Наши партнеры

II. Классификация наук

ПЕРВЫЙ ОТДЕЛ. Задача и система философии

§5. Исторический обзор главнейших попыток классификации.

1. Классификация наук есть законная задача философии: так как классификация предполагает сравнительный обзор различных областей знания по их содержанию и по их методу, то, очевидно, установление ее не может быть делом никакой специальной науки. Как понятие самой философии, так и содержание этой особенной ее задачи изменяются в ходе времени. В древности классификация наук вполне совпадала с систематическим делением философии, так как тогда философия и наука вполне еще сливались друг с другом. Таких попыток систематического подразделения философии до нас дошло две. Они лежат в основании двух величайших и влиятельнейших систем древности, платоновской и аристотелевской, и могут рассматриваться в качестве плана, по которому происходило разделение труда в школах этих философов. Эти подразделения прямо не проведены самими философами; они частью лежат в основании расположения материала в их сочинениях, частью дошли до нас через их школы.

Из этих двух первых классификаций науки классификация Платона является оригинальной, аристотелевская же в существенных чертах есть ее дальнейшее проведение. Установленный Платоном принцип, сохранившийся с удивительным постоянством до новейших времен, — принцип разделения научных отраслей соответственно различию духовных способностей, которые принимаются в существенных чертах во внимание при различных научных проблемах. Таких духовных способностей три: познание в понятиях, совершающееся путем беседы, διαλέγεσθαι, или в форме диалога, или в форме вопросов, которые задает себе мыслитель, и ответов, которые он на них находит; чувственное восприятие, посредством которого воспринимаются объекты природы; и, наконец, воля и желание, которые служат источником человеческого действова-ния с его продуктами. Отсюда вытекают три части науки: диалектика, физика и этика. Это деление в таком виде точно проведено учеником Платона, Ксенократом; однако, и важнейшие платоновские диалоги не

трудно подвести под эту схему: диалоги «Теэтет», «Парменид», «Софист» относится к диалектике; «Тимей», а также «Федон», ибо понятие души у Платона принадлежит к области природы — к физике; «Государство», «Политик», «Филеб» и «Горгий» — к этике. Указанные три области, однако, не координированы друг с другом; диалектика, как принадлежащая высшей духовной способности, мыслящему разуму, главенствует над другими. Поэтому диалектика входит также в другие две науки, так как только она может доставить совершенное познание как природы, так и норм человеческих поступков. Такое отношение между частями философии можно представить в следующей схеме:

Без сомнения, такое подразделение науки уже и по отношению разделения труда среди платоновской академии неполно. Однако, если в данной классификации астрономия не выделяется из физики, то это может быть оправдано тем, что в физике Платона космологические вопросы стояли вообще на первом плане. Этика и политика у Платона также образуют постольку одну область, поскольку индивидуальная добродетель приобретает свое содержание главным образом через отношение к государственной жизни. Неполнота рассматриваемой нами системы более, кажется, сказывается в том, что в ней не отводится никакого места математике, которая между тем вместе с астрономией была любимейшим предметом в платоновской академии. Однако, с одной стороны, математика по своему содержанию образует существенную составную часть физики, так как космос у Платона мыслится вполне подчиненным математическим законам; с другой стороны, математический метод может рассматриваться вообще как применение диалектического метода.

2. По сравнению с системою Платона аристотелевская классификация характеризуется более развитым разделением труда. Конечно, трудно установить классификацию, которая соответствовала бы вполне взглядам самого философа, ибо, хотя в сочинениях Аристотеля нет недостатка в замечают ях об отношении и расчленении отдельных областей знания, однако, эти замечания не стоят в полном согласии ни друг с другом, ни с системою, проведенною в самих сочинениях Аристотеля. Исходя из этой последней, при помощи установленных самим философом основных законов логического различения, можно открыть у него при установлении классификации два руководящих принципа. Первый сводится к разделению научных областей сообразно разделению духовных способностей, что представляет собою платоновское разделение наук по трем направлениям духовной человеческой деятельности: по деятельности разума, чувственного восприятия, воли и желания, — разделение, удерживаемое также и Аристотелем. К указанному принципу Аристотель присоединяет второй — классифицирование наук сообразно преследуемым научной деятельностью целям. Через применение этого объективного понятия цели к трехчленному платоновскому делению, основанному на различении субъективных духовных способностей, последнее восходит к двухчленному делению, так как диалектика и физика служат познанию, этика, напротив того, стремится открыть основные законы действовать. Поэтому первые в качестве теоретической науки противополагаются последней как практической. Наконец, по отношению к особенным целям, которые устанавливает для себя научная деятельность, внутри основного трехчленного деления образуются особые подразделения. Так как деятельность разума направляется частью на анализ форм и методов познания, частью на исследование принципов самих вещей, то платоновская диалектика у Аристотеля разделяется на аналитику (позднее так называемую логику) и метафизику. Физика, смотря по тому, имеет ли она своей задачей исследование общего мирового порядка и естественных явлений или жизненных процессов, распадается на физику в собственном смысле слова пучение о душе (психологию), причем последняя, изучая часть общего мирового порядка, остается подчиненной физике в широком смысле слова. Однако, подобное расчленение наук у Аристотеля случайно скрещивается с другим, находящим свое место в замечаниях к метафизике, а не в порядке сочинений этого философа: по этой классификации физика в качестве учения о чувственно воспринимаемых вещах распадается на математику, изучающую неподвижное и неизменное в этих телах, и на физику в собственном смысле слова, изучающую их движения и изменения. Обеим им противополагается метафизика как учение о духовных принципах вещей или о нетелесном и неподвижном, каковое учение в силу того, что предмет сто представляет собою последнее основание всякого бытия и воз-никновения, также может быть названо теологией. В этом подразделении математика таким образом является, с одной стороны, как часть физики, с другой стороны, как посредствующее звено между нею и метафизикой, ибо фактически Аристотель обсуждает математические принципы также в своей метафизике. Важное значение, наконец, имеет в системе Аристотеля разделение практической философии на особые отделы соответственно целям. Практическая деятельность, направленная вовне, распадается на дей-ствование (πραξις), цель которого—деятельность самого действующего субъекта, и на производство (ποίησις), имеющее своей целью объект, который должен быть создан. Поэтому практические науки распадаются на практические в тесном смысле слова и на поэтические или художественные*, первые, смотря по тому, является ли в них предметом исследования индивид или целое государство, распаиваются на эгш^^ и шшшг^. К поэтическим наукам из сочинений Аристотеля могут быть причислены пиитика н риторика, ю которых последняя, однако, вследствие ее соотношения с деятельностью мысли тесно связывается с логикой, а ради ее применения к общественной жизни—с политикой. Исходя из трехчленного платоновского деления, как основы аристотелевской системы, мы получим следующую схему ее классификации:

Классификация Платона

Диалектика

Физика Этика

Аналитика Метафизика— Психология Этика Политика—

(логика) Математика— Риторика—

Физика Пиитика

Теоретические науки Пракгаческиенауки,вт.ч. поэтические

Аристотелевская классификация

3. Аристотелевская система наук на многое столетия определила ход научного развития; содержавшееся в ней разделение наук продолжило господство аристотелевской философии на очень долгое время. Логика и метафизика, физика и психология, этика и политика, риторика и пиитика остаются вплоть до XVIII столетия обычными дисциплинами, изучение которых в университетском преподавании предшествовало изучению специальных наук. Для разделения же самой философии в тесном смысле слова на отдельные области система Аристотеля во многих отношениях сохранила свое руководящее значение даже вплоть до наших дней. Если физика и называется в настоящее время более общим именем «философии природы», то изучение философии, литературное знакомство с нею и поныне ограничивается теми областями, которые отвели ей великие греческие философы.

Напротив того, уже с начала нового времени зарождается убеждение в недостаточности этой системы для удовлетворения требований специальных областей знания, именно быстро развивающихся естественных наук. Является вполне невозможным различные проблемы, возникшие в XVI— XVII столетиях в механике, оптике, астрономии, географии и вскоре также в химии, физиологии, науке о растениях и животных, соединить в одном понятии физики. Однако, и в других областях знания система Аристотеля оказалась совершенно недостаточной: в ней нет места ни для истории, ни для языкознания и т. д. Таким образом возникает, как выражение этой ощущаемой специальными науками потребности в более широком и полном расчленении понятий, новая великая классификация, которую установил Фрэнсис Бэкон первоначально в 1605 году, потом в более развитом виде в своем сочинении «De dignitate et augmentis scientianim»*, явившемся в 1623 году. Эта классификация приобрела такое же каноническое значение для науки нового времени, какое имела аристотелевская для науки средних веков. Не только расчленение Бэконом всех главных областей знания, правда, частью под другими именами, и определение их по их задачам имеют значение в существенных чертах для настоящей системы наук, но также и логическая основа его классификации в целом осталась нетронутой вплоть до начала XIX века. Эта основа состоит опять в значительной степени, конечно, в модифицированном применении платоно-аристотелевского принципа расчленения областей знания сообразно различию духовных способностей. Однако, между тем как этот принцип в древних классификациях имел объективное значение, ибо области знания здесь различались друг от друга сообраз* О достоинстве и приумножении наук (цат.) но различию тех духовных деятельностей, продукты которых должны были образовывать содержание отдельных наук, у Бэкона он является вполне субъективным, так как Бэкон различает науки друг от друга согласно различию духовных деятельностей, которыми мы пользуемся при разработке отдельных родов проблем. Так как каждая научная деятельность есть деятельность интеллектуальная: воля, желание и действование отнюдь не функции познания и, следовательно, не должны иметь никакого отношения к научному познанию, то для Бэкона совершенно утрачивает значение признак разделения наук, необходимый для выделения этики Платона и практических и поэтических наук Аристотеля. Все науки в совокупности образуют, по его мнению, «globus intellectualis» — интеллектуальный мир; каждая наука имеет свою теоретическую задачу. Только по разрешении этой задачи можно перейти к практическим применениям научных знаний. Очень высоко ценя такие применения и пользу, рторую наука через них доставляет для жизни, Бэкон, с одной стороны, сузил аристотелевское понятие практических наук, предположив для каждой практической или технической дисциплины теоретическую в качестве ее основы, а, с другой стороны, расширил, допустив в принципе для каждой теоретической, по крайней мере, для тех из них, которые относятся к объяснительным, называемым им «философскими», дисциплинам, соответствующую возможную практическую науку. Так, теоретической физике соответствует техническая; теоретической химии — техническая химия; анатомии и физиологии — практическая медицина; теоретическому учению о человеческом обществе — практическая политика.

Эта мысль о всепроникающем отношении теоретической науки к подчиненной ей, применяющей ее к жизни, дисциплине представляет собою одну их самых плодотворных мыслей бэконовской системы. С гениальною прозорливостью Бэкон придал противоположности теоретического и практического, установленной Аристотелем, новый смысл, приобретший в вопросе о взаимоотношении науки и жизни основное значение для новейшего научного знания. Вследствие этого, классификация наук является для Бэкона чисто теоретической задачей, ибо у него практические области пряма присоединяются к соответствующим теоретическим, основания же подразделения составляют теоретические проблемы. Бэкон, в качестве таких оснований для классификации, выбрал те духовные способности, которыми мы пользуемся при разработке научных вопросов; естественно, они могли быть только теоретическими способностями, интеллектуальными деятель-постами различных родов. Следовательно, вопрос о классификации наук переносится в психологию.

Психология знает три главных формы интеллектуальных деятельности: память, фантазию и рассудок, которые, хотя сами по себе и являются всегда неразлучно все вместе, однако, могут действовать при этом в различной степени. Поэтому у Бэкона мы и находим трехчленное деление наук. Памяти соответствует история^ фантазии — поэзия, в которой Бэкон исключительно видит изображение познанного в созерцательных и символических формах; рассудку — совокупность объяснительных наук, называемых им одним именем «философия», в применении какового термина еще сказывается перешедшее из древности и до начала нового времени сохранившееся тождество философии и науки. Для дальнейшей же группировки наук внутри этих областей Бэкон пользуется различием самих объектов. Таким образом, заменяя употребляемые Бэконом большею частью устарелые наименования употребляемыми ныне в соответствующем смысле, можно представить его классификацию в следующей схеме:

Память Фантазия Рассудок I I I

Исторические науки Поэзия Философия

(конкретная (абстракт- _гия физика) ная физика) _ Логика Этика

_ж Практическая ме-Физика Химия _ДИц_Ина

4. Нельзя отрицать, что эта классификация покоилась на удивительно точном для своего времени знании главнейших областей современной ей науки и что она в существенных частях правильно отграничила друг от друга эти области. Так, если говорить только о главнейших, то отграничения политической истории от истории литературы, описания природы от понимания ее, физики от химии, физиологии от психологии и до сего времени имеют важное значение для разделения наук. Живым свидетельством того, что система Бэкона соответствовала в общем действительному состоянию современной ей науки и далеко опередила свое время, служит тот факт, что французский математик и философ д' Алам-бер, предприняв в 1756 г. в своем знаменитом введении в большую французскую энциклопедию в первый раз после Бэкона новую классификацию наук, в целом удержал бэконовскую систему, в иных местах улучшив и дополнив ее. Так, он прежде всего удержал главное разделение наук на три области соответственно трем духовным способностям человека: памяти, фантазии и рассудку. Ставя себе целью установить не просто классификацию наук, но классификацию наук и искусств, д'Аламбер, сообразно этой своей расширенной задаче, изменяет только порядок в системе Бэкона. На первом месте он ставит память и разум, как две специфически научные деятельности, а за ними фантазию, как орган искусства, причем он поэзию дополняет прочими искусствами и освобождает их из подчиненного отношения к науке. Оставляя в стороне классификацию искусств, как нас здесь совсем не интересующую, мы находим в системе д'Аламбера подразделение всей совокупности наук на две части: на историю и философию. Дальнейшее же расчленение этих обеих областей у него остается таким же, как и у Бэкона, с единственным различием в том, что он пытался в своей системе отвести соответствующее место для математики, почти совершенно игнорируемой его предшественником; он причислил ее к естественным наукам и поставил fc тесную связь с механикой, астрономией и физикой, ибо он считал чистую математику (арифметику и геометрию) абстрактными естественными науками: число, величина и пространство, по его мнению, — общие свойства вещей.

5. Таким образом, классификация Бэкона в несколько измененной форме сохранилась вплоть до начала XIX столетия. Однако, двойной недостаток, непосредственно присущий ее основному принципу, не мог долго оставаться скрытым. Первый недостаток состоял в том, что взятое из древней философии разделение наук сообразно духовным способностям в том субъективном смысле, какой придал ему Бэкон, заключает в себе одностороннюю оценку различных научных деятельностей. Это же необходимо порождает и дальнейшую ошибку — разделение друг от друга неразрывно связанного и соединение разнородного в одну область. Так, историю, во всяком случае, недостаточно определить как «науку памяти», между тем как история природы стоит в тесной связи с прочими естественными науками, а политическая, церковная история и история литературы — с другими науками о духе, как то: теологией, этикой и политикой; обе части так называемой истории в системе Бэкона едва ли имеют какое-либо иное отношение друг к другу помимо общего понятия, выраженного в слове «исторический процесс», т. е. последовательность известных событий. Помимо этого ошибка, вкравшаяся у Бэкона в главный принцип деления наук, вызвала еще и дальнейшие неправильности: при переходе к более частным подразделениям системы принцип деления изменяется, переходя частью в принцип деления по объектам, частью — по целям научного исследования.

Возможно, что вследствие соображений такого рода в начале XIX столетия и возникли две новые грандиозные попытки классификации наук, которые независимо друг от друга впервые отвергли прочно утвердившийся со времени Платона принцип классификации и пытались систематизировать науки исключительно по объектам. Одна из этих классификаций, принадлежащая Иеремию Бентаму, юристу и моралисту-философу, появилась в 1829 году; другая принадлежит физику Амперу, известному своими исследованиями об отношении магнетизма и электричества, она появилась в 1834 году. Оба они находились, по-видимому, под влиянием великих систематиков в области естественной науки XVIII и начала XIX столетий, Линнея, Жюссье и Декандоля. Особенно, кажется, на эти две новые системы классификации оказал большое воздействие, рядом с разделением наук по объективным признакам, строго проведенный Линнеем и Декандолем при их ботанических классификациях, принцип двучленного расчленения. Однако, эти классификаторы следовали за указанными естествоиспытателями и в другом отношении, они именно считали себя призванными изобрести новую номенклатуру наук. Особенно Бентам в этом отношении зашел слишком далеко. Что в системе растений Линнея, стремящейся к точной, проведенной по единому принципу, терминологии для объектов, прежде не имевших точных и опре деленных названий, было требованием необходимости, то в данных системах классификации явилось грубым недостатком, сыгравшим в их судьбе роковую роль. Едва ли было бы желательным, чтобы такие науки, как математика, физика, химия и др., переменили свои, давно упрочившиеся за ними, наименования на предложенные Бентамом нозологию, физиургию, стехиодинамику и т. д. Эта-то неудачная терминология и лишила данные системы, несмотря на весь авторитет их творцов, почти всякого влияния на науку. Последнему также содействовали произвольность многих из предлагаемых ими разграничений, не соответствующих действительному разделению труда в науке, и, предпринятое ими часто лишь из-за любви к логическому схематизму, введение в классификацию наук чисто механических искусств, как то: орфографии, алфавитики, пантомимики и др. На искусственность данных систем классификации указывает также тот факт, что Ампер* через последовательное двучленное деление двух своих главных научных областей, космологии и ноологии (науки о духе), дошел до установления восьмидесяти четырех подчиненных областей.

6. Однако их основная мысль — строгое установление принципа деления наук по объектам — знаменует значительный прогресс по сравнению с предшествующими им попытками классификации; вытекающее же из этого нового принципа классификации подразделение всех наук на две большие отрасли — на науки о природе и науки о духе — имеет чрезвычайно важное значение. Естественные науки уже давно завоевали себе самостоятельное положение; такого положения не достигли еще науки о духе. Новое общее понятие для них, одновременно возникшее в обеих указанных системах классификации, независимо друг от друга, однако служило признаком того, что в науке начало зарождаться сознание их тесной взаимной связи друг с другом. Тот факт, что деятельности историка, филолога, теолога, юриста, политэконома многократно перекрещиваются друг с другом и теснее связаны между собой, чем, например, с деятельностью астронома, физика, химика и т. д., должен был, собственно говоря, бросаться в глаза с того момента, когда специальные отрасли знания стали действительными науками. Причиною же того, что сознание этого факта относительно поздно нашло себе выражение в общем имени «науки о духе», является преимущественно практическая тенденция отдельных из этих наук, как то: теологии, юриспруденции, политической экономии, преследующих еще притом специфически различные цели; к тому же среди наук о духе не было общепризнанной главной дисциплины, могущей служить общей основой для других, аналогично тому, как в области естественных наук такою основою служила физика. Однако, несмотря на это, чувствовалась общая потребность в выделении «наук о духе» в одну самостоятельную отрасль знания; доказательством этого может служить уже то, что раньше, чем еще Бентам в Англии, а Ампер во Франции установили общее понятие для данных наук, в Германии Гегель уже в своей, впервые появившейся в 1817 году, «Энциклопедии философских наук» разделял общее содержание знания на логику, натурфилософию и философию духа, причем логику он рассматривал как абстрактную основу обеих других отраслей знания, изучающих совместно всю совокупность человеческого бытия. Система Гегеля при установленном им для своих умозрительных построений отношении к эмпирическим наукам вполне, вместе с тем, имела характер классификации всех наук, главные же расчленения натурфилософии и философии духа в существенных чертах соответствовали отдельным действительно существующим естественным наукам и наукам о духе.

7. Почти одновременно с дуалистическими системами классификации Бентама и Ампера выступает новая, исходящая совершенно из другой точки зрения, попытка классификации. Ее положил Опост Конт в 1830 году в основу энциклопедического обзора наук в своем «Курсе положительной философии» (1830—1842 гг.). Конт вполне соглашался с двумя указанными системами классификации в том, что недопустимо классифицировать науки соответственно человеческим духовным способностям. Такое деление казалось ему шатким просто потому, что все существенные духовные способности человека при каждом научном труде обычно действуют сообща. С другой стороны, со своей точки зрения он не мог положить в основу классификации наук разграничение их по изучаемым ими объектам, ибо в последней инстанции все объекты научного исследования — естественные объекты, тела, которые хотя и различаются друг от друга известными свойствами, однако, по своим основным качествам сходны между собой. Из этих обоих условий, из единства природы научной деятельности и из единства природы всех объектов научного исследования, вытекают для Конта, в отличие от дуалистических классификаций, монистическая система и линейный порядок наук. В этой системе должны предшествовать всем другим и рассматриваться в качестве их основы те дисциплины, которые изучают самые общие, всем телам присущие свойства: это—математика, которая, в свою очередь, сама распадается на абстрактную и конкретную части, на анализ (общая арифметика), исследующий абстрактные отношения величин, и на геометрию, имеющую своим предметом пространственные величины и поэтому, вследствие того, что пространство есть непосредственное качество самих тел, уже принадлежащую, по Коту, к естественным наукам. За геометрией следует наука о движении тел, механика, а за этой — исследование мировых тел и мировых систем в их связи — астрономия. Ей противостоит, в качестве исследования движений окружающих нас земных тел и их частиц — физика, а этой последней — химия, исследующая изменения, определенные через качественные свойства вещества. Над последней возвышается биология,^—исследование индивидуальных жизненных явлений, возникающих на основании физических и химических свойств известных тел; наконец, над биологией, в качестве заключительного члена целого, — учение о соединении многих живых индивидов в общество и об изменениях его, социология. Таким образом, Конт установил следующий строго линейный порядок наук:

Анализ ,

Геометрия i Математика Механика '

Астрономия (с геологией и минералогией) Физика Химия Биология „ Социология

Этот линейный порядок наук, по Коту, имеет двоякое значение: он характеризует, если идти в нем снизу вверх, субъективно последовательное возрастание абстрактности; если идти сверху вниз, объективно постепенное возрастание сложности свойств тел. По мнению Конта, человеческий дух склонен k тому, чтобы раньше познавать абстрактное, чем конкретное, потому что оно более просто и потому, что при изучении сложных свойств предполагается знание более простых и абстрактных. Отсюда следует, что линейная система наук должна быть также системой их изучения и что, следовательно, рядом с философским значением она имеет и высокое педагогическое значение. Правда, можно изучать какую-либо одну науку, не знакомясь с последующими за нею в системе, но нельзя изучить ни одной науки, не зная предшествующих ей в системе. Математик, например, вполне может не изучать астрономии; физики и т. д. и даже механики; химику, напротив, по мнению Конта, необходимо знание и физики, и астрономии, и механики, и математики; социолог же должен в совершенстве изучить, помимо всех этих наук, еще биологию и химию.

8. Как бы насильственно ни обходилась классификация наук Конта с действительно существующими науками, именно, с так называемыми науками о духе, однако, она все же оказала на последующее время большее влияние, чем предшествующие ей дуалистические классификации Бентама и Ампера. Хотя последующее развитие науки и научное образование мало сообразовались с контовским учением об «иерархии наук», зато тем большее действие оказало это учение внутри позитивного направления философии. Здесь именно и возникла, оставшаяся не без влияния на последующее время, попытка улучшения и усовершенствования контовской системы; эта попытка принадлежит Герберту Спенсеру.

Спенсер делает Конту двоякий упрек: во-первых, он смешал всеобщее с абстрактным, во-вторых, не удовлетворил справедливых притязаний психологии на самостоятельность. Результатом смешения всеобщего и абстрактного явилось то, что науки, занимающие высшие места в системе Конта, отличаются более всеобщим характером, а не более абстрактным; явления, изучаемые ими, более распространенные, но не более абстрактные; так, например, астрономия, имея дело с отдельными объектами, конкретнее физики; эта же последняя не абстрактнее химии. Психологию, по мнению Спенсера, ради особенности ее задач следует выделить из биологии, и за ней непосредственно поставить социологию, так как социальные факты гораздо более зависят от психических, чем от биологических свойств людей. В этом пункте Спенсер дальше всего отклоняется от Конта, который, отрицая возможность непосредственного самонаблюдения, требовал для психологии объективного наблюдения и потому считал научную психологию возможной только в форме анализа физических свойств, который, как ему казалось, осуществлен во френологии.

Пытаясь устранить недостатки, вкравшиеся в систему классификации наук Конта, и в то же время в целом придерживаясь основной мысли Конта о порядке расположения наук в системе, соответственно применяемой в них степени абстракции, Спенсер пришел к замене линейного порядка наук делением их по группам. Таких групп он различает три: абстрактную, абстрактно-конкретную и конкретную. Первая охватывает математику и абстрактную механику, вторая — конкретную (физическую) механику, физику и химию, третья — астрономию с примыкающими к ней географическими дисциплинами (географией, геологией, геогнозией), биологию, заключающую в себе, кроме физиологии, ботанику и зоологию, психологию и, наконец, социологию. Расположение указанных трех групп, таким образом, представляет собою постепенный переход от абстрактных к конкретным отраслям знания; внутри же каждой отдельной группы более общие, с бслее широким объемом дисциплины предшествуют наукам с более ограниченным объемом. Соединение этих двух принципов фуппирования дает опять линейный порядок в расположении наук по следующей схеме:

Абстрактная группа /Математика

^{r rj} \ Абстрактная механика

Абстрактно-конкретная ί Конкретная механика

* Физика

Химия

Астрология

Геология

Биология

Психология

Социология

Хотя в этой системе, благодаря изменению местоположения астрономии и благодаря признанию самостоятельности психологии, и были устранены некоторые несомненные недостатки классификации Конта, однако здесь, также, как и у последнего, все же остаются две главных ошибки: 1) предположение иерархии наук, в которой последующие отрасли всегда предполагают предшествующие, как свои основания, — предположение, правда, несколько смягченное расположением наук в группы, и 2) введение социологии в качестве новой науки вместо большого числа фактически существующих, как то: истории, филологии, науки о праве и т. д. Внутри естественнонаучной области еще допустимо до известной степени, что последующие в ряду дисциплины нуждаются в предшествующих как вспомогательных; но введение в подобный ряд психологии и связанная с этим общая мысль об иерархии наук возможны только при допущении, что и психология по своему содержанию и методу относится к естественным наукам. Однако, в таком случае данная классификация уже не будет классификацией фактически существующих наук; она может иметь значение только программы для будущей системы наук, построенной на основании определенных философских предпосылок и требований. Это находит свое подтверждение, как у Спенсера, так и у Конта, еще в том, как они вводят в свою систему классификации социологию. Ибо последняя должна не просто, как у них, в качестве новой науки присоединяться к уже существующим — в подобном смысле некогда уже Бэкон заботился о научных отраслях, в его время еще не существовавших, но она должна, вместе с тем, заменить множество фактически существующих наук, которым тогда будет отказано в праве существования в их настоящей форме.

9. Это произвольное обращение классификаций Конта и Спенсера с фактически существующими науками, основанное на мысли об иерархии наук, неоднократно вызывало возражения. Даже философы, державшиеся во всех иных отношениях родственного Кошу позитивного направления, не соглашаются с этим односторонним, заимствованным из отношения естественных наук известного рода, принципом классификации наук; среди них на первом месте следует поставить Джона Стюарта Милля, выступившего против указанного принципа в своей обширной «Системе логики силлогистической и индуктивной» (впервые в 1843 году), сочинении, которое, несмотря на известную поверхность или, может быть, даже благодаря ей, стало одним из самых влиятельных среди сочинений по логике во второй половине XIX столетия.

Милль сам не дал никакой специальной классификации наук. Однако, он подверг исследованию два пункта контовской классификации: положение математики и положение социологии среди прочих наук. Относительно математики он согласен с Контом, даже он пытается строже провеста взгляд последнего. Конт причислял к естественным наукам только геометрию, анализ же он считал простой абстрактной логической подготовкой к ним; между тем Милль придерживается мнения, что все математические дисциплины имеют своими объектами самые всеобщие свойства явлений природы. В этом смысле вся математика для него — абстрактная, но, во всяком случае, в последней инстанции эмпирическая естественная наука: измеряемость, величина, протяжение в той же мере эмпирически познаваемые свойства вещей, как и свет, цвет, звук и т. д. Иное положение занимает Милль по отношению к социологии. Хотя он признает желательность социологии и склонен видеть в некоторых уже существующих дисциплинах, как то в политической экономии, статистике, части общей науки об общестъе, однако, он, с другой стороны, энергично защищает самостоятельность других наук, например исторических, опирающихся на волевые действия и их мотивы. Следуя здесь, вероятно, как ц во всех других частях своей философии, Бентаму, Милль связывает все исторические науки в одном общем понятии «наук о духе». Последнее выражение преимущественно благодаря Миллю и проникло в новейшую литературу. Если ныне уже оно, хотя и не вполне в той мере, как общее наименование «естественные науки», в немецкой литературе стало обычным понятием, то этим оно обязано более, чем влиянию Гегеля, распространению указанного сочинения Милля. Однако, эти два пункта, в которых Милль, с одной стороны, расширяет систему Конта, а, с другой, суживает и пытается примирить с существующими науками, многими оспариваются. Они касаются, как мы видели, положения математики в системе наук и соединения наук о духе в единое целое, отличное от целого естественных наук, и имеют основное значение для разработки научной классификации наук.

Литература.

О традиционном разделении философии Платона ср. Z с 1 1er. Philosophie der Griechen, II, I, 2. Abschn. 4; об аристотелевском там же, II, 2, 3. Abschn. 4. Б э ко н. О достоинстве и приумножении наук, кн. П. Джон Л о к к. Опыт о человеческом разумении, кн. 4, гл. 21. Д'А л а м б е р. Очерк происхождения и развития наук. Б е н т а м. Essai sur la nomenclature et la classification etc. (Oeuvres, 1829, III). Ampère. Essai sur la philosophie des sciences. 1834. К о н т. Курс положительной философии, I, лекция 2. Спенсер, классификация наук, Ш-й опыт. Милль. Система логики силлогистической и индуктивной, кн. VI.

§6. Три области специальных наук (математика, естественные науки, науки о духе).

1. Три области наук, как показала история попыток классификации, из различных мотивов постепенно сделались относительно самостоятельными частями научной системы: математика, естественные науки и науки о духе. Однако, из них только естественным наукам удалось к настоящему времени добиться в этом отношении твердого положения. Математика же и до сих пор все еще причисляется к естественным наукам, то в качестве абстрактной ветви их, то в качестве просто вспомогательной дисциплины. Наконец, науки о духе то прямо присоединяются к системе естественных наук, то, если их самостоятельность в общем и признается, оспаривается их название и выраженное в этом отношение к психологии. При таком положении дел необходимо прежде всего подвергнуть критическому исследованию отношение этих трех областей наук друг к другу.

а. Положение математики

2. В противоположность Канту, считавшему математику априорной, построенной на чистых формах созерцания, пространстве и времени, дисциплиною, все позитивистские попытки классификации вообще, от д'Аламбера до Милля и Спенсора, считали подчиненность математики естественным наукам и даже ее принадлежность к ним или во всем объеме или, по крайней мере, частью, именно в тех ее отраслях, которые охватывают геометрию и абстрактную механику, несомненным фактом. Здесь, при нашей задаче — классификации наук, — этот спор естественно не может решаться при помощи философского исследования происхождения математических понятий, но здесь должно математике, как и всякой другой цауке, указать место в системе наук единственно по тем признакам, которые обнаруживаются частью в ее отношениях к другим отраслям знания, частью в особенном характере ее задач.

Без сомнения, математика в качестве вспомогательной науки имеет ближайшую связь с естественными науками. Но, во-первых, роль математики не исчерпывается ее значением прикладной науки, во-вторых, применение математики к естественным наукам в принципе отнюдь не исключает применения ее к другим дисциплинам. Оставляя в стороне психологию, в которой со времени Гербарта многократно делаются попытки дать математические формулировки не только психофизическим, но также и чисто психическим отношениям, и учение об изменениях человеческого общества, политэкономическая теория ценности представляет примеры плодотворных применений математических методов, и даже логика может быть сведена к своеобразному математическому алгоритму. Кто пожелал бы, однако, все эти отрасли наук просто потому, что они допускают применение математических методов, причислить к естественным наукам, тот, очевидно, попал бы в заколдованный круг. Из этого факта с большим правом можно вывести заключение, что, если в других науках, например, исторических, о применении математики теперь и, вероятно, никогда не может быть речи, то это объясняется частью сложностью исторических явлений, частью иными свойствами исторических проблем, и не имеет ничего общего с вопросом об отношении этих дисциплин к естественнонаучным.

3. Гораздо важнее, чем это внешнее отношение, те признаки, которые вытекают из особенного характера математических задач, которые только новейшее развитие математики вполне выяснило и которые, — чему не должно удивляться — были неизвестны д'Аламберу и Опосту Конту. Существенное различие между математикой и совокупностью прочих наук, принадлежат ли они к естественным наукам или другим каким-либо отраслям знания, как то: истории, филологии, юриспруденции и др., состоит в том, что все эти дисциплины имеют дело с опытом, с действительными опытными данными или, по крайней мере, с возможными и поэтому предполагаемыми или предвидимыми фактами. Физика, как и история, стремится описывать и объяснять действительность. Обе, конечно, в интересах такого объяснения могут выходить за пределы непосредственно данных фактов, или строя гипотезы, или предполагая факты, недоступные исследованию. Однако, такие гипотезы и предположения веегда подчиняются двум условиям: во-первых, они должны быть эмпирически возможными, во-вторых, полезными для объяснения действительно данных фактов. Естественные законы, которые не имеют значения в действительном мире, и исторические события, которые никогда не происходили, — фантазия и вымыслы, а не наука. В математике дело обстоит существенно иначе. Она совершенно не скована эмпирической действительностью: всякое образование понятий,· подлежащих ее исследованию, остается для нее научной проблемой, безразлично — создается ли это понятие на основании определенных предметов и их свойств, или оно не соответствует никакому каким-либо образом возможному эмпирическому факту. Таким образом, математика отнюдь не ограничивается изучением тех родов величин, которые могут служить для количественного измерения действительно существующих предметов, но она также изучает те роды величин, которые не годны для такого употребления, однако, при том лишь условии, что понятия их могут быть точно определены, и чисто идеальные свойства их вполне последовательно развиты. Поэтому пространство четырех или сколько угодно многих (п) измерений или многообразие, которое подобно пространственному, но в котором кратчайшим расстоянием между двумя точками будет не прямая, но кривая линия, — в такой же мере проблема математического исследования, как и эмпирическое пространство трех измерений. Математическая обработка понятий начинается с объектов эмпирической действительности, но она не ограничивается этой последней, и мы можем производить логические операции, необходимые для такой обработки, далеко за пределами опыта.

4. Эта особенность математики имеет свое прямое основание в характере математической обработки понятий по отношению к объектам опыта. Особенность научного математического труда состоит именно в том, что математика исключительно выбирает известные формальные свойства объектов и отвлекает от общего реального содержания таким образом добытые формы. Благодаря такой абстракции, математика при дальнейшей формальной обработке своих определений может идти до любых мыслимых, конструируемых в чистых понятиях форм, не задаваясь вопросом о том, являются ли они еще где-либо формальными свойствами реальных предметов. Отсюда следует, вместе с тем, что чистая математика уже в силу этого, ей специально присущего, абстрактно- формального характера не может быть подчинена никакой другой науке; она образует самостоятельную область, — область формальных наук, которым все прочие дисциплины, занимающиеся реальным содержанием опыта, могут быть противопоставлены как реальные опытные науки.

б. Естественные науки и науки о духе

5. Добытое через обособление математики объединение всех реальных наук в одну группу непосредственно ведет к вопросу, нуждается ли, и в каком смысле, это второе царство науки, охватывающее полное содержание действительности, в дальнейшем расчленении. Естественные науки уже давно, благодаря известной общности их объектов, обособились в самостоятельную область; подобная же общность объектов существует и для другой части реальных наук; однако, общее наименование «наук о духе», установленное для них в новейшее время, часто оспаривается. Против него возражают, что психология, которая, уже по своему имени, должна считаться основной из наук о духе, в действительности по характеру своего метода принадлежит скорее к естественным наукам, и что таким образом новая область «наук о духе» находит свою основу в естественной науке. Отсюда вполне последовательно заключают, как это и замечается в системе Конта, что психология должна быть подчинена естественной науке, — заключение, не согласующееся с самостоятельным значением исторических наук. Помимо этого, выражение «науки о духе» оспаривается также потому, что оно, как уже заметил Конт, вызывает мысль о противоположности по отношению к природе, между тем как духовные процессы повсюду происходят в естественных предметах, следовательно, в этом смысле сами принадлежат природе. В виду этих соображений и предлагали в качестве общего названия для рассматриваемой нами области реальных наук наименование «исторические науки» и этим верно, характеризовали взгляды, широко распространенные в кругах историков, языковедов и др., потому что отличительный характер фактов, принадлежащих филологии, юриспруденции, народному хозяйству, и прежде всего самой истории, состоит не в проявлении психических сил, которые в каждом культурном явлении находятся во взаимодействии с физическими, а единственно в историческом развитии. Но потом и против этого наименования выставляли возражение, что понятие исторического развития слишком обще, потому что оно охватывает также часть природы, внешней человеку, по крайней мере, животное царство, если ставят условием соучастие психических сил. Поэтому в производстве культурных ценностей должно видеть признак для разделения задач тех областей, в которых играет роль человеческая деятельность, от задач чисто теоретического объяснения фактов в естественных науках и в психологии, которая принципиальной должна быть подчинена последним. Не в природе и духе, а в природе и культуре должно искать основание для расчленения реальных наук на группы.

6.  Относительно термина «исторические науки» прежде всего следует заметить, что развитие, т. е. историю, имеет все существующее, Солнечная система, Земля, растения и животные так же, как и человечество. Поэтому, если и возможно данное слово ради краткости обычно применять только к человеческой истории, то для систематического разграничения областей знания друг от друга, во всяком случае, не годится такой признак, который, будучи взят в точном смысле, присущ всем разграничиваемым областям. Данное выражение, однако, не просто слишком широко, но также слишком узко: хотя не существует никаких духовных происшествий, которые не предполагали бы исторического развития, однако, вовсе не является необходимостью, чтобы всякий способ рассмотрения таких происшествий был историческим. Характерною чертою некоторых из наук о духе является скорее то, что они ограничиваются анализом систематической связи определенных фактов и при этом совершенно отказываются от вопроса об их происхождении. Так, ветвь политической экономии, теория хозяйства, изучает общие явления потребления и производства хозяйственных благ без всякого отношения к особенным условиям их происхождения. Также и данный правовой порядок может сделаться предметом логически-систематического исследования, принципиально различающегося от историко-правового рассмотрения. Поэтому история права не охватывает собою всю науку права, а есть только ее частная дисциплина; то же самое отношение существует между политической экономией и историей хозяйства, грамматикой и историей языка и т. д.

7.  Часто пытаются взять в качестве принципа для разграничения научных отраслей тот, которому придают значение уже при обычном понимании отношения между различными отраслями научного знания. Что происходит в природе, то, думают, вообще повторяется бесчисленное число раз, — естествоиспытатель поэтому может подводить факты под абстрактные законы; что, напротив того, исследует история, то происходит только одинраз', вследствие этого естественная наука есть наука законодательная, и интерес для нее имеет только общее, для истории же, наоборот, только единичное имеет значение, которое она и пытается понять, с любовью погружаясь в него.

Однако чисто формальный признак сам по себе совершенно не годится для различения понятий, которые нас прежде всего интересуют своим содержанием, а не вследствие большего или меньшего объема подводимых под них фактов: Такой признак совершенно не пригоден тогда, когда он фактически оказывается не вполне верным, и даже теми, кто желает его применять, приводится в качестве правила с исключениями. Что касается приведенного выше для разграничения исторических от естественных наук формального признака, то он ложен в двух отношениях. Во-первых, неправильно думать, будто единичное в естественной науке не играет никакой роли. Почта вся геология, например, состоит из единичных фактов: едва ли можно утверждать, что исследование ледниковой эпохи, потому что она, вероятно, была только однажды, не принадлежит к области естественной науки, а подлежит ведению историка. Во-вторых, неправильно также утверждать, что законосообразное, как таковое, не может быть объектом истории. Историки со времени Поли-бил, поскольку они, по крайней муре, не были простыми хронологами, редко упускали случай указывать на одновременные происшествия и на аналогичные связи событий в различные времена и выводить даже из таких параллелей известные заключения. Можно придавать различное значение сравнительно-историческому способу исследования; однако, право историка пользоваться им столь же мало можно оспаривать, как право естественной науки заниматься иногда, где вынуждают условия, исследованием единичных событий. Однако, даже если в разбираемом нами мнении, как ив большинстве ложных утверждений, по удалении ложного, остается крупица истины, именно, что исторические факты в большем объеме обладают единичным характером, чем естественные явления, то все-таки указанный признак в тех случаях, где он оказывается верным, недостаточен, потому что он —- просто формальный признак. Как таковой, он равным образом вызывает вопрос, каковы свойства, присущие материальному содержанию явлений, в которых этот высший признак имеет свое основание. При такой постановке вопроса ответ может гласить только, что мотивы действующих лиц в высшей степени зависят от индивидуальных условий и что при взаимодействии бесчисленного числа таких мотивов с внешними условиями исторические события, частью вследствие общего характера психических явлений, частью вследствие их сложной природы, необходимо должны обладать более единичным характером, чем естественные явления. Таким образом, если заменить такой формальный признак соответствующим ему реальным, то мы опять-таки вернемся к наименованию «наук о духе». Но если, наконец, не пожелают признавать этого последнего выражения на том оснований, что оно влекло бы за собой неизбежное признание психологии основною наукой всей этой области, между тем как ее настоящее положение не соответствует такой задаче, то такое нежелание было бы не обосновано; из приведенного основания непосредственно лишь следует то, что психология в своем настоящем состоянии не удовлетворяет еще требованиям, с полным правом, предъявляемым к ней; отсюда отнюдь не вытекает необходимости выбирать для расчленения наук заведомо ложный принцип и право отказывать психологии навсегда в способности выполнять то, к чему она призвана соответственно своей общей задаче. Даже, может быть, следует утверждать, что в известной мере незнание того, что в настоящее время психология все же может выполнить, есть причина утверждений некоторых философов, будто тех ученых, которые имеют дело с конкретными явлениями духовной жизни, языковедов, мифологов, историков и т. д., совершенно удовлетворяет вульгарная психология, усвоенная ими на основании практического житейского опыта; напротив того, стремление к научной психологии совершенно лежит вне их интересов.

8. Если, наконец, для наук о духе предлагалось наименование «науки о культуре» по мотивам, подобным вышеприведенным, но при признании, что понятие «история» слишком узко, чтобы охватить в себе все науки о духе, то оно едва ли удачно выбрано. Всякая культура, будет ли она, по первоначальному значению этого слова, относиться к хозяйству страны, или к продуктам индустрии и техники, или, наконец, по переносному его значению, к «духовной культуре», конечно, есть продукт человеческого интеллекта. Однако, не каждый из этих продуктов принадлежит к той области науки, для которой предлагается указанное название. Производительные силы народного хозяйства, машины и химические вспомогательные средства техники и индустрии, входящие в понятие «культуры» в первоначальном смысле слова, мы с полным правом причисляем к объектам естествознания и его прикладных дисциплин. Поэтому при имени «наука о культуре» непосвященный так же мало предположит науку о духе, как при имеки культурного деятеля — филолога или историка. Выражение «наука о культуре» таким образом имеет тот недостаток, что оно специальное и притом позднейшее значение слова «культура»,

означающее духовную культуру, употребляет в смысле, противоречащем правильному обычному словоупотреблению.

Но если даже допустить это произвольное сужение значения слова «культура», то, во всяком случае, наименование «наука о культуре» оказывается слишком узким, так как оно выдвигает понятие культурной ценности в таким смысле, который не соответствует ни практически, ни теоретически его действительному значению. Конечно, историческое развитие во многих случаях направляется на производство или потребление культурных ценностей; однако, не все, что производится в историческом развитии, имеет вообще культурную ценность, и еще менее одностороннее обсуждение вещей со стороны их культурной ценности может быть единственною задачей науки. Наука в гораздо большей мере стремится понимать факты, их связь, и только за таким пониманием, где уместно, может последовать их оценка. Равным образом, поэтому, нельзя определять область науки не признаками самих явлений, которые она изучает, а продуктами, которые из них происходят.

9. Указанные соображения и способствовали появлению термина «науки о духе». Им желали единственно обозначить совокупность тех отраслей научного знания, которые имеют дело с духовным развитием и продуктами человечества. Таким образом, этот термин предполагает различие духовных и естественных явлений; однако отнюдь не предполагает полного противоположения «тел» и «духов», как неправильно думают, приводя против него и тот факт, что духовные явления происходят в естественных телах. Указанное различие никоим образом не исключает, что явления обоих родов даются в одном и том же чувственном субстрате; оно допускает только, что они — как бы они ни влияли друг на друга— во всяком случае представляют достаточно различных признаков, годных для разделения друг от друга областей знания. Естественно, однако, это разделение допускает многообразные соотношения между отделенными друг от друга областями знания, так как оно в то же время требует единства природы чувственного субстрата всего нашего опыта.

10. Если отдается предпочтение другим терминам перед термином «науки о духе», то это происходит не потому, что отрицают общую связь отраслей научного знания, объединяемых под этим именем «наук о духе», а потому, что в данном термине молчаливо предполагается отно  шение к психологии. Так как основанием связи наук о духе между собою служит их общая зависимость от духовных процессов и явлений, то, естественно, из этих наук не может быть исключена та отрасль знания, которая изучает свойства самих этих процессов, непосредственно данные в сознании. Эта отрасль—психология.

Психология же, утверждают, по своим методам и цели принадлежит к естественным наукам, и поэтому она до сих пор ровно ничего не сделала для так называемых «наук о культуре». Такое рассуждение, однако, в двойном отношении неправильно: во-первых, поскольку оно смешивает не установившееся состояние психологии с ее конечною задачей, и, во-вторых, поскольку оно на основании недостаточного знакомства с действительным состоянием психологии считает общезначимым то понимание этой науки, которое защищается отдельными психологами-метафизиками. Не удивительно даже, что психология в настоящее время, достигнув сравнительно недавно самостоятельного положения, занимается еще элементарными, лежащими во многих случаях на пограничной области психологического и физиологического исследования, задачами; однако, само собою понятно, что по этому настоящему положению психологии нельзя обсуждать ее окончательного назначения. Еще менее может быть дозволено понимание психологии и ее задач с точки зрения некоторых психологов и физиологов, пытавшихся решать психологические проблемы путем выведения психических процессов из физических, как более первоначальных и причинно их обусловливающих. Это понимание есть метафизическая гипотеза, подобная другим, и в философской теории познания она опровергнута с достаточным основанием еще прежде, чем она праздновала свое возрождение в этой попытке сведения психологии к физиологии. Задача психологии как эмпирической науки вообще не определяется метафизическими гипотезами об отношении души к телу, а черпается из фактов, на основании которых она возникла. Эти факты суть факты человеческого сознания или, выражаясь конкретнее, процессы нашего ощущения, чувствования, представления, наших аффектов, волевые процессы и процессы действий, возникающих из них.

Литература.

Положение математики: M и л л ь. Система логики силлогистической и индуктивной: «Число среди других феноменов в строжайшем смысле одно только есть свойство всех вещей. Не все вещи имеют цвет, вес и т. д., но все вещи доступны исчислению». К этому же вопросу W u n d t. Logik, Π, 1, 2. Abschn. Положение наук о духе: Paul. Principicn der Sprachgeschichte, Einl, (рассматривает все науки о духе, как исторические науки, и противопоставляет им психологию, как нормативную науку, дающую масштаб для них). W. D i l t h e у. Ideen Über eine beschreibende und vergleichende Psychologie, 1894 (требует выработки особенных психологических методов для применения психологии в науках о духе). Против всякого применения психологии и против употребления понятия «наук о духе» вообще высказываются: Виндельбанд. История и естествознание: «Природа и дух — это есть реальная противоположность»... которая «в настоящее время не может быть признана настолько достоверной и сама собою понятной», чтобы на ней можно было основать классификацию; психология «только по ее предмету может быть названа наукой о духе и в известном смысле основой всех прочих наук этого разряда; но ее метод, ее методическая работа вполне, от начала до конца, тождественны с естественнонаучными»; там же: «Для естествоиспытателя отдельный данный объект его исследования, как таковой, никогда не имеет научной ценности... для историка же додача состоит в том, чтобы вновь воскресить к идеальной действительности любые образы прошлого в их индивидуальной форме». P и к к e p т. Науки о природе и науки о культуре: «Только в редких случаях естественная наука рассматривает что-либо однажды происшедшее, и то в отношении к логической структуре сюда относящегося понятия, так сказать, «случайно»; там же: «Должно заметить себе, что в выражении «духовные ценности» нужно обращать внимание не на «духовные», а на слово «ценности». В таком случае уже психическое не нужно более в качестве признака разделения природы от культуры»; там же: «Психология, которою занимаются художники, не имеет ничего общего с рациональной наукой, изучающей душевную жизнь, кроме общего имени... С психологией, которой пользуются историки, дело обстоит точно так же». Срав. по этому вопросу W u n d t. Logik, II, 2, cap. l und II, и относительно вульгарной психологии в исторических науках: Völkerpsychologie, I, I, p. 15 и во многих отдельных местах.

§7. Классификация специальных наук.

1. Вся совокупность специальных наук распадается на две отрасли: на науки формальные и реальные, соответственно общим, указанным нами при выяснении положения математики среди других наук, признакам, присущим той и другой группе. При этом формальные заключают в себе чистую математику во всех ее разветвлениях (арифметику, геометрию, теорию функции и в качестве самой общей области — учение о множествах); к реальным же принадлежит совокупность опытных наук. Этот класс реальных наук распадается на два подразделения: на естественные науки и

науки о духе.

2.   Каждая из обеих последних областей наук, в свою очередь, может быть по общим принципам расчленена на две группы: субстрат исследования могут образовывать или известные, связанные общими признаками, процессы, или же определенные, добытые одним и тем же путем через сравнение, понятия предметов или продуктов, благодаря своему продолжительному существованию приобретших объективный характер. При этом особенности способа возникновения естественных продуктов, с одной стороны, и продуктов духа, с другой, обусловили то, что первые преимущественно подводятся под понятие предмета, вторые — под понятие продукта: в природе каждый отдельный предмет обычно выступает перед нами, как уже вполне готовый, и только исследование, углубляясь в него, учит нас понимать его также с точки зрения происхождения. Напротив того, объекты духа большей частью гораздо непосредственнее возбуждают вопрос об их происхождении. Однако, как бы тесно это различие ни связывалось с особенными свойствами природы и духовной жизни, оно всегда по своей сущности второстепенно, и, при более общем применении понятия объекта, можно поэтому произведения Гомера с таким же правом назвать духовным объектом, с каким правом горный кристалл — естественным объектом. Также для общего понятия объекта не играет существенной роли то обстоятельство, что объект истории — индивидуален, объект же природы — родовое понятие, охватывающее бесчисленное множество отдельных объектов.

3.   То обстоятельство, что каждый предмет природы или духовного мира может рассматриваться, с другой точки зрения, как продукт, и каждый продукт — как предмет, обусловливает со своей стороны то, что в настоящей системе реальных наук в обоих подразделениях между отраслями наук, изучающими процессы природы и духа, и теми, которые имеют своим содержанием предметы или продукты, вдвигается третья группа наук: она составляется из тех дисциплин, которые имеют дело с возникновением и развитием продуктов природы и духа. Эти области состоят в сущности из применения учений о процессах к предметам, так как они имеют специально дело с такими естественными или духовными процессами, которые, сменяясь в определенной последовательности, произвели предметы естественного или духовного миров.

4.   Поэтому в обоих подразделениях дисциплины первой группы, исследующей процессы по их содержанию, можно назвать феноменологическими, дисциплины второй группы, исследующей предметы, — систематическими, и, наконец, дисциплины третьей группы, которая по своим отношениям должна находиться между двумя предыдущими, —генетическими. Мы получаем таким образом следующую схему:

Формальные науки (чистая математика)

Реальные науки

Науки естественные

Науки о духе

5. Практическое деление научного труда естественно не укладывается ни в какую логическую схему, и поэтому часто в практических интересах уничтожают границы между отдельными отраслями знания. Так, обычно систематические дисциплины соединяются с соответствующими им генетическими: систематическая ботаника и зоология — с историей развития растений и животных, систематическая наука права и политическая экономия — с историей права и хозяйства и т. д.; или соединяются также, с одной стороны, феноменологические области наук, как, например, химия, с систематическими дополнительными дисциплинами (систематический обзор химических соединений). Бывают, наконец, науки смешанной природы, например, филология, которая по своему общему характеру может быть определена, как «наука о продуктах духа»: она, с одной стороны, из методологических и практических оснований сосредоточивается на изучении только известных продуктов духа, именно литературных, к которым, при более широком понимании понятия, присоединяются художественные произведения, между тем как, с другой стороны, филология захватывает в круг своего исследования и те части истории, которые стоят в более близком отношении к ее объектам. Подобные возникающие из-за практических мотивов, отклонения не могут, однако, препятствовать тому, чтобы вообще содержащееся в предыдущей схеме логическое расчленение имело важное значение для действительного разделения наук.

6. При этом отношение трех основных групп наук в каждом подразделении с точки зрения их исторического возникновения повсюду таково, что систематические дисциплины прежде всего достигают известной разработки, потом к ним примыкают генетические, и, наконец, феноменологические уже после всех достигают более или менее высокого развития. Так, в естественной науке систематическая минералогия, ботаника и зоология уже достигли высокой степени развития, прежде чем возникли геология и история развития организмов, а за этими, в свою очередь, последовали физика, химия, физиология или частью еще должны следовать. В сфере наук о духе точно также систематическая наука права, народного хозяйства и т. д. предшествовали разработке проблем истории права и хозяйства; та же дисциплина, которая здесь соответствует феноменологическим наукам, психология с ее различными подразделениями (индивидуальная психология и психология народов), только что начала развиваться в качестве независимой, обособленной от философии, специальной науки.

Но это отношение, имеющее значение для исторического развития наук, в существенном превращается в обратное, когда науки вступают или вступят друг с другом ъ логические отношения, достигнув приблизительно одинаковых ступеней развития. Уже теперь в естественных науках систематические науки вполне опираются на генетические и феноменологические, различные же части истории развития, со своей стороны, опираются на феноменологические, так что физика, химия и физиология в настоящее время признаются уже как последние основы всей естественной науки. Точно также неоспоримо, что систематические науки о духе нуждаются в знании исторического возникновения различных продуктов духа. Только психология не может еще достигнуть положения общей феноменологической основы, причины чего лежат большею частью в недостаточности ее собственного развития.

Само собой, впрочем, понятно, что общее направление логических отношений никоим образом не исключает отношений обратного рода; последние отношения фактически проявляются в самых разнообразных формах, как необходимые следствия одновременного развития различных областей знания. Так, генетические дисциплины как естественной науки, так и науки о духе получают значительную поддержку со стороны соответствующих систематических наук; и психология рассматривает анализ продуктов духа и их исторических образований как один из наиболее важных вспомогательных источников при исследовании наиболее сложных духовных процессов.

§8. Систематическое разделение философии.

1. История научной классификации показывает нам наглядно, как содержание общего подразделяемого понятия постепенно в ходе развития вполне изменилось, так что в конце этого развития предмет классификации стал уже не тем, каким был в начале. С разделения философии началась классификация, t расчленением специальных наук она закончилась; но сама философия, в конце концов, пропала из системы после попыток со стороны некоторых классификаторов включить ее куда-либо, большей частью, в область наук о духе, в качестве дополнения к психологии, — попыток, которые естественно должны были оказаться вполне негодными, когда обнаружилось, что психология по своей задаче и по характеру своего метода сделалась специальною наукой. Это заключительное упразднение философии из системы специальных наук явилось результатом того хода развития, в течение которого эти науки последовательно отделялись от философии, как их общей матери-науки, и в течение которого постепенно совершенно изменилась задача философии. Когда психология, как последняя из наиболее обширных областей знания, сделалась чисто эмпирической дисциплиной, заполнившей существовавший до того времени в системе специальных наук пробел, — с того самого момента в системе для философии не остается больше никакого места, так как теперь все объекты научного исследования оказались поделенными между специальными науками, преследующими каждая свою особенную ограниченную цель. Но вместе с этим изменением положения философии она получает новую задачу, которая находит свое место уже более не в системе самих специальных наук, но в примыкающей к ней особенной системе философских наук: оставшаяся на долю философии задача сама по себе лежит вне областей частных наук, потому что она покоится на отношениях и связях, в которых стоят друг к другу различные части человеческого знания, как составные части одной и той же системы познания.

2. Из этой отведенной для философии задачи — быть всеобщей наукой — вместе с тем вытекают условия ее систематического разделения. Если классификация частных наук исходила из вопроса, какое логическое разделение наук является по возможности соответствующим действительно существующему разделению труда/то для разделения философии нужно исходить из другого вопроса: с каких точек зрения может быть человеческое знание подвергнуто всеохватывающему, сравнивающему и связывающему все частные знания научному исследованию.

Таких точек зрения может быть две\ они с тем большею необходимостью выступили как единственно возможные, чем больше философия, отделяясь от специальных наук, сознавала свои общие задачи. Первая из этих точек зрения — точка зрения возникновения знания. Вопросы, как возникает познание, каковы его источники, признаки его достоверности, границы его царства — все эти вопросы не могут быть разрешены ни одной специальной наукой, потому что они касаются в известной степени всех специальных областей знания и предполагают комбинацию их разнообразных результатов. Таким образом эти вопросы составляют содержание первой главной области философии — учения о познании. Другая точка зрения, с которой может рассматриваться все содержание человеческого знания, есть точка зрения сложившегося знания. Так же вопрос, каким значением обладают те принципы знания, которые, будучи применяемы в различных отраслях знания, не могут вполне и по их ценности для целой системы знания быть исследованы ни одной из специальных наук, и есть вопрос философский: разрешение его предоставляется учению о принципах.

Учение о познании и учение о принципах относятся друг к другу аналогично тому, как в системе специальных наук генетические дисциплины относятся к систематическим. Напротив того, в философии нет области, соответствующей феноменологическим дисциплинам: вследствие всеобщего характера философии такая дисциплина невозможна. Однако, ее место заступает частная эмпирическая наука, доставляющая теории познания материал для ее исследований, — психология, которая, конечно, поскольку она вступает в более прямые отношения к философскому учению о познании, чем каждая из других наук, постольку приобретает исключительное положение среди них. Такое положение психологии по отношению к философии имеет свою причину в том, что каждый акт познания есть прежде всего эмпирически данный духовный процесс, который поэтому по своему фактическому характеру является перед судилищем психологии раньше, нежели он будет исследован самою теорией познания со стороны его значения для всеобщего процесса развития знания. Здесь поэтому мнение, рассматривающее психологию вообще, как основу философии, находит свое, конечно, очень ограниченное, оправдание (стр. 18).

3.   Особенное положение между обеими основными областями философии, с одной стороны, и между философией и специальными науками, с другой, занимает исрюрия философии. По своему содержанию она ближе всего соприкасается с учением о принципах: она преимущественно имеет задачу проследить развитие общих миросозерцании и определяющих их основных понятий частных наук. По поставленной цели она, напротив того, родственна с теорией познания: ее основная задача, в конце концов, состоит в том, чтобы начертать полный образ развития человеческого познания, как оно исторически происходило. Наконец, по материалу, который она обрабатывает, а также по влиянию, оказываемому ею, она стоит посредине между философией и частными науками: ведь она стремится описывать в их историческом возникновении не просто философские идеи, но также и идеи, господствующие в частных науках, и через это занять положение всеобщей истории наук.

4.   Из обеих главных отраслей философии генетическую, учение о познании, можно опять-таки подразделить на формальную дисциплину, изучающую формы и нормы познающего мышления, логику, и на реальную дисциплину, теорию познания. Из них первая образует общую философскую область частных формальных наук, чистой математики, между тем как теория познания соответствует совокупности частных реальных наук. На соединении формальной логики и теории познания покоится третья, уже преимущественно относящаяся к специальным наукам, часть учения о познании: методология. Она стремится, с одной стороны, вывести методы, которыми пользуются различные науки, из их применений; с другой стороны, она пытается свести их к логическим нормам и принципам познания.

5. Вторая систематическая основная часть философии, учение о принципах, может, сообразно принципу разделения труда, уже господствующему в специальных науках, основу для своего расчленения заимствовать только из главных областей систематического исследования. Поэтому она может быть разложена прежде всего на общее учение о принципах, обычно называемое метафизикой, и на множество специальных наук о принципах. Из них прежде всего противостоят друг другу философия природы и философия духа. Первая, со своей стороны, распадается на космологию, биологию и антропологию, которые уже более приближаются к специальным наукам, но все еще обладают достаточно общим характером, чтобы претендовать на названия философских. Это относится также и к антропологии, взятой здесь не в смысле физической антропологии, как ее обычно понимают, а в смысле учения о психофизической природе человека, в каковом случае она предполагает физиологию и психологию и через это, вместе с тем, образует переходный член к философии духа. Так называемая «физическая антропология» есть специальная естественная наука и притом несамостоятельная, так как она по своему характеру вполне принадлежит к зоологии.

Философия духа уже давно распалась сообразно различию главнейших продуктов человеческого духа на ряд особенных областей, которые, со своей стороны, образуют промежуточные звенья между общим учением о принципах и специальными науками о духе: таковы этика и философия права, эстетика и философия религии. Наконец, особенное, опять-таки в известном смысле посредствующее, положение занимает философия истории. Прежде всего она есть специальная область философии духа, подчиненная истории в том же смысле, как этика и философия права, связанные друг с другом по своим задачам, подчинены науке права и истории нравов. Однако, сверх того, последние проблемы истории так тесно связаны с антропологическими, а через это опять-таки с биологическими и космологическими вопросами, что в философском исследовании истории человечества еще раз совокупность систематических областей философии связывается в единстве генетического исследования. Вследствие этого философия истории в конце концов выступает в качестве третьей генетической области наряду с учением о познании и историей философии.

6. Таким образом, систематическое подразделение философии может быть выражено в следующей схеме:

История философии

Философия истории

Конечно, области, намеченные в этой схеме, не определяют окончательно границ для расчленения философских задач. Скорее, специальные цели философского исследования могут вызвать то, что, например, учение о методах естественных наук будет разрабатываться обособленно от методологии наук о духе, этика — от философии права, поэзия — от остальной эстетики; и даже такие выражения, как то: философия физики, геологии, физиологии, техники, языка, государства, общества и т. д. можно было бы не отбрасывать, если бы эти выражения в действительности указывали на исследования, которые пытаются дать более общую связь частных проблем. Поэтому здесь для философии остается возможным разделение труда, причем она, однако, сообразно своей задаче, постоянно должна помнить о связи этих областей с более общими областями учения о познании и учения о принципах.

Литература к §§ 7 и 8.

W u n d t. Über die Eintheilung der Wissenschaften, Philos. Studien V, l — 89. G r a s s e r i e. De la classification objective et subjective des arts, de la 1 i U и rature et des sciences. 1893. И.О. Le h mann. Die Systematik der Wissenschaften und die Stellung der Jurisprudenz. 1897. Срав. также литературу к §5.

Вернуться к оглавлению