Наши партнеры
VIII. СИСТЕМНАЯ И СЕМЕЙНАЯ ТЕРАПИЯ
2. СТРАТЕГИЧЕСКИЙ И СТРУКТУРНЫЙ ПОДХОДЫ
Маурицио Андольфи
Психотерапия — это возможность роста как для клиентов, так и для психотерапевта. Рост обоих участников процесса может происходить только при условии, что человек испытывает достаточно сильную боль и чувство бессилия и в то же время имеет возможность добровольно принять участие в психотерапевтическом процессе. Симптомы представляют собой синтез деструктивности и страхов, существующих в семье, и дают метафору, в которой могут быть найдены альтернативы и решения. Однако деструктивность зачастую содержит и позитивные ресурсы, и их нужно выявлять в семье, а не придумывать или привносить в семью извне.
Возникновение патологии рассматривается как критический момент в эволюции семьи, которая на определенной стадии своего развития оказывается неспособной использовать свои собственные ресурсы. Подобная неспособность может порождать чрезмерные и беспорядочные требования к этим ресурсам, что, в свою очередь, блокирует развитие семейной системы. Именно подход к психическим заболеваниям с позиций развития явился тем аспектом моей работы, который стимулировал появление новых идей.
Другой важный момент — позиция психотерапевта при построении терапевтического сюжета. Я обязательно учитывал ее в своей клинической работе и преподавании. Психотерапевт призван целиком использовать самого себя, включаясь в семейный сюжет, идя на такой же риск, на какой, по его мнению, следует идти семье. Так, например, если психотерапевт желает, чтобы семья сдвинулась с места и преодолела свое сопротивление, чтобы вернуть себе "большую аутентичность, он не может оставаться в роли наблюдателя и не проявить себя личностно.
В тех случаях, когда мы не можем понять семейный опыт с позиций развития семьи, нам следует спросить себя: где больше патологии? В действиях клиента или в наших головах? Усилия психотерапевта должны быть направлены на то, чтобы научиться упорядочивать гипотезы, которые он выдвигает в ходе психотерапии. Опыт убедил меня в том, что когда психотерапевту это удается, семья принимает его как своего и изменения в ней происходят легче и быстрее.
В последние годы я расширил свое определение семейной терапии. В своей концептуальной схеме я перешел от модели нуклеарной семьи к модели, включающей также поколение бабушек и дедушек, что позволило мне не только привлекать к психотерапевтическим сессиям больше людей, но и лучше понимать клиентов. Благодаря специфическим способам взаимодействия с семьей, включающей три поколения, индивид предстает как сложное существо, полное противоречий и конфликтов. Для искусного наблюдателя эти взаимодействия становятся инструментами для понимания внутреннего мира индивида. Наблюдатель старается понять связи между его теперешним поведением и переживаниями, с одной стороны, и не удовлетворенными в прошлом потребностями, — с другой.
В моих попытках понять исторический, эволюционный аспект семьи исключительно полезным оказалось изучение мифов. Я спрашиваю себя, существует ли строгая зависимость между способностью индивида измениться за определенное время и той степенью свободы, которую ему дают семейные мифы, и, соответственно, большей или меньшей ригидностью его роли и той функцией, которую он выполняет дома.
Я вижу в мифах подвижные структуры, изменяющиеся с течением времени. Разрабатывая их в ходе психотерапии, мы помогаем членам семьи дистанцироваться от того, что выступает в мифах в виде предписаний, но в то же время принять части мифов, не вступающие в конфликт с их личностной идентичностью.
Время представляет для меня фундаментальный параметр при оценке изменений в ходе развития семьи, особенно в тех случаях, когда она сама создавала препятствия на пути такого развития. И я использую время в качестве параметра рассмотрения фаз психотерапии, как чередование периодов сближения и отдаления психотерапевта и семьи.
Мой интерес к теоретическим формулировкам и стратегиям парадоксальной интервенции, сокращающим поле наблюдения, уменьшился. Особенно я воздерживаюсь от создания гипотез о функционировании семьи, исключающих психотерапевтический контекст как место, наилучшим образом походящее для разработки и проверки данных гипотез. Именно это внимание к субъекту, к эмоциональным и когнитивным состояниям психотерапевта, заставили меня отойти от концепций, резко противоречащих индивидуальному подходу, и обратиться к психотерапевтическому контексту, как "нейтральной территории", где формируется новый опыт и принимаются новые решения. В этом смысле принятие или непринятие психотерапевтом атрибуций, формируемых данной семьей по отношению к психотерапевтическому контексту, становится частью новой системы — психотерапевтической. (Не будем сейчас рассматривать намерения данной семьи при формировании этих атрибуций.)
Таким образом, от психотерапевта требуется быть внутренне цельным, что позволит ему создать необходимую для установления раппорта атмосферу. Психотерапевт в значительной мере включен в процесс сближения и отдаления. Такое установление равновесия между болезненными и полезными эмоциональными силами требует от психотерапевта гибкого, открытого и лишенного защитных реакций использования собственного "Я", часто осуществляемого в игровой манере.
Когда психотерапевт использует в психотерапии игру, она становится техникой. Он должен научиться играть. Психотерапевты, способные заново открыть для себя ценность игры, научатся не принимать себя слишком серьезно и смогут рассматривать предложенные ими самими и другими объяснения реальности как нечто временное и подверженное изменениям в силу гибкости их собственных когнитивных процессов.
Игра в психотерапии может также содержать элемент провокации. Важно, однако, чтобы психотерапевтическая провокация сопровождалась установкой на единение. Что это значит? Речь идет о том, что, провоцируя и усиливая кризис, психотерапевт должен дать понять, что он готов оказать помощь системе, что он разделяет ее боль. Провокация часто включает в себя использование метафор и метафорических объектов, таких как игрушки, а также игровое использование собственного "Я" и системы.
Доктор медицины Маурицио Андольфи — профессор психологии Римского университета. Он научный директор Института семейной терапии в Риме, президент итальянского общества семейной терапии и издатель итальянского журнала "Семейная терапия". Подготовку по семейной терапии он прошел в Аккермановском институте семейной терапии и Детской консультативной клинике Филадельфии; подготовку по психоанализу — в Клинике Карен Хорни в Нью-Йорке. Он автор многочисленных статей в журналах и нескольких книг.
Andolfi, M. (1979). Family therapy: An interactional approach. New York: Plenum.
Andolfi, M.;Angelo, C., & DeNichilo, M. (1989). The myth of Atlas — Families and the therapeutic story. New York: Brunner/Mazel.
Andolfi, M., Angelo, C., Menghi, P., & Nicolo-Corigliano, A. (1983). Behind the family mask. New York: Brunner/Mazel.
Andolfi, M., & Zwerling, I. (1980). Dimensions of family therapy. New York: Guilford.