Наши партнеры
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СПОР О СНОВИДЕНИИ: ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ОНО СЕГОДНЯ ПРЯМЫМ ПУТЕМ К ЦЕЛИ?
ЧАРЛЬЗ БРЕННЕР
Фрейд начинал свои психотерапевтические попытки избавить истерических пациентов от их симптомов, пытаясь ликвидировать амнезию в отношении первопричины этих симптомов с помощью гипнотического внушения. В это время его особенно не интересовали сновидения пациента, и его первые статьи по истерии, в частности, «Этюды об истерии» написанные совместно с Й.Брейером (J.Breuier, 1895), не содержат специального упоминания темы сновидений или их толкования. Однако вскоре, отказавшись от гипноза и приступив к разработке психоаналитического метода, Фрейд обратил внимание на сновидения пациентов и свои собственные сны. Его быстрый и выдающийся успех в значительном прояснении психологии сновидений способствовал убеждению в ценности этой недавно открытой методики исследования и лечения — психоаналитического метода. Более чем вероятно, что это придало ему смелость упорствовать в своей приверженности психоанализу вопреки пренебрежению и неодобрению — препятствиям, обескуражившим бы человека, менее уверенного в себе и своей работе. Как писал сам Фрейд (1900) в предисловии к одному из последних изданий «Толкования сновидений», такое открытие случается лишь один раз в жизни.
Публикация этой монументальной работы в 1900 г. поначалу вызвала незначительный интерес как в медицинском, так и в научном мире. В 1905 г. Фрейд опубликовал историю болезни «Доры», «Фрагмент анализа одного случая истерии»*, предназначавшуюся для иллюстрации практической ценности анализа сновидений в психоаналитической работе. Появляясь на сцене, другие аналитики соглашались или вскоре убеждались в правоте Фрейда, когда он подчеркивал пользу анализа сновидений пациентов. Очень быстро клиническое использование анализа сновидений стало одним из критериев подлинного, фрейдистского психоанализа. Многие придерживаются этого мнения до сих пор, хотя сейчас столь недвусмысленно толкование сновидений в этом отношении упоминается не так часто, особенно в собственно психоаналитической литературе. Как психоаналитики, сегодня мы считаем его неотъемлемой частью психоаналитической практики, но интересно видеть свидетельства откровенного подчеркивания клинического значения толкования сновидений в ранней психоаналитической литературе. Например, если обратиться к первым выпускам «Международного психоаналитического обозрения», то в каждом номере можно найти специальный раздел, посвященный сообщениям на тему интерпретации сновидений: новый символ, необычное сновидение, интересное латентное содержание и так далее.
Насколько мне известно, сейчас в психоаналитических журналах нет такого раздела, но в учебных планах психоаналитических институтов обычно, если не обязательно, все еще отводится значительное количество времени изучению толкования сновидений. Во всяком случае, в Соединенных Штатах на изучение интерпретации симптомов, черт характера, пара-праксисов или острот в учебных планах времени отводится гораздо меньше. Сновидения и их толкование продолжают занимать особое место в наших умах — наших профессиональных умах — признаем ли мы это открыто или нет.
* Перевод этой работы на русский язык см. в книге: З.Фрейд. Интерес к психоанализу. Ростов-на-Дону, Феникс, 1998. с. 177-336. — Прим. ред.
Я вспоминаю обсуждение на Конгрессе специалистов в 1961 г. в Эдинбурге с участием доктора М.Балинта и мисс А.Фрейд. В ходе обсуждения доктор Балинт сказал, что в своей практике настаивает на том, чтобы каждый анализируемый им кандидат в психоаналитики останавливался, по крайней мере, на одном из своих сновидений до тех пор, пока оно не будет полностью проанализировано, независимо от количества психоаналитических сеансов, необходимых для этого. Доктор Балинт объяснил, что подобным образом он убеждается в том, что каждый из его кандидатов имел, по меньшей мере, одну воможность полностью понять сновидение и узнать, что в действительности представляет собой бессознательный ум. Мисс Фрейд, к моему удивлению, с энтузиазмом отнеслась к этой идее, однако заметила, что сама ничего подобного никогда не делала, а под давлением признала, что подобная практика может быть нежелательной, даже в подготовительном психоанализе. Я могу добавить, что доктор Х.Сац на одном из курсов, который я посещал в начале 1940-х годов вместе с ним, рассказывал, что в своей практике обычно продолжает анализ сновидения пациента на протяжении двух или более сеансов, в конце сеанса он говорил пациенту: «Хорошо, мы все еще не поняли это сновидение. Завтра нам нужно будет уделить ему больше времени». В тот период моя психоаналитическая карьера только начиналась, и комментарий доктора Саца не оказал на меня никакого особого впечатления, но услышанное мною в Эдинбурге действительно вызвало живую реакцию, ибо заметно расходилось с моей собственной практикой и значительно отличалось от того, что до этого я считал повсеместно признанной современными аналитиками процедурой.
Я начну свое изложение с краткого обсуждения психологии сновидений — теории сновидений, если хотите.
В седьмой главе книги «Толкование сновидений» Фрейд (1900) предложил теорию психической организации и функционирования, удовлетворительно объяснявшую, по его мнению, различные явления психологии сновидений, формирования невротических симптомов парапраксисов (ошибочных действий) и острот. Фрейд считал, что все эти психические явления, как нормальные, так и патологические, можно объяснить, только предположив наличие психического аппарата, значительная часть функционирования которого бессознательна и в действительности, как таковая, недоступна для сознания. Эта теория была рассмотрена и несколько расширена в статье «Бессознательное», опубликованной в 1915 г., однако существенному изменению не подверглась. Для удобства ее часто называют «топографической теорией». Впоследствии Фрейд довольно основательно переработал свои теории, касающиеся психического аппарата и его функционирования. Его исправленная теория, опять же ради удобства, обычно называется «структурной теорией».
Я не предлагаю вступать в дискуссию по поводу переработок ранних теорий Фрейда, определяющих различие между топографической и структурной моделями; в отношении такой дискуссии я просто советую обратиться к работе «Психоаналитические концепции и структурная теория» (1964), написанной Орловым (Arlow) и мной. Однако дискуссии по вопросу: подразумевают ли эти теоретические переработки некий новый взгляд на психологию сновидений — встречались довольно редко.
Нам знаком тот факт, что эти исправления имели подобный эффект в отношении некоторых патологических явлений. Сегодня наша точка зрения касательно психологии (психопатологии) формирования невротического симптома, а также бессознательных детерминант многих черт характера отличается от той, что придерживались аналитики примерно пятьдесят лет тому назад. В частности мы иначе смотрим на взаимоотношение между симптомами и тревогой. Кроме того, мы придерживаемся более точного взгляда на роль конфликта, защиты и тенденций суперэго в формировании невротических симптомов, а также нормальных и аномальных черт характера. Фактически, к этим теоретическим исправлениям привели накопление новых данных, полученных в результате применения психоаналитического метода в клинической работе и переоценка данных, как новых, так и старых. Кроме того, как мы знаем, именно обсуждаемые теоретические ревизии сделали возможным систематический и эффективный анализ защиты и анализ характера, расширив тем самым терапевтическую сферу психоанализа, а также увеличив его терапевтическую эффективность и уменьшив опасности, ранее сопутствовавшие его применению.
Поэтому тем более интересно, почему оказались столь малочисленны попытки пересмотреть психоаналитические теории психологии сновидений в свете структурной теории, оказавшейся столь полезной в клиническом отношении. Насколько мне известно, первой подобной попыткой была сделана мною в работе «Начальное руководство по психоанализу» (1955). В ней я представил изложение психологии сновидений, включавшее упоминание последних теоретических исправлений Фрейда. В 1964 г. Орлов и я подробно рассмотрели психоаналитические данные, начиная с 1900 г., свидетельствующие в пользу пересмотра теории сновидений, и в конкретной форме изложили предлагаемые исправления.
Настоящая глава предлагает пересмотренную теорию психологии сновидений, основанную на структурной теории психики. Эта теория сновидения, подобно структурной теории, в большей мере согласуется с данными о психическом функционировании, полученными в результате применения психоаналитического метода, чем теория сновидений, обрисованная Фрейдом в 1900 г. Так же, как и структурная теория, она расширяет круг нашей клинической работы со сновидениями и совершенствует способность использовать анализ сновидений с наибольшей пользой для пациентов.
Новая теория, подобно старой, начинается с предположения, что, несмотря на общий покой во время сна, определенные энергии психики остаются активными, по крайней мере в периоды снов — то есть во время работы сновидений. Именно эти энергии инициируют сновидение. Они или, если более точно, связанные с ними психические представления составляют латентное содержание последующего сновидения. Это латентное содержание вытекает из инстинктивных дериватов ид, с одной стороны, и из впечатлений и забот предшествующего дня — с другой. Пока все это нам знакомо. Однако, когда мы оставляем вопросы инициации сновидения и его латентного содержания и вместо этого обращаемся к работе сновидения, новая теория обнаруживает некоторые существенные отличия от своей предшественницы.
Если быть конкретным, то новая теория предполагает, что связанная с латентным содержанием сновидения психическая энергия активирует различные бессознательные функции эго и суперэго, точно так же, как это может происходить в бодрствующем состоянии. Некоторые из функций эго способствуют инстинктивным энергиям и направляют их на удовлетворение. Другие функции эго, называемые нами защитами, противостоят только что упомянутому удовлетворению, действуя в соответствии с требованиями суперэго. В скобках можно добавить, что инстинктивное удовлетворение, характерное для сновидения, — это удовлетворение в воображении, то, что Фрейд назвал «галлюцинаторным исполнением желания». Однако иногда может наблюдаться также и соматическое удовлетворение: сексуальный оргазм.
Продолжим наше описание работы сновидения. Взаимодействие инстинктов (ид), функций эго и требований и запретов суперэго не всегда оказывается настолько простым, как мы только что описали. Например, защиты (функции эго) могут быть направлены как против требований суперэго, так и против побуждений (инстинктов). Кроме того, иногда, требования суперэго могут выступать совместно с импульсами ид: например, с садистским или мазохистским. Поэтому наша теория предполагает, что работа сновидения состоит из взаимодействия ид, эго и суперэго. Это взаимодействие может быть довольно простым или крайне сложным. В любом случае, его конечным результатом является манифестное (явное) содержание сновидения — то, что спящий сознательно воспринимает во время сна.
Я хотел бы подчеркнуть, что представленное описание работы сновидений существенно не отличается от нашего понимания способа функционирования психического аппарата в состоянии бодрствования. Есть основания предполагать, что в состоянии бодрствования сознательные мысли, идеи, фантазии также являются конечным результатом компромисса, взаимодействия, инстинктивных сил, функций эго и требований и запретов суперэго. Это то, что подразумевается под принципом «множественного функционирования» — термин, впервые введенный Велдером (Waelder,1936). Разумеется, представление о формировании компромисса в психоаналитические теории психического функционирования ввел Фрейд. Он очень рано осознал, что истерические симптомы фактически представляют собой копромисс между удовлетворением сексуального желания и самонаказанием за позволение удовлетворить запретное желание; одновременно само желание не допускается в сознание подавлением. Однако тот факт, что тенденция к формированию компромисса между ид, эго и суперэго столь же характерна для нормального психического функционирования, как и для невротического симптома, получил несомненное признание лишь много лет спустя. Можно добавить, опять же в скобках, что полное значение принципа психического функционирования до сих пор часто упускается из виду. Сознательная фантазия, мысль, действие, а тем более симптом никогда не бывают чистой защитой, самонаказанием или удовлетворением влечения
С точки зрения психоаналитической методики, может оказаться уместным привлечь внимание конкретного пациента к той или иной из нескольких, только что упомянутых детерминант. Однако необходимо ясно понимать, что все наблюдающееся в сознательной психической жизни любого человека, будь то пациент или нет, представляет собой результат взаимодействия различных сил и тенденций психики, сил, которые самым выгодным образом распределены по категориям ид, эго и суперэго.
Таким образом, пока мы постулировали, что во время сновидения, так же как и в психической жизни в бодрствующем состоянии, инстинкты побуждают психику пойти на формирование компромисса. Другими словами, принцип множественного функционирования столь же действенен во время сновидения, как и в бодрствующем состоянии. Тем не менее, известно, что конечным результатом взаимодействия конфликтующих и действующих совместно тенденций ид, эго и суперэго при бодрствовании является не сновидение. Сновидение появляется, только когда человек спит. Каким образом можно объяснить это отличие?
Наш ответ заключается в следующем: 1) во время сновидения происходит регрессивное изменение многих функций эго; 2) аналогичное регрессивное изменение во время сновидения наблюдается и в функционировании суперэго; 3) инстинктивные желания и фантазии, проистекающие из ид, в сновидении играют большую роль, чем в большинстве психических явлений взрослого человека в бодрствующем состоянии. Каждый из этих пунктов мы обсудим поочередно.
Во-первых, касательно регрессии функций эго во время сновидения мы должны предположить, что она является следствием состояния сна (Фрейд, 1917). Ничего большего в настоящее время мы сказать не можем. Однако очень многое может быть сказано путем описания характера регрессивных изменений и их последствий. Давайте начнем с того, что определим, насколько это возможно, какие регрессивные изменения характеризуют функции эго во время сна.
В любой перечень регрессивно изменяющихся во время сна функций эго мы, несомненно, должны включить тестирование реальности, мышление, язык, защиты, способность к интеграции, чувственное восприятие и регуляцию моторики. Некоторые из них пересекаются, другие можно разделить. Начнем с исследования реальности. Нас интересует аспект, связанный со способностью отличать то, что воспринимается из внешнего мира, от того, что является результатом происходящего в своей собственной психике: способность отличать факт от фантазии. Говоря в общем, сновидец не способен к этому. Его способность тестировать реальность, отличать раздражители из внешнего и внутреннего мира регрессировала до стадии, характерной для младенчества — того времени жизни, когда такое невозможно. Обычно следы этой стадии сохраняются до позднего детства, пример тому — склонность ребенка принимать свои фантазии за реальность, по крайней мере на протяжении игры. Крайним примером такой тенденции можно назвать воображаемого приятеля. Довольно часто маленький ребенок на протяжении многих месяцев и даже лет имеет воображаемого товарища, настолько же реального и настоящего для ребенка, как любой объективно существующий в его окружении человек. Для взрослого сновидца сознательные результаты работы сновидения — то есть образы манифестного содержания — так же реальны, как фантазии наяву (по типу вышеупомянутой) для маленького ребенка. У сновидца функция тестирования реальности регрессировала до стадии раннего детства.
Так как мышление и использование языка весьма тесно связаны, для удобства мы можем рассматривать их вместе. Существует множество проявлений регрессивного изменения этих функций во время сновидения. Например, сновидец имеет склонность мыслить так, как делает это ребенок: конкретными сенсорными образами, обычно визуальными, — а не посредством слов, как характерно для мышления взрослого человека в бодрствующем состоянии. Эта регрессия объясняет тот факт, что большинство сновидений состоят из визуальных образов. Сновидение — это то, что сновидец видит во сне. Следует помнить, что первоначально Фрейд (1900) объяснял эту отличительную черту сновидений, постулируя необходимость возможности пластичного представления как одного из атрибутов работы сновидения. Вдобавок к мышлению зрительными образами, сновидец регрессивно обращается со словами и речью. В работе сновидения, так же, как и в детстве, наблюдается ясно выраженная тенденция играть словами и приравнивать сходно звучащие слова. Аналогично, ясно выраженная регрессия существует и в других аспектах мышления. Работа сновидения полна намеков, противоположностей, представлений целого частью или части целым. Одним словом, работа сновидения характеризуется тем типом процесса мышления, что доминирует в детстве; в психоаналитической литературе он называется «первичным процессом мышления». В особенности работа сновидения отличается использованием символов в психоаналитическом смысле этого слова.
И наконец, как отмечал Фрейд, в этом состоянии значительно искажена или отсутствует реалистическая позиция по отношению ко времени, пространству и смерти, а также обычные требования взрослых к логике и синтаксису. Все эти отличия можно отнести на счет регрессивного изменения различных аспектов эго-функций языка и мышления. В каждом случае мы можем видеть, что психика сновидца функционирует примитивным, или инфантильным образом.
Интегрирующая функция эго также регрессивно изменяется во время сна. Фрейд еще в самом начале своих исследований заметил участие этой функции в работе сновидения и в то время определял ее как тенденцию к вторичному пересмотру. Однако, несмотря на множество исключений, сновидения, как правило, не являются согласованными и интегрированными в отношении своих различных составных частей примерно до той же степени, что мы обычно ожидаем от мыслей в бодрствующем состоянии или даже от снов наяву. Сновидец, подобно ребенку, в меньшей мере озабочен целостностью и согласованностью, чем взрослый человек в бодрствующем состоянии, даже несмотря на то, что интегрирующая функция эго, как отмечал Фрейд, действительно играет определенную роль в формировании сновидения. Одно из самых поразительных изменений в функционировании эго во время сновидения и одно из самых важных для клинической работы — это ослабление защит эго. Фрейд связывал это ослабление с отсутствием подвижности во сне: так как действие невозможно, желания не так опасны. Однако представляется вероятным, что здесь вовлечено нечто большее, чем реалистичная оценка сновидцем защитной значимости своей собственной неподвижности во время сна. В действительности ослабленное противостояние сновидца собственным инстинктивным желаниям напоминает ограниченные защитные возможности эго маленького ребенка. Если это сходство значительно, то ослабление защит эго во время сновидения следует считать, по меньшей мере отчасти, регрессивным изменением защитных функций эго.
И наконец, как мы знаем, эго-функции сенсорного восприятия и регуляции моторики также существенно изменяются во время сна. В случае этих двух функций, однако, не так ясно, что наблюдающиеся изменения — это результат регрессии. Вероятно, они вызваны, скорее, ослаблением или приостановкой этой конкретной функции эго, чем регрессией к способу функционирования, характерному для младенчества или раннего детства. Во всяком случае изменения в этих конкретных функциях эго представляют для нас меньший интерес, чем другие, так как они не кажутся непосредственно задействованными собственно в работе сновидения или прямо на нее влияющими. По этой причине нам нет необходимости особенно детально их обсуждать.
Другой аспект ослабления и регрессии эго-функций во время сна состоит в том, что их степень в отношении какой-нибудь отдельной функции может значительно варьировать от сновидения к сновидению и от одной части сновидения к другой. Этот факт не должен вызывать удивления у аналитиков, привыкших наблюдать свидетельства таких изменений ежечасно изо дня в день у своих пациентов. Работа сновидения может регрессивно использовать невербальное, образное мышление в одной своей части, тогда как характерные для зрелого психического функционирования словесно оформленные мысли появляются в другой. Они могут появляться в манифестном сновидении одновременно. Важно помнить это при интерпретации сновидений в своей клинической практике. Для удовлетворительного понимания латентного содержания сновидений получить ассоциации пациента с мыслями, выраженными в сновидении вербально, настолько же важно, как получить его ассоциации с образными или другими сенсорными элементами манифестного сновидения. Нельзя игнорировать элемент манифестного сновидения только потому, что он вербальный, а не образный.
Кроме того, из подобных наблюдений за функционированием эго можно заключить, что работа сновидения, так же, как и процесс мышления в состоянии бодрствования, характеризуется одновременным взаимодействием зрелого функционирования эго и примитивного или инфантильного функционирования эго: употребляя более знакомые, хотя и менее правильные, термины, можно сказать, взаимодействием первичного и вторичного процесса мышления. Только в состоянии бодрствования наблюдается тенденция к превалированию более зрелых форм эго-функционирования, тогда как в работе сновидения преобладают менее зрелые формы функционирования эго; по крайней мере, они более заметны и более важны, чем обычно в бодрствующем состоянии. Из всех этих соображений ясно, почему психические явления, с которыми сновидения связаны теснейшим образом, — это те явления, где существенную роль играет эго-функционирование примитивного, или инфантильного типа: невротические или психотические симптомы, парапраксисы и такие явления, как сны наяву, остроты, мечты и так далее.
Функции суперэго также демонстрируют ясное свидетельство регрессивного изменения во время сновидения, хотя регрессия суперэго привлекла общее внимание в меньшей мере, чем регрессия таких эго-функций, как защиты и тестирование реальности. Тем не менее, представляется, что регрессии суперэго вносят существенный вклад в инфантильный характер психических процессов, участвующих в работе сновидения и проявляющихся в манифестном сновидении. Например, когда прямую или искаженную фантазию удовлетворения влечения в манифестном сновидении сопровождает неудовольствие, то это чаще тревога, чем вина. То, что в бодрствующем состоянии вызывает чувство вины или угрызения совести, во время сновидения более склонно вызывать страх или наказание, точно так же, как это обычно бывает в период раннего детства, когда суперэго все еще не сформировалось. Аналогичным образом сновидец, подобно ребенку, руководствуется принципом «око за око и зуб за зуб», намного больше, чем взрослый в бодрствующем состоянии. Он также более склонен проецировать свои импульсы вины на других, отождествляя себя в сновидении с осуждающим и карающим судьей. И наконец, он более склонен реагировать мазохистски. Очевидно, что каждая из этих характеристик сновидения представляет регрессию со стороны сновидца к более детской стадии развития и функционирования суперэго.
И наконец можно предположить: тот факт, что инстинктивные желания часто находят более прямое и сознательное выражение в сновидениях, чем это допускается в бодрствующем состоянии, говорит о снижении функционирования суперэго до более детского уровня, а также об ослаблении защит. Мы должны помнить, что связь между функционированием суперэго и формированием и поддержанием систем защит является особенно тесной. После того, как суперэго прочно утверждается как система психики, защиты от побуждения обычно поддерживаются по приказу суперэго.
Перейдем к третьему пункту предложенного к обсуждению перечня, а именно: к тому факту, что инстинктивные желания и фантазии, идущие из ид, играют большую роль в сновидении, чем и других психических явлений взрослого человека в бодрствующем состоянии. И объяснение этому очевидно: во время сна психические представления внешней реальности свободны. Говоря в общем, единственное, что имеет значение во время сна, — это наши желания и потребности. Это один из аспектов того, что Фрейд выделил как усиление нарциссизма во время сна. Так как инстинктные фантазии, составляющие аспект ид в латентном содержании сновидения, по своему содержанию преимущественно инфантильны, то совершенно понятно, что они сообщают инфантильный характер и самому сновидению.
А теперь я попытаюсь обобщить теорию психологии сновидений, только что представленную мною. Начну я с повторения: несмотря на общий покой во время сна, определенные психические тенденции активны. Они и связанные с ними психические процессы составляют латентное содержание сновидения. Это латентное содержание берет свое начало, с одной стороны, от инстинктов ид и с другой — от впечатлений и забот предшествующего дня. Работа сновидения состоит из совокупного взаимодействия различных тенденций ид, эго и суперэго, тенденций, которые могут усиливать друг друга, могут действовать совместно друг с другом или могут противодействовать друг другу. Такое взаимодействие является обычным состоянием дел и в бодрствующем состоянии. Однако во время сна различные функции эго и суперэго регрессивно изменены. Кроме того, в работе сновидения относительно большую роль играют инфантильные, удовлетворяющие желания фантазии, в то время как внешняя реальность претендует на относительно меньшую роль, ибо ее представления во время сна, искажены и свободны от катексисов. В результате психическая активность во время сновидения во многих отношениях значительно более инфантильна, чем в бодрствующем состоянии. Конденсация, замещение, представление намеком, противоположностями, символами, конкретными зрительными образами, игнорирование времени, пространства и смерти — одним словом, все отличительные черты работы сновидения обусловлены регрессией эго и суперэго вместе с инфантильным характером значительной части последнего содержания, от которого берет свое начало работа сновидения. И наконец, вера сновидца в то, что его сновидения — не фантазия, а действительность, является результатом регрессивного изменения эго-функции тестирования реальности. Моя следующая задача состоит в том, чтобы объяснить, насколько эти представления важны в клинической работе. По моему мнению, ее значение можно обобщить в двух направляениях. Во-первых, она предполагает, что анализ сновидения может предоставить гораздо большее, чем просто содержание бессознательных подавленных сексуальных детских желаний или фантазий сновидца. Во-вторых, она показывает, что анализ сновидения — не столь важный метод исследования бессознательных психических процессов, как считают некоторые психоаналитики.
Что я имею в виду, говоря, что анализ сновидения может предоставить гораздо большее, чем картину бессознательных инфантильных желаний сновидца? Мы знаем, что именно на эти желания указывал Фрейд, представляя сновидение как удовлетворение желания. Когда сновидения рассматриваются как прямой путь в бессознательное, то под «бессознательным» обычно подразумеваются подавленные инфантильные желания. Что к этому можно добавить?
Позвольте мне привести пример для иллюстрации того, что я имею в виду. Тридцатипятилетнему неженатому мужчине приснилось, что он быстро мчался на санях по обледеневшему склону горы. Поначалу спуск казался захватывающим и приятным. Однако вскоре ему стало страшно. Он двигался слишком быстро. Крушение казалось неизбежным. Он не проснулся, однако сновидение, или его память о нем, на этом закончились.
Здесь необходимо добавить следующее. Этот пациент обратился к психоанализу, будучи подавленным и расстроенным в связи с некоторыми событиями своей жизни. В ходе первых нескольких месяцев анализа он стал веселее и даже оптимистичнее. Однако незадолго до упомянутого сновидения в ходе психоанализа начали проявляться его воспоминания и фантазии, указывающие на конфликт, обусловленный пугающими гомосексуальными желаниями, тесно связанными с завистью к младшей сестре, любимице семьи, а также с длительной разлукой с матерью в раннем детстве. Появление данного материала заметно волновало его, хотя сам он этого не осознавал.
В качестве ассоциаций пациент называл ряд своих впечатлений от другого зимнего вида спорта — катания на лыжах. Он был довольно опытным лыжником и, катаясь на лыжах, ни разу даже не ушибся. Однако его друзьям везло меньше. Он вспомнил о враче, однажды упавшем при спуске с горы и сломавшем ключицу. Потерпевший вел себя как ребенок — как маменькин сынок. Ни один настоящий мужчина не вел бы себя так несдержанно из-за столь незначительной боли. Сам пациент, несомненно, постыдился бы проявить подобную слабость. Другие ассоциации были связаны с порядком расположения пассажиров в санях. Каждый держался за ноги сидящего позади него. Сидеть между двумя девушками было довольно забавно, если же впереди или позади сидел мужчина, пациент чувствовал себя неловко.
Я думаю можно согласиться с тем, что частью латентного содержания сновидения моего пациента являлось бессознательное гомосексуальное желание, зародившееся в детстве и пробудившееся в трансфере. Он желал, чтобы я, сидящий позади него мужчина, вступил с ним в половую связь, как если бы он был девушкой. Однако здесь я хочу подчеркнуть, насколько больше может рассказать нам сновидение. Мы узнаем из него, что женские желания не просто волнуют пациента. Он глубоко напуган, что их следствием явится болезненное физическое повреждение, возможно, потеря пениса. Мы также узнаем о некоторых защитах, используемых им в работе сновидения и в ассоциациях, чтобы избежать или, по крайней мере, свести к минимуму свою тревогу. Во-первых, он спроецировал свои ожидания телесного повреждения, а также свое чувство женоподобности на своего товарища по лыжным прогулкам. Во-вторых, он подчеркнул свой собственный стоицизм и любовь к спорту. Мы можем заключить, что обе эти характерные особенности в значительной мере служат функции защиты от пугающих, гомосексуальных желаний. Действительно, спустя несколько месяцев он, чтобы увериться в своей мужественности, с риском для себя продемонстрировал свою ловкость, причем в том виде спорта, для которого не имел достаточной подготовки — что является типичным примером кон-трфобического поведения.
Таким образом ясно, что анализ сновидения этого пациента позволяет увидеть бессознательный конфликт, а не просто дает возможность определить бессознательное, инфантильное желание. Из анализа сновидения мы узнаем не только о самом желании, но и о страхах, пробуждаемых им, и направленных против него защитах. Для того, чтобы максимально использовать анализ сновидений в своей клинической работе с пациентами, необходимо четко осознавать этот факт. Мне представляется, что в настоящем примере полезнее всего было объяснить пациенту, что недавние, выявленные в ходе психоанализа намеки на гомосексуальность тревожили его гораздо сильнее, чем он осознавал это. В тот момент, когда он рассказывал о только что обсуждавшемся нами сновидении, психоаналитическая работа с ним находилась на такой стадии, что говорить о действительном наличии пугающих, гомосексуальных желаний, хотя и бессознательных, конечно же, было бы преждевременно. В равной мере неуместной на тот момент оказалась бы и интерпретация его спортивного мастерства как защитной функции. Однако решение касательно того, что именно уместно и полезно объяснять, на тот момент времени определялось иными факторами, а не собственно интерпретацией сновидения. На это оказывает влияние предшествующий ход психоанализа пациента, знание того, что уже было интерпретировано ему, как он прореагировал на предшествующие интерпретации, характер трансфера, общий уровень сопротивления, знание об особых событиях в жизни пациента, способных выводить его из душевного равновесия — то есть, при иных психоаналитических обстоятельствах разъяснение не только его боязни гомосексуальности, но и его сексуальных желаний женского характера по отношению ко мне или тот факт, что его интерес к опасным видам спорта служит противовесом боязни кастрации, вызванной желанием быть любимым как девушка, могло оказаться вполне уместным. Я хочу здесь отметить тот момент, что анализ сновидения рассказывает о гораздо большем, чем инфантильные желания пациента. Он также рассказывает нам о тревоге (или чувстве вины), связанной с этими желаниями, и о защитах, направленных против них в стремлении избежать тревоги. Нередко он кое-что говорит нам о динамике черт характера, как в только что описанном случае, или о психопатологии симптома.
Мой второй пункт заключается в следующем: наше современное понимание психологии сновидений предполагает, что анализ снов не является единственно важным методом исследования бессознательных психических процессов, как полагают некоторые психоаналитики. Все сознательные психические явления и все поведение определяются множественно. Не одни лишь сновидения являются компромиссным формированием из инстинктивных (ид) желаний, мотивированных тревогой или чувством вины защит и требований или запретов суперэго. То же самое верно и в отношении невротических симптомов, парапраксиса, промахов, острот, многих черт характера, выбора профессии, сексуальных привычек и предпочтений, мечтаний, сознательных детских воспоминаний, включая сценарные воспоминания (screen memories), реакций на игру, фильм или книгу, социальных привычек и общественной деятельности в целом и, прежде всего, в отношении свободных ассоциаций каждого пациента. Они не более свободны, чем манифестное сновидение. Подобно каждому сновидению, они — результат бессознательного взаимодействия различных интрапсихических сил и тенденций, сил, которые весьма удобно сгруппированы под категориями ид, эго и суперэго. Я считаю, что в целом предугадать, какие сознательные явления наиболее быстро и легко приведут к самому полному пониманию бессознательных психических процессов, невозможно. По моему мнению, это не те же самые явления, что оказываются наиболее полезными для аналитика на каждой стадии психоанализа какого-либо пациента. Иногда наилучшим представляется сновидение, в другой раз — нечто иное. Этим я хочу подчеркнуть ошибочность точки зрения, что анализ сновидения представляет собой наилучший метод изучения бессознательных психических процессов. Обращать внимание на сновидения пациента в психоанализе необходимо; важно, иногда весьма важно, анализировать их. В равной мере важно обращать внимание и анализировать многие иные аспекты того, что рассказывают нам пациенты.
Мой личный опыт свидетельствует, что студенты из своего психоаналитического обучения нередко делают вывод, что к сновидениям следует подходить иначе, чем к другому аналитическому материалу. А именно: когда пациент рассказывает о сновидении, его распрашивают об ассоциациях, возникающих в связи с ним; когда пациент рассказывает сон наяву, фантазию или симптом и так далее — ничего подобного от него не ждут. По-видимому, представление о том, что сновидения или, скорее, анализ сновидений отличается от остальной психоаналитической практики, — встречается нередко. Я считаю, что именно на этом основываются, например, высказывания Балинта в Эдинбурге. Я глубоко убежден, что этот взгляд неверен. Из своей практики я знаю, что ассоциации пациентов с симптомами, фантазиями, физическими ощущениями и образами, возникшими во время сеанса психоанализа и так далее, столь же важны, как и ассоциации, возникающие у них в связи со сновидением. Результаты могут быть в равной мере просвещающими и стоящими. Я могу добавить, что считаю столь же рискованным интерпретировать бессознательное значение невротического симптома без ассоциаций пациента на него, как и интерпретировать бессознательное значение сновидения без ассоциаций сновидца. И то и другое можно выполнить правильно, обладая умением, основанным на длительном опыте, и при наличии основательной информации о психологическом контексте, в котором возникло сновидение или появился симптом. Однако можно и уйти далеко в сторону или упустить много важного.
Например, несколько дней тому назад от молодой замужней женщины, уже два месяца проходившей лечение, я узнал, что за несколько недель до этого, при последнем посещении банка, она довольно неловко себя почувствовала. Приятель, работавший в банке, пригласил ее пообедать в столовой, расположенной ниже уровня земли и не имеющей окон. Но она не смогла находиться в помещении только с одной входной дверью. Сама не зная почему, она разволновалась. Рассказывая мне об этом, она поняла, что вспомнила об этом конкретном примере своей укоренившейся клаустрофобии сразу же после нашего разговора о ее смешанных чувствах к родной сестре, умершей до ее рождения. Фотография умершей сестры висела в комнате пациентки на протяжении всего детства, она часто ощущала, что ее сравнивают с ней, но не в ее пользу. Прежде всего она подумала, что ее боязнь замкнутого пространства, страх оказаться неспособной выйти наружу — это результат ее гнева на свою умершую ребенком сестру, которую ее родители никак не могли забыть. Затем появилось возражение против справедливости такого объяснения, ибо тело сестры не было погребено; оно находилось в склепе, над поверхностью земли. Это напомнило ей, что расположенные под землей помещения банка, где она почувствовала такое беспокойство, находились рядом с подземными хранилищами банка. Далее она впервые сообщила мне, что боится находиться в тоннелях и лифтах, особенно если нет возможности выйти, то есть когда в тоннеле останавливается движение или когда двери лифта открываются не сразу.
Я надеюсь, что в этой весьма краткой работе представил достаточно материала, чтобы проиллюстрировать положение, которое хочу доказать, а именно: ассоциации к симптому настолько же важны и необходимы для понимания бессознательных детерминант симптома, как и ассоциации к сновидению для его интерпретации. Для пациента так же важно ассоциировать к симптомам, снам наяву или фантазиям, как и к сознательным элементам сновидения.
В кратком изложении я представил пересмотр психоаналитической теории сновидений. Согласно представленной мною теории, сновидения, подобно многим другим особенностям психической жизни, наилучшим образом можно понять как результат взаимодействия ид, эго и суперэго. Другими словами, сновидение является множественно детерминированным. Такое понимание формирования сновидения имеет два следствия. Во-первых, анализ сновидения ведет к пониманию не только бессознательных инфантильных желаний, которые сновидение пытается удовлетворить посредством фантазии, но и других аспектов бессознательного психического функционирования, частью которого эти желания являются: страхов и чувства вины, защит, симптомов или черт характера. Во-вторых, хотя анализ сновидений в клиническом отношении даже более полезен, чем принято считать, он не уникален в этом отношении. Анализ других последствий внутреннего конфликта столь же важен и иногда может быть столь же выгодным путем к пониманию внутренних конфликтов пациента, его бессознательной психики, как и сновидение.
Arlow, J.A. and Brenner, С. Psychoanalytic Concepts and the Structural
Theory. International Universities Press, New York, 1964. Brenner, C. An Elementary Textbook of Psychoanalysis. International Universities Press, New York, 1955. __ Some comments on technical precepts in psychoanalysis. J. Amer.
Psychoanal. Ass., in press.
Breuer, J. and Freud, S. Studies in Hysteria, Vol. 2, 1895. Freud, Sigmund (1900) The Interpretation of Dreams, Vols 4 and 5,
1900.
__ Fragment of an Analysis of a Case of Histeria, Vol. 8, 1905. __ The Unconscious, Vol. 14, 1915.
__Metapsychological supplement to the theory of dreams, Vol. 14, 1917. Waelder, R. The principle of multiple function. Psychoanal. Quart. 5:
45-62, 1936.