Наши партнеры
ПЕРВЫЙ ОТДЕЛ. Задача и система философии
1. Разногласие относительно проблем философии и их решения начинается уже при самом вступлении в эту науку с вопроса: что такое философия вообще? Ибо этот вопрос сами философы решают весьма различно. Платон определяет философию как «познание сущего» или «вечного и непреходящего». Аристотель видит в ней исследование 6 «причинах и принципах вещей». Как Studium sapientiae* характеризует ее Лейбниц, сравнивая ее при этом с деревом, корень которого — метафизика, наука о принципах, а ветви — специальные отрасли знания. Фихте дает философии имя «наукоуче-ние». Он желает этим указать, что она не только всеобщая наука, но также предпосылка всякого специального знания. Гегель, наконец, называет философию просто «обдуманным рассмотрением предметов», — выражение, указывающее на то, что из философии должно быть исключено чисто эмпирическое исследование фактов, и что она состоит в движении чистой мысли. В противоположность этому Гербарт опять выдвигает необходимость для философии предварительной работы прочих наук и считает «обработку понятий» ее существенною задачей. Цель же этой обработки он видит в устранении противоречий, которые должны необходимо находиться в понятиях, обычно употребляемых как в жизни, так и в специальных научных исследованиях. К этим же определениям, наконец, можно также присоединить еще определение Огюста Конта, несмотря на его, в прочих отношениях несогласную с вышеприведенными, точку зрения, — Опоста Конта, который, играя словами, называет философию дисциплиной, специализирующейся на изучении научных обобщений.
* Преданность мудрости (лат.).
2. Если приведенные определения философии, несмотря на свои различия, в существенных чертах все сходятся в стремлении гарантировать философии, в противовес специальным наукам, содержание, охватывающее всю совокупность человеческого знания, то второе, противоположное данному, течение, проявившееся преимущественно в английской опытной философии, пытается ограничить задачу последней на общих, непосредственно примыкающих к психологии, вопросах о возникновении и условиях познания, а также о мотивах и целях человеческих действий. Между тем как поборники первого направления стремятся придать философии самый всеобщий характер и нередко поставить ее во главе всех наук, — представители второго течения, по примеру Локка и Юма, наоборот, видят ее задачу в разработке учения о познании и теории морали, посредством которых она должна приходить на помощь науке и жизни скорее в качестве служанки, чем в качестве повелителя. Близко ко второму течению примыкает еще направление, допускающее существование философии как всеобщей науки, но вместе с тем ограничивающее ее сферу теми отраслями знания, которые последнее основание для объяснения ищут в фактах человеческого сознания. С точки зрения представителей подобного направления философия должна быть определена, как всеобщая наука о духе, цель которой — установить отношение психологии с историческими и систематическими науками о духе. Обсуждение же естественнонаучных проблем должно лежать совершенно вне ее сферы и подлежать ведению самой естественной науки или всеобщему учению о природе. Представители этого направления — психологи, как, например, Эдуард Бенеке и в новейшее время Ф. Липпс.
3. Между тем как приведенные направления, как бы они ни различались друг от друга, в конце концов, все сходятся в понимании задачи философии как теоретической, через разрешение которой дополняются и расширяются области прочих наук, с ранних времен существует еще одно направление, по которому проблема философии скорее должна быть практической, не имеющей почти ничего общего с теоретическим исследованием вещей или пользующейся им только в качестве побочного вспомогательного средства. По мнению представителей этого направления, философия не теория науки, а учение о благах. Не мир знания, но мир благ — ее царство. Что хорошо, а не что истинно — кардинальный вопрос, около которого вращается философия. В отношении этих двух вопросов вместе с тем заключается отношение философии к прочим наукам.
Само по себе это практическое понимание философии, по крайней мере, столь же старо, как и теоретическое; даже оно древнее, если придавать значение полумифическому преданию греков, по которому история греческой философии начинается с изречений семи мудрецов: ведь эти изречения не заключают в себе никакого теоретического учения, а только житейские правила и суждения о тех благах, которые придают жизни смысл и значение. Позднее практическое значение философии выступает у Сократа в противовес предшествующему космологическому течению. Под влиянием Сократа это практическое направление красною нитью проходит во всей последующей греческой философии то в форме исключительно господствующего направления, то в качестве сопровождающего теоретическое. Также и в новейшей науке оно никогда совершенно не исчезало. Так, еще в немецкой философии XVIII века для наименования философии с особенной любовью пользуются словом «мировая мудрость», понимая под этим практическое рассмотрение мира, при котором преимущественное внимание обращается на правильное критическое исследование жизненных благ. В недавнее прошлое, в противоположность теоретическим задачам положительной науки, выдвинулось подобное же течение только в ином виде: не в мировой мудрости в смысле XVIII века, не в рефлектирующем учении о добродетелях и почерпнутых отсюда предписаниях для действий видело оно сущность философии, а в правильной оценке ценности, которою обладают существование вообще и его отдельные блага. Нередко сюда присоединяется также тенденция реформировать ходячие взгляды. В этом смысле Шопенгауэр и после него Фр. Ницше или, с иной точки зрения, Лотце понимают проблему философии одновременно, как теоретическую и практическую, причем, очевидно, последней они придают большее значение. Наконец, еще решительнее некоторые новейшие философы и теологи пытшотся определить, опираясь на практическую часть учения Канта и Фихте, философию как учение о благах или ценностях.
4. Оба направления, теоретическое и практическое, не находятся однако в абсолютной противоположности друг к другу. Это обнаруживается прежде всего в том, что наиболее влиятельные в истории философии системы одновременно стремятся к обеим целям: они желают быть научной системой, но они также стремятся создать удовлетворительное миросозерцание, правильную оценку жизни и ее благ. Впереди всех в этом отношении стоит философия, оказавшая сильнейшее влияние на последующие времена, — платоновская. Она дает системе науки своего времени всеохватывающее единство; вместе с тем ее последняя цель — выработка миросозерцания, которое возвышало бы человека над нуждами и житейскими напастями и в то же время удовлетворяло бы его религиозным потребностям. И во всех великих системах последующего времени от Аристотеля до Канта и Гегеля можно заметить ту же двойную цель. При взгляде на эти, объединенные во всякой философской системе, цели можно утверждать, что хотя философские направления сильно расходятся в определении задачи философии, зато относительно цели этой едва ли когда-нибудь могло существовать сомнение. Эта цель состоит вообще в выработке общего миросозерцания, которое должно удовлетворять требованиям нашего разума и потребностям нашей души. Рассматривают ли философию как научную систему, существующую сама собою, или как последний итог знаний, собранных в специальных науках; ограничивают ли ее задачу исследованием общих психологических основ знания и действования или определяют ее как «учение о благах», «науку о ценности», — всегда эта двойная цель философского исследования сохраняется в своих существенных чертах. Как бы чисто теоретически ни пытались понять проблему философии, однако при попытке ее разрешения неизбежно возникает вопрос об ее практическом значении. Или как бы ни велика была склонность свести значение философской проблемы вполне к практической стороне, сама оценка ценности нуждается в обосновании, которое со своей стороны опять-таки необходимо покоится на всеобщих теоретических предпосылках.
5. То обстоятельство, что, несмотря на подобное согласие всех философских направлений относительно цели философии, они все сильно расходятся в определении ее задачи, коренится вообще в двух причинах: во-первых, в исторической обусловленности, которой подчинена философия вместе со всеми другими науками, и, во-вторых, во всеобщности и связанной с этим неопределенности ее цели. Обе причины взаимно восполняют друг друга, так как всеобщность цели усиливает влияния, которые оказывает на философские взгляды смена исторических условий.
Рядом с этим в каждый исторический период возникают еще противоположные стремления, находящие свое выражение в отклоняющихся и враждующих друг с другом миросозерцаниях. Поэтому борьба миросозерцании есть процесс, неизбежно сопровождающий историческое развитие философии и для нее приобретающий несравненно большее значение, чем спор о разрешении проблем в отдельных областях науки.
Двойная обусловленность постановки философской проблемы в зависимости от исторического развития научного знания и смены различных практических взглядов на жизнь, видна уже из того, что в цели философии, как мы ее пытались формулировать, содержатся две цели: теоретическая, чисто интеллектуальная, коренящаяся в стремлении нашего разума к единству и связности знания, и практическая, принадлежащая к чувственной стороне нашей душевной жизни и стремящаяся к миросозерцанию, идущему навстречу *шшим субъективным желаниям. Так как здесь встречаются два мотива — логический и этический, то, само собою понятно, в известное время на первый план может выступить один, а в другое время — другой мотив, или они могут выступить одновременно, борясь друг с другом. При таких-то условиях и могут возникнуть весьма различные взгляды на сущность философии, на ее содержание. Ибо большею частью этический мотив также посягает на теоретическое рассмотрение вещей и увлекает его в борьбу миросозерцании. При этом, хотя он и принимает внешние, частью даже изменяющиеся под условиями времени, формы, однако в своих существенных свойствах он мало подвержен влиянию времен. Но зато тем более изменяется логический мотив, который, будучи часто оттесняем на задний план практическими тенденциями, всегда опять вновь и вновь появляется среди них. Ибо, если философия стремится быть всеобщей системой познания, то она вступает в непрерывные отношения к общему содержанию частных наук, которое непрерывно развивается в зависимости частью от всеобщего прогресса познания, частью от изменчивости интересов, которые возбуждают к себе то те, то другие области знания. Эти отношения необходимо опять действуют также на понимание философии в данное время. Таким образом для нас это понятие везде является продуктом двух факторов, из которых один покоится на общем состоянии наук известного времени и находит свое выражение в теоретической задаче философии, а другой живет во всех наиболее общих исторических уеловиях, определяющих этические взгляды на жизнь в данное время и взгляды отдельных философов. Первый из этих факторов естественно общ всем философским системам определенного периода, хотя они, конечно, могут отражать его научный характер с различными оттенками; с течением времени он изменяется, развиваясь одновременно с общим развитием научного знания. Второй, наоборот, в известном смысле присущ всем временам; он во всякое время разделяет философские взгляды на враждующие направления, которые потом в определенные периоды, в зависимости от общего состояния культуры, опять приобретают свою особенную окраску. Таким образом, с одной стороны, в непрерывном развитии философских миросозерцании, а, с другой стороны, в вечной борьбе их из-за всеобщих вопросов, касающихся значения и ценности жизни, выражается двойное отношение философии к совокупности духовных интересов: ее отношение к науке и ее отношение к жизни. Обычно на первый план выдвигается то то, то другое отношение, что большею частью опять-таки зависит от условий времени. В общем более простые и ясные отношения представляет собою обусловленность философских задач от достигнутой ступени научного развития; она вместе с тем преимущественно и кладет свой отпечаток на историческое развитие философии. Напротив того, влияние общего состояния культуры на философию больше всего обнаруживается в зависимости последней от общего практического миросозерцания и его различных направлений: религиозные, социальные и политические явления, сами стоящие между собою в разнообразных отношениях, сообщают временно господствующим философским взглядам изменяющийся характер.
6. Двойное отношение философии к духовным интересам человека находит свое выражение также в двух весьма различных наименованиях философии: наукоучение и учение о благах. В качестве наукоучения или всеобщей науки философия принимает существенное участие в развитии научного знания. Здесь ее понятие определяется исключительно путем логического отграничения ее задачи от задач прочих наук. В качестве учения о благах философия принимает главнейшее участие в развитии взглядов на нравственную жизнь; в этом случае философия, поскольку, по крайней мере, она всегда претендует быть наукою и, следовательно, оставаться в согласии с общим научным сознанием, прежде всего стремится определить взаимное положение научного и религиозного сознания друг по отношению к другу. Для обычного сознания религия предвосхищает оценку жизни и ее благ, поэтому философии остается только исследование post factum, которое, будет ли оно согласно с рели^ гиозным миросозерцанием или нет, всегда необходимо приходит с ним в соотношение.
Таким образом обе цели, связанные всегда между собою в философских стремлениях всех времен, приводят, в конце концов, к двум вопросам, на основании которых прежде всего и возможно полное определение проблемы философии:
1) Как относится задача философии к научным задачам вообще и особенно к задачам положительных специальных наук!
2) Как относится философия к общему миросозерцанию, особенно к той форме его, которая, вырастая непосредственно из практических потребностей, повсюду предшествует философии, — к религии!
Платон. Государство, V. Аристотель. Метафизика, 1. Лейбниц. De vita beata, 1 (изд. Эрдманна). Фихте. О понятии наукоуче-ния или так называемой философии. Гегель. Энциклопедия философских наук, введение. Herbart. Lehrbuch zur Einleitung in die Philosophie, Einl., Werke I. K o ht. Курс положительной философии, I, лекция 1. Л о к к. Опыт о человеческом разумении, кн. IV, гл. 12. R i e h 1. Ueber Begriff und Form der Philosophie. 1872. Der philosophische Kriticismus I. 1876. B e n e k e. Neue Grundlegung zur Metaphysik. 1822. L i p p s. Grundthatsachen des Seelenlebens, Abschn. I, 1883. Л отце. Микрокосм, 1. Заключение; Metaphysik. Schluss. Исключительно как учение о благах определяют философию: Döring. Philosophische .Güterlehre. 1888. Kaftan. Das Christenthum und die Philosophie. 1895.
1. Ответ на первый из двух вышенамеченных вопросов может быть найден из рассмотрения исторических изменений, которое претерпело отношение философии к совокупности научного знания. Этим путем можно убедиться, что положение философии по отношению к другим наукам никогда не оставалось одним и тем же, но изменялось сообразно изменяющимся потребностям. Вследствие этого понятие философии не есть нечто неизменное; для нас теперь оно иное, чем для более ранних времен, — пункт, который еще теперь очень часто не замечают как философы, так и представители других наук. Между тем это-то невнимание и вызывает ложное представление о роли философии среди других наук.
2. В древности понятия философии и науки, именно теоретической, вытекающей из чистого стремления к знанию, вполне совпадали. В этом смысле Платон называет приобретением знания — κτήσις της επιστήμης — не только философию, в другом месте он прямо причисляет к ней также и геометрию. Между сочинениями Аристотеля, правда, находятся также специальные исследования, которые он сам с трудом причислил бы к области чистой философии, как, например, исследования о частях животных и др., однако он едва ли смотрел на них иначе, чем на предварительную работу и собрание материалов для определенных философских дисциплин. Напротив того, такие науки, как физика, политика, короче, все, которые охватывают более широкие научные области, без сомнения школою Аристотеля причисляются к философии. Это отношение в последующее Александрийское время, конечно, претерпело незначительное изменение в той мере, в какой само научное исследование более специализировалось, и потому наступило большее разделение труда. Это однако не препятствовало тому, чтобы математики и филологи Александрийского времени постоянно причисляли себя к определенным философским школам и чтобы в зависимости от принадлежности к таковым — стоической, перипатетической или академической — определялось также и их направление в специальных областях.
3. Положение, которое философия занимала в древности, сделалось шатким, когда христианство воспользовалось ее вьтодами для своих целей. Правда, христианство также не могло обойтись без науки; однако знание им было подчинено вере. Впрочем, форма подчинения изменялась в зависимости от условий времени. В первые столетия языческая философия частью положительно, частью отрицательно помогала выработке христианского миросозерцания и его постепенному формированию в систему, разработанную по научному методу, положительно — через фактическое влияние, которое она оказывала на выработку догм христианской церкви, отрицательно — через апологетические и полемические непосредственно ею вызываемые сочинения. Позднее, в расцвете схоластики, это отношение безусловного подчинения уступило место разделению областей религии и философии. Религии, догме было отведено более высшее знание, познание сверхчувственного мира и божественного порядка, через который устанавливается связь чувственного и
сверхчувственного миров; науке же — чувственный мир со всем тем, что может быть познано без помощи откровения через естественную силу разума. За исключением этого христианские средние века сохранили перешедшее из древности единство философии и науки. Это единство в существенном строго поддерживалось в той форме, в которой оно было установлено философом, господствующим над средними веками, Аристотелем; и в те времена от ученого требовалось знание всего содержания науки при допущении однако до известной степени разделения научного труда. Над светской наукой в схоластической системе возвышалась однако теология точно так же, как в учении ее лучшего представителя, Фомы Аквината, над четырьмя мирскими добродетелями древней философии возвышались небесные: вера, любовь и надежда. Теология должна была работу светской науки не только пополнять, но и воздействовать на нее, сообщая ей направление. В средневековых университетах в их стремлении к науке в чистом виде отразилось это единство философии и науки. Они действительно universitates litterarum* в том смысле, что в них изучение общей науки, философии, предшествует как изучению теологии, так и изучению отдельных ветвей светского знания, которому также первоначально посвящало себя исключительно духовенство (клерики).
4. Такое положение дела изменяется с наступлением нового времени. Два условия содействовали этому. Первое заключалось в возрождении независимости мышления, в освобождении философии от господства теологии; второе — в самостоятельности, которой снова, со своей стороны, добились специальные науки по отношению к философии, и в разделении, развивающемся в зависимости от этого научного труда. Под влиянием первого из этих условий философия пытается опять завоевать себе руководящее положение в жизни и науке. Второе условие, напротив того, способствует прогрессирующему обособлению ее от специальных наук. Вместе с этим она сама собою приобретает значение «scientia universalis»** как называл ее Лейбниц. Однако в способе, каким философия пыталась разрешить эту свою задачу, все еще сказывается ее прежнее отношение к теологии: то новейшая философия, как и
* Миры наук (лат.)
** Универсальная наука (лат.) средневековая, подчиняется теологии, то, напротив, оспаривает господство последней. Сверх того, обособление специального научного труда от философии вызвало то, что эта последняя вместо подчинения теологии, как было в средние века, стала в полную зависимость от определенных специальных отраслей светской науки: то на нее оказывают преобладающее влияние математика и естественные науки, как это было в XVII и XVIII столетиях, то исторические науки о духе, как это было преимущественно в XDC столетии.
5. Позднее, в более близкое к нам время, возникло даже сомнение вообще в праве философии на существование. Уже при взгляде на постепенный рост специализации научного труда невольно зарождается подозрение, что, по завершении этого процесса специализации, для общей науки, матери всех наук, не останется более никакого дела, ибо все задачи, решение которых некогда принадлежало ей, подпадут теперь в области специальных дисциплин. Если ныне психология, как более или менее общепризнано, не есть уже более философская наука в собственном смысле, а представляет собою специальную науку, подобную физике, химии или истории, то почему же нам не допустить, что и этика или эстетика или философия права и религии не могут присоединиться к родственным им специальным наукам: этика — к истории культуры и нравов, философия права — к юриспруденции, философия религии — к теологии? А когда процесс специализации достигает указанных размеров, то вместе с этим логика или теория познания — единственно оставшееся содержание от прежней философии — обратится в специальную науку своего рода, которую едва ли можно будет сравнивать с прежней философией. Этот взгляд на настоящее и будущее философии в недавно минувшее время частью явно, частью незаметно достиг довольно широкого распространения, что было весьма понятным результатом фактически господствующего отчуждения от философии специальных наук. Чего не знают, без того обходятся. Специалист, углубившийся в частные исследования, для которых он не нуждается ни в каких вспомогательных средствах, помимо лежащих внутри его специальной области, естественно поэтому склонен считать излишнею такую общую науку, как философия. Удивительнее, конечно, то, что подобного рода взгляды находят почву даже в самой философии. Однако это явление опять таки объясняется чувством смирения, вызванным ходом развития философских систем.
Если рассматривать создание этих последних, по примеру Альберта Лан-ге, как «поэзию в понятиях», то легко также прийти к заключению, что до сих пор появившиеся системы уже исчерпали все возможные формы такого творчества. Поэтому, если то, что принадлежало философии, по завершении процесса специализации, перейдет к области специальных наук, для нее не останется иного дела, как рассказывать свою собственную историю. Подобное мнение более или менее часто защищают историки философии из школы Гегеля. Так как Гегель утверждал, что с его системою развитие философии закончилось, то отсюда уже недалеко до мысли поставить историю философии на место того, что для более ранних времен было самою философией.
6. Однако в пользу такого понимания философии, как чисто исторической науки, в настоящее время раздаются разве лишь отдельные голоса. Оно оказалось несостоятельном с двух сторон. С одной стороны, в самой философии возникло опять множество попыток найти в специальных научных отраслях, как то в теории познания или этики, новые точки зрения, а также нет недостатка в попытках образования новых систем, соответствующих изменившимся научным условиям: для философии так же мало, как и для какой-либо другой области, возможен застой. С другой стороны, однако — и это явление более свойственно философии нашего времени, чем философии близкого нам прошлого — вообще в специальных науках пробуждается живая философская потребность. В математике, естественной науке так же, как в истории, правовой науке, в учении об обществе, в искусстве и литературе, ныне не менее философствуют, чем в дисциплинах, принадлежащих, по общему признанию, к философии: ведь занятия принципиальными вопросами, частью относящимися к нескольким различным отраслям знания, частью принадлежащими к общим гносеологическим проблемам, все-таки должно назвать философствованием. В таких, ныне более распространенных, чем прежде среди специалистов, философских занятиях прямо бьет в глаза стремление, отнюдь не умаляя значения философии, поставить ее в настоящее время, в существенно другое положение по отношению к другим наукам, сравнительно с тем, какое она занимала раньше, именно в древности и в средние века. Если ценность философии для древних состояла в том, что она заключала в себе все содержание теоретической, удовлетворяющей чисто познавательным потребностям человека, науки, то, наоборот, можно сказать, ее ценность для нашего времени скорее сводится к тому, что, наряду с постепенным обособлением специальных паук и с достижением ими самостоятельного положения, она, идя навстречу возникающему стремлению, становится всеобщею наукой, которая и должна заниматься разрешением проблем, не могущих вследствие их всеобщности найти место в какой-либо специальной науке. Существование же таких проблем опять-таки потому необходимо, что разделение научного труда и возникающая отсюда специализация наук всегда до известной степени остаются произвольными: проблемы одной специальной области наук связываются с проблемами другой, а также существуют известного рода общие проблемы, которые могут быть разрешены только с помощью результатов, добытых независимо друг от друга различными путями. Кроме того каждая наука восходит к единству и связи познания. Никакой результат не будет надежным, пока он не будет приведен в согласие не только с фактами своей области, но также и с добытыми иным путем результатами. Это требование беспротиворечивой связи результатов научного исследования естественно не останавливается перед границами специальной области научного труда: результаты различных областей и общие взгляды, в них господствующие, должны также в последней инстанции не противоречить друг другу. Одни и те же всеобщие естественные законы имеют значение и в физике, и в химии, и в физиологии, хотя условия, при которых эти законы здесь применяются, могут быть неодинаковыми и потому сами законы могут специализироваться в различном виде. Те же самые мотивы человеческих поступков, которые могут приниматься в расчет в истории, только под другим углом исследования предполагаются в политической экономии, правовой науке и наконец в психологии. Таким образом стремление нашего разума к единству простирается сначала на соседние научные отрасли, а затем, в силу непрерывной связи всего научного труда, и на более отдаленные отрасли. Никакая специальная дисциплина не может вполне отделиться от общей системы человеческого познания, и фундаментальнейшие вопросы последнего распространяются в конце концов на все отрасли научного познания, или завися от добытых в этих последних результатов, или оказывая на них такое же влияние, какое оказывают вообще общие принципы на специальные.
7. Если мы попытаемся эти отношения, существующие первоначально между родственными, а потом прямо или косвенно и между отдален-ныуи друг от друга науками, свести к их последним основаниям, то здесь в конце концов мы получим два таких основания соответственно двум различным направлениям стремления нашего разума к единству. Первое из них состоит во всеобщности фундаментальных научных понятий, второе — в общезначимости законов человеческого познания. Так понятия движения, материи, силы или энергии общи разл! чным естественным наукам. Физика, химия, физиология обрабатывают эти понятия, каждая со своей точки зрения и под несколько измененными условиями. Еще шире объем понятий причины, субстанции, цели: они проникают во все области опытного знания, ибо там, где делается попытка установить какую-либо внутреннюю связь между фактами действительности, нужно вообще прибегать к ним. Точно также дело обстой! со всеобщими законами познания и с вопросами об объеме, границах и достоверности познания. Потребность к разработке этих вопросов сказывается тем сильнее, что специальные науки предполагают эти проблемы разрешенными, так как они пользуются определенными предварительными предпосылками, возникшими внутри нашего практического жизненного опыта, не подвергая их научному исследованию. Это основывается на том, что подобные вопросы лежат вне сферы специальных наук и должны подпадать ведению более общей науки, имеющей своим объектом законы человеческого познания и всеобщие, связанные с ними, гносеологические проблемы.
8. Из этого отношения философии к совокупности прочих наук вытекает определение философии, которое характеризует ее положение в современной системе науки и ее задачи: философия есть всеобщая наука, имеющая своею целью соединить в единую беспротиворечивую систему познания, добытые специальными науками, и свести всеобщие употребляемые наукою методы и предпосылки познания к их принципам.
Однако, если этой двойною задачей вполне определяется отношение философии к совокупности других наук, то еще остается вполне неопределенным ее отношение ко второй области жизни, с которою она вначале стояла в тесном взаимодействии, к религии.
А. Ланге. История материализма, II, 4 отд. Гегель. Лекции по истории философии, III, Е. Результат.: «Кажется, ныне мировому духу удалось сбросить с себя всякую чуждую ему предметную сущность и наконец понять себя, как абсолютный дух... Это есть точка зрения настоящего времени, и с этим закончен для нынешнего времени ряд духовных форм». К у н о Фишер История новой философии, I, п. 10: «Прогрессирующий процесс развития может пониматься только в прогрессирующем процессе познания. Этот прогрессирующий процесс развития есть человеческий дух. Этот прогрессирующий процесс1 познания есть философия, как самосознание человеческого духа. Чем может быть по отношению к объекту познание, желающее соответствовать ему, как не рядом разнообразных систем познания, подобно объекту причастных исторической жизни? Чем иным, следовательно, может быть философия, как не историей философии». К тому же вопросу: By ндт. Современные задачи философии («Знание», 1876 г., №10).
1. Отношение философии к религии также изменяется сообразно изменению исторических условий. Так как однако это отношение философии к религии во всякое время сверх того бывает двояким — оно может быть дружественным или враждебным, — то отсюда прежде всего та борьба миросозерцании, которая почти с самого начала вносит разлад в философию. Поэтому история философии является не просто зеркалом научного развития, но также представляет собою главным образом поле борьбы религиозных убеждений, в различные времена волнующих людей. Перенося эту борьбу в область научного исследования, философия приобретает важную культурную миссию насаждения научных воззрений в религиозной области: главным образом через ее посредство наука ныне вообще принимает участие в развитии религиозного миросозерцания. Таким образом отношение философии к религии заключает в себе различные моменты, которые, изменяясь с течением времени, оказывают существенное влияние на изменение характера самой философии.
2. В философии греков противоположность к политеизму народной религии прежде всего образует характерную, нередко выступающую далеко за научные стремления философов, черту: здесь философия с раннего времени выступает борцом за монотеистическое миросозерцание. В учениях Платона и Аристотеля эта борьба достигает высшего пункта своего развития: в них она связывается с попыткою слить религиозное и научное миросозерцание в такое единство, чтобы последний принцип научного понимания мира вместе с тем стал бы основою религиозного миросозерцания. Это стремление в последующие стадии греческой философии, у стоиков и эпикурейцев, отчасти вследствие упадка народной религии, получает новую форму: теперь уже большею частью стремятся не просто к реформированию религиозных воззрений, но к замене их философией. Однако это нисколько не повлияло в существенном на отношение философии к религии: оно остается по-прежнему односторонним в том смысле, что только философия оказывает свое влияние на религию, а не наоборот. Только в эпоху упадка античной философии, не без влияния зародившихся христианских религиозных идей, освободивших силы, противодействующие языческой философии, положение изменяется: постепенно, наоборот, религия начинает приобретать главенствующее значение, философия делается ее служанкою. Даже поборники античной философии, так как они пытались в противовес возвышающемуся христианскому миросозерцанию восстановить древнюю веру в богов и укрепить ее при помощи философских и символических толкований, были охвачены тем же самым движением, которое в то время наложило свой отпечаток на зарождающуюся христианскую философию средних веков.
3. В этот второй очень длинный период отношение между философией и религией становится обратным существовавшему в период расцвета античной философии: религиозное миросозерцание совершенно подчиняет себе философию. Хотя, конечно, философия и добытые ею в древний период понятия и могли оказывать определенное влияние на развитие догматов веры, однако сама она, будучи служанкой теологии, получала свое направление от неизменных христианских религиозных воззрений: она только давала этим последним особенную научную формулировку. Само это отношение философии к религии первоначально не возбуждало разногласия, его вызывал только вопрос о том, в какой степени философия может служить вспомогательною наукой для религии. Постепенно, с течением времени, однако, это разногласие обратилось в борьбу мнений, сыгравшую существенную роль в деле окончательного освобождения философии из под власти теологии. Вопрос, внесший на исходе средних веков разлад в научный мир, гласит: может ли философия вообще служить вере, или же эта последняя должна замкнуться в самой себе, и в таком случае в состоянии ли философия, по крайней мере, доставить полное познание чувственного мираГ Уже во время упадка средневековой философии внимание философов привлекаст решение второй альтернативы, что и служит залогом того свободного положения, которое философия занимает с начала нового времени.
4. Однако, этим еще окончательно не устанавливается отношение религии к философии. Так как философия нового времени находится под влиянием всех прошлых философских течений, то в ней борьба миросозерцании приобретает более горячий, чем в прежнее время, характер. Большая свобода в движении философского мышления расширяет поле борьбы. Первоначально, в связи с разделением областей философии и религии, достигнутым в конце средних веков, преобладает взгляд, по которому философия охватывает всю совокупность светского знания, содержание же религии представляет собою норму, по которой должна направляться и наука. Философия, следовательно, есть чистая наука. Однако, так как вера сравнительно со знанием обладает высшей ценностью, то во всех сомнительных случаях философия должна подчиняться догме. Впрочем, это подчинение, без сомнения, уже в первый период новой философии, очень часто является условною формулой, при помощи которой, главным образом в католических странах, пытаются предотвратить возможное со стороны церкви противодействие предлагаемым учениям. Отсюда же в эпоху Просвещения постепенно развивается понимание, вполне противоположное первоначальному: не философия должна подчиняться контролю догматов веры, а, наоборот, эти последние должны подчиняться философскому исследованию. Таким образом, возникает требование религии чистого разума, которая должна заменить положительную, полученную путем предания, религию и иметь не частный, как последняя, но общечеловеческий характер, словом, представлять собою общезначимую систему веры подобно тому, как философия, рассматриваемая в качестве науки, претендует быть общезначимой системой знания. Так как, далее, внутри философской системы религия подчиняется науке и так как, следовательно, содержанием веры может быть только то, что, вместе с тем, является объектом знания, то в самых крайних философских системах данного периода различие религиозного и научного миросозерцания вообще отбрасывается: в конце концов, содержание веры сводится к определенному числу научных законов об основах бытия, добытых эмпирическим или спекулятивным путем.
5. Однако, такое понимание претерпевает существенное преобразование в следующий за эпохой Просвещения период новейшей философии, начало которого преимущественно связывается с именем Канта. Кант показал, что религиозное миросозерцание покоится не на понятиях, которые, подобно научным понятиям, могли бы определяться по известным логическим и эмпирическим критериям, но на трансцендентных предпосылках, которые вообще никогда не могут стать содержанием чистой науки, но опираются непосредственно на известные пограничные понятия, недоступные научному познанию и поэтому имеющие для тто регулятивное значение. Вследствие этого религия и философия отделяются друг от друга в качестве двух самостоятельных областей, дополняющих друг друга лишь постольку, поскольку чувственный мир предполагает сверхчувственный. Последнее обнаруживается также из того, что сами научные проблемы в заключение приводят к трансцендентному вопросу о последнем основании и цели вещей, вопросу, который выдвигается наукой, но не может быть^решен ею.
Из этого отношения прежде всего вытекает, что философия и религия должны взаимно признать независимость друг друга и разнородность своих задач. Вследствие этого, дальнейшее развитие новой философии, получившей свой исходный пункт от Канта, направляется в резкой противоположности к философии предшествующего времени, хотя, конечно, возвращение к тенденции последнего очень часто наблюдается вплоть до настоящего времени. Философия, как и всякая другая наука, имеет дело с чувственным эмпирическим миром, который только и может быть предметом нашего познания: философия не желает и не может быть ничем иным, как только заключительным звеном в системе теоретических наук. Предмет религии, напротив того, — сверхчувственный мир, который, правда, может быть объектом человеческих желаний и надежд, но отнюдь не доступен теоретическому познанию, несмотря на то, что чувственный эмпирический мир неизбежно указывает на него: стремление найти основание и цель вещей не останавливается там, где наше познание находит определенные границы, но, вследствие особенной природы нашего разума, переходить за эти границы. Так как оба мира по своему содержанию вполне отличны друг от друга, то философия так же мало может ставить религиозному миросозерцанию определенные границы, сколь мало религия уполномочена и способна вмешиваться в дела науки, будет ли то философия или какая-либо другая специальная дисциплина. Поэтому подобно тому, как религия совершенно не
касается вопросов о том, движется ли Земля в мировом пространстве, произошел ли человек от обезьяны, требуют ли психические факты для своего объяснения допущения, что душа есть субстанция, или нет и т. д. — так точно и философия с указанной точки зрения не имеет никакого дела с вопросом, как человек по своим религиозным потребностям относится к сверхчувственному миру, дополняющему для него мир чувственный.
6. Однако соотношение религии и философии нельзя огранить простым противоположением их. Ибо знающий и верящий, философствующий и религиозный человек — не две различные личности, внутренне не соотносящиеся друг с другом. Также и здесь, в отношении знания и веры, должно иметь значение стремление к единству нашего разума, не терпящего противоречий между различными отраслями знания. Философия XIX столетия пыталась удовлетворить этому стремлению двумя путями: она выдвинула две религиозно-философских системы, которые, как различные проведения установленного Кантом принципа — взаимной самостоятельности и независимости религии и философии, — противостоят религиозным стремлениям того времени, направленным на полную замену религии философией. Первая попытка этого рода исходила из представления чувственного и сверхчувственного миров, как объектов двух различных духовных функций человека. Чувственный мир есть мир рассудка, который регулирует его по прирожденным ему законам. Сверхчувственный мир — мир чувства, собственная область которого ограничивается непосредственным пониманием отношений человека к сверхчувственному основанию бытия и которое проявляется в религии в виде чувства зависимости. Главный защитник такого дуалистического проведения Кантовской мысли — Шлейермахер. Вторая попытка исходит из взгляда на религию и философию, как на необходимые продукты человеческого разума; философия и религия сами по себе не имеют различного содержания, они только различные формы, в которых раскрывается всеобщий разум, действующий в каждом индивидуальном сознании. Одна из этих форм — символическая, действующая в чувствах и представлениях: ее орган — фантазия, ее продукт—религия. Другая — мысль, развивающаяся логически: ее орган — мыслящий разум, ее продукт — философия. Таким образом, философия и религия имеют одно и то же содержание, которое они выражают только в различных формах.
Главный представитель этого монистического проведения Кантонской мысли, — проведения, которое, конечно, вместе с тем заключает в себе существенное преобразование ее, — Гегель.
7. Хотя обе эти попытки с их стремлением соединить религию и философию в высшем единстве еще и до настоящего времени находят себе последователей, однако господствующие направления теологии и философии отошли от них, возвращаясь, в вопросе об отношении философии и религии, к более общему и, конечно, также к более неопределенному пониманию Канта, В этом возврате к Канту существенную роль играет развитие новейшей теологии. Стремясь все более и более добиться положения истинной науки о религии, теология неизбежно должна пытаться выступить посредствующим звеном между философией и религией подобно тому, как во всех других отраслях научного знания специальная наука служит подготовкой для философского исследования, вследствие чего объектом последнего является не непосредственный опыт, а знание, добытое при посредстве специальных наук. Наука теология, с одной стороны, в качестве критической истории религиозных преданий и их литературных источников, принадлежит к историческим и филологическим дисциплинам. С другой стороны, поскольку она не может отрешиться от познания психологического происхождения религиозных идей и их этического значения, она близко соприкасается с психологией и этикой. При таком положении философия к теологии относится так же, как и вообще ко всем специальным дисциплинам, именно она пытается соединить употребляемые ею при познании принципы и методы в одну беспротиворечивую систему. Поэтому религия столь же мало, как и разрешение каких-либо математических, физических и исторических задач, образует непосредственное содержание философского исследования; философия также имеет своим объектом уже подвергшиеся научной обработке факты, предлагаемые ей религиозною наукой — частью психологической, частью исторической отраслью знания. Философия религии, следовательно, так же относится к положительной религии, как философия права к положительному праву или эстетика к истории искусств. Во всех этих случаях предмет философии образует материал, уже переработанный специальной наукой, следовательно, там, где речь идет о каком-либо содержании человеческой жизни, предмет философии — не само непосредственное содержание, а результат его анализа. При этом также и на учные результаты, добытые наукою о религии, образуют предмет философии только в том смысле, что эта последняя со своими общими задачами выступает там, где научное специальное исследование оказывается недостаточным: по отношению ко всем специальным вопросам философия выдвигается именно там, где результаты специальной отрасли и методы, требуемые ее предметом, тесно связываются с результатами и методами других отраслей и с общими проблемами человеческого познания.
8. Если мы теперь сравним отношение между философией и религией, оказавшееся в нашем историческом обзоре его развития соответствующим нынешней ступени науки вообще и религиозной в особенности, с установленным нами и также соответствующим основной потребности современной науки отношением философии к совокупности других специальных наук, то мы увидим, что между ними нет никакого различия и что, следовательно, наука о религии без остатка входит в состав совокупности прочих наук. Философия так же мало может основать новые религии, как и создать положительное право или сделать естественнонаучные или психологические открытия. Ее задача и здесь также заключается в исследовании содержания данных, уже обработанных специальной наукой, и во включении их в общую систему нашего знания. Эта задача сама по себе теоретическая, и только косвенно, через влияние, оказываемое теоретическим познанием на практическую деятельность людей, она становится практической. При всем том в стремлении оказывать влияние на практическую деятельность первое место принадлежит специальной науке, соединяющей в этом случае практическую тенденцию с теоретической, а именно теологии, подобно тому, как в области права первое место по влиянию на положительное право принадлежит правовой науке и только косвенно, через ее посредство, философии права.
Будучи сначала неодинаковыми, отношения между философией и наукой, с одной стороны, и философией и религией, с другой, постепенно изменяясь соответственно изменению культурных условий, в конце концов, становятся тождественными: отношение философии к прочим наукам включает также и ее отношение к религии. Поэтому прежде (§ 2, п. 8) установленное общее определение философии, как «всеобщей науки», не нуждается для выражения ее отношения к религии ни в каком дополнении, а нуждается лишь в пояснении, что к специальным наукам, образующим основу философии, должна быть причислена и наука о религии в ее полном объеме, поскольку, по крайней мере, она есть независимая теоретическая наука. Последнее ограничение всегда полезно прибавлять, потому что теология, как и все вообще научные отрасли, стоящие в тесной связи с жизненной практикой, — а теология даже более, чем любая другая специальная наука, — определяется, вместе с тем, практическими стремлениями, часто не имеющими ничего общего с научными стремлениями и нередко препятствующими научному исследованию.
Кант. Спор факультетов, I, 1 раздел. Шлейермахер. Речи о религии, 2 речь. Dialektik (Naphgel. )terke, II, 2), §214 ff. Гегель. Лекции по философии религии, введение. Лекции по истории философии, I, введение В. А l b г. R i t s с h l. Theologie und Metaphysik, 1887. W. Herrmann. Die Religion im Verhältniss zum Welterkennen etc. 1879. O. Pfleiderer. Religionsphilosophie, II, 3. Abschn. HI. By ндт. Система философии, Этика, 4 отд., 1 гл., 4. F. R. Li p s i u s. Die Vorfragen der systemat. Teologie. 1899.
1. С установленной нами точки зрения на задачу философии теперь также можно решить вопрос о правильности того понимания задачи философии, согласно которому философия не есть общая теоретическая наука или, по крайней мере, впредь не должна быть таковою, а должна быть практической дисциплиной, наукой о ценности или учением о благах.
В защиту такого понимания задачи философии приводят то соображение, что, по выделении из философии последней из специальных наук — психологии с ее особенными задачами, для первой вообще уже не остается более никакого места в системе теоретических наук, так как компилятивное соединение общих результатов специальных наук и стремление познать еще раз уже познанное специальными науками ни в каком случае не могут образовать самостоятельной задачи. Подобное заключение было бы, однако, правильно только в том случае, если бы задача философии всецело сводилась к тому, чтобы, так сказать, временно ведать еще недостаточно разработанными специальными отраслями знания. Между тем дело обстоит совсем не так. Скорее выполнение такой задачи всегда было второстепенной целью философии; в каждом отдельном случае эта задача могла сделаться, естественно, сознательной лишь после отделения соответствующих специальных отраслей от философии, и тогда философская разработка проблем, как она применялась в последний раз еще в психологии и частью до сих пор еще применяется, была бы совершенно невозможной, если бы в основании философии, за указанной целью, не лежало другое более глубокое стремление — стремление к систематизации познания и его методов. Очевидно, для удовлетворения этого стремления требуется общая и поэтому соединяющая результаты специальных работ, выходящая за границы разделения труда, определенного преимущественно практическими соображениями, наука. Ибо ни в каком случае нельзя понять, как могла бы выполнить такую систематизацию какая-нибудь специальная наука, не затрагивая другие специальные, отличные от нее, отрасли научного знания. А коль скоро последнее происходит, специальное научное исследование превращается в философское исследование; когда же делается попытка указать отношение специальной дисциплины к соседним отраслям знания, на сцену неизбежно является исследование о том, как относятся содержания данных отраслей друг к другу и какие отсюда вытекают следствия. Нельзя, конечно, отрицать, что специалист, работающий в определенной области, многократно будет наталкиваться на философские задачи, и что он может с успехом их разрабатывать, поскольку он достаточно хорошо знаком не только с отдельными, специально принадлежащими к области его исследования, фактами, но также и с общими проблемами познания. Ибо философия столь же мало может монополизироваться, как и всякая другая наука, даже менее, чем любая специальная дисциплина, связанная с определенными предпосылками в интересах технической успешности работы. Философствовать может всякий, кто хочет или умеет, безразлично, будет он или нет так называемым профессиональным философом. Если теперь философские задачи, касающиеся различных отраслей знания, с трудом поддаются исследованию — ведь оно должно удовлетворять как притязаниям специальных наук, так и философии, — то в этом, однако, еще не лежит никакого основания отрицать вообще их существование; здесь, в крайнем случае, дается основание предостерегать от попытки разрешать их без необходимых для их исследования средств. Однако, этим отнюдь не оправдывается утверждение, будто философия с настоящего времени должна избрать совершенно новый путь, который освобождает ее от необходимости исследовать общие проблемы теоретического знания и на котором в будущее время ее исследованию будут подлежать не вопросы, как, почему и что человек познает, а единственно вопрос, как ценно познанное.
2. Представители только что указанного понимания задачи философии, не говоря о тех, которые сферу последней ограничивают этикой, до сих пор не предприняли попытки проведения поставленной ими задачи. В исторических же системах, в которых вопросы о ценности играют преимущественную роль, эти последние постоянно связываются с обсуждением теоретических проблем. Философия, как чистое учение о ценности, таким образом в лучшем случае, только привлекательный эскиз. Кто в самом деле не пожелал бы узнать, как ценны наши поступки, наши познания и, если можно, также сами вещи? Подобная философская программа поэтому очень пригодна для того, чтобы завоевать симпатии у специалистов при том условии особенно, если их одновременно уверять, что они совершенно правильно и как следует философствуют в своих областях в качестве естественников, историков, юристов и т. д.: в их специальное дело собственно философия не намерена вмешиваться. Конечно, согласятся ли эти специалисты с таким разграничением областей философии и науки не просто в отрицательном смысле, когда философия оставляет их в покое, но также и в положительном, когда окончательные оценочные суждения будут отведены исключительно философии, — остается сомнительным. Даже такая теоретическая наука, как физика, поскольку не может обойтись без оценочных суждений, постольку она приписывает различную ценность различным явлениям и их законам по их общезначимости и значению для связи естественных явлений. Политическая экономия важнейшую часть своих общих исследований прямо называет «теорией ценности». В исторической науке обычно реже идет речь о ценностях, но тем более все содержание истории проникнуто оценочными суждениями, так как историческая жизнь сводится к поступкам людей, оценка же мотивов таких поступков и их следствий выражается вообще в оценочных суждениях. Наконец, психология имеет, правда, своим содержанием процессы сознания вообще и, следовательно, не только такие, которые обладают познавательной ценностью для нашего мышления или нравственной ценностью для нашего практического поведения, но также и такие, которые не подлежат оценке. Однако, вследствие того, что факт оценки сам, в свою очередь, «феномен сознания», психология не может освободиться от обязанности дать отчет прежде всего о возникновении чувства оценки, а потом также и о возникновении оценочных суждений.
3. Поэтому, если не может быть и речи о выделении философии, как особенной «науки о ценности» в том смысле, что ценность должна быть ей специфически принадлежащим понятием, то остается только еще один путь — приписать ей характер чистого «учения о благах». Правда, этот путь до нынешнего времени едва ли кем избран, он только намечен для будущего. Везде, где в специальных науках идет речь об оценочных понятиях и суждениях, подразумевается вообще относительная ценность, как определяющая относительное значение эмпирических фактов. Однако, относительная ценность предполагает абсолютную, как свой необходимый коррелят и корректив. Философия, таким образом, не должна говорить о том, что ценно под временными условиями, но о том, что ценно безусловно и во все времена. Одним словом, философия должна быть учением об общезначимых ценностях, которые возникают из природы человеческого разума независимо от ограничений, поставляемых его деятельности эмпирическим миром. В этом смысле философия называется законодательной wm нормативной дисциплиной. Бе задача состоит не в описании или объяснении фактов, но в выработке норм, которые в качестве законов разума должны господствовать над фактами.
4. Такое понимание философии как чистой науки об абсолютной ценности, хотя такой науки фактически до настоящего времени не существует, может, по-видимому, ссылаться на известные части философии, на то, что в них оценочные суждения на деле играют выдающуюся роль. Эти три части философии — логика, этика и эстетика. Логика содержит оценочные суждения о связи мыслимого и познанного, этика — о мотивах воли, эстетика — о чувствах удовольствия и неудовольствия, обычно связывающихся с нашими представлениями. Поэтому эти три отрасли философии и называются в указанном смысле нормативными науками. Однако, при ближайшем рассмотрении их содержания и задач становится ясным, что ни одна из них никогда не была чисто нормативной наукой, да на деле и не может быть таковой. Развивая логику в существенных чертах в форме нормативной науки, Аристотель выводил ее законы из форм языка; эту элементарную задачу он также пытался уже расширить через дальнейшее исследование методов и норм научного познания. Не иным путем, очевидно, ныне и мы поступаем при разработке логики, причем, само собой разумеется, мы должны стремиться разрешить подобную задачу в смысле, соответствующем современному состоянию науки, а не в смысле, — что, к сожалению, еще очень часто случается, — соответствующем состоянию аристотелевской или схоластической науки. То же можно сказать и про этические и эстетические нормы. Хотя они сами по себе еще не содержатся в фактах нравственной жизни и в продуктах художественного творчества, однако, они никогда не могут возникнуть, если объективно данные факты не возбудят в нас чувств и оценочных суждений, о происхождении которых мы, естественно, можем дать отчет, только проанализировав помимо их самих также и вызвавшие их объекты. Следовательно, логика, этика и эстетика, поскольку они вообще претендуют быть науками, не могут отказываться от анализа условий, при которых возникают их нормы, а, значит, и от объяснения самих норм. Если же они пожелают ограничиться установлением этих последних, то они так же мало будут считаться науками, как мало уложение о наказаниях или государственная конституция представляют собою науки. Конечно, и эти последние могут стать объектом научного исследования, если будут даны обоснование и научное толкование содержащихся в них определений. Поэтому нет чисто нормативных наук вообще, но всякая нормативная наука есть, вместе с тем, объяснительная. Собственно научная задача в нормативных науках состоит в объяснении. Их отличие от других наук состоит не в том, что их задача лежит не в объяснении фактов, а в том, что значительная часть фактов, подлежащих их объяснению, носит характер норм и оценочных суждений. Вследствие действительной тесной естественной связи между установлением фактов и их объяснением последнее в нормативных науках содействует отысканию правильной формулировки норм и оценочных суждений. Поэтому, хотя и могут существовать чисто объяснительные науки, которые, как, например, механика, физика или психология, нисколько не интересуются различением фактов по их ценности, однако, не может быть никакой научной дисциплины, которая могла бы вполне отказаться от всякого объяснения фактов. Нормы и оценочные суждения, основание, цель и связь которых неизвестны, представляли бы собою или изречения оракула, или пустые фразы, но ни в каком случае не научные законы. S. Философия, взятая в целом, в той же мере, как и отдельные философские отрасли, в которых играют роль оценочные суждения, ^естественно, не может быть специфической наукой о ценности. Где оценочные суждения привходят в нее, там они отличаются от соответствующих оценочных суждений специальных наук своей общей природой, таким образом, в том же самом смысле, в каком вообще содержание философии отличается от соответствующего содержания специальных наук. Однако, так как оценочные суждения вообще без всякого обоснования и объяснения того, что в них высказывается, сами по себе не могут образовать никакой научной задачи, то в вышесказанном выражается лишь та мысль, что философия при изучении мира становится на более общую точку зрения, чем любая специальная научная отрасль. Такое всеобщее изучение нельзя произвольно ограничить на какой-нибудь одной из функций, которые должны каким-либо образом объединяться во всяком научном исследовании: всякое научное исследование заключает в себе и объяснение и оценку, и все, что оно может сказать о ценности жизни и о ее отдельных благах, останется до тех пор произвольным немотивированным мнением, пока оно не попытается обосновать свои суждения, пока оно на даст отчета о связи фактов, к которым эти суждения относятся. Выполнить же это философия может, руководствуясь тем, как специальные науки дают единство и правильное распределение своему содержанию. Если, таким образом, понятие философии как всеобщего учения о ценности последовательно развить до конца, то — при услоэии строгого выполнения требования, что философия должна быть наукой, а не совокупностью необоснованных субъективных мнений — неизбежно признание нами прежде установленного понимания философии: философия должна быть всеобщей наукой в том вышеустановленном смыс-ле, ШЛШ* «лгоржу тфещетш ее буяут тфигодавд и метода топтания, так как очевидно, они не .потуг быть окончательно исследованы ни в какой специальной дисциплине.
6. Однако, как всеобщая наука философия не предшествует специальным наукам, но следует за ними: всеобщие принципы и методы познания могут быть добыты из частных применений. С другой стороны, сама, установленная нами, всеобщая задача философии нуждается в расчленении на различные проблемы, которые она заключает в себе и которые, не поддаваясь разрешению внутри специально-научного исследования, обуславливают существование частей философии. Эти части в их логической связи образуют систему философии, которая заранее предначерчивается через расчленение специально-научных зад^ч. Хотя обособление различных отраслей знания производится не под влиянием логических мотивов, а из практических соображений, все-таки следует ждать, что таким практическим основаниям, по крайней мере, при важнейших расчленениях, соответствуют известные отличительные логические признаки, имеющие свой источник в природе научных проблем. При фактическом разделении научного труда внутри специальных отраслей знания, конечно, не стремятся большею частью дать отчет ни об их связях друг с другом, ни о способе, которым они систематически дополняют друг друга. Однако, ясно, что, после того как отделение специальных наук от философии, почти по всеобщему признанию, в существенных чертах уже закончилось, все они в единстве должны образовать систему, на которой должна возвышаться система философии, как всеобщей науки. Отсюда вытекает первая предварительная задача введения в философию — дать общую классификацию наук, к которой в качестве существенной составной части принадлежит систематическое подразделение философии.
Виндельбанд. История философии: «Релятивизм есть отказ от философии и ее смерть. Поэтому философия может дальше существовать только как учение об общезначимых ценностях. Она в таком случае не будет больше вторгаться в область специальных наук, к которым в настоящее время принадлежит также и психология. Она не имеет честолюбия познать еще раз уже познанное специальными науками и не чувствует удовольствия составлять из общих результатов специальных наук самые всеобщие. Она имеет свою собственную сферу, свою собственную задачу в тех общезначимых ценностях, которые образуют основу ъсяшй культурной деятельности и скелет всех особенных жизненных благ. Философия будет описывать и объяснять общезначимые ценности только с целью дать отчет об их значении: она обсуждает их не как факты, но как нормы. Поэтому и задачу свою она разовьет как законодательство, но не как произвольный, ею диктуемый, закон, а как закон разума, который она преднаходит и понимает». К тому же вопросу: Wund t Philosophie und Wissenschaft, Essays, I. Logik, II, Cap. 5. И об отношении объяснительных и нормативных наук — Этика, введение. Сверх того, литература, приложенная к § 1.