имел в виду индивидуалистическое отчуждение личности от общества и анархическое своеволие как принцип ее поведения.
Речь в стихотворении идет об истинных, настоящих и положительных ценностях общечеловеческого масштаба и значения. Если мирская власть станет человечной, гуманной, то и у человека отпадет желание отгородиться от такой власти и быть ей чуждым, а равно и противопоставить обществу личную свободу.
Из прозаических произведений в 1836 году была завершена «Капитанская дочка».
Пушкин мастерски организует сюжет. Роман, стержнем которого послужила любовная история Маши Мироновой и Петра Гринева, стал широким историческим повествованием. Этот принцип — от частных судеб к историческим судьбам народа — пронизывает сюжет «Капитанской дочки», и его можно легко усмотреть в каждом значительном эпизоде. «Капитанская дочка» стала подлинно историческим произведением, насыщенным современным социальным содержанием. Герои и второстепенные лица предстали в пушкинском романе всесторонне. У Пушкина нет только положительных или только отрицательных героев. Каждый человек выступает живым лицом с присущими ему хорошими и дурными чертами, которые проявляются прежде всего в поступках. Вымышленные герои были связаны с историческими лицами и включены в историческое движение. Именно ход истории определил действия героев, выковывая их нелегкую судьоу. Главной сюжетной линией стало развитие реальных исторических событий. Пушкин в романе обновил открытый им в «Борисе Годунове» принцип историзма.
в будущем не чувствовалось социальных расслоений и социальной розни. Это станет возможным тогда, когда гуманизм будет основой государственной политики. Как только в «Капитанской дочке» Пугачев на время забывает о том, что он вождь крестьян-бунтовщиков, он сразу поступает по-человечески, гуманно, проявляя милость к дворянину Гриневу и дворянке-сироте Маше Мироновой. И это спасает героев. Точно так же Екатерина II поднимается над сословными предрассудками и, оказывая милость Гриневу, избавляет его от наказания и дарит простое человеческое счастье герою и его невесте. Но, по мысли Пушкина, вполне достаточно и того, что герои внутри своего сословия сохранят честь, достоинство и будут следовать общечеловеческим ценностям. Гринев остается верным кодексу дворянской чести, Саве- льич — устоям крестьянской морали. Пушкин не изображает дело так, будто случаи, описанные им, стали нормой. Напротив, они предстают вымыслом — не произошедшими в реальности, но возможными в ней и в отдаленном будущем. В настоящем же звучит грустная нота, вносящая поправку в историю пушкинских героев, — как только большие события уходят с исторической сцены, незаметными становятся и герои. Они теряются в жизненном потоке и касаются исторической жизни лишь на короткое время.
[22] В своем доме.
[23] Состав цикла установлен не полностью, и поэтому одни стихотворения исследователями из него изымались, а другие вставлялись. Сейчас признано, что всего стихотворений предполагалось шесть (отдельные стихотворения помечены в автографе римскими цифрами): I. Считается, что стихотворение под этой цифрой до нас не дошло; на незанятое место претендовало стихотворение «Странник». И. «Отцы пустынники и жены непорочны...». III. «<Подражание итальянскому>». IV. Мирская власть. V. Какое стихотворение занимало это место, неизвестно. VI. «<Из Пин- демонти>». Высказывались мнения, что в цикл входили также стихотворения «Когда за городом, задумчив, я брожу...», «Напрасно я бегу к сионским берегам...» и «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...».
[24] «Пророке»: «И он к устам моим приник...», «Как труп в пустыне я лежал...».
[25] Св. Ефрем Сирин — сириец, сын сирийского жреца, жившего в III веке. Он был ревностным последователем и проповедником христианства, долго жил в пустыне и написал огромное количество религиозных текстов. Из его молитв особенно почитается православной церковью та, которую переложил Пушкин и которая читается во время Великого поста, предшествующего Святой Пасхе.
[26] «Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми. Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу ТвоемуІ Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь».