Гаврила Романович
ДЕРЖАВИН
(1743-1816)
Гаврила Романович Державин родился в небогатой дворянской семье. Образование он получил в казанской гимназии, окончить которую ему, однако, не удалось. В 1762 году, в том самом, когда произошел дворцовый переворот, сместивший Петра III и возведший Екатерину II на российский престол, Державин прибыл в Преображенский полк. Спустя 10 лет он был произведен в прапорщики, а осенью 1773 года его прикомандировали к секретной следственной комиссии, и до 1775 года он служил в войсках, действовавших против Пугачева. После подавления крестьянского бунта Державин в 1777 году был переведен в статскую службу в чине коллежского советника, а затем, в 1784 году, был назначен правителем Олонецкой губернии и в следующем — Тамбовской. Через шесть лет, в 1791 году, он вступил в должность кабинет-секретаря Екатерины II, но вскоре был переведен в сенаторы. Павел I произвел Державина в государственные казначеи, Александр I сделал его министром юстиции. Однако ревностное и честное служение Отечеству вызывало только раздражение у царских особ, потому что Державин докучал им своими разоблачениями вельможных взяточников, лихоимцев и корыстолюбцев. Последние годы жизни Державин всецело отдал литературному труду. За год перед кончиной Державин присутствовал на экзамене в Царскосельском лицее, где Пушкин при стечении сановной публики прочел стихотворение «Воспоминания в Царском Селе».
Хотя Державин создал множество произведений в различных родах и жанрах (он писал трагедии, басни и т. д.), но главным родом была для него лирика, а главным жанром — ода. Таков был русский классицизм, таков был русский XVIII век, верным сыном которого был Державин.
Жанр оды
Ода - высокий жанр лирической поэзии, посвященный значительным событиям государственной жизни: военным победам, завоеванию новых земель, научным открытиям, обретению мира («тишины»), дням рождения или дням ангела, дням крещения, именинам (тезоименитствам) императоров и императриц, царских детей, великих князей или княжон, государственным памятным датам, праздникам, в числе которых может быть и спуск на воду построенного корабля.
Ода — торжественное произведение, в котором поэт выражал восторг перед величием свершившихся деяний. Он славил просвещенный разум высокой речью, насыщенной церковнославянизмами, архаизмами, украшал речь неожиданными, смелыми сравнениями, изысканными метафорами, риторическими фигурами, инверсиями, вспоминая античных богов, мудрецов, полководцев и героев.
Не в силах сдержать восхищения, поэт легко менял предмет восхваления и поспешно прерывал течение речи вспышками бурного восторга, сознательно порождал так называемый лирический беспорядок.
Возвышенной стихотворной речи соответствовала высокая интонация, создаваемая ораторскими оборотами. Ода была рассчитана на публичную декламацию, на произнесение с кафедры, с церковного амвона при стечении народа.
Поэтическая мысль устремлялась в беспредельные выси, парила над грешной землей. Ода воспевала просвещенный разум, государственную мудрость монархов. Все это вместе означало, по убеждению русских одописцев, прославление величия молодой Российской империи. Такова была основная разновидность оды — торжественная, похвальная ода. Помимо нее, существовали оды философские, содержание которых составляли восхищение разумным устройством бытия, мироздания, всесилием Бога, размышления о величии человека.
Еще одной разновидностью были оды сатирические, в которых обычно перелагались псалмы. Эти оды отличались грозным смехом, саркастическим негодованием. В них обличались нравственное невежество и несправедливость тех, кто презирает слабых, унижает бедных, кто выступает гонителем правды и использует свою власть для нанесения обид и причинения горя близким.
Ода — характерный образец жанрового мышления, свойственного поэту XVIII века.
Вся подлежащая изображению действительность была строго распределена по темам — высоким, средним, низким, в зависимости от их места на шкале идеологических ценностей. Каждой темой ведали соответствующие жанры.
Так как одописец воспевал события государственной жизни, то их происхождение мыслилось им в двойственном свете: события совершались людьми на земле, но руководил ими Божественный Разум, и, следовательно, они в своем значении превышали земную природу и обретали непреходящую ценность, становились бессмертными.
Выполняя эту задачу, поэт идеализировал и гиперболизировал в своей речи чувства переполняющего его небывалого восторга и неслыханного восхищения. Чтобы не умалять значения грандиозных благих свершений, поэт не допускал в оде намеков на свою личность. Вследствие этого в одах не было места ни биографии, ни психологии автора-поэта. Из оды заранее изымался внутренний мир одописца. Это означало, что ода еще до того, как поэт начнет сочинять, предполагала образ поэта, не связанный с данным конкретным человеком, с его особенной, не похожей на других биографией и своеобразной жизненной судьбой. Такой образ поэта был регламентирован нормами жанра и поглощал личность автора-творца.
Отсюда можно сделать вывод: образ поэта в оде — жанровый образ, зависимый от особенностей оды как лирической формы.
Точно так же герои од — императоры и императрицы — рисовались просвещенными монархами и государственными деятелями. Как люди с особыми индивидуальными качествами они не интересовали поэта-одописца, иначе он принизил бы масштаб и значимость их просвещенных деяний.
содержание и употреблять слова высокого, среднего и низкого стиля. Законы классицизма требовали так называемой чистоты жанра.
Оды Державина
На фоне подобных строгих норм оды Державина были необычны.
Уже первое принесшее Державину известность стихотворение «На смерть князя Мещерского» заставляет задуматься, оду или элегию написал поэт. В этом стихотворении надгробная ода смешиваемся с элегией (песней грустного содержания, оплакивающей смерть, разлуку, всякую утрату). Правила классицизма не допускали совмещения этих жанров. Державин же нашел в них нечто общее: мотивы бренности земной жизни и несбыточности счастья ввиду неотвратимого конца. Элегическим настроениям он придал возвышенность, а одическому красноречию сообщил личностный характер.
С одной стороны, частный случай подводился в духе классицизма под общий закон: образ всепожирающей смерти губителен, потому что человек смертен и всех людей когда-нибудь поглотит черная бездна. Бой часов символизирует неумолимое и беспощадное время, отбивая отпущенный каждому короткий срок земной жизни: «Глагол времен! Металла звон!» Но с общим печальным и жестоким законом примиряет его неизбежность.
— личная для Державина невосполнимая потеря, и у поэта рождаются грустные мысли о собственном жизненном пути. Предаваясь воспоминаниям, он оглядывается на свое прошлое:
Как сон, как сладкая мечта,
Исчезла и моя уж младость;
Не сильно нежит красота,
Не столько восхищает радость,
Не столько я благополучен.
Появившийся в стихотворении личный оттенок противоречил правилам классицизма. При этом Державин употребил слова, выражения среднего стиля («сладкая мечта», «исчезла... младость»), которые, как и рифмы «младость — радость», впоследствии широко войдут в средние жанры — элегию и послание. Подобная вольность тоже нарушала нормы классицизма.
Ода «Бог». В оде «Бог» поэт прославлял Разум, всемогущество Творца, его присутствие во всем. Но одновременно это всемогущество, всесильный и разлитый всюду Дух не только восхищает, по и заставляет трепетать, вызывает у Державина «пиитический ужас». Разумом он преодолевает страх. Поскольку человек создан Богом по своему образу и подобию, но помещен на грешную землю и не вечен, то он понят Державиным в полном согласии с представлениями классицистов слабой и ничтожной тварью («червь»). Однако благодаря разуму он способен ощутить в себе могучий и неистребимый дух, который роднит его с Богом и даже дает почувствовать в себе Бога. Этот дар от рождения вложен в человека свыше.
В центре стихотворения лежит мысль о том, что Бог бесконечен в пространстве и во времени, а человек, будучи смертен, конечен и имеет завершение в пространстве и во времени. Но поскольку Бог вдохнул в него дух и дал ему разум, то человек связывает небо (мир Бога) с землей (обиталищем людей). Эта связь заложена в идее человека, и потому ему даны право и возможность постичь Бога: «Лишь мысль к Тебе взнестись дерзает...» Главная трудность, преодоленная Державиным, состояла в том, чтобы выразить в ясных образах наименее в словах выразимое.
«гиперболическом размахе... речи» Державина: «Слог у него так крупен, как ни у кого из наших поэтов. Разъяв анатомическим ножом, увидишь, что это происходит от обыкновенного соединения самых высоких слов с самыми низкими и простыми, на что бы никто не отважился, кроме Державина. Кто бы посмел, кроме его, выразиться так, как выразился он в одном месте о том же своем величественном муже, в ту минуту, когда он все уже исполнил, что нужно на земле:
И смерть, как гостью, ожидает,
Крутя, задумавшись, усы.
Кто, кроме Державина, осмелился бы соединить такое дело, каково ожидание смерти, с таким ничтожным действием, каково крученье усов? Но как через это ощутительней видимость самого мужа и какое меланхолически глубокое чувство остается в душе!»
«Русские девушки». И все-таки Державин не только зодчий классицизма, но и его разрушитель. В стихотворении «Русские девушки» Державин старается передать национальный колорит, особенности поведения и пляски девушек, свойственные им движения («Тихо руки, взор поводят и плечами говорят...»), возникшие на почве народной культуры. Само это стихотворение ближе к средним, нежели высоким, жанрам. Оно живописно («Как сквозь жилки голубые льется розовая кровь»), полно юмора и простодушной гордости за сельских красавиц. Ясно, что их образ сложился у Державина под влиянием живых впечатлений.
«Фелица». Одним из самых значительных произведений Державина, в котором резко нарушались нормы и правила классицизма, была знаменитая ода «Фелица» (1782).
Начало «Фелицы» напоминает традиционную оду и одновременно отличается от нее:
Богоподобная царевна
Киргизкайсацкия орды!
В оде классицизма монарх изображался земным божеством, собранием всех добродетелей и совершенств, премудрым, взыскательным наставником и снисходительным отцом подданных, не оставляющим их своей милостью и попечением. Эпитетом «богоподобная» и восклицательными интонациями Державин сразу настраивал на одический лад. Далее качества «царевны» преувеличенно, гиперболически восхвалялись. Но вместо прямо и по имени названной императрицы Екатерины II Державин писал о какой-то киргизкайсацкой царевне. Ода прочно соединялась с аллегорией, к которой Державин прибег неспроста. Он преследовал несколько целей. Упоминанием царевны Фелицы и царевича Хлора Державин намекал на «Сказку о царевиче Хлоре», написанную Екатериной II. В ней рассказывалось о том, что царевич отправился на поиски розы без шипов. Киргизкайсацкая царевна Фелица упросила приставить к нему в качестве помощника и советчика смышленого мальчика по имени Рассудок. В пути царевич Хлор узнает, что роза без шипов — добродетель и что она не дается даром, а достигается большим трудом. Нравственный рост царевича изображен как подъем на вершину высокой горы. Державин воспользовался сюжетом из аллегорической и дидактической сказки Екатерины II. Ода Державина тоже аллегорична и дидактична, и это не противоречило нормам жанра. Сказка понадобилась Державину и в другом отношении: он не хотел, чтобы злые языки обвинили его в лести и чтобы Екатерина II увидела корыстные замыслы поэта, а не чистосердечие и простодушные хвалы.
«сюжет мысли» в виде постепенного движения от тьмы к свету, от заблуждений к познанию истины через нравственное самовоспитание в духе добродетелей, предписываемых просвещенным разумом. В ходе размышлений он убеждается, что нашел идеал монарха в лице Екатерины II. Речь в оде словно бы шла о Екатерине II и не о ней. Державин ввел в сказку образ мурзы, «дикого» мусульманина, который привык к лени, к роскошной и праздной жизни. Это объясняло проникновение в оду восточной лексики и образности с ее пышностью метафор, сравнений, гиперболизмом похвал и славословий. С одной стороны, в мурзе легко узнавался сам поэт, который намеренно обыграл свое происхождение (Державин вел свой род от татарского мурзы Багрима), а с другой — мурза был самостоятельным персонажем, даже поэтом, которому свойственна пышная образность восточной лирики. «Дикого», нецивилизованного татарина привлекают разум и нравственные достоинства царевны. Но простодушному мурзе неведомы «правила» классицизма, он не знает «законов», по которым пишется ода, и потому он легко и против всяких норм включает в оду низкие картины, низкий быт (игра в карты, в свайку, в жмурки, гулянья под качелями, посещение шинка, общая с женой любовь к голубям и «гигиенические занятия» с ней — «То ею в голове ищуся»). Низкий мир, не охваченный разумом и презрительно осмеиваемый, который тогда называли «превратным светом», вдруг, по недомыслию «дикого» мурзы-поэта, из низких жанров сатиры, басни, колядки перекочевал в жанр оды, жанр высокий, минуя и нарушая его границы, установленные и строго охраняемые самим всемогущим Разумом. Мурза-поэт соединил и перемешал, невзирая на их несовместимость, стили высокие, средние и низкие. В жанр оды вдруг вторглись жанры идиллии и пасторали, выдержанные в среднем стиле. Встречаются и вовсе неуместные в оде низкие слова и выражения, передающие русский помещичий и «домашний» быт (кулачные бои, пляски, лай псов, забавы и проказы). Всюду мурза-поэт высокое стремится снизить или назвать обыкновенным именем: например, одический Олимп у него заменяет «высокая гора», Россию — «Киргизкайсацкая орда», поэтический восторг — житейская суета и плетение рифм. И сама ода довольно двусмысленна, потому что в ней много иронии, смеха, комизма.
Такое перемещение высокого жанра, стиля, тона в низкий называется травестированием, сознательным снижением тем и образов.
Так как за мурзой скрывается автор «Фелицы», который в отличие от мурзы искушен в поэзии и которому хорошо известны «правила» классицизма, то это означает, что Державин вступил с Екатериной II в поэтическую игру. Игровое начало преобразило высокую оду, соединив ее с более низкими жанрами (сатира, идиллия, пастораль, анекдот и др.). Благодаря поэтической игре стиль оды стал разнообразнее, богаче и живописнее. Кроме церковнославянизмов, библеизмов и архаизмов, в него вошли слова среднего стиля, разговорные, употреблявшиеся в быту. Нормы одического жанра и классицизма в целом были нарушены.
Новаторство Державина заключалось в разрушении монументального единства одических образов — героя (героини) оды и автора-поэта. Державин добивается единства этих образов на других, нежели в классических образцах оды, основаниях. Единство у него достигается не вследствие изображения героини в одном ключе, в одном плане — вне быта, без биографических подробностей, а через соединение частных и общих, биографических и государственных, человеческих и императорских свойств и качеств. Еще дальше Державин пошел, создавая образ поэта.
Поэт у Державина одновременно и просвещен и не просвещен, подвержен человеческим слабостям и знает, что их нужно преодолеть, сообщает о себе биографические подробности, причем очень личного, «домашнего» свойства, и приписывает себе заблуждения, капризы и манеру поведения других людей. Он вельможа, сановник и простой, обыкновенный человек, который хочет себя воспитать в духе разумных понятий и не в силах справиться с соблазнами. Его влечет добродетель, но он постоянно уклоняется от истинно нравственного пути, находит идеал премудрости в лице Екатерины II, даже испытывает его воздействие и тут же отдаляется от него. Он искренне верит, что Екатерина II — образец добродетели, но, видя ее окружение, сомневается в своей вере. Державин создает образы героини и поэта противоречивыми и в этих противоречиях едиными. Единство достигается не посредством отсечения человеческих свойств от гражданских добродетелей, как это было принято до него в оде, а путем совмещения автобиографических черт с чертами государственно мыслящего деятеля.
В противовес императрице, которая выступает образцом человеческой добродетели и государственной мудрости, нарисован вельможа. Ему по душе жизнь как вечный, бесконечно длящийся праздник с бесконечными удовольствиями, но он знает, что, проводя дни в суете, не приносит никакой пользы Отечеству и не выполняет свой долг. Однако праздность увлекает вельможу, и он не может преодолеть соблазны и прельщения, погружается в себя и тешит свое воображение, уносясь в мыслях в несбыточные области.
Внезапная смена настроений вельможи — от высоких, но бесполезных мечтаний к низкому быту и незначительным, мелким желаниям — капризна и прихотлива.
Она свидетельствует о том, что вельможа не властвует над мыслью и чувствами, а подчиняется им. В еще большей степени его пленяют пиры и развлечения. Державин так описывает пир, что роскошь и богатство яств на столе для него явно предпочтительнее государственных занятий, доводов разума, соображений о долге и общей пользе.
Беспочвенный мечтатель и страстный эпикуреец [3]«младой девицей». Здесь он ощущает себя героем сельской идиллии или пасторали [4]. Но природа у Державина, в духе классицизма, искусственна: рощица посажена человеком, в ней устроена беседка с фонтаном, звучит арфа, трава названа «бархатным диваном». В строфе присутствуют все признаки жанров идиллии и пасторали. Столь же любит вельможа и развлечения в духе национальных обычаев: то катание в карете, то скачку «на резвом скакуне», то роговую музыку, то кулачные бои, то охоту, а то и проказы с женой. С иронией пишет Державин о просвещении ума и души, которого требует рассудок, но с которым никак не сладит изнеженная натура:
То в книгах рыться я люблю,
Мой ум и сердце просвещаю,
Полкана и Бову читаю;
Поведав о своих занятиях и привычках, вельможа выносит себе нелицеприятный приговор:
Таков, Фелица, я развратен!
Но на меня весь свет похож.
Кто сколько мудростью ни знатен,
Иначе говоря, слывущие мудрецами вельможи и сановники на самом деле подвержены всевозможным порокам и лишены нравственных добродетелей в отличие от Екатерины II. Между государственной мудростью и нравственными добродетелями пролегла пропасть, и расстояние между ним и императрицей все более увеличивается: Екатерина II рисуется земной богиней, а вельможа — простым смертным, которому не дано достичь мудрости и добродетели, но дозволено насладиться лицезрением царицы и пропеть ей восторженную хвалу. Иронически принижая свои достоинства, Державин комплиментарно и лукаво преувеличивал добродетели императрицы.
Внеся в оду личное, биографическое начало, Державин перестроил жанр и обновил его. Он и сам понимал, что такой оды, как «Фелица», «на нашем языке еще не бывало». Нарушая нормы жанра, Державин подрывал теорию и практику классицизма, усиливал сомнения в неоспоримости просветительских истин.
Продолжая эту линию своего творчества в начале XIX века, Державин и вовсе оставил оду, перейдя к стихотворениям, воспевающим вино, любовь, жизнь, полную радости, красоты и наслаждений [5]. В этом новом лирическом образе беспечного и мудрого жизнелюбца он и предстает в своих последних стихотворениях.
«звуков лиры и трубы» в бездне вечности.
Вопросы и задания
*1. Как вы поняли содержание и основную мысль философской оды Державина «Бог»? Дайте развернутый ответ-рассуждение.
*2. Можно ли сказать, что поэт внес в свою лирику биографические черты и сделал себя ее героем?
*3. Каким изменениям подвергся жанр оды под пером Державина и как изменился ее стиль? Проанализируйте образ поэта в оде «Фелица».
Примечания
[3] Эпикуреец — человек, считающий смыслом и ценностью жизни праздность и чувственные наслаждения — любовь, вино, дружеские беседы, пирушки и т. д.
[4] Пастораль — художественное произведение, в котором изображена жизнь счастливых пастухов и пастушек на лоне сельской природы.
[5] Такая лирика называлась анакреонтической — по имени греческого певца Анакреонта, жившего за пятьсот лет до Рождества Христова. Его сочинения дошли до нас в отрывках, но мотивы, в них заключенные, были подхвачены многими европейскими поэтами. На них вслед за Ломоносовым откликнулся и Державин.