Словарь книжников и книжности Древней Руси
Статьи на букву "П" (часть 3, "ПОВ")

Статьи на букву "П" (часть 3, "ПОВ")

ПОВЕСТИ О ВЗЯТИИ КОНСТАНТИНОПОЛЯ ТУРКАМИ В 1453 Г.

Повести о взятии Константинополя турками в 1453 г. - цикл древнерусских произведений, посвященный осаде и падению Константинополя: это П., приписываемая Нестору Искандеру, «хронографическая» П., краткая П. «О взятии Царьграда от безбожных турчан» и так называемый «Плач о падении Царьграда». К этим источникам восходят поздние переработки - в составе Степенной книги (см.: Книга Степенная царского родословия. Ч. 1 // ПСРЛ. СПб., 1913. Т. 21, 2-я пол. С. 490-504), П. в составе Хронографа Русского в его редакциях XVII в. Искандеровская редакция известна в единственном списке XVI в. (ГБЛ, собр. Тр.-Серг. лавры, № 773). Текст не имеет заголовка. В конце П. имеется запись, в которой автором ее назван Нестор Искандер. П. начинается рассказом об основании Константинополя, затем следует обстоятельное описание осады и взятия города турками. Завершается текст изложением пророчества о судьбе Константинополя. Среди литературных источников П. - Летописец Еллинский и Римский, из которого заимствованы сведения об основании города и через посредство которого в ней отразилось Сказание о построении храма святой Софии. Кроме того, в П. использовано «Откровение» Мефодия Патарского, апокрифическое «Откровение» Даниила, пророчества Льва Премудрого. Отмеченные М. Н. Сперанским параллели с древнерусским переводом «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия могут свидетельствовать о знакомстве автора П. и с этим памятником. М. Н. Сперанский предполагал существование общего источника у Троицкого списка («искандеровской» редакции) и «хронографической» редакции, текстуально близкой к первой, но более краткой. Хронографическая редакция входит в состав многих списков Русского хронографа в его редакции 1512 г., а также читается в сборниках. Обнаружение С. Н. Азбелевым фрагмента «хронографической» редакции в рукописи XV в. (ГПБ, Q.IV.544) позволяет датировать создание архетипного текста П. XV в. В списках Западнорусской редакции Русского хронографа находится П. «О взятии Царьграда от безбожных турчан» (нач.: «В лето 6961 обращаше уже в мысли своей Амуратов сын Моамеф...»), являющаяся, как установлено В. Ф. Ржигой и Б. М. Клоссом, переводом латинской повести Энея Сильвия, осуществленным Максимом Греком. Эта П. также встречается в сборниках. В Русском хронографе редакции 1512 г. в качестве заключительной главы читается повествование о взятии Царьграда, получившее в науке условное наименование «Плач о падении Царьграда» (в Хронографе глава называется: «О взятии Царяграда от безбожнаго турьскаго царя Магмета Амуратова сына»; нач.: «Хощу глаголати повесть, еже не точию человекы, но и нечювьственое камение...»). Стилистический анализ «Плача» позволяет считать его автором составителя Хронографа. Кроме того в сборниках наряду с П. о взятии Константинополя читаются «Сказание о происхождении Византии», «Сказание о происхождении Царьграда», статья о происхождении «турских царей». П. о Царьграде читается и в составе Летописей Никоновской (ПСРЛ. СПб., 1901. Т. 12. С. 78-108), Воскресенской (ПСРЛ. СПб., 1859. Т. 8. С. 125-144), Голицынского тома Летописного свода Лицевого. П. о взятии Константинополя (в «искандеровской» или «хронографической» редакции) оказала большое влияние на русское историческое повествование XVI - нач. XVIII в. Ей подражает Казанская история, Летописец начала царства, «Повесть книги сея от прежних лет», приписываемая И. М. Катыреву-Ростовскому, Авраамий Палицын в своем Сказании, составитель одной из переработок Повести о начале Москвы. «Хронографическая» редакция П. вошла в «Скифскую историю» А. Лызлова (1692 г.), а через ее посредство в книгу «Историа о разорении последнем святаго града Иерусалима от римскаго цесаря Тита сына Веспасианова, вторая о взятии славнаго столичнаго града греческаго Константинополя (иже и Царьград) от турскаго султана Махомета втораго» (М., 1713), переиздававшуюся в 1716, 1723, 1745, 1765, 1769 гг. и далее, до нач. XIX в. К этому изданию восходит болгарская повесть, встречающаяся в составе «Дамаскинов» 2-й пол. XVIII в. На древнерусских источниках основывался и автор «Истории Царьградской» И. В. Паузе (ум. 1735). В нач. XVIII в. сюжетные мотивы П. были использованы автором анонимного сочинения «О зачатии и здании царствующаго града С.-Петербурга» (см.: Предтеченский A. B. Основание Петербурга // Петербург Петровского времени. Л., 1948. С. 42-44). Сюжет «знамения» - борьба орла со змеей - широко использовался в памятниках прикладного искусства XVII - нач. XVIII в. Изд.: Яковлев В. Сказания о Цареграде по древним рукописям. СПб., 1868; Попов А. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869. С. 83-91, 160-165; Повесть о Царьграде (его основании и взятии турками в 1453 году) Нестора Искандера XV века / Сообщ. архимандрит Леонид. СПб., 1886 (ПДПИ. Вып. 62); Русский хронограф. Хронограф редакции 1512 года // ПСРЛ. СПб., 1911. Т. 22, ч. 1. С. 443-460; Русский хронограф. Хронограф западнорусской редакции // ПСРЛ. Пг., 1914. Т. 22, ч. 2. С. 205-207; Повесть о взятии Царьграда турками // Русские повести XV-XVI веков. М.; Л., 1958. С. 55-78, 218-243, 386-397; Повесть о взятии Царьграда турками в 1453 году // ПЛДР. Вторая половина XV века. М., 1982. С. 216-267, 602-607. Лит.: Срезневский И. И. Повесть о Царьграде // Учен. зап. II отд. имп. Академии наук. СПб., 1854. Кн. 1, разд. 3. С. 99-137; Дестунис Г. Новоизданный список повести о Царьграде // ЖМНП. 1887, февр. С. 366-383; Погодин П. Д. Обзор источников по истории осады и взятия Византии турками в 1453 году // Там же. 1889, авг. С. 243-253; Орлов А. С. 1) Об особенностях формы русских воинских повестей (кончая XVII в.) // ЧОИДР. 1902. Кн. 4. С. 1-50; 2) О некоторых особенностях стиля великорусской исторической беллетристики XVI-XVII вв. // ИОРЯС. 1908. Т. 13, кн. 4. С. 347-355, 371, 373, 379; 3) Героические темы древней русской литературы. М.; Л., 1945. С. 100-130; Соболевский А. И. Эней Сильвий и Курбский // Serta Borystheriica. Сб. в честь заслуженного профессора имп. ун-та св. Владимира Юлиана Андреевича Кулаковского. Киев, 1911. С. 1-17; Unbеgaun В. Les relations vieux-russes de la prise de Constantinople // Revue des études slaves. Paris, 1929. T. 9, N 1-2. P. 13-38; Бельченко Г. П. К вопросу о составе исторической повести о взятии Царьграда // Сб. статей к 40-летию ученой деятельности академика А. С. Орлова. Л., 1934. С. 507- 513; Ржига В. Ф. Кто перевел краткую повесть о взятии Константинополя турками? // Slavia. Praha, 1934. Roč. 13. Seš. 1. С. 105-108; Масленникова Н. Н. Идеологическая борьба в псковской литературе в период образования Русского централизованного государства // ТОДРЛ. М.; Л., 1951. Т. 18. С. 200-202; Смирнов Н. А. Историческое значение русской «Повести» Нестора Искандера о взятии турками Константинополя в 1453 г. // ВВ. М., 1953. Т. 7. С. 50-71; Сперанский М. Н. 1) Повести и сказания о взятии Царьграда турками (1453) в русской письменности XVI-XVII веков // ТОДРЛ. М.; Л., 1954. Т. 10. С. 136-165; 1956. Т. 12. С. 188-225; 2) Повесть о взятии Царьграда турками в «Скифской истории» А. Лызлова // М. Н. Сперанский. Из истории русско-славянских литературных связей. М., 1960. С. 211-224; Скрипиль М. О. «История» о взятии Царьграда турками Нестора Искандера // ТОДРЛ. Т. 10. С. 166-184; Азбелев С. Н. К датировке русской Повести о взятии Царьграда турками // Там же. М.; Л., 1961. Т. 17. С. 334-337; Мамаев К. К. «Видение Царьградское» в «Повести о Царьграде» Нестора Искандера и его интерпретация в некоторых памятниках прикладного искусства // Там же. М.; Л., 1966. Т. 22. С. 342-352; Клосс Б. М. 1) О времени создания русского Хронографа // Там же. Л., 1971. Т. 26. С. 244-245; 2) Максим Грек - переводчик повести Энея Сильвия «Взятие Константинополя турками» // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 1974 г. М., 1975. С. 55-61; Моисеева Г. Н. «История царьградская» Иоганна Вернера Паузе - неизвестное сочинение начала XVIII в. // Культурное наследие древней Руси. Истоки, становление, традиции. М., 1976. С. 205-210. Доп.: Азбелев С. Н. К сравнительному изучению повестей о завоевании Константинополя турками // Сравнительное изучение литератур. Сб. статей к 80-летию акад. М. П. Алексеева. Л., 1976. С. 18-22. О. В. Творогов

ПОВЕСТИ О НАШЕСТВИИ ЕДИГЕЯ

Повести о нашествии Едигея - летописные повести о нашествии на Русь осенью 1408 г. ногайского хана Едигея, фактически правившего Золотой Ордой в нач. XV в. Едигею не удалось захватить московский «град» (Кремль), но он сжег московские посады, уничтожил Переяславль, взял Ростов, Юрьев, Дмитров, Серпухов, Нижний Новгород и Городец и ушел после получения 3000 рублей «окупа». Рассказом о нашествии Едигея завершался рассказ Летописи Троицкой, однако текст этого рассказа, в отличие от текста Троицкой до 1391-1392 гг., не может быть реконструирован по Летописи Симеоновской и Летописцу Рогожскому: приведенные Н. М. Карамзиным цитаты из рассказа о Едигее в Троицкой свидетельствуют о том, что там читался иной текст, чем в Симеоновской и Рогожском летописце. Почти все цитаты Карамзина совпадают с рассказом, помещенным как отдельная статья в летописных сборниках, содержащих тексты великокняжеского летописания, близкие к Летописям Никаноровской и Вологодско-Пермской, и включенным впоследствии в текст этих летописей и Московского свода. Судя по Карамзину, П. начиналась в Троицкой с перечисления татарских «царевичей» и князей, пришедших на Русь с Едигеем, приход к Москве датировался 1 декабря; было указано, что за великим князем Василием Дмитриевичем, отступившим в Кострому, был послан царевич Тегрибердей. Далее упоминается осторожное поведение великого князя Ивана Михайловича Тверского, связанного вассальной зависимостью и с Ордой, и с великим князем Василием I: «...ни Едигея разгнева, ни князю великому погруби, обоим обоего избежа. Се же створи уменски, паче же истински». К рассказу Троицкой восходит и содержащееся в московских летописях описание того, как татары вели по сорок человек связанных москвичей; единственная цитата из П. у Карамзина, не обнаруженная в более позднем летописании, это упоминание о том, что богатые и сильные люди, дававшие обеты во время нашествия, их затем не выполнили и солгали перед богом. В составе Симеоновской и Рогожского летописца читается другая П., восходящая, очевидно, к той особой редакции свода 1408 г., которая была доведена до 1412 г. и составлена, по всей видимости, в Твери. Связь с Тверью обнаруживается в П. Симеоновской и Рогожского летописца в указании, что войска Едигея «тферскаго настолования дому святаго Спаса взяша волость Клиньскую и множество людей посекоша, а иных в плен поведоша». В основном же П. отражает скорее позиции человека, тесно связанного с московским великокняжеским двором, но осуждающего политику Василия Дмитриевича в нач. XV в. (М. Д. Приселков предполагал, что этот рассказ был «составлен в Твери едва ли не со слов отъехавшего в Тверь какого-то московского политического деятеля»). Автор не столько информирует о событиях (он не приводит точной даты прихода Едигея, не упоминает размеров данного в конце осады «окупа»), сколько оценивает их. Безусловно отрицательно относится он к военному союзу, заключенному в 1406 г. Василием I с Едигеем. Он ссылается при этом на неких «старцев» (старших советников Василия I), говоривших: «Добра ли се будет дума юных наших бояр иже приведоша половець на помощь?». Именование ордынцев «половцами» связано здесь, очевидно, с упоминанием о древних киевских и черниговских князьях, тоже поднимавших «половци на помощь»: «...да не будеть ли си пакость земли нашей на прочия дни, егда измаильте, усмотревши наряд нашея земля, на ны приидуть». «Яко же и събысться», - прибавляет автор. Все это рассуждение о союзе с Едигеем, читающееся в Симеоновской летописи и Рогожском летописце, дословно совпадает с текстом, помещенным в Летописи Тверской, где оно читается, однако не в рассказе о Едигее (в Тверской летописи кратком), а в Повести о Плаве, и такое совпадение еще раз подтверждает тверское происхождение П. в Симеоновской и Рогожском летописце. Но осуждая великого князя и его «юных» советников за союз с татарами (против Витовта), автор в такой же степени не одобрял и слишком значительные уступки литовским католическим князьям, переходившим на русскую службу, - в частности, он был возмущен тем, что князь Свидригайло Ольгердович, который «лях бе верою», получил в удел «многославный Володимерь... град пречистые богоматери» - «и таковаго града не помиловавше москвичи, вдаша в одержание ляхов!» Этот поступок, доказывает автор, был не только греховным, но и губительным: когда Едигей пошел на Русь, «храбрии наши ляхове, иже величаве дръжаще град пречистыа богоматере, мужественаа их лысты токмо на бег силу показаша...». И в этом случае автор ссылается на авторитет «старцев», осудивших великого князя, и объясняет такую ошибочную политику советом «юных» бояр. В конце П., отвечая тем, кто мог заподозрить его в желании «досаждать» или «завидовать чести» своих противников, автор ссылается на «Начального летописца киевского», «оного великаго Селивестра Выдобыжского» (Сильвестра Выдубицкого), составителя редакции Повести временных лет, помещенной в Летописи Лаврентьевской, который писал правду, «не украшая пишущаго». В своде, лежащем в основе Летописей Новгородской Карамзинской, Новгородской IV и Софийской I (своде 1448 г.), вместо пространной П. помещено краткое сообщение о нашествии Едигея (приход его к Москве датирован 23 ноября), но оно сопровождается текстом грамоты Едигея Василию (сохранившимся только в Новгородской Карамзинской и HIVЛ и в более поздних сводах). Текст этот перекликается с П. в своде 1412 г. (Симеоновской и Рогожском летописце): Едигей также упрекает Василия I за невнимание к советам «бояр старейших» и «старцев земских», представителем которых он считает боярина Федора Кошку, и за следование «слову и думе» сына Кошки - казначея Ивана Федоровича. Однако в отличие от свода 1412 г. в этом тексте Едигей объявляет «старейших бояр» сторонниками подчинения хану, а их преемников - противниками. Существует ли какая-либо прямая связь между П. в своде 1412 г. и грамотой Едигея? Был ли рассказ свода 1412 г. своеобразным полемическим ответом на ярлык (не дошедший до нас вне летописной традиции, но, по всей видимости, подлинный), имевшим целью доказать, что губительная политика «юных» бояр заключалась не во враждебности, а, напротив, в излишней близости к Едигею? Или же свод 1448 г., помещая ярлык Едигея, тем самым ставил под сомнение версию свода 1412 г.? Мы не можем ответить на этот вопрос, но несомненно одно: в 1-й пол. XV в. на Руси шли острые споры по вопросам внешней, и в частности ордынской, политики. Из более поздних летописных рассказов о Едигее следует отметить рассказ Летописи Новгородской I младшего извода (откуда свод 1448 г., возможно, почерпнул дату осады 23 ноября), а также Летописи Тверской. Приход Едигея отнесен в Тверской летописи к 30 ноября, поименно перечислены князья и бояре, оставшиеся в Москве во время осады, и описывается сожжение Едигеем Переяславля и Ростова. В основе П. в великокняжеском летописании лежало краткое сообщение свода 1448 г. (без грамоты Едигея); к нему был добавлен, как было отмечено, рассказ Троицкой. В Московском своде по сравнению с Троицкой немного изменена похвала осторожному поведению Ивана Михайловича Тверского: вместо «створи уменски, паче же истински» сказано: «премудре бо сия сотвори». Сокращенная версия рассказа Московского свода (без упоминания о «премудрости» тверского князя) читается в Летописях Типографской и Ермолинской; в последней добавлено только (из свода 1448 г. или ранней версии великокняжеского свода, связанной с Летописью Софийской I) упоминание о присылке Едигеем грамоты Василию I. Летопись Никоновская содержит наиболее обширный текст, контаминирующий три ранние редакции П.: рассказ Троицкой (Московского свода), поучение свода 1412 г. (Симеоновской) со ссылкой на «Сельвестра Выдобожского» и текст грамоты Едигея из свода 1448 г. Никаких текстуальных совпадений между П. в своде 1412 г., П. в Московском великокняжеском своде (основанной, очевидно, на тексте Троицкой) и П. в Софийской I и Новгородской IV летописях не обнаруживается. Очевидно, перед нами не разные версии одного памятника, а разные рассказы о нашествии Едигея. Далее в разделе Изд. приводим издания следующих повестей и рассказов о Едигее: I - свода 1412 г.; II - Московского великокняжеского свода и зависимых от него летописей; III - Новгородской I летописи; IV - Софийской I и Новгородской IV и зависимых от них летописей; V - Тверской летописи; VI - Никоновской летописи. Изд.: I. ПСРЛ. СПб., 1913. Т. 18. С. 155-159; 2-е изд. Пг., 1922. Т. 15, вып. 1. Стб. 177-186; ПЛДР. XIV - середина XV века. М., 1981. С. 244-255; За землю Русскую! Памятники литературы Древней Руси XI-XV веков. М., 1981. С. 396-413; II. ПСРЛ. СПб., 1859. Т. 8. С. 82-84; СПб., 1910. Т. 23. С. 142-143; Пг., 1921. Т. 24. С. 174-175; М., 1949. Т. 25. С. 238-239; III. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. С. 400-401; IV. ПСРЛ. СПб., 1851. Т. 5. С. 257; 2-е изд. Л., 1925. Т. 4, ч. 1, вып. 2. С. 406-407; М.; Л., 1959. Т. 26. С. 175-177; М.; Л., 1962. Т. 27. С. 95-96; V. ПСРЛ. СПб., 1863. Т. 15. Стб. 482-484; VI. ПСРЛ. СПб., 1897. Т. 11. С. 205-211. Лит.: Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб., 1892. Т. 5. Примеч. 203-209. С. 118-124; Шахматов А. А. Общерусские летописные своды XIV-XV вв. // ЖМНП. 1900. № 9. С. 148; Приселков М. Д. 1) Летописание XIV века // Сборник статей по русской истории, посвященных С. Ф. Платонову. Пб., 1922. С. 34-35; 2) О реконструкции текста Троицкой летописи 1408 г., сгоревшей в Москве в 1812 г. // Учен. зап. Ленингр. гос. пед. ин-та им. Герцена. 1939. Т. 19. С. 16-19; 3) История русского летописания XI-XV вв. Л., 1940. С. 115-116; 4) Троицкая летопись: Реконструкция текста. М.; Л., 1950. С. 468-471; Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 297-302; Черепнин Л. В. Образование русского централизованного государства в XIV-XV вв. М., 1960. С. 715-734; Лурье Я. С. 1) Общерусские летописи XIV-XV вв. Л., 1976. С. 48, 54; 2) Из наблюдений над летописанием первой половины XV в. // ТОДРЛ. Л., 1985. Т. 39. С. 285-298; Греков И. Б. Варианты «Повести о нашествии Едигея» и проблема авторства Троицкой летописи // Исследования и материалы по истории и историографии феодализма. К 100-летию со дня рождения акад. Б. Д. Грекова. М., 1982. С. 219-238. Я. С. Лурье

ПОВЕСТИ О НИКОЛЕ ЗАРАЗСКОМ

Повести о Николе Заразском - цикл рязанских повестей о событиях татаро-монгольского нашествия. Цикл не имеет единого автора: он слагался в течение почти двух столетий, продолжая дополняться описанием «чудес» и порождая различные редакции еще два столетия. Изучение истории текста цикла сильно затрудняется тем обстоятельством, что сохранились лишь поздние списки. Всего один список датируется XVI-м в. (ГБЛ, Волок. собр., № 526), остальные списки (их не менее ста) - XVII и XVIII вв. Тем не менее положение не безнадежно. Центральная и лучшая из составных частей цикла - Повесть о разорении Рязани Батыем в той или иной степени отразилась во многих произведениях русской литературы XIV-XVI вв. и по этим отражениям до известной степени мы можем судить о движении ее текста и текста некоторых других произведений цикла. Цикл состоит из Повести о перенесении Иконы Николы Заразского из Корсуня, уже упомянутой Повести о разорении Рязани Батыем, Похвалы роду рязанских князей (иногда включаемой в состав предшествующей повести), родословной попов, служивших у иконы Николы Заразского, и охватывающей то 335, то 389 лет, и двух «Коломенских чудес» иконы Николы Заразского, произошедших уже в XVI в. и так или иначе связанных с Коломной (с перенесением иконы в Коломну в 1522 г. и построением каменной стены в Зарайске в 1531 г.). Некоторое указание на авторство первой из повестей рязанского цикла имеется в краткой части этого цикла - «Род служителей чудотворца Николы Заразского». Все «служители» церкви Николы Заразского в городе Заразске, переименованном в XVII в. в Зарайск, происходили из одного рода «служителя» Евстафия, который пришел «ис Корсуни с чюдотворным Николиным образом». О сыне Евстафия - «Евстафии втором» говорится: «сии написа Еустафей вторый Еустафьев сын Корсунскова. На память последнему роду своему». Что же «сии» написал «Евстафии вторый»? Родословие, само собой разумеется, написать он не мог. Центральную повесть цикла - Повесть о разорении Рязани, как мы увидим, написать он также не мог, так как повесть эта содержит признаки относительно позднего своего происхождения: там спутана хронология, погибшими в неравном бою с Батыем показаны такие князья, которые на самом деле умерли позднее, смешаны их родственные отношения - все это могло произойти не ранее XIV в., когда многое уже забылось, получило свое эпическое обобщение. «Евстафии вторый» мог написать какой-то первоначальный краткий вариант Повести о разорении Рязани Батыем, однако по существу этот первоначальный краткий вариант был летописного характера и не связан с иконой Николы. Остается предположить, что «Евстафии вторый» написал Повесть о перенесении иконы Николы из Корсуня. Эта повесть сравнительно мало варьируется в списках (главное колебание - в указании на тот город, через который прибыл Евстафии со своим семейством и иконой в Новгород из Корсуни: по одной версии он проехал через Кесь, ныне Цесис Латвийской ССР, по другой - через Ригу). Предположение о том, что «Евстафии вторый» написал именно Повесть о перенесении иконы Николы, согласуется и с тем, что в самой повести «Евстафий вторый» упоминает о самом себе: Никола является во сне «Евстафию первому» и говорит: «Астафие, возми мой чюдотворный образ Корсунски, супругу свою Феодосию, и сына своего Остафия и гряди в землю Резаньскую». Язык этой повести весьма архаичен, лексический состав ее не противоречит тому предположению, что она была составлена в середине XIII в. Предположения о том, что род служителей Николы Заразского был греческого происхождения, лишены основания. Корсунь в начале XIII в. имела, как известно, многочисленное русское население наряду с греческим и представителями других национальностей. Заключается первая повесть цикла описанием гибели князя Федора Юрьевича «от безбожнаго царя Батыя на реке на Воронежи» и самоубийства его жены Евпраксии вместе с сыном их - Иваном Постником. Этот заключительный эпизод первой повести повторен во второй - в Повести о разорении Рязани Батыем, причем повторен он в сходных выражениях, что указывает на общий источник или на то, что вторая повесть, составлявшаяся позднее, заимствовала этот эпизод из первой. Вероятнее всего предположение, что перед нами какая-то запись летописного характера: в основной части второй повести - Повести о разорении Рязани Батыем - ясно проступает рязанская летопись. Дело в том, что под 1238 г. в Синодальном списке Летописи Новгородской первой, в той его последней части, которая в наиболее авторитетном издании, выполненном А. Н. Насоновым, определена как относящаяся к первой половине XIV в. (см.: Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. Под редакцией и с предисловием А. Н. Насонова. М.; Л., 1950, с. 5), читается рассказ, очень близкий к Повести о разорении Рязани Батыем и не содержащий анахронизмов, которых немало в окончательном дошедшем до нас тексте Повести о разорении Рязани Батыем. Это и есть, как нам представляется, древнейшая основа Повести. Впервые на ее сходство со статьей HIЛ под 1238 г. обратил внимание В. Л. Комарович (в «Истории русской литературы»). Он считал, что в HIЛ сохранились остатки рязанского летописного свода Ингваря Ингоревича. Другой фрагмент этого свода читается в НIЛ под 1218 г., в нем описывается убийство рязанскими князьями Глебом и Константином своих родственников. Оба рязанских рассказа резко выделяются в спокойном изложении НIЛ своим обличительным пафосом, а с другой стороны, во второй повести и таким традиционным способом, отмечающим конец вставки, как фраза: «Но на предлежащее возвратимся». Рязанское происхождение рассказа в НIЛ под 1238 г. о взятии Рязани Батыем ясно из того, что говорит о себе сам рассказчик: «И кто, братье, о сем не поплачется, кто ся нас остал живых... Да и мы то видевше, устрашилися быхом». Косвенно указывает на рязанское происхождение рассказа HIЛ и то обстоятельство, что Рязань названа в нем просто «град», и даты подхода татар к Рязани и ее взятия указаны совершенно точно: 16 и 21 декабря. Итак, древнейшее ядро Повести о разорении Рязани Батыем имело летописный характер. В последующем «зрелом» тексте Повести эта летописная форма в какой-то мере сохраняется (например, формула «В лето 6745...», отдельные летописные приемы изложения и пр.). В древнейшем ядре Повести нет рассказа о Евпатии Коловрате, нет плача Ингваря Ингоревича, нет явно анахроничного рассказа о смерти Олега Красного (в действительности же князь попал в плен, возвратился из Орды в 1252 г. и умер в 1258 г.), не сделаны еще все рязанские князья братьями вопреки исторической правде, нет Похвалы роду рязанских князей и мн. др. Повесть о разорении Рязани Батыем в дальнейшем отразилась в летописной Повести о нашествии Тохтамыша на Москву в 1382 г. в обеих ее редакциях (в редакции Симеоновской летописи и Рогожского летописца и в редакции НIVЛ и СIЛ). Обращает на себя внимание, что Повесть о разорении Рязани не повлияла на Повесть о нашествии Тохтамыша, ни «плачем Ингваря Ингоревича», ни эпизодом с Олегом Красным, ни рассказом о Евпатии Коловрате, ни Похвалой роду рязанских князей. Очевидно, что всех этих частей не было еще в Повести о разорении Рязани, однако текст, повлиявший на Повесть о нашествии Тохтамыша, вполне близок тому, который и сейчас читается в Повести о разорении Рязани. Отсюда ясно, что в конце XIV в. эта Повесть уже существовала, но, вероятнее всего, без указанных частей. Плач Ингваря Ингоревича появился в Повести под влиянием плача великой княгини Евдокии по Дмитрии Донском, читающемся в составленном в XV в. Слове о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, «царя Русьскаго». Это Слово, повлиявшее на Повесть, само испытало в свою очередь ее влияние. В Слове отразилась Повесть без рассказа о Евпатии Коловрате и без рассказа об Олеге Красном, но уже с Похвалою роду рязанских князей. Это, конечно, не значит, что Похвала была составлена только в это время: по всей литературной форме и идеалам княжеского поведения она очень архаична и могла быть написанной еще в XIII в., тогда же, когда было написано близкое ей по духу Слово о погибели Русской земли. Однако в соединении с Повестью о разорении Рязани Похвала появилась, очевидно, уже в XV в. То же влияние Повести, уже соединенной с Похвалой, видим мы и в «Задонщине». Значит и ко времени создания «Задонщины» (дата ее создания, впрочем, весьма спорна) соединение в одном своде Повести и Похвалы было налицо. Мало того, в «Задонщине» отыскиваются следы влияния рассказа о Евпатии Коловрате и плача Ингваря Ингоревича. «Задонщина» несомненно составлена позднее Повести о нашествии Тохтамыша в 1382 г. Отсюда можно предположить, что дошедший до нас состав и вид Повести о разорении Рязани с Похвалою роду рязанских князей и плачем Ингваря Ингоревича образовался где-то в самом кон. XIV или нач. XV в., между созданием Повести о нашествии Тохтамыша и написанием «Задонщины». Неясен только вопрос о рассказе со смертью Олега Красного. Возможно, что он был присоединен к Повести о разорении Рязани именно в это время - тогда, когда нужна была некая патриотическая реабилитация Рязанского княжества и его князей. В полном своем составе повлияла Повесть о разорении Рязани и на Сказание о Мамаевом побоище во всех его редакциях. Так же точно в полном своем составе отразилась она и в Повести Нестора-Искандера о взятии Царьграда турками конца XV в. В XVI в. в связи с временным переносом в 1522 г. иконы Николы Заразского в Коломну рязанский цикл был дополнен двумя коломенскими «чудесами» явно коломенского же происхождения. В XVII в. весь цикл Повестей о Николе Заразском подвергается различным переработкам. Цикл становится особенно популярен в связи с той ролью, которую сыграл Заразск и икона Николы в событиях Смутного времени. В 1608 г. она была украшена Василием Шуйским, в 1610 г. заразский протопоп Димитрий действовал против интервентов вместе с князем Пожарским. Характер переработок Повестей в XVII в. резко отличается от характера переработок в предшествующие столетия: если тогда рязанский цикл складывался, дополнялся новыми текстами, то теперь текст перерабатывается целиком - и в стилистическом, и в идеологическом отношении. Так появляются редакции, связанные с определенной средой или узкими назначениями (например, церковно-служебными). Появляются редакции «Стрелецкая», составленная, очевидно, в Коломне, редакция «Сказания», «Воинская», редакция «Русского временника», Проложная и пр. Один из списков пространного вида редакции «Сказания» заключается словами: «справил Ивашко иконник Калашников», но был ли иконник Калашников автором редакции «Сказания» этого пространного вида или простым переписчиком - сказать трудно. По-видимому, необходимо признать, что наиболее «существенными» авторами в рязанском цикле были «Евстафий вторый», создавший первую повесть цикла, безвестный автор Похвалы роду рязанских князей и тот автор, который на грани XIV и XV вв. создал окончательный текст Повести о разорении Рязани Батыем вместе с рассказом о Евпатии Коловрате, плачем Ингваря Ингоревича и пр. Все указанные авторы обладали незаурядными литературными способностями и высокими патриотическими чувствами. Изд.: [Ундольский В. М.] Приход чудотворного Николина образ Зарайского иже бе из Корсуня града в пределы Резанские... - ВОИДР, 1852, т. 15, отд. III, с. 11-21; Повесть о разорении Рязани. - Срезневский. Сведения и заметки, № 39; Лихачев Д. С. Повести о Николе Заразском (тексты). - ТОДРЛ, 1949, т. 7, с. 257-406; Повесть о разорении Рязани Батыем в 1237 г. / Подг. текста, пер., статьи и ком. Д. С. Лихачева. - В кн.: Воинские повести древней Руси. М.; Л., 1949, с. 5-29, 119-142, 244-266, 284-295 (сер. «Литературные памятники»); Повесть о разорении Рязани Батыем / Пер., статья и примеч. Д. С. Лихачева. - В кн.: Художественная проза Киевской Руси XI-XIII вв. М., 1957, с. 267-275, 358-366; Ботош И. Текст Повести о разорении Рязани Батыем по Волоколамскому списку XVI в. (№ 523). - Studia Slavica Academiae Scientiafum Hungaricae, 1960, t. 6, c. 23-73; Повесть о разорении Рязани Батыем / Подг. текста, пер. и примеч. Д. С. Лихачева. - В кн.: «Изборник»: Сб. произв. литературы Древней Руси. М., 1969, с. 344-361, 72-745; Altrussische Dichtung aus dem 11.-18. Jahrhundert. Leipzig, 1971, S. 100-113 (пер. с нем. яз.); Zenkovsky S. A. Medieval Russia’s Epics, Chronicles and Tales. 2 ed. New York, 1974, p. 199-207 (пер. на англ. яз.); Повесть о разорении Рязани Батыем / Подг. текста, пер. и ком. Д. С. Лихачева. - ПЛДР. XIII век. 1981, с. 184-199, 554-558; Похвала роду рязанских князей / Подг. текста, пер. и ком. Д. С. Лихачева. - Там же, с. 200-203, 559-560. Лит.: Комарович В. Л. 1) Рязанский летописный свод XIII в. - В кн.: История русской литературы. Т. 2. Литература 1220-х-1580-х гг. М.; Л., 1946, ч. 1, с. 74-85; 2) К литературной истории Повести о Николе Зарайском. - ТОДРЛ, 1947, т. 5, с. 57-72; Водовозов Н. В. Повесть о разорении Рязани Батыем. - Учен. зап. МГПИ им. В. П. Потемкина, 1955, т. 48, вып. 5, с. 3-27; Путилов Б. Н. 1) Песня о Евпатии Коловрате. - ТОДРЛ, 1955, т. 11, с. 118-139; 2) Песня об Авдотье Рязаночке. - Там же, 1958, т. 14, с. 163-168; 3) К вопросу о составе Рязанского песенного цикла. - Там же, 1960, т. 16, с. 230-244; Антонова В. И. Московская икона начала X в. из Киева и «Повесть о Николе Зарайском». - Там же, 1957, т. 13, с. 375-392; Черменский П. Н. Два спорных вопроса топонимики древней Рязанщины. - АЕ за 1959 год. 1960, с. 13-15; Лихачев Д. С. 1) Литературная судьба Повести о разорении Рязани Батыем в первой четверти XV в. - В кн.: Исследования и материалы по древнерусской литературе. М., 1961, с. 9-22; 2) К истории сложения Повести о разорении Рязани Батыем. - АЕ за 1962 год. М., 1963, с. 48-51; 3) «Повесть о разорении Рязани Батыем». - В кн.: Великое наследие: Классич. произв. литературы Древней Руси. М., 1975, с. 221-239; 4) «Задонщина» и «Повесть о разорении Рязани Батыем». - В кн.: Древняя Русь и славяне. М., 1978, с. 366-370; Юшин П. Ф. Поэма С. Есенина о Евпатии Коловрате. - ИОЛЯ, 1965, т. 24, вып. 1, с. 18-28; Евсеева И. А. 1) «Повесть о разорении Рязани Батыем» в составе тематического цикла о татарском нашествии в Русском временнике и Хронографе 1599 г. - Вестн. ЛГУ, 1983, № 20, с. 50-55; 2) Анализ формульного стиля Повести о разорении Рязани Батыем. - В кн.: Рукописная традиция XVI-XIX вв. на Востоке России. Новосибирск, 1983, с. 120-125; 3) «Повесть о разорении Рязани Батыем» в Хронографической редакции XVI в. - В кн.: Древнерусская литература. Источниковедение. Л., 1984, с. 156-171. Д. С. Лихачев

ПОВЕСТИ О ПРИСОЕДИНЕНИИ НОВГОРОДА

Повести о присоединении Новгорода - летописные повести о походах 1471 и 1477-1478 гг., закончившихся окончательным присоединением Новгорода к Русскому государству. П. о походе 1471 г., восходящая к официальному великокняжескому летописанию, читается в составе Летописей Никаноровской и Вологодско-Пермской, отражающих великокняжеский свод нач. 70-х гг., и в составе Летописных сводов - Московского великокняжеского 1479 г., Московского великокняжеского кон. XV в. и официального летописания XVI в. П. написана в традициях летописных повестей о борьбе с «неверными» (ср. Повесть о Куликовской битве, Повесть о житии Александра Невского и т. д.); использование мотивов этих повестей в рассказе о войне с новгородцами оправдывалось тем обстоятельством, что новгородцев, часть из которых хотела, чтобы новый новгородский архиепископ признал верховную власть киевского (а не московского) митрополита, обвиняли в «латинстве», в сговоре с польско-литовским королем, а следовательно, в «отступничестве». Как подобает «неверным» врагам, новгородцы гордятся и «ярятся», забыв библейские поучения; великий князь скорбит, проливает слезы, молится и только тогда, когда чаша его долготерпения переполняется, вступает в бой. Победа над новгородцами имеет здесь черты чуда: «Мы видехом вас безчисленое множество, грядущее на нас, не токмо против нас идущии, но и еще иные полки видехом в тыл нас пришедших, знамена же имут жолты и большие стяги и скипетры, и говор людский мног, и топот конский страшен, и тако ужас нападе на ны, и страх объят ны, и прият нас трепет», - заявляют в П. сами новгородцы. Близок к П. о присоединении Новгорода великокняжеского летописания и рассказ, помещенный в нескольких летописях под названием «Словеса избранна от святых писаний о правде и смиренномудрии, еже сотвори... благоверный великий князь Иван Васильевич всея Руси... и о гордости величавых мужей новгородскых...». «Словеса избранна» следуют в Летописи Софийской I младшей редакции за основным летописным текстом; они помещены также в Летописях Софийской II и Львовской и в Летописи Новгородской Дубровского. В этом рассказе, проникнутом такой же враждебностью к Новгородской республике, как и великокняжеский свод, споры об архиепископе объявляются частью некоего единого заговора, отражением которого считается и приглашение в Новгород князя Михаила Олельковича, двоюродного брата Ивана III, состоявшего в вассальной зависимости от польско-литовского короля. Но в великокняжеском своде утверждалось (вопреки действительности), что Михаил Олелькович был приглашен в ходе этого спора, а «Словеса избранны» признавали, что Михаил приехал «преже того». С другой стороны, в «Словесах» резче, чем в великокняжеской летописи, были выражены церковные мотивы. «Дьявольское прельщение» новгородцев доказывается, в частности, тем, что в роли их предводителя выступает «окаанна жена» - вдова посадника Марфа Борецкая, о которой почти ничего не сообщают другие летописи и которая стала популярной в историографии именно благодаря «Словесам избранным». Марфу, несмотря на ее почтенный возраст, автор «Словес» обвинял в намерении выйти замуж за «литовского пана королёва», чтобы владеть вместе с ним «всею Новогородскою землею»; он сравнивал ее с Иезавелью, Иродиадой и другими «злыми женами». Весь поход московского войска сопровождается в этом рассказе чудесами: по божьей воле пересыхают болота, москвичи переходят вброд полноводные реки, новгородцы при виде великокняжеского войска колеблются, «яко пьяны», и обращаются в бегство, побиваемые не человеческими руками, «но невидимого силою живаго бога и помощью великого архангела Михаила». Один из мотивов «Словес избранных» - «чудесное» пересыхание озер и болот - был заимствован более поздней версией великокняжеской летописи - сводом 1479 г. В отличие от московских великокняжеских П. о присоединении Новгорода новгородский рассказ о событиях 1471 г. совершенно лишен этикетных черт. Рассказ этот сохранился в одной из редакций Летописи Новгородской IV, доведенной до 70-х гг. XV в. (Строевский список). Он составлен очевидцем событий, осуждающим распри между «большими» и «меньшими» людьми и непоследовательную политику «больших», начавших «рать» и не сумевших отстоять Новгорода. В рассказе упоминается «мятежь мног» и прямая измена в городе: осуждается, в частности, некий Упадыш, заколотивший новгородские пушки; указывается, что архиепископ, которому по традиции подчинялась новгородская конница, не согласился на ее выступление против московских сил, а лишь против союзников Москвы - псковичей. Во время самой Шелонской битвы новгородцы, по рассказу летописи, «вопили» на больших людей, то требуя решительного сражения, то ссылаясь на недостаток вооружения: «Аз человек молодый, испротеряхся конем и доспехом». Кроме двух основных московских и новгородского рассказов, о походе 1471 г. повествовали и другие летописи. В большинстве из них изложение имело промосковский характер, но в некоторых (в своде, лежащем в основе Летописи Ермолинской и Летописного свода Сокращенного, в Летописях Псковских) упоминалась жестокая казнь побежденных новгородцев. Кроме того, Псковские летописи упоминали, что Михаил Олелькович приехал еще до споров о новом архиепископе, а уехал до московско-новгородской войны. Победа 1471 г. не привела еще к прямому уничтожению независимости Новгорода. Формально прежняя новгородская конституция не была отменена, сохранялись вече, посадник, выборная администрация; великий князь подтверждал свое обязательство «держать» Новгород «в старине, по пошлине, без обиды». Именно поэтому великокняжеский свод нач. 70-х гг. (Никаноровская и Вологодско-Пермская летописи), опираясь на СIЛ, тщательно устранял из ее текста все упоминания о том, что такая «старина» когда-то давала возможность новгородцам изгонять своих князей (вместо «выгнаша», «выведоша», «показаша путь» здесь всюду говорится о том, что князь «изыде», «выеха» и т. д. «по своей воле»). Развернутый рассказ о победе 1478 г. и уничтожении новгородской самостоятельности читается в Московском своде 1479 г. и в следующих за ним официальных летописях кон. XV и XVI в. Рассказ о походе 1477-1478 гг. начинается в Московском своде с сообщения о приезде в Москву весной 1477 г. новгородского посольства, назвавшего Ивана III «государем», об ответном московском посольстве с вопросом, какого «государства» хочет Новгород, и о «мятеже» новгородцев, отрекшихся от своих слов; этот «мятеж» и был объявлен причиной похода на Новгород в 1478 г. Сопоставление с фрагментом из свода 1477 г., сохранившемся в «Летописце от 72-х язык», обнаруживает, что первоначально в великокняжеской летописи не было известия о том, что новгородские послы назвали Ивана III «государем», - очевидно, этот эпизод был введен задним числом в летописный рассказ для обоснования похода 1477-1478 гг. Самый рассказ о походе почти лишен этикетно-литературных черт - он имеет скорее характер официального документа, развернутой разрядной записи. Новгород, в сущности, не оказывал сопротивления великому князю, «бил челом» и просил только об освобождении арестованных Иваном III бояр. Великий князь, исходя из того, что новгородцы якобы сами назвали его «государем», требовал, чтобы они указали, какого хотят «государства великих князей» в Новгороде; он заявлял: «Восхощет нам, великим князем, бити челом наша отчина Великый Новгород, и они знают, как бити челом». Город был взят в осаду, и на новое челобитье князь ответил прежней формулой: если Новгород хочет «бити челом», то «они знают, отчина наша, как им нам, великим князем, бити челом». Только в декабре великий князь сообщил наконец свои условия: «государство», как «в Низовской земли на Москве», «вечю колоколу в отчине нашей в Новегороде не быти, посаднику не быти». Архиепископ и другие новгородские правители согласились на отмену веча и посадничества, и споры велись только о «животах» - земельных владениях новгородских феодалов. Новый порядок был окончательно введен 15 января 1478 г. Последний новгородский свод времени независимости - HIVЛ по Строевскому списку - заканчивается известием сентября 6985 (1476) г.; рассказа о событиях 1477-1478 гг. здесь нет. Но в Летописи Устюжской нач. XVI в., зависимой от новгородского летописания, сохранился рассказ о московском посольстве 1477 г. по поводу признания великого князя «государем» и о волнениях в городе по этому поводу. Но никакого продолжения этот рассказ не имеет; возможно, что этим известием и заканчивалось независимое летописание Новгорода. Далее в разделе Изд. отмечаем издания трех основных повестей о походе на Новгород в 1471 г.: московской (I), «Словес избранных...» (II) и новгородской (III), а также московской повести о походе 1477-1478 гг. (IV). Изд.: I. ПСРЛ. М.; Л., 1949. Т. 25. С. 284-291; 1962. Т. 27. С. 129-135; ПЛДР. Вторая половина XV в. М., 1982. С. 376-403; II. ПСРЛ. СПб.. 1853. Т. 6. С. 1-15; III. ПСРЛ. Л., 1925. Т. 4, ч. 1, вып. 2. С. 446-448; ПЛДР. Вторая половина XV в. С. 404-409; IV. ПСРЛ. Т. 25. С. 309-323. Лит.: История русской литературы. М.; Л., 1946. Т. 2, ч. 1. С. 331-332, 335-336; Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 356-362; Истоки русской беллетристики. Л., 1970. С. 271-273; Лурье Я. С. К истории присоединения Новгорода в 1477-1479 гг. // Исследования по социально-политической истории России. Сб. статей памяти Б. А. Романова. Л., 1971. С. 89-95. Я. С. Лурье

ПОВЕСТИ О СТОЯНИИ НА УГРЕ

Повести о стоянии на Угре («О цари Ахмате, како приходил на Угру»; «Угорщина») - летописные повести о последнем столкновении русских войск с силами хана Большой Орды Ахмата в 1480 г., приведшем к окончательному падению ордынского ига. До нас дошел ряд самостоятельных рассказов об «Угорщине»; лишь некоторые из них текстуально связаны между собой. Одной из наиболее ранних повестей следует считать П., отразившуюся в летописном своде 80-х гг. XV в., связанном с ростовскими архиепископами и дошедшем в Летописи Типографской и близких к ней в этой части Прилуцком и Уваровском видах «Летописца от 72-х язык». По своей идеологической направленности П., содержащаяся в Типографской летописи, совпадает с общими тенденциями этого свода, сочувствующего великокняжеской власти, но независимого от нее, и перекликается с Посланием на Угру ростовского архиепископа Вассиана Рыло, призывавшего Ивана III к решительной борьбе с ханом. П. начинается с упоминания о соглашении Ахмата с польско-литовским королем Казимиром и о том, что Иван III, услышав о походе Ахмата, отправил на Оку своего сына Ивана Молодого и брата Андрея (Меньшого) Вологодского; упоминание об этом содержится и в предшествующем тексте Типографской летописи - до начала П. Получившаяся в результате этого дублировка, а также ошибочная вставка годовой даты 6989 (1481) г. уже после ноябрьских известий (год в Типографской летописи начинается с 1 сентября) дают основание предполагать, что П. об Угре существовала первоначально вне свода, а затем уже была введена в его состав. В П. рассказывается, что Ахмат, не решившись вступить в бой со стоявшими на Оке войсками, продвинулся на запад, к Литовской земле, и стал на одном из притоков Оки - реке Угре. Иван III тем временем отправился в Москву, где митрополит Геронтий, архиепископ Вассиан и другие умоляли его стоять «крепко за православное хрестьянство противу бесерменству». Иван III стал в Кременце, к северу от Угры, а Ахмат стоял к югу, ожидая помощи от короля, но король не пришел к нему на помощь из-за «усобиц» и нападения крымского хана Менгли-Гирея на польско-литовскую Подолию. Тем временем братья Ивана III Андрей (Большой) Углицкий и Борис Волоцкий, выступившие незадолго до похода Ахмата против великого князя, заключили соглашение с ним и присоединились к великокняжеским войскам. Между русскими и татарскими войсками, стоявшими на Угре, шла перестрелка, а когда Угра замерзла, Иван III приказал своим войскам отступить к Кременцу. Автор П. склонен объяснять поведение великого князя влиянием советников - «злых человек, сребролюбцев богатых и брюхатых, предателей хрестьянскых, а норовников бесерменскых», призывавших Ивана III бежать и не вступать в битву. Но войска хана, полагавшие, что русские отступили для того, чтобы начать битву, сами обратились в бегство (об этом бегстве Типографская сообщает дважды - до и после упоминания о «богатых и брюхатых» - это также, по-видимому, вторичная черта версии Типографской летописи); бегство татар рассматривается в П. как чудо богородицы. После упоминания о гибели Ахмата от руки нагайского царевича и о договоре Ивана III с братьями, скрепленном крестным целованием, автор П. завершает ее тройной концовкой (с троекратным повторением «Аминь»), в которой предаются проклятию «кровопивцы хрестьянские», бегавшие вместе с Софьей Палеолог на Белоозеро; «добрые и мужественные» воины призываются к борьбе «за православное хрестьянство противу бесерменству», и, наконец, автор призывает храбрых «сынов русских» уберечь свое отечество от той участи, которая постигла земли, завоеванные турками. Версия ростовского свода (Типографской летописи), по-видимому, лучше всех остальных (хотя и не совсем точно) отражает первоначальный текст П. Тот же текст использован и в Летописном своде Московском великокняжеском кон. XV в.: ряд мест (отход Ахмата от Оки и переход на Угру, поездка Ивана III в Москву, поход Ахмата по Литовской земле, перестрелка на Угре, приказ князя об отступлении к Кременцу) совпадает дословно. Однако здесь гораздо резче, чем в Типографской, подчеркнута отрицательная роль братьев Ивана III в нашествии Ахмата; указано, что Ахмат пошел на Русь, «слышав, что братья отступиша от великаго князя»; в Московском своде кон. XV в. (Уваровском списке) говорится даже, что Ахмат пошел «по совету братии великого князя, князя Андрея и князя Бориса» (в других летописях, даже близких Московскому своду, последних слов нет). Нет в Московском своде и характерного для ростовского свода утверждения, что уход Ахмата был следствием не человеческих усилий, а божьей помощи; из концовки сохранена только первая часть, где осуждается София Палеолог; все остальное опущено. П., содержащаяся в Московском своде кон. XV в., была усвоена последующим официальным летописанием, но с некоторыми изменениями. Наиболее близок к Московскому своду текст Погодинского вида Летописного свода Сокращенного, в текстах Мазуринского вида того же свода, Летописей Новгородской Хронографической и Симеоновской содержится несколько иная версия того же рассказа: снято упоминание о том, что нападение Менгли-Гирея помешало Казимиру помочь Ахмату, выпады против Софии Палеолог еще более сокращены, чем в Московском своде (или совсем опущены), выпущены слова о «крестном целовании» Ивана III братьям (эту присягу великий князь в 90-х гг. нарушил). В неопубликованном Лихачевском виде «Летописца от 72-х язык» содержится текст П., близкий к Московскому своду, но более короткий: после упоминания о приходе братьев к Ивану III и об отказе Казимира от помощи Ахмату сразу же говорится о «страхе», нашедшем на хана, и его бегстве по Литовской земле (упоминания о «богатых и брюхатых», колебаниях Ивана III и концовки нет). Но видеть в этом рассказе первоначальную версию великокняжеского летописания, независимую от текста П., сохранившегося в Типографской, едва ли возможно, так как совпадения с П., присущие Московскому своду (кроме описания перестрелки на Угре, приказа об отступлении и осуждения Софии Палеолог в конце), обнаруживаются и здесь. Как и в версии, сохранившейся в Симеоновской и других летописях, известие о нападении Менгли-Гирея на Подолию вынесено здесь за пределы рассказа об Угре и не связано с ним (см.: ЛОИИ, ф. 238, оп. 1, № 365, л. 851-852 об.). Текст П., близкой к Типографской, сохранился и в своде 1518 г., отразившемся в Летописях Софийской II и Львовской. Но ростовский рассказ оказался в Софийской II - Львовской лишь одним из компонентов мозаичного и сложного рассказа об Угре (эта мозаичность привела к тому, что в нем обнаруживаются повторы: например, о поездке Ивана III в Москву сообщается дважды). Другим дополнительным источником, кроме ростовского рассказа, здесь было Послание на Угру ростовского архиепископа Вассиана Рыло. Основной же рассказ об Угре в своде 1518 г. принадлежал его главному источнику - оппозиционному летописному своду 80-х гг. Последний рассказ обнаруживает прямую враждебность великому князю: отправление им «княгини Римлянки» и «казны» на Белоозеро связывается с намерением самого великого князя, в случае, если хан перейдет Оку, «бежати к Океану морю». В рассказе оппозиционного свода 80-х гг. упоминаются «бояре богата», выступавшие против войны с Ордой, - Иван Ощера и Григорий Мамон (им приписывается весьма обидное для московских князей упоминание о том, что предки Ивана III обычно уклонялись от борьбы с ханом). В этой версии говорится о двухнедельном пребывании Ивана III под Москвой (в Красном сельце), особо подчеркивается роль посада - «гражан» в организации отпора Ахмату, упоминаются переговоры Ивана III с ханом во время стояния на Угре. Главной причиной отступления Ахмата рассказ оппозиционного свода объявляет приход, братьев Ивана III, согласившихся (после того как великий князь «на всю волю их дая ся») выступить против хана, и плохое снаряжение ордынских войск - «бяху бо татары наги и боси, ободралися». Особый, довольно подробный рассказ об Угре содержится в Летописи Вологодско-Пермской, связанной, очевидно, с епископами Пермскими. Рассказ Вологодско-Пермской текстуально не связан с П., сохранившейся в Типографской летописи и Московском своде, но здесь также упоминается о ссоре Ивана III с братьями и его колебаниях по поводу того, вступать ли в прямое столкновение с ханом. Более резко, чем в других вариантах, в рассказе Вологодско-Пермской подчеркивается подстрекательская роль Казимира в нашествии Ахмата (рассказ был создан, вероятнее всего, в 1499 г., во время войны с Литовским государством). В текст рассказа здесь также введено Послание Вассиана, и о поездке Ивана III в Москву сообщается дважды. Краткий, но также самостоятельный по тексту рассказ об Угре содержится в Летописи Устюжской: здесь тоже подчеркивается роль Казимира, а главной причиной отхода Ахмата объявляется выступление братьев на помощь Ивану III. Еще более краткие сведения об Угре содержатся среди заметок в заключительной части Летописца Владимирского XVI в.: здесь приведен ряд конкретных дат отдельных событий, но достоверность их в ряде случаев сомнительна. Своеобразный рассказ об Угре, созданный в кон. XVI в. и изданный Я. С. Лурье, содержится в кратком летописце ГПБ, Кир.-Белоз. собр., № 14/139 - в основе его лежит Послание Вассиана на Угру, но изложение сильно беллетризировано (речи Ахмата, матери Ивана III, самого великого князя). Далее в разделе Изд. приводим издания следующих повестей и известий об Угре: ростовской повести (I), повести великокняжеского летописания (II), Лихачевского вида (III), свода 1518 г. (IV), Вологодско-Пермской летописи (V), Устюжской летописи (VI), Владимирского летописца (VII) и Краткого кирилловского летописца (VIII). Изд.: I. ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 199-202; М.; Л., 1963. Т. 28. С. 149-151, 314-316: ПЛДР. Вторая половина XV в. М., 1982. С. 514-521 II. ПСРЛ. СПб., 1841. Т. 4. С. 153-154; 1913. Т. 18. С. 267-269; М.; Л., 1949. Т. 25. С. 326-328; М.; Л., 1962. Т. 27. С. 282-284, 355-357; III. Назаров В. Д. Свержение ордынского ига на Руси / Тексты подгот. Б. М. Клоссом и В. Д. Назаровым. М., 1983. С. 58-59; IV. ПСРЛ. СПб., 1853 Т. 6. С. 223-224: СПб., 1910. Т. 20, ч. 1. С. 336-345; V. ПСРЛ. М.; Л., 1959. Т. 26. С. 262-274; VI. ПСРЛ. М., 1965. Т. 37. С. 48-49, 94-95; VII. ПСРЛ. М., 1965. Т. 30. С. 137; VIII. Лурье Я. С. Новонайденный рассказ о «стоянии на Угре» // ТОДРЛ. М.; Л., 1962. Т. 18. С. 292-293. Лит.: Шахматов А. А. 1) Ермолинская летопись и Ростовский владычный свод. СПб., 1904. С. 82-83, примеч. 3; 2) Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв. М.; Л., 1938. С. 295-297; Пресняков А. Е. Иван III на Угре. Сборник в честь С. Ф. Платонова. СПб., 1911. С. 280-286; Лурье Я. С. 1) Из истории политической борьбы при Иване III // Учен. зап. ЛГУ. 1941. Вып. 11. № 20. С. 78-88; 2) Конец золотоордынского ига («Угорщина») в истории и литературе // РЛ. 1982. № 2. С. 52-69; Кудрявцев И. М. Угорщина в памятниках древнерусской литературы // Исследования и материалы по древнерусской литературе. М., 1961. С. 23-67; Базилевич К. В. Внешняя политика Русского централизованного государства: Вторая половина XV в. М., 1952. С. 134-147, 156-157; Павлов П. Н. Действительная роль архиепископа Вассиана в событиях 1480 г. // Учен. зап. Красноярск. пед. ин-та. 1955. Т. 4, вып. 1. С. 202-212; Насонов А. Н. История русского летописания XI - нач. XVIII в. М., 1969. С. 310-315; Каргадов В. В. Конец Ордынского ига. М., 1980. С. 132-134; Наваров В. Д. Конец Золотоордынского ига // Вопросы истории. 1980. № 10; Клосс Б. М., Назаров В. Д. Рассказы о ликвидации ордынского ига на Руси в летописании кон. XV в. // Древнерусское искусство. XIV-XV вв. М., 1984; Алексеев Ю. Г. 1) Владимирский летописец и победа на Угре // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1985. Т. 16; 2) Московские горожане в 1480 г. и победа на Угре // Генезис и развитие феодализма в России: Проблемы отечественной и всеобщей истории. Л., 1985. Вып. 9. Я. С. Лурье

ПОВЕСТИ О ШЕВКАЛЕ

Повести о Шевкале - летописная повесть и другие повествования о восстании в Твери против ханского наместника Шевкала (Щелкана, Чол-хана) в 1327 г. Наиболее обширная П. читается в Летописце Рогожском и Летописи Тверской, содержащих за 1285-1375 гг. тверской летописный текст; судя по дате окончания этого сходного текста, он восходил, очевидно, к тверскому своду посл. четв. XIV в. П. помещена здесь под 6834 (1326) г.; под следующим годом рассказывается о карательном татарском походе на Тверь и бегстве тверского князя Александра в Псков. Первая часть П. повествует о «диавольских» советах «безбожных татар» и «беззаконного Шевкала» татарскому царю (хану Узбеку) «разорить христианство» и погубить великого князя Александра Михайловича Владимирского и Тверского. Послушавшись этого злого совета, царь отправляет Шевкала в Тверь, где татарский наместник прогоняет «князя великого со двора его», сам поселяется на великокняжеском дворе и воздвигает «гонение велико на христианы насилством, и граблением, и битием, и поруганием». Александр, «видя озлобление людий своих и не могы их оборонити», призывает тверичей терпеть. Этикетный, традиционный характер этих речей свидетельствует о том, что первая часть П. не была непосредственной записью событий, а имела вторичное, литературное происхождение. Иной характер носит вторая часть П. Это вполне конкретный рассказ о событиях, приведших к восстанию 15 августа, - о лошади диакона Дудко, захваченной татарами, о драке между тверичами и татарами, об избиении всех татар (спаслись только татарские пастухи, находившиеся за городом - они-то и принесли в Орду весть о восстании). Эта часть рассказа имеет все признаки современной записи. Однако соединение этих двух частей П. было уже, очевидно, присуще тверскому своду посл. четв. XIV в., поскольку оно обнаруживается в обеих летописях, отражающих этот свод, - Рогожском летописце и Тверском сборнике. Тесно связан с этим рассказом, но, очевидно, составлен уже позже краткий рассказ о восстании против Шевкала внутри «Предисловия летописца княжения Тверскаго...», обращенного к тверскому князю Борису Александровичу (1425-1461 гг.) и помещенного в Тверской летописи после 6910 (1402) г. (в Рогожском летописце его нет). В новгородском и московском летописании XIV - нач. XV в. (см. Летопись Троицкая) содержится лишь краткое упоминание о восстании против Шевкала. В своде 1448 г. (протографе Летописей Софийской I и Новгородской IV) П. близка к Летописям Псковским I и III и основана, очевидно, на псковском рассказе (в Псков после 1327 г. бежал Александр Тверской). Московское летописание последующего времени основано на рассказе свода 1448 г. Известная из устной традиции не ранее XVIII в. (Кирша Данилов) историческая песня о Щелкане Дудентьевиче включает ряд неисторических и часто, фольклорных мотивов (убийство Щелканом своего сына в доказательство верности царю Азбяку (Узбеку), счастливый исход восстания), но сохранила очень яркую картину татарских насилий в Твери (см.: Исторические песни XIII-XVI вв. / Изд. подгот. Б. Н. Путилов, Б. М. Добровольский. М.; Л., 1960. С. 76-89). Далее в разделе Изд. отмечаем издания трех основных повестей о Шевкале: тверской (I), псковской (II), свода 1448 г. (III), а также исторической песни о нем (IV). Изд.: I. ПСРЛ. СПб., 1863. Т. 15. Стб. 415-416; 2-е изд. Пг., 1922. Т. 15, вып. 1. Стб. 42-47 (фототип. переизд. обоих памятников: М., 1965); Насонов А. Н. О тверском летописном материале в рукописях XVII в. // АЕ за 1957 г. М., 1958. С. 37-38; ПЛДР. XIV-середина XV в. М., 1981, С. 62-65; II. ПСРЛ. СПб., 1851. Т. 5. С. 217-218; Пг., 1915. Т. 4, ч. 1, вып. 1. С. 261; III. Псковские летописи. М.; Л., 1941. Вып. 1. С. 16; М., 1955. Вып. 2. С. 90; IV. Исторические песни XIII-XVI вв. / Изд. подгот. Б. Н. Путилов, Б. М. Добровольский. М.; Л., 1960. С. 76-89. Лит.: Тихомиров И. О сборнике, именуемом Тверской летописью // ЖМНП. 1876. Ч. 188, № 12. Отд. 2. С. 281; Лурье Я. С. 1) Роль Твери в создании Русского национального государства // Учен. зап. ЛГУ. 1939. Сер. истор. Вып. 3, № 36. С. 102-109; 2) Общерусские летописи XIV-XV вв. Л., 1976. С. 103; Воронин Н. Н. Песня о Щелкане и Тверское восстание 1327 г. // Исторический журнал. 1944. № 9. С. 78-79; Ильин М. А. Тверская литература XV в. как исторический источник // Тр. Истор.-архивн. ин-та. М., 1948. Т. 3. С. 41-42; Будовниц И. У. Отражение политической борьбы Москвы и Твери в тверском и московском летописании XIV в. // ТОДРЛ. М.; Л., 1956. Т. 12. С. 88-89; Черепнин Л. В. Источники по истории антимонгольского восстания в Твери в 1327 г. // АЕ за 1958 г. М., 1960. С. 37-53; Конявская Е. Л. Литература Твери XIV-XV вв.: (Текстология, проблематика, жанровая структура): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1984. С. 6-8. Я. С. Лурье

ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ

Повесть временных лет - принятое в науке название летописного свода, созданного в начале XII в. ПВЛ дошла до нас в двух редакциях, условно именуемых второй и третьей. Вторая редакция читается в составе Летописи Лаврентьевской (рукопись ГПБ, F.п.IV, № 2), Летописи Радзивиловской (рукопись БАН, 34.5.30) и Летописи Московско-Академической (ГБЛ, собр. МДА, № 236), а также других летописных сводов, где данная редакция чаще всего подверглась различным переработкам и сокращению. Третья редакция дошла до нас в составе Летописи Ипатьевской (списки: Ипатьевский - БАН, 16.4.4, XV в., Хлебниковский - ГПБ, F.IV, № 230, XVI в. и др.). Большинство исследователей считает составителем не дошедшей до нас первой редакции ПВЛ монаха Киево-Печерского монастыря Нестора. В Лаврентьевском списке ПВЛ озаглавлена: «Се повести времяньных лет, откуду есть пошла Руская зем(л)я, кто в Киеве нача первее княжити и откуду Руская земля стала есть»; в Ипатьевском списке после слова «лет» добавлено: «черноризца Федосьева манастыря Печерьскаго», а в Хлебниковском - «Нестера черноризца Федосьева манастыря Печерского». Исследования А. А. Шахматова позволили отказаться от господствовавших в науке первой половины XIX в. представлений о ПВЛ как летописи, составленной единолично Нестором: А. А. Шахматов доказал, что ПВЛ предшествовала другая летопись, так называемый Начальный свод, но Нестор существенно переработал его и дополнил изложением событий кон. XI - нач. XII в. Начальный свод, по гипотезе А. А. Шахматова, был составлен в 1093-1095 гг. игуменом Киево-Печерского монастыря Иоанном. Начальный свод до нас не дошел, но отразился в новгородском летописании, в частности, сохранился в составе летописи Новгородской первой младшего извода, в начальной ее части (до 1016 г.) и в статьях 1053-1074 гг. Следы его могут быть обнаружены также в НIVЛ и СIЛ, протограф которых использовал новгородское летописание. В основу Начального свода, по гипотезе А. А. Шахматова, лег летописный свод Никона 70-х гг. XI в., дополненный описанием событий до 1093 г. включительно. Начальный свод составлялся под впечатлением половецкого нашествия 1093 г. и в обстановке размолвки Киево-Печерского монастыря с князем Святополком Изяславичем, поэтому для свода характерна публицистическая заостренность, особенно ярко выраженная в его вводной части: современным князьям, разорившим Русскую землю своими поборами, противопоставляются «древние князи и мужи их», которые «не собираху многа имения», заботились о своей земле, подчиняли Руси окрестные страны, были щедры к дружине. В своде подчеркивалось, что нынешние князья стали пренебрегать «старшей дружиной», «любить смысл юных». Полагают, что эти упреки были подсказаны летописцу Янем Вышатичем, выразителем интересов старшей дружины, считавшей основным источником обогащения успешные завоевательные походы, а не феодальные поборы. Однако с этим мотивом связан и патриотический призыв прекратить междоусобные распри и совместно выступить против половецкой опасности. Антикняжеская направленность Начального свода и явилась, по мнению А. А. Шахматова, причиной того, что новгородские летописцы XV в. (а по мнению Д. С. Лихачева - после 1136 г.) заменили текст ПВЛ в начале новгородской летописи («Софийского временника») именно текстом Начального свода. Эта гипотеза А. А. Шахматова разделяется в основных своих чертах многими его последователями (М. Д. Приселковым, Л. В. Черепниным, А. Н. Насоновым, Д. С. Лихачевым, Я. С. Лурье и др.). Иное объяснение отличиям летописного текста в новгородских летописях от ПВЛ предложено В. М. Истриным, который считал, что новгородские летописцы сократили текст ПВЛ, и таким образом мы находим здесь не текст, предшествовавший ПВЛ, а восходящий к ней. Сомнения в существовании Начального свода высказывались также А. Г. Кузьминым. Согласно гипотезе А. А. Шахматова, Нестор, перерабатывая Начальный свод, углубил и расширил историографическую основу русского летописания: история славян и Руси стала рассматриваться на фоне всемирной истории, было определено место славян среди других народов, возводивших своих прародителей к потомкам легендарного Ноя. Таким образом, русская история вводилась в рамки традиционной христианской историографии. Именно этой историографической концепции была подчинена композиция ПВЛ. Рассказу Начального свода об основании Киева Нестор предпослал обширное историко-географическое введение, повествуя о происхождении и древнейшей истории славянских племен, определяя границы исконно славянских земель и территорий, ими освоенных. Нестор внес в летопись извлечения из Сказания о начале славянской письменности, чтобы лишний раз подчеркнуть древность и авторитетность славянской культуры. Описывая обычаи различных племен, обитающих на Руси, или народов дальних стран, сведения о которых Нестор приводит по переводу византийской Хроники Георгия Амартола, летописец подчеркивает мудрость и высокую нравственность полян, на земле которых находится Киев. Нестор укрепляет предложенную еще Никоном историографическую концепцию, согласно которой великие князья киевские ведут свой род от «призванного» новгородцами варяжского князя Рюрика. Переходя к изложению событий X-XI вв., Нестор в основном следует тексту Начального свода, но дополняет его новыми материалами: он вводит в ПВЛ тексты договоров Руси с Византией, пополняет рассказы о первых русских князьях новыми подробностями, почерпнутыми из народных исторических преданий: например, повествованием о том, как Ольга хитростью овладела столицей древлян Искоростенем, как юноша-кожемяка одолел печенежского богатыря, а старец спас осажденный печенегами Белгород от неминуемой капитуляции. Нестору принадлежит и заключительная часть ПВЛ (после окончания текста Начального свода), однако, как полагают, эта часть могла быть переработана в последующих редакциях ПВЛ. Именно под пером Нестора ПВЛ становится выдающимся памятником древнерусской историографии и литературы. По словам Д. С. Лихачева, «никогда ни прежде, ни позднее, вплоть до XVI в., русская историческая мысль не поднималась на такую высоту ученой пытливости и литературного умения» (Лихачев. Русские летописи, с. 169). Таким образом, ПВЛ второй редакции содержит изложение древнейшей истории славян, а затем - истории Руси вплоть до 1100 г. ПВЛ, как уже сказано, начинается вводной частью, повествующей о происхождении и расселении славянских племен. Эта часть не имеет деления на погодные статьи. Первая дата в ПВЛ - 852 г., ибо с этого времени, по мнению летописца, «нача ся прозывати Руска земля». Далее рассказывается о так называемом призвании варягов (под 862 г.), о захвате Киева Олегом (под 882 г.), киевских князьях Игоре, Ольге, Святославе, междоусобной борьбе сыновей Святослава, из которой победителем вышел Владимир. В рассказ о «испытании вер» Владимиром (под 986 г.) включено краткое изложение библейской истории (так называемая «Речь философа»). В статье 1015 г. повествуется об убийстве сыновей Владимира Бориса и Глеба их сводным братом Святополком. Этот сюжет лег в основу древнейших агиографических памятников - Сказания о Борисе и Глебе и Чтении о Житии и о погублении Бориса и Глеба, написанного Нестором. Повествуя о княжении сына Владимира - Ярослава, летописец (под 1037 г.) сообщает о развернувшейся при этом князе интенсивной переводческой и книгописной деятельности. Принципиальное значение для уяснения политического уклада Киевской Руси имеет рассказ ПВЛ о завещании Ярослава (под 1054 г.), ибо в нем определялась главенствующая роль Киева и киевского князя, которому должны были подчиняться остальные князья. В повествование о Ярославе и его преемниках на киевском великокняжеском столе - Изяславе (1054-1073 гг.), Святославе (1073-1078 гг.) и Всеволоде (1078-1098 гг.) вставлены обширные рассказы об основании Киево-Печерского монастыря (под 1051 и 1074 гг.) и о его игумене - Феодосии (под 1074 и 1091 гг.): эти темы будут подробнее развиты в Патерике Киево-Печерском и Житии Феодосия (см. Нестор, монах Киево-Печерского монастыря). Постоянной темой ПВЛ является борьба с половецкими набегами (см., например, статьи 1068, 1093 и 1096 гг.). Заключительная часть ПВЛ рассказывает о княжении Святополка (1093-1113 гг.). В статью 1097 г. вставлен драматический рассказ об ослеплении Святополком и Давидом Игоревичем князя Василька Теребовльского (см. Василий, автор Повести об ослеплении князя Василька). Завершается вторая редакция ПВЛ неоконченным рассказом о чудесном явлении в Киево-Печерском монастыре (статья 1110 г.). В третьей редакции ПВЛ (по Ипатьевской летописи) рассказ этот читается полностью, а далее следуют статьи 1111-1117 гг. О редакциях ПВЛ и их соотношениях существуют различные суждения. По гипотезе А. А. Шахматова, первая редакция ПВЛ (Нестора) была создана в Киево-Печерском монастыре в 1110-1112 гг. После смерти покровительствовавшего монастырю князя Святополка летописание было передано в Выдубицкий Михайловский монастырь, где в 1116 г. игумен Сильвестр перерабатывает заключительные статьи ПВЛ, положительно оценивая деятельность Владимира Всеволодовича Мономаха, ставшего в 1113 г. великим князем Киевским. В 1118 г. по поручению новгородского князя Мстислава Владимировича составляется третья редакция ПВЛ. Однако не все детали этой гипотезы в равной мере убедительны. Во-первых, существуют различные суждения о дате составления первой редакции ПВЛ и о ее объеме. Сам А. А. Шахматов то относил ее создание к 1110 г., то допускал, что труд Нестора был продолжен до 1112 г., то полагал, что сам Нестор довел его до 1112 г. (Шахматов. Повесть временных лет, т. 1, с. XV, XVIII, ХХI и XLI). М. Д. Приселков указывает на 1113 г. как на время составления первой редакции, основываясь, в частности, на расчете лет в статье 852 г., доведенном до смерти Святополка в 1113 г., но Шахматов считал упоминание смерти Святополка в этом перечне вставкой, сделанной Сильвестром (Шaxматов. Повесть временных лет, т. 1, с. XXVII). Во-вторых, допущение, что «главное внимание Сильвестра было направлено на переделку Нестерова изложения за 1093-1113 гг., т. е. за время княжения Святополка» основано лишь на предпосылке, что «летопись князя Святополка» (т. е. первая редакция ПВЛ) «оказалась враждебной... новому Киевскому князю Мономаху, давнему политическому врагу Святополка» (Приселков. История русского летописания, с. 42). Но доказать этот тезис невозможно, поскольку первая редакция не сохранилась. Объем и характер редакторской работы Сильвестра не ясен. А. А. Шахматов то указывал, что «основная редакция Повести вр. лет при переделке ее Сильвестром исчезла совсем» (Повесть временных лет, т. 1, с. XVII), то наряду с этим допускал, что Сильвестр, «можно думать, ограничил свою работу редакционными поправками» (с. XXVII). Допущение Шахматова, что ПВЛ первой редакции была использована одним из составителей Патерика Киево-Печерского - Поликарпом (см. там же, с. XIV-XV), развито М. Д. Приселковым в предположение, что Сильвестр «главным образом просто опускал весьма любопытные рассказы Нестора в пределах этих годов, касавшиеся в большинстве случаев отношения Святополка к Печерскому монастырю» (Приселков. История русского летописания, с. 42). Однако приводимые Шахматовым (Повесть временных лет, т. 1, с. XIV) примеры известий, возможно, отразившихся в Киево-Печерском патерике, содержат негативную характеристику Святополка. Их присутствие в летописи, составленной под его покровительством, и последующее устранение из летописи, ему враждебной (как считал Приселков), весьма странно. В-третьих, наличие во второй редакции фрагментов текста, относимых Шахматовым к третьей редакции, заставляет его допускать вторичное влияние третьей редакции на вторую (Шахматов. Повесть временных лет, т. 1, с. V-VI), что существенно ослабляет его гипотезу. Поэтому предпринимались попытки иначе объяснить взаимоотношения древнейших списков ПВЛ. Так, Л. Мюллер предложил гипотезу, согласно которой вторая редакция ПВЛ (1116 г.), составленная Сильвестром, дошла до нас в составе Ипатьевской летописи, а в Лаврентьевской и подобных ей мы находим отражение той же редакции, но с утраченным концом (статьями 1110-1115 гг.). Существование третьей редакции ПВЛ (1118 г.) Мюллер считает вообще недоказанным. М. X. Алешковский также видел в Лаврентъевском списке копию редакции, представленной Ипатьевским списком, а Нестору приписывал летописный свод, отразившийся в летописи Новгородской первой. Таким образом, взаимоотношение древнейших списков ПВЛ и установление древнейших ее редакций еще требует дальнейшего изучения. Много исследований посвящено языку ПВЛ. Их обзор см. в кн.: Творогов О. В. Лексический состав..., с. 3-8, 16-21. Изд.: Летопись Нестерова, по списку инока Лаврентия, издавали профессоры: Харитон Чеботарев и Н. Черепанов с 1804 по 1811 г. М. (изд. не заверш.); Летопись Нестерова по древнейшему списку мниха Лаврентия / Изд. проф. Тимковского, прерывающееся 1019 г. Напечатано при ОЛДП. М., 1824: Ипатьевская летопись. СПб., 1843 (ПСРЛ, т. 2) - текст ПВЛ 3-й ред. с 1111 по 1117 г., с. 1-8; Лаврентьевская и Троицкая летописи. СПб., 1846 (ПВЛ 2-й ред., с. 1-123); Летопись по Лаврентьевскому списку / Изд. Археогр. ком. СПб., 1872, с. 1-274; Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку / Изд. Археографической комиссии. СПб., 1872 (фототип. воспроизв. ркп); Chronique dite de Nestor / Trad. par L. Leger. Paris, 1884 (пер. на фр. яз.); Ипатьевская летопись. 2-е изд. СПб., 1908, стб. 1-285 (ПСРЛ, т. 2) (фототип. воспроизв. изд.: М., 1962); Nestorkrönikan översätting från fornryskan av A. Norrback. Stockholm, 1919 (пер. на швед. яз.); Лаврентьевская летопись: Повесть временных лет. 2-е изд. Л., 1926 (ПСРЛ, т. 1, вып. 1) (фототип. воспроизв. изд.: М., 1962); Die altrussische Nestorchronik / Herausgeg. von R. Trautmann. Leipzig, 1931 (пер. на нем. язык); Cronica lui Nestor / Trad. de Gh. Popa-Lisseanu. Bucureşti, 1935 (пер. на рум. яз.); Повесть временных лет. Ч. 1. Текст и перевод / Подг. текста Д. С. Лихачева, пер. Д. С. Лихачева и Б. А. Романова; ч. 2, Приложения / Статьи и ком. Д. С. Лихачева. М.; Л., 1950 (сер. «Литературные памятники»); The Russian Primary Chronicle / By S. H. Cross, O. P. Sherbowitz-Wetzor. Cambridge Mass., 1953 (пер. на англ. яз.); Nestorův letopis ruský. Povĕst dávných let. Přeložil K. J. Erben. Praha, 1954 (пер. на чеш. яз.); Powieść minionych lat. Przekład F. Sielickego. Wrocław, 1968 (пер. на польск. яз.); Повесть временных лет / Подг. текста и ком. О. В. Творогова, пер. Д. С. Лихачева. - ПЛДР. XI - 1-я пол. XII в. 1978, с. 22-277, 418-451; Повесть временных лет / Подг. текста и примеч. О. В. Творогова, пер. Д. С. Лихачев. - В кн.: Повести Древней Руси XI-XII вв. Л., 1983, с. 23-227, 524-548. Лит.: Сухомлинов М. И. О древней русской летописи как памятнике литературном. СПб., 1856; Бестужев-Рюмин К. О составе русских летописей до конца XIV в. - ЛЗАК, 1868, вып. 4, отд. 1, с. I-IV, 1-157, 1-138 (Прилож.); Некрасов Н. П. Заметки о языке Повести временных лет по Лаврентьевскому списку летописи. - ИОРЯС, 1896, т. 1, с. 832-927; 1897, т. 2, кн. 1, с. 104-174; Шахматов А. А. 1) Древнейшие редакции Повести временных лет. - ЖМНП, 1897, октябрь, отд. 2, с. 209-259; 2) О начальном Киевском летописном своде. - ЧОИДР, 1897, кн. 3, отд. 3, с. 1-58; 3) Начальный киевский летописный свод и его источники. - В кн.: Юбилейный сборник в честь Всеволода Федоровича Миллера / изд. его учениками и почитателями. М., 1900, с. 1-9; 4) Разыскания; 5) Предисловие к Начальному киевскому своду и Нестерова летопись. - ИОРЯС, 1909, т. 13, кн. 1, с. 213-270; 6) Повесть временных лет, т. 1. Вводная часть. Текст. Примечания. Пгр., 1916 (ЛЗАК, 1917, вып. 29); 7) «Повесть временных лет» и ее источники. - ТОДРЛ, 1940, т. 4, с. 11-150; 8) Киевский Начальный свод 1095 г. - В кн.: А. А. Шахматов: 1864-1920 / Сб. статей и матер. под ред. акад. С. П. Обнорского. М.; Л., 1947, с. 117-160; Истрин В. М. Замечания о начале русского летописания: По поводу исследований А. А. Шахматова в области древнерусской летописи. - ИОРЯС за 1921, 1923, т. 23, с. 45-102; за 1922, 1924, т. 24, с. 207-251; Никольский Н. К. Повесть временных лет как источник для истории начального периода русской письменности и культуры / К вопросу о древнейшем русском летописании. Л., 1930 (Сб. по РЯС, т. 2, вып. 1); Приселков М. Д. История русского летописания XI-XV вв. Л., 1940, с. 16-44; Бугославский С. «Повесть временных лет»: (Списки, редакции, первоначальный текст). - В кн.: Старинная русская повесть / Статьи и исслед. по ред. Н. К. Гудзия. М.; Л., 1941, с. 7-37; Еремин И. П. «Повесть временных лет»: Пробл. ее ист.-лит. изуч. Л., 1946 (на обложке 1947 г.) (переиздано в кн.: Еремин И. П. Литература Древней Руси: (Этюды и характеристики). М.; Л., 1966, с. 42-97); Лихачев Д. С. 1) Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947, с. 35-172; 2) «Софийский временник» и новгородский политический переворот 1136 г. - ИЗ, 1948, т. 25, с. 240-265; 3) Повесть временных лет. - В кн.: Лихачев Д. С. Великое наследие: Классические произведения литературы древней Руси. 2-е изд. М., 1979, с. 46-140; Черепнин Л. В. «Повесть временных лет», ее редакции и предшествующие ей летописные своды. - ИЗ, 1948, т. 25, с. 293-333; Филин Ф. П. Лексика русского литературного языка древнекиевской эпохи: (По матер. летописей). - Учен. зап. ЛГПИ им. А. И. Герцена. Л., 1949, т. 80; Рыбаков Б. А. Древняя Русь: Сказания. Былины. Летописи. М., 1963, с. 215-300; Алешковский М. X. 1) «Повiсть временних лiт» та iï редакцiï. - Укр. icт. журн., 1967, № 3, с. 37-47; 2) Первая редакция Повести временных лет. - АЕ за 1967 г. М., 1969, с. 13-40; 3) К датировке первой редакции Повести временных лет. - АЕ за 1968 г. 1970, с. 71-72; 4) Повесть временных лет: Судьба литературного произведения в древней Руси. М., 1971; Мüller L. Die «Dritte Redaktion» der sogenannten Nestorchronik. - In.: Festschrift für M. Woltner zum 70. Geburtstag. Heidelberg, 1967, S. 171-186; Дурново Н. Н. Введение в историю русского языка. М., 1969, с. 72, 255-257; Кузьмин А. Г. 1) Русские летописи как источник по истории Древней Руси. Рязань, 1969; 2) Древнерусские исторические традиции и идейные течения XI в. (по материалам летописания XI-XII вв.). - ВИ, 1971, № 10, с. 55-76; 3) Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977; Насонов А. Н. История русского летописания X - нач. XVIII в. М., 1964, с. 12-79; Творогов О. В. 1) Сюжетное повествование в летописях XI-XIII вв. - В кн.: Истоки русской беллетристики. Л., 1970, с. 31-66; 2) Повесть временных лет и Хронограф по великому изложению. - ТОДРЛ, 1974, т. 28, с. 99-113; 3) Повесть временных лет и Начальный свод: (Текстологический комментарий). - ТОДРЛ, 1976, т. 30, с. 3-26; 4) Лексический состав «Повести временных лет»: (Словоуказатели и частотный словник). Киев, 1984; Душечкина Е. В. Художественная функция чужой речи в русском летописании. - Учен. зап. Тартус. унив., 1973, вып. 306 (Тр. по рус. и славян. филол., т. 21, с. 65-104); Поппэ А. В. К вопросу об ультрамартовском стиле в Повести временных лет. - История СССР, 1974, № 4, с. 175-178; Буганов В. И. Отечественная историография русского летописания: Обзор советской литературы. М., 1975, с. 15-20, 49-65, 130-132, 229-247; Громов М. Н. 1) Древнерусская философия истории в «Повести временных лет». - В кн.: Актуальные проблемы истории философии народов СССР. М., 1975, вып. 2, с. 3-13; 2) «Речь философа» из древнерусской летописи «Повесть временных лет». - Филол. науки, 1976, № 3, с. 97-107; Львов А. С. Лексика «Повести временных лет». М., 1975; Handbuch zur Nestorchronik / Herausgeg. von L. Müller. München, 1977, Bd 1-3, I. Lieferung; Кизилов Ю. A. Историческое мировоззрение авторов Повести временных лет. - ВИ, 1978, № 10, с. 61-78; Хабургаев Г. А. Этнонимия «Повести временных лет». М., 1979; Пауткин А. А. Батальные описания «Повести временных лет»: (Своеобразие и разновидности). - Вестн. МГУ. Сер. 9, Филол., 1981, № 5, с. 13-21; Флоря Б. Н. Сказание о преложении книг на славянский язык: Источники, время и место написания. - Byzantinoslavica, 1985, t. 46 (1), s. 121-130. Доп.: Боева Л. «Повесть временных лет» - болгарские источники и параллели. - В кн.: Славянска филология. Т. 18. Литературознание и фолклор. София, 1983, с. 27-36; Смирнова Л. Текстовая организация погодных записей воинской тематики в Повести временных лет. - В кн.: Русская лексика: Словообразование; Язык художественной литературы. М., 1985, с. 2-26. О. В. Творогов

ПОВЕСТЬ НИКИФОРА КАЛЛИСТА О ВЕЧЕРЯХ ХРИСТОВЫХ

«Повесть Никифора Каллиста о вечерях Христовых» (нач.: «Вечеря же господа нашего Исуса Христа едина бысть в дому Симона прокаженнаго») представляет собой отрывок из «Церковной истории» византийского хрониста XIV в. Никифора Каллиста Ксанфопула, патриарха константинопольского (1350-1362 гг.). Целиком «Церковная история» была переведена на русский (по всей вероятности, с латинского оригинала) только в самом кон. XVII в. (около 1700 г.) Палладием Роговым. Но несколько отрывков из нее зафиксированы в русских рукописях уже с XV в.; среди них была и П., которую А. И. Соболевский включал в перечень произведений, появившихся в русской литературе после сер. XIV в. Старший русский список П. дошел в составе Торжественника 1473-1477 гг. книгописца Ефросина - ГИМ, собр. Уварова, № 338 (894) (365), л. 63 об.-64 об. (см.: Каган М. Д., Понырко Н. В., Рождественская М. В. Описание сборников XV в. книгописца Ефросина // ТОДРЛ. Л., 1980. Т. 35. С. 221); другой список XV в. находится в рук. ГБЛ, собр. Тр.-Серг. лавры, № 760 (1852), л. 217-217 об. (см.: [Иларий и Арсений]. Описание славянских рукописей библиотеки Свято-Троицкой Сергиевой лавры. М., 1879. Ч. 3. С. 166). Известны также списки XVI-XVII вв.: ГБЛ, собр. Тр.-Серг. лавры, № 188 (1576), л. 107 об., XVI в.; № 425 (1344), л. 392, XVI в.; № 793 (1639), л. 19 об., XVI в.; ГПБ, Солов. собр., № 367 (1053), л. 287, 1600 г.; Соф. собр., № 1457, л. 79 об., XVI в.; № 1460, л. 473 об., XVI в.; № 1479, л. 185, XVI в. (перечень может быть продолжен). Вопрос о месте и времени перевода П. на церковнославянский язык не изучен. А. И. Соболевский высказал предположение, что перевод этого отрывка «Церковной истории», как и еще нескольких других (отрывка «От повести святаго Никифора Калиста. Глаголется нарда пистикии...» и др.), сделан, вероятно, в Болгарии в XIV в. В сербской книжности известен список П., датируемый 1-й четв. XV в. В XVI в. А. М. Курбский переводил с латинского оригинала, к тому времени, по его словам, «ново з грецка на латынска прелаженнаго», другие отрывки из «Церковной истории» Никифора Каллиста Ксанфопула (см.: Беляева Н. П. Материалы к указателю переводных трудов А. М. Курбского // Древнерусская литература: Источниковедение. Л., 1984. С. 130-131). Изд.: Novakovič St. Srpsko-slovenski zbornik iz vremena despota Stefana Lazareviča // Starine. Zagreb, 1877. Kn. 9. S. 13-14. Лит.: Соболевский. Переводная литература. С. 21, 86-87, 273, 281. Н. В. Понырко

ПОВЕСТЬ О АКИРЕ ПРЕМУДРОМ

Повесть о Акире Премудром - переводной памятник, восходящий к ассирийской повести V-VII вв. до н. э. П. получила распространение у различных народов: известны ее арамейская, арабская, армянская, грузинская, румынская и славянская версии. Перевод П. на Руси осуществлен, возможно, уже в XI-XII вв. Источник, с которого сделан перевод, окончательно не установлен. А. Д. Григорьев склонялся к признанию сирийского оригинала перевода, Н. А. Мещерский также допускал, что перевод сделан по сирийской версии. А. А. Мартиросян доказывает близость славянского текста к армянской версии П. В П. рассказывается о мудром советнике ассирийского царя Синагрипа - Акире. Бездетный Акир в старости, по божественному повелению, принял в дом и воспитал вместо сына своего племянника Анадана. Акир представил его царю как своего преемника. Однако Анадан оклеветал Акира перед царем, и старый мудрец был приговорен к смерти. Друг Акира и жена осужденного хитростью сохраняют ему жизнь и скрывают в подземелье. Тем временем египетский фараон, узнав о гибели Акира, предъявляет Синагрипу невыполнимое требование - построить дворец между небом и землей. Царь в отчаянии. Узнав, что советник его жив, он прощает его и посылает к фараону. Акир мудро отклоняет требование египтян, разгадывает предложенные загадки и с богатыми дарами возвращается в Ассирию. Синагрип выдает Акиру коварного Анадана, и тот, не выдержав укоров и поношений, которыми осыпает его Акир, лопается от злости. Сюжет П. сочетает традиционную фольклорную фабулу (типа фабулы «император и аббат»; см.: Андерсон В. Император и аббат: История одного народного анекдота. Казань, 1916, т. 1), когда слабый (незнатный, юный, лишенный заслуженных привилегий и т. д.) герой одолевает благодаря смекалке или силе могучего (жестокого, хитрого) противника: в П. Акир не только невинно осужден, он также является к фараону под видом простого конюха. Другой сюжетный компонент - свод изречений и афоризмов, с которыми обращается Акир к Анадану; этот перечень наставлений занимает около четвертой части объема П. Оба названных сюжетных компонента присутствуют во всех версиях П. и сохраняются во всех ее переработках. Древнейший текст древнерусского перевода П. сохранился лишь в трех списках: двух списках XV в. (ГБЛ, собр. ОИДР, № 189 и ГИМ, собр. Вахрамеева, № 427) и списке XVII в. (ГИМ, собр. Хлудова, № 246). Однако список ОИДР крайне неисправен, изобилует ошибками и искажениями, а список Вахрамеевский не имеет конца. В ныне утраченном (но изданном Н. Дурново) Соловецком списке XVI или XVII вв. часть текста П. принадлежит к первой редакции, а часть к ее переработке (второй редакции). П. в древнейшей редакции (как можно предположить на основании выписок Н. М. Карамзина) находилась в составе Мусин-Пушкинского сборника вместе со «Словом о полку Игореве». Известны также две поздние переработки П., старшие списки которых датируются началом XVII в.: Краткая редакция и Распространенная (их тексты изданы в ПЛ, перечень списков и анализ см. в кн.: «Истоки русской беллетристики»). В этих редакциях текст П. несколько сокращен и заметно русифицирован: Акир приобретает черты благочестивого праведника-христианина, а царь Синагрип (Синограф) напоминает теперь не восточного владыку, а простоватого царя из народной сказки. Переработки П. продолжали появляться и в начале XVIII в., и позднее, в старообрядческой среде, вплоть до конца XIX в. Остается неясным происхождение имен Акира и Синагрипа в «Слове о святом Феостирикте» (см. публикацию Хр. Лопарева в 94 вып. ПДП за 1893 г. и статью Г. Н. Потанина «Акирь повести и Акиръ легенды» (Этнографическое обозрение, 1895, кн. 25, с. 105-125)). Более определенно можно говорить о влиянии П. на «Моление» Даниила Заточника, Повесть о Горе-Злочастии. По предположению некоторых исследователей, П. влияла также на былину об Илье Муромце и Калине царе. Сказка по мотивам П. опубликована в кн.: Смирнов А. М. Сборник великорусских сказок Архива Русского географического общества. Пгр., 1917, вып. 2, с. 757-758. Изд.: Полевой Н. Древнерусские повести. - Рус. вестн., 1842, № 1, отд. 2, с. 54-65; Пыпин А. Н. Очерки из старинной русской литературы. - Отеч. зап. 1855, № 2, отд. 2, с. 116-150; Повесть о премудром Акире. - ПЛ, вып. 2, с. 359-370; Григорьев А. Д. Повесть об Акире Премудром: Исслед. и тексты. М., 1913; Дурново Н. Материалы и исследования по старинной русской литературе. М., 1915, 1. К истории повести об Акире. Перетц В. Н. К истории текста «Повести об Акире Премудром». - ИОРЯС, 1916, т. 21, кн. 1, с. 262-278; Повесть об Акире Премудром / Подг. текста, пер. и ком. О. В. Творогова. - ПЛДР. XII век. 1980, с. 246-281, 656-658. Лит.: Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб., 1816, т. 3, примеч. 272; Полевой Н. Древний русский перевод арабской сказки. - Московский телеграф, 1825, № 11, с. 227-235; Пыпин А. Очерк литературной истории старинных повестей и сказок русских. СПб., 1857, с. 63-85; Буслаев Ф. И. Повесть о Горе-Злочастии. - В кн.: Исторические очерки русской народной словесности и искусства. М., 1861, т. 1, с. 579-581; Бессонов П. Заметка. - В кн.: Песни, собранные П. Н. Рыбниковым. М., 1862, ч. 2, с. CCIV-ССХХХ; Халанский М. Г. Южнославянские сказания о кралевиче Марке в связи с произведениями русского былевого эпоса. Варшава, 1895, с. 511-520; Миллер В. Ф. Рец. на «Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа, вып. XVIII-XIX, XX». - ЖМНП, 1895, июль, с. 207-211; Григорьев А. Д. 1) К вопросу о происхождении и редакциях Повести об Акире Премудром. - В кн.: Юбилейный сборник в честь В. Ф. Миллера. М., 1900, с. 107-113; 2) Повесть об Акире Премудром как художественное произведение. - Варш. унив. изв., 1913, № 4, с. 1-60; Истрин В. М. Новые исследования в области славяно-русской литературы. - ЖМНП, 1914, июнь, с. 333-365; Миндалев П. Моление Даниила Заточника и связанные с ним памятники. Казань, 1914, с. 302-328; Назаревский А. А. Повесть об Акире Премудром в исследовании А. Д. Григорьева. Киев, 1915, с. 3-35. Отд. отт. из ЧИОНЛ, кн. 25, вып. I (том в целом не вышел); Орлов А. С. Переводные повести феодальной Руси и Московского государства XII-XVII вв. Л., 1934, с. 56-63; Мещерский Н. А. Проблемы изучения славяно-русской переводной литературы XI-XV вв. - ТОДРЛ, 1964, т. 20, с. 205-206; Истоки русской беллетристики. Л., 1970, с. 163-180; Мартиросян А. А. История и поучения Хикара Премудрого. Автореферат доктор. диссертации. Ереван, 1970; Пиотровская Е. К. 1) Усть-цилемская обработка «Повести об Акире Премудром». - ТОДРЛ, 1976, т. 31, с. 378-383; 2) О III русской редакции Повести об Акире Премудром. - Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1978, т. 10, с. 323-327. О. В. Творогов

ПОВЕСТЬ О АМУРАТЕ

Повесть о Амурате - анонимное произведение, вошедшее в Летопись Никоновскую под 1389 г. в составе поздней, так называемой Полной (или Никоновской) редакции Хождения в Царьград Игнатия Смольнянина. Однако Игнатию Смольнянину П. не принадлежит и как самостоятельное сюжетное произведение, по-видимому, была оформлена при включении в Никоновскую летопись. П. посвящена истории родственных связей и отношений армянских, греческих и турецких властителей; излагает легенду о возникновении «армянской ереси» и канонически трактует вопрос, как следует относиться ко всем «еретическим» отклонениям, в полном соответствии с общей направленностью взглядов редактора летописи, митрополита Даниила. Материалом для создания П., как установил А. Н. Попов, послужила 19 глава Жития господина деспота Стефана Лазаревича Константина Философа (Константина Костенческого), через посредство статей Хронографа Русского 1512 г. - «Великое княжение Сербское» (гл. 202) и «О Темире, иже победи Баозита» (гл. 203, 2). Кроме П., помещенной под 1389 г., в Никоновской летописи имеется еще и дословная выписка об Амурате из Хронографа, восходящая к Житию, которая помещена под 1392 г. Автор П. об Амурате неизвестен, однако очевидно, что это образованный книжник, искушенный в законах сюжетного повествования: позаимствовав из Хронографа отдельные фразы, выражения, имена и обрывки преданий, он сумел придать этой инкрустации композиционную стройность и четкую идейную направленность. Изд.: Никоновская летопись // ПСРЛ. СПб., 1897. Т. 11 (фототип. переизд.: М., 1965). С. 97-98, 148-149; см. также библиографию к статье об Игнатии Смольнянине. Лит.: Попов А. Н. Обзор хронографов русской редакции. М., 1869., Вып. 2. С. 45-47, 50-51; Творогов О. В. Древнерусские хронографы. Л., 1975. С. 182-185; Клосс Б. М. Никоновская летопись и русские летописи XVI-XVII вв. М., 1980. С. 168. Н. Ф. Дробленкова

ПОВЕСТЬ О АНДРЕЕ КРИТСКОМ

Повесть о Андрее Критском - анонимное произведение, входящее в группу древнерусских повестей о кровосмесителе (ср. Повесть о папе Григории и Сказание Иеронима о Иуде Предателе). В рукописной традиции встречаются разные варианты заглавия П.: «Слово святого Андрея, епископа Крицкаго»; «Месяца июля в 4 день. Житие иже во святых отца нашего Андрея, архиепископа Критского»; «Слово на память иже во святых отца нашего Андрея Критскаго»; «Месяца июля в 4 день иже во святых отца нашего Андрея Критскаго слово о рождении и о житии его»; «Слово о Андрее Критском в четверток 5 недели Великого поста»; «Чюдо... Андрея Критцкаго от рождества его и до смерти»; «Слово святого Андрея Критцкаго чюдотворца»; «Житие святаго Андрея Критского, како уби отца и взя за себя матер»; «Сказание о Андрее Критском, како отца своего убил, а мати свою себе взял». По классификации В. Я. Проппа, П. представляет собой особый тип инцестуального сюжета, наиболее полный и близкий Эдипу (Пропп В. Я. Эдип в свете фольклора // Фольклор и действительность. Избранные статьи. М., 1976. С. 260). В отличие от других повестей о кровосмесителе появляется не ранее XVI в. (так датируется древнейший список П. - ЦНБ АН УССР, ДА/17.581) и только у восточных славян. П. активно переписывалась до сер. XIX в. - в настоящее время выявлено 47 списков. Вопрос о происхождении П. в дореволюционных исследованиях: (после 1915 г. специальных работ о памятнике не появлялось) решался двояко. Ряд исследователей (В. Дидерихс, А. Н. Веселовский, М. П. Драгоманов) считали ее источником недошедший византийский оригинал, а также пересказ этого оригинала на славянском юге, основывая свои предположения лишь на «нерусском имени» отца главного героя П. (Поуливачь) в единственном известном в то время списке, опубликованном Н. И. Костомаровым в ПЛ. Н. К. Гудзий, напротив, допускал возможность создания П. на русской почве. Все эти предположения строились на основании случайного списка, без привлечения данных текстологии. Текстологическое изучение П. (на основании 35 списков) показало, что имя Поуливачь является особенностью только двух, явно вторичных списков (ГПБ, собр. Буслаева, О. XVIII.57, нач. XVIII в. и ИРЛИ, собр. ИМЛИ, № 68, нач. XIX в.). Наиболее близка к архетипу памятника его краткая редакция (в чистом виде представленная древнейшим списком П.), где имена вообще отсутствуют, кроме имени главного героя. Краткая редакция - лаконичное, сухое, почти конспективное повествование - в жанровом отношении близка к религиозной легенде. Возникла она в результате осложнения сюжетной схемы Сказания Иеронима мотивами Повести о папе Григории и сюжетами о кающемся разбойнике - «Разбойник Мадей» и «Два великих грешника» (см. статью Н. К. Гудзия) и была затем приурочена к имени византийского церковного писателя VII-VIII вв. Андрея, архиепископа Критского, под влиянием мотивов его самого известного творения - Великого покаянного канона (освещенная церковью биография святого, вошедшая в Великие Минеи Четии под 4 июля, не имеет ничего общего с Эдиповым сюжетом). Вероятно, именно исповедь безымянного грешника (многие мотивы которой перекликаются к тому же с эпизодами религиозной легенды) - героя канона, отождествленного с его автором, - послужила отправным толчком к созданию апокрифической биографии Андрея Критского. В дальнейшем к тексту Великого канона неоднократно обращаются создатели последующих редакций П. Недостаточная изученность других предполагаемых источников П. о Андрее Критском - Сказания Иеронима, Повести о папе Григории, литературных и фольклорных обработок сюжетов о кающемся разбойнике - не позволяет дать окончательный ответ на вопрос о происхождении памятника. Однако ясно, что ко времени появления легенды о Андрее Критском эти произведения были известны на Руси: есть указания на русские списки XVI в. Повести о папе Григории и Сказания Иеронима (Назаревский. Библиография. С. 88 и 104), а литературные обработки сюжетов о кающемся разбойнике входят в состав Патерика Синайского (слово 156-е) и Пролога. Некоторые мотивы легенды можно найти и в других произведениях древнерусской литературы и в памятниках фольклора, например в Измарагде («Слово о некоем человеке блудном»), духовном стихе о святом Георгии, в былинах. Все это, а также отсутствие в тексте легенды иностранных реалий или варваризмов, неясное представление ее создателя о месте действия П. (отсюда появление мифического «града Крита»), явственно ощутимый в П. сказочный элемент придают убедительность гипотезе Н. К. Гудзия о русском происхождении произведения. Дальнейшее развитие П. в XVII-XVIII вв. было обусловлено острой занимательностью ее сюжета, допускающего детализацию и распространение отдельных эпизодов, а также влиянием других произведений о кровосмесителе и фольклорных обработок того же сюжета. Распространенная редакция П. (дошла в 30 списках, наиболее ранний - нач. XVIII в.), возникшая на рубеже XVII-XVIII вв. и представленная одиннадцатью вариантами, характеризуется детализацией эпизодов, психологической мотивировкой поступков персонажей, активным введением прямой речи. В результате рельефнее становится богословская идея произведения (всесильность покаяния), неоднократно варьирующаяся в ходе повествования, и одновременно приобретает отчетливость и индивидуальность характер главного героя. Вторичные особые редакции памятника («саратовская» и «московская»), представленные каждая одним списком (Саратовский гос. университет, собр. Шляпкина, № 7 и 12 (379), кон. XVIII в. и ГИМ, собр. Вахрамеева, № 436, 2-я пол. XVIII в.), являются независимыми друг от друга вольными обработками распространенной редакции (возможно, через устные пересказы). Авторов их интересуют светские эпизоды П., мирские и даже предосудительные описания, а богословская идея отступает при этом на второй план. Сильной фольклоризации подвергается сюжетная схема краткой редакции (независимо от списков распространенной редакции) в сохранившейся лишь в составе авторского сборника ГПНТБ СО АН СССР, собр. Тихомирова, № 252, 1-й трети XVIII в. особой редакции П. (уцелела лишь первая половина ее текста). В дальнейшем П. о Андрее Критском, оказавшая влияние на поздние редакции Повести о папе Григории (Гудзий Н. К. Новые редакции повести о папе Григории // ТОДРЛ. М.; Л., 1958. Т. 15. С. 178, 181) и «вторую редакцию» Сказания Иеронима с последовательной положительной трактовкой главного героя (Франко. Апокрифы. 1899. Т. 2. С. 346-348), становится достоянием фольклора, причем изначальная христианская идея произведения исчезает, и оно окончательно превращается в занимательный рассказ. Устные варианты на сюжет П. см.: Мария Египетская // Чубинский П. П. Труды этнографо-статистической экспедиции в Западно-Русский край... Юго-Западный отд. СПб., 1872. Т. 1. С. 182-183; Сила покаяния. Кровосмеситель. (Андрей Первозванный) // Драгоманов М. Малороссийские народные предания и рассказы. Киев, 1876. С. 130-131; Андрей Критский // Романов Е. Р. Белорусский сборник. Витебск, 1891. Вып. 4. С. 162; Аб Андреи Критскым // Добровольский В. Н. Смоленский этнографический сборник. СПб., 1891. Ч. 1. С. 269-270; Иб Андреи Привозванным // Там же. С. 270-272; Грихы // Гринченко Б. Д. Этнографические материалы, собранные в Черниговской и соседних с ней, губерниях. Чернигов, 1895. Вып. 1. С. 63-66; Убийник власного батька // Етнографiчний збiрник. Львiв, 1902. Т. 13. С. 145-146; Federowski М. Lud Białoruski na Rusi Litewskiej. Kraków, 1902. Т. 2, ч. 1. S. 310-311; Грим // Матерiяли до украïнськоï етнольогiï. Львов, 1909. Т. 11, вып. 2. С. 12-15; Про купецкого сына // Сборник великорусских сказок архива Русского географического общества / Изд. А. М. Смирнов. Пг., 1917. Вып. 2. С. 526-528. Образ главного героя П., сочетающего в себе потенциальные возможности как великого грешника «паче всех человек», так и «избранного сосуда божия», интересен как одна из первых в русской литературе попыток изобразить многомерный и противоречивый человеческий характер, не скованный рамками этикетных формул. Изд.: ПЛ. 1860, Вып. 2, С. 415-417; Гудзий Н. К. К легендам об Иуде Предателе и Андрее Критском // РФВ. 1915. № 1. С. 3-34. Лит.: Костомаров Н. И. Легенда о кровосмесителе // Исторические монографии и исследования. СПб., 1872. Т. 1. С. 303-311; Diederichs V. Russische Verwandte der Legende von Gregor auf dem Steine und der Sage von Judas Iscariot // Russische Revue. 1880. Bd 17, H. 9. S. 119-146; Весeловский А. Н. Андрей Критский в легенде о кровосмесителе и сказание об апостоле Андрее // ЖМНП. 1885. Т. 239, № 6. С. 231-237; Драгоманов М. П. Славяньските преправки на Едиповата история. София, 1891 (отд. отт.: Сборник за народни умотворения, наука и книжнина. Кн. 5, 6, 11); Фотинский О. А. К литературной истории южнорусских апокрифов // Волынский историко-археологический сборник. Житомир, 1896. Вып. 1. С. 5; Св. Андрей Критский по церковному преданию и народному легендарному сказанию // Руководство для сельских пастырей. 1900. № 1. С. 254-257; Соколов М. И. Резюме доклада о принадлежащем ему сборнике повестей нач. XVIII в. // Древности. 1902. Т. 3. С. 4; Яцимирский А. И. К славянским легендам о кровосмешении // Пошана. Сб. Харьковск. Истор.-филол.. об-ва, изданный в честь проф. Н. Ф. Сумцова. Харьков, 1909. Т. 18. С. 404-411; Адрианова-Перетц и Покровская. Древнерусская повесть. С. 244-246; Назаревский. Библиография. С. 43-45; Мимонова М. Н. К проблеме происхождения повести о Андрее Критском // Материалы Всесоюз. науч. студ. конф. «Студент и научно-технический прогресс» (апрель 1977, Филология). Новосибирск, 1977. С. 115-125; Климова М. Н. 1) Опыт текстологии Повести об Андрее Критском // Древнерусская рукописная книга и ее бытование в Сибири. Новосибирск, 1982. С. 46-61; 2) Повесть об Андрее Критском и фольклор: (некоторые аспекты сопоставительного анализа) // Рукописная традиция XVI-XIX вв. на Востоке России. Новосибирск. 1983. С. 27-38; 3) О художественном своеобразии Повести об Андрее Критском // Памятники литературы и общественной мысли эпохи феодализма. Новосибирск, 1985. С. 41-51. М. Н. Климова

ПОВЕСТЬ О БЕЛОМ КЛОБУКЕ

Повесть о белом клобуке - легендарно-публицистическое сочинение, сохранившееся в рукописной традиции 2-й пол. XVI в. и: последующего времени. П. дошла в краткой и пространной редакциях (последняя - в двух видах); кроме того, в некоторых списках памятника помещены еще «Посыльная грамота Дмитрия Грека Толмача» и «Написание Геннадия», где рассказывается о том, как автор П., приехав в Рим и Флоренцию по поручению архиепископа Геннадия Новгородского, добыл там эту П. В П. рассказывается о священническом облачении - белом клобуке, подаренном первым христианским царем Константином папе Сильвестру. После того как церковь в Риме впала в ересь, папа по приказу ангела, явившегося ему во сне, переслал клобук константинопольскому патриарху. Но патриарху тоже явился ангел и приказал ему переслать клобук в Новгород, где он становится частью облачения новгородских архиепископов: «Ветхий бо Рим отпаде славы и от веры Христовы гордостию своею волею, в новом же Риме, еже есть в Коньстянтинеграде, насилием агарянским также христианская вера погибнет; на третьем же Риме, еже есть на Русской земли, благодать Святого духа возсия». Вопрос о времени написания П. вызывал споры в науке. Легендарный и анахронистический характер «Посыльной грамоты» и «Написания Геннадия» (смешение «Дмитрия Грека Толмача» с Дмитрием Герасимовым, заимствование из одного из Сказаний о Максиме Греке) очевиден. Что касается двух редакций П., то они датировались по-разному. Часть исследователей считала, что краткая редакция, сохранившаяся в списках XVI в., первичнее пространной, дошедшей только в рукописях XVII в.; «предсказание» установления патриаршества на Руси, содержащееся в пространной редакции, могло быть сделано, очевидно, только после действительного установления патриаршества в 1589 г. Часть исследователей склонна, напротив, считать первоначальной пространную редакцию, датируя ее кон. XV в. Однако ряд данных свидетельствует в пользу того, что памятник в целом едва ли мог быть составлен ранее сер. XVI в.: когда в 1564 г. на церковном соборе был поставлен вопрос, почему новгородские архиепископы носят белый клобук, оказалось, что «писания тому нет же, которого для случая архиепископы новгородские белые клобуки носят». Предсказание в пространной редакции, что «патриарший чин... дан будет Рустей земли во времена своя» (конкретное указание, а не просто почетное именование московского митрополита патриархом), также свидетельствует о том, что эта редакция была создана в кон. XVI в., когда было учреждено московское патриаршество. Кроме того, в пространной редакции П. отразилось послание о «Москве - третьем Риме» Филофея в редакции не ранее 2-й пол. XVI в. Пространная редакция П. напечатана в ПЛ, а краткая - А. А. Назаревским. Далее в разд. Изд. отмечаем краткую (I) и пространную (II) редакции повести. Изд.: I. Назаревский А. А. Отчет о занятиях в Воронежском губ. музее // Киевские универс. изв. 1912. № 8. Прил. С. 36-40; П. ПЛ. 1860. Вып. 1. С. 287-300; ПЛДР. Середина XVI века. М.; Л., 1985. С. 198-233 (публикация Н. Н. Розова, относящего памятник, однако, к кон. XV в.). Лит.: С[убботи]н Н. Как у нас издаются книжки о росколе // Русский вестн. 1868. № 5; Павлов А. Подложная дарственная грамота Константина Великого // ВВ. СПб., 1896. Т. 3. С. 49-52; Sedelnikov A. D. Vasilij Kalika: I’histoire de la legende // Revue des études slaves. 1927. T. 7, F. 3-4. P. 234-235; Розов H. H. I) Повесть о белом клобуке как памятник общерусской публицистики XV в. // ТОДРЛ. М.; Л., 1953. Т. 9. С. 178-219; 2) «Повесть о новгородском белом клобуке» // Учен. зап. ЛГУ. 1954. № 173. Сер. филол. наук. Вып. 20. С. 307-327; Лурье Я. С. Идеологическая борьба в русской публицистике конца XV - начала XVI в. М.; Л., 1960. С. 229-234; Демкова Н. С., Дмитриева Р. П., Салмина М. А. Основные пробелы в текстологическом изучении древнерусских повестей // ТОДРЛ. М.; Л., 1964. Т. 20. С. 149-150; Гольдберг А. Л. Историко-политические идеи русской книжности XVI-XVII вв.: Автореф. дис. ... докт. ист. наук. Л., 1978. С. 21-23. Я. С. Лурье

ПОВЕСТЬ О БИТВЕ НА КАЛКЕ

Повесть о битве на Калке - летописная повесть, рассказывающая о первом столкновении русских с монголо-татарами. В 1223 г. тридцатитысячный отряд монголо-татар под предводительством Джебе и Субедея вышел через Закавказье в степь и разгромил половцев, которые бежали за Днепр. Русские князья на съезде в Киеве решили оказать помощь половцам, и коалиция, состоявшая из большинства тогдашних князей за исключением Юрия Всеволодовича Владимирского, выступила в поход. Однако из-за феодальных распрей русско-половецкая рать потерпела жестокое поражение в сражении с монголо-татарами на реке Калке 31 мая 1223 г. Происхождению и взаимоотношению трех первоначальных версий П., содержащихся в Летописях Лаврентьевской, Новгородской первой и Ипатьевской, посвящен целый ряд исследований, из которых последнее и наиболее обстоятельное принадлежит Д. Феннеллу. В Лаврентьевскую летопись вошла краткая редакция П., содержащая лишь деловой перечень событий. Считается, что рассказ о битве на Калке в Лаврентьевской летописи восходит к владимирской великокняжеской летописи 1228 г., куда он, очевидно, попал из Летописца Переяславля Русского. В Лаврентьевской летописи этот рассказ был переработан ростовским летописцем, который значительно сократил повествование и включил сведения о Васильке Константиновиче, счастливо избежавшем поражения на Калке. Начальная часть рассказа о сражении на Калке в Лаврентьевской летописи находит точную аналогию в HIЛ. Существует предположение, что эта часть восходит к рязанскому летописанию. В основе подробного варианта П. HIЛ лежит южнорусский летописный рассказ; по мнению Д. Феннелла, это - летопись Мстислава Романовича, киевского великого князя (которая, как считает ученый, использована также в Лаврентьевской летописи). Для рассказа о сражении на Калке НIЛ характерно сочувственное отношение к великому князю Мстиславу Романовичу, который не обратился в бегство, но вместе со своим зятем Андреем и князем Александром Дубровским устроил на высоком берегу Калки ограду из кольев и мужественно оборонялся, пока не был предательски выдан монголо-татарам. Резко враждебное отношение к половцам и бродникам естественно для южнорусского летописца. Самый характер повествования свидетельствует против новгородского происхождения этой версии. Наиболее противоречивые мнения были высказаны о происхождении того варианта П., который входит в Ипатьевскую летопись. Л. В. Черепнин (Летописец Даниила Галицкого. - ИЗ, 1941, т. 12, с. 244-245) предполагал даже, что этот вариант первоначально существовал как самостоятельный текст. Д. Феннелл считает, что версия П., содержащаяся в Ипатьевской летописи, восходит к южнорусскому, возможно черниговскому, источнику, независимому от Лаврентьевской и НIЛ. Дублирующиеся известия объясняются более поздними вставками западнорусского происхождения, которые были сделаны с целью прославить потомков князя Романа Галицкого (ср. рассказ о ратных подвигах князя Даниила Романовича). П. о битве на Калке в позднейших летописных сводах представляет собой различные комбинации сведений, почерпнутых из трех первоначальных версий. К особому источнику восходят лишь некоторые «избыточные» известия, содержащиеся в своде 1448 г. (протографе СIЛ и НIVЛ). Если А. В. Эммаусский возводит их к киевской летописи (источнику П. в составе НIЛ), то Д. Феннелл доказывает смоленское происхождение этих известий. Особый интерес представляет вставка, сделанная в своде 1448 г., сообщающая о гибели на Калке 70 «храбров» во главе с Александром Поповичем. Эта вставка, которая сохранилась и в позднейших летописных сводах, была сделана не раньше XV в. Летописные известия об Александре Поповиче, герое былин Алеше Поповиче, были изучены Д. С. Лихачевым. Подробный рассказ об Александре Поповиче читается в Тверском сборнике (в той его части, которая является сводом 1534 г.; считается, что составитель этого свода был ростовцем). Рассказ о нем, вставленный в П., интересен своей антикняжеской направленностью: летописец объясняет поражение на Калке «гордостью» и «высокоумием» русских князей и именно в связи с этим приводит рассказ об Александре и его слуге Торопе. Александр Попович участвовал в усобице между сыновьями владимирского князя Всеволода Большое Гнездо, Юрием и Константином, на стороне Константина. После смерти Константина, опасаясь мести Юрия, Александр вместе с другими «храбрами» принял решение служить Мстиславу Романовичу Киевскому. Сообщение о гибели в сражении на Калке Александра и 70 других «храбров» находит параллель в известной былине о том, как на Руси перевелись богатыри. Подробный рассказ об Александре Поповиче, несомненно фольклорного происхождения, вставлен в летопись из какого-то ростовского источника; не случайно в этом рассказе упоминаются местные ростовские урочища. Изд.: ПСРЛ, СПб., 1863, т. 15, стб. 335-343 (репринт: М., 1965); СПб. 1908, т. 2, 2-е изд., стб. 740-745 (репринт: М., 1962); Л., 1925, т. 5, вып. 1, 2-е изд., с. 202-207; Л., 1926, т. 1, вып. 1, 2-е изд., стб. 445-447 (репринт: М., 1961); Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов, М.; Л., 1950, с. 61-63; ПЛДР. XIII век. М., 1981, с. 132-135, 148-161; За землю Русскую! Памятники литературы Древней Руси XI-XV вв. М., 1981, с. 130-137. Лит.: К[уник А. А.] О признании 1223 года временем битвы при Калке. - Ученые записки имп. Академии Наук по первому и третьему отделениям, 1854, т. 2, с. 765-787; Сердобольская Л. А. 1) К вопросу о хронологии похода русских князей против татар и битвы при реке Калке. - Сборник трудов Пятигорского государственного педагогического ин-та, Ставрополь, 1947, вып. 1, с. 135-143; 2) К вопросу о месторасположении острова Варяжского на Днепре (Историко-географические заметки). - Там же, Пятигорск, 1949, вып. 4, с. 213-217; Лихачев Д. С. Летописные известия об Александре Поповиче. - ТОДРЛ, 1949, т. 7, с. 17-51; Кудряшов К. В. О местоположении реки Калки. - ВИ, 1954, № 9, с. 118-119; Водовозов Н. В. Повесть о битве на реке Калке. - Учен. зап. МГПИ им. В. П. Потемкина, 1957, т. 67. Кафедра русской литературы, вып. 6, с. 3-19; Эммаусский А. В. Летописные известия о первом нашествии монголо-татар на Восточную Европу. - Учен. зап. Кировск. гос. пед. ин-та, вып. 17, факультет ист.-филол. Киров, 1958, т. 1, с. 59-109; Свердлов М. Б. К вопросу о летописных источниках «Повести о битве на Калке». - Вестн. ЛГУ, 1963, № 2. Сер. ист. яз. и лит., вып. 1, с. 139-144; Fennell J. The Tatar Invasion of 1223: Source Problems. - Forschungen zur osteuropäischen Geschichte, 1980, Bd 27, p. 18-31; Романов В. К. Статья 1224 г. о битве при Калке Ипатьевской летописи. - В кн.: Летописи и хроники. 1980 г. М., 1981, с. 79-103. Д. М. Буланин

ПОВЕСТЬ О БИТВЕ НА ЛИПИЦЕ

Повесть о битве на Липице - летописная повесть о битве, произошедшей в 1216 г. на реке Липице (невдалеке от города Юрьева Польского) между новгородцами, предводительствуемыми Мстиславом Удалым, и ростовцами во главе с Константином Всеволодовичем, с одной стороны, и владимиро-суздальской ратью, возглавляемой Юрием и Ярославом Всеволодовичами - с другой. Битва была выиграна новгородцами, и великокняжеское, владимиро-московское летописание вплоть до второй половины XV в. не включало рассказа о ней (упоминалось только столкновение между владимирскими князьями - Константином, Юрием и Ярославом в 1217 г.). Наиболее ранняя версия П. читается в Летописи Новгородской первой старшего (XIII-XIV вв.), а затем и младшего извода. Повествование НIЛ выдержано в стиле, характерном для этого памятника - изложение, включая реплики действующих лиц, лаконично; авторская оценка событий ограничивается двумя патетическими восклицаниями («О, мъного победы, братье...», «О, велик е, братье, промысл божий...»). Принадлежность рассказа новгородскому автору не вызывает сомнений. В общерусское летописание П. была введена сводом 1448 г., отразившимся в НIVЛ и СIЛ. В этих летописях рассказ НIЛ подвергся значительному расширению. Как и в новгородском рассказе, героем здесь выступает Мстислав Удалой, которому противостоят «възнесшиеся славою» Юрий и Ярослав. В рассказ введены сцены переговоров между желающими мира и справедливости новгородцами и их надменными противниками и описание пира в шатре Юрия и Ярослава, во время которого боярин Творимир призывает князей проявить умеренность и уступить княжение старшему брату Константину, а другой боярин заранее хвастается победой - «право, навержем их седлы»; Юрий и Ярослав слушаются последнего советника. Новгородский рассказ в своде 1448 г. дополнен по источнику, связанному со смоленскими Ростиславичами, к которым принадлежал Мстислав Удалой (князья Ростиславичи именуются здесь «нашими князьями»); тенденция рассказа (обсуждение междукняжеских распрей и уважение к «старейшинству» в княжеском роде) совпадают с общими тенденциями свода 1448 г. Большинство московских сводов заимствовало П. из СIЛ. Свод начала 70-х гг., отразившийся в Никаноровской и Вологодско-Пермской летописях, несколько смягчил критику владимирских князей в повести; более радикально та же тенденция обнаруживается в Московском своде 1479 г. и близкой к нему в первой части (до XV в.) Ермолинской летописи. В Сокращенных сводах конца XV в. сохранилось краткое сообщение о битве на реке Где (Гзе) (рядом с Липицей) в 1217 г., в которой участвовали ростовские «храбры» (богатыри) «Добрыня Золотый пояс да Александро Попович с своим слугою с Торопомь», тот же ростовский рассказ с упоминанием Александра Поповича в более подробном виде сохранился и в летописи XVI в. - Тверском сборнике под 1216 г. (Липица) и 1224 г. (вставка о Липице в Повести о битве на Калке). Из других летописей XVI в. Воскресенская довольно точно передала рассказ Московского свода, а Никоновская сильно распространила его, введя, в частности, заимствования из ростовского рассказа. Степенная книга противопоставила П. прямо противоположный по духу рассказ (в составе «степени», посвященной Ярославу Всеволодовичу - предку владимиро-московских князей), в котором Ярослав, резко осуждавшийся в П., выступал в роли «благоверного и богохранимого князя», а герой П. Мстислав изображался завистником и зачинщиком кровопролития. Изд.: Летопись по Воскресенскому списку. - ПСРЛ, СПб., 1856, т. 7, с. 120-124; Летописный сборник, именуемый Тверской летописью. - ПСРЛ, 1863, т. 15, стб. 318-325; Новгородская четвертая летопись. - ПСРЛ, 1915, т. 4, вып. 1, ч. 1, с. 186-197; Софийская первая летопись. - ПСРЛ, 1925, т. 5, вып. 1, с. 193-201; Московский летописный свод конца XV в. - ПСРЛ, 1949, т. 25, с. 111-114; Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950, с. 55-57, 254-257; Вологодско-Пермская летопись. - ПСРЛ, 1959, т. 26, с. 61-66; Никаноровская летопись. - ПСРЛ, 1962, т. 27, с. 38-41; Сокращенные летописные своды конца XV в. - Там же, с. 234, 320; Повесть о битве на Липице / Подг. текста, пер. и ком. Я. С. Лурье. - ПЛДР. XIII век. 1981, с. 114-127, 539-543. Лит.: Лурье Я. С. Повесть о битве на Липице 1216 г. в летописании XIV-XVI вв. - ТОДРЛ, 1979, т. 34, с. 96-115. Я. С. Лурье

ПОВЕСТЬ О БИТВЕ НА РЕКЕ ВОЖЕ

Повесть о битве на реке Воже - летописная повесть о сражении русской (московской и суздальско-нижегородской) рати под предводительством великого князя Дмитрия Ивановича Донского с ордынской ратью под предводительством Вегича на реке Воже в августе 1378 г.; сражение окончилось победой русских войск. Темник Мамай, фактически правивший в это время Ордой, ответил на поражение на Воже нападением на Рязанскую землю и походом 1380 г., окончившимся Куликовской битвой. Первоначальный текст П. читается в Летописце Рогожском и Летописи Симеоновской и, судя по цитатам Н. М. Карамзина, читался в Летописи Троицкой. Из Троицкой летописи П. была, очевидно, заимствована «сводом 1448 г.» - протографом Летописей Новгородской IV и Софийской I. При этом в тексте была сделана лишь одна существенная перестановка: в Троицкой за рассказом о битве следовало описание набега Мамая на Рязанскую землю, а затем уже упоминалось о том, что «егда бысть побоище на Боже с Бегычем, изнима на той войне некого попа от Орды пришедша», посланного Иваном Васильевичем (сыном тысяцкого Вельяминова); у попа нашли «зелий лютых мешок» и сослали его в «заточенье на Лаче озеро, идеже бе Даниил Заточник». Это известие, свидетельствующее о достаточно широкой известности Моления (или Слова) Даниила Заточника в письменности кон. XIV - нач. XV в., едва ли было в Троицкой органически связано с П.; своеобразным продолжением этого эпизода было известие Троицкой за 1379 г. о казни Ивана Васильевича Вельяминова по повелению Дмитрия. Но в «своде 1448 г.» известие о поимке попа стало непосредственным завершением П.; известие это обрело особенно важное значение благодаря тому, что уже под 1375 г. «свод 1448 г.» сообщил о бегстве Ивана Васильевича Вельяминова из Москвы в Тверь, а оттуда в Орду с многозначительным пояснением: «Се же писах того ради, понеже оттоле возгореся огнь». Из CIЛ П. проникла во все московские общерусские летописи. Известия о битве на Воже и связанных с нею событиях подверглись изменениям и дополнениям только в Летописи Никоновской, где вместо окольничего Тимофея сподвижником Дмитрия в битве назван Андрей Полоцкий (в этой роли он упоминается только в одной летописи - в Летописи Тверской). Наиболее подробно описана здесь судьба Ивана Васильевича Вельяминова: рассказывается и о бегстве в Тверь и Орду в 1375 г., и о казни в 1379 г. (с дополнительной деталью: «обольстивгпе его и преухитривъше, изымаша в Серпухове»). Сходство некоторых выражений в П. и в Повести о битве на реке Пьяне дало основание для предположения, что «рассказ о битве на Воже явился своеобразным публицистическим ответом на рассказ о битве на Пьяне» (Л. В. Черепнин). Едва ли можно с этим согласиться. Действительно, в обеих повестях упоминается, что перед: боем Дмитрий «собра воя многи» и пошел «в силе тяжце»; в Повести о Пьяне говорится, что татары напали, «бьюще и колющи и секуще», многие русские «истопоша в реце»; в П. «бьют», «секут» и «колют» - русские, «в реце истопоша» - татары. Но приведенные обороты вообще принадлежат к числу обычных формул воинских повестей; в Троицкой летописи те же выражения употреблены и в Повести о Куликовской битве: «собрав вой многы», «бьюще - секуще» и т. д. Если даже считать совпадение в наборе таких оборотов специфическим, то оно свидетельствует скорее о том, что Повесть о Пьяне, П. и краткая повесть о Куликовской битве принадлежали одному автору - составителю Троицкой летописи (свода 1408 г.) или ее протографа. Изд.: ПСРЛ. СПб., 1851. Т. 5. С. 74; СПб., 1863. Т. 15; СПб., 1897. Т. 11. С. 42-43, ср. с. 22 и 45; СПб., 1913. Т. 18. С. 126-127; 2-е изд. Пг., 1915. Т. 4, ч. 1, вып. 1. С. 309-310, ср. с. 300-301; 2-е изд. Пг., 1922. Т. 15, вып. 1. С. 134-135; Приселков М. Д. Троицкая летопись: Реконструкция текста. М.; Л., 1950. С. 415-416, ср. с. 417-418. Лит.: Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства в XIV-XV вв. М., 1960. С. 593-596; Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969. С. 217-218; Салмина М. А. Еще раз о датировке «Летописной повести о Куликовской битве» // ТОДРЛ. Л., 1977. Т. 32. С. 3, 25; Назаров В. Д. Русь накануне Куликовской битвы // ВИ. 1978. № 8. С. 112-113; Кучкин В. А. Русские княжества и земли перед Куликовской битвой // Куликовская битва. М., 1980. С. 108-110. Я. С. Лурье

ПОВЕСТЬ О БИТВЕ НА РЕКЕ ВОРСКЛЕ

См.: Повесть о побоище Витовта с Темир-Кутлуем