Миронова, Василиса Егоровна (Капит. дочка)
Смотри также Литературные типы произведений Пушкина
- "Комендантша". "Старушка в телогрейке и с платком на голове", владелица одной крепостной крестьянки. По собственному признанию, живет "помаленьку". "Одна беда: Маша - девка на выданьи, а какое у ней приданое? частый гребень, да веник, да алтын денег (прости Бог), с чем в баню сходить". Узнав, что у родителей Гринева триста душ крестьян, сказала: "Легко ли! Ведь есть же на свете богатые люди!" По словам Швабрина, "прехрабрая дама". По утверждению же капитана Миронова, "баба не робкого десятка". "Мастерица грибы солить". Гринева приняла как родного: "Ты, мой батюшка, не печалься, что тебя упекли в наше захолустье. Не ты первый, не ты последний. Стерпится, слюбится. Швабрин, Алексей Иваныч, вот уже пятый год как к нам переведен за смертоубийство. Бог знает, какой грех его попутал; он, изволишь видеть, поехал за город с одним поручиком, да взяли с собою шпаги, да и ну друг в друга пырять, а Алексей Иваныч и заколол поручика, да еще при двух свидетелях! Что прикажешь делать? На грех мастера нет". На вопрос Гринева, "не страшно оставаться в крепости, подверженной" "опасностям", отвечала: "Привычка, мой батюшка. Тому лет двенадцать, как нас из полка перевели сюда, и не приведи Господи, как я боялась проклятых этих нехристей! Как завижу, бывало, рысьи шапки да как заслышу их визг, веришь ли, отец мой, сердце так и замрет! А теперь так привыкла, что и с места не тронусь, как придут нам сказать, что злодеи около крепости рыщут". - "И, пустое, - говорит В. Е., - где такая крепость, куда бы пули не залетали? Чем Белогорская ненадежна? Слава Богу, двадцать второй год в ней проживаем. Видали и башкирцев и киргизцев: авось и от Пугачева отсидимся". В ответ на воззвание Пугачева воскликнула: "Каков мошенник", "что смеет еще нам предлагать! Выйти к нему навстречу и положить к ногам его знамена! Ах он собачий сын! Да разве не знает он, что мы уже сорок лет в службе и всего, слава Богу, насмотрелись? Неужто нашлись такие командиры, которые послушались разбойника?" Услыша о нападениях Пугачева, "задыхаясь и с видом чрезвычайно встревоженным", сказала мужу: "Батюшка, беда! Нижнеозерная взята сегодня утром. Работник отца Герасима сейчас оттуда воротился. Он видел, как ее брали. Комендант и все офицеры перевешаны. Все солдаты взяты в плен. Того и гляди, злодеи будут сюда". На увещания мужа в виду грозящей опасности уехать в Оренбург отвечает: "А меня и во сне не проси - не поеду; нечего мне под старость лет расставаться с тобою да искать одинокой могилы на чужой стороне. Вместе жить, вместе и умирать". Перед приступом "явилась на валу". - "Ну, что, каково идет баталия? Где же неприятель?" Присмиревшая под пулями, потом обратилась к мужу: "Иван Кузьмич, в животе и смерти Бог волен: благослови Машу". "Поцелуемся ж и мы", "прощай, мой Иван Кузьмич. Отпусти мне, коли в чем я тебе досадила!" После взятия крепости мятежниками просила отвести ее к мужу; увидя коменданта на виселице, "закричала в исступлении": "Злодеи! что вы с ним сделали?" - и назвала в глаза Пугачева "беглым каторжником". "Управляла мужем"; "на дела службы смотрела как на хозяйские и управляла крепостью точно как своим домом". - "Да разве муж и жена не один дух и не одна плоть", - говорила Василиса Егоровна. Приказывает уряднику отвести "г. офицеру (Гриневу) квартиру да почище". "Иван Игнатьич! разбери Прохорова с Устиньей, кто прав, кто виноват. Да обоих и накажи", - приказывает комендантша. Узнав о предполагаемой дуэли между Гриневым и Швабриным, "всем распорядилась, без ведома коменданта". "На что это похоже? как? что? В нашей крепости заводить смертоубийство! Иван Кузьмич, сейчас их под арест! Петр Андреич! Алексей Иваныч! подавайте сюда ваши шпаги, подавайте, подавайте. Палашка, отнеси эти шпаги в чулан. Петр Андреич! этого я от тебя не ожидала, как тебе не совестно? Добро, Алексей Иваныч: он за душегубство и из гвардии выслан, он и в Господа Бога не верует; а ты-то что? туда же лезешь?" - распекала она Гринева за поединок. "Иван Кузьмич! что ты зеваешь? Сейчас рассади их по разным углам на хлеб и на воду, чтоб у них дурь-то прошла; да пусть отец Герасим наложит на них эпитимию, чтоб молили у Бога прощения да каялись перед людьми". - "Только слова, что солдат учишь, - ни им служба не дается, ни ты в ней толку не ведаешь. Сидел бы дома да Богу молился, так было бы лучше". - "Слава Богу ученье не уйдет; успеет накричаться!" - ворчала она, когда Иван Кузьмич так "заучился", что забыл и гостей и то, "что щи на столе стынут". - "Что же, мой батюшка, кушанье давно подано, а тебя не дозовешься!" - встречает она мужа. "Своим "ворчанием" усыпляла мужа, дремавшего на диване. "Не умолкала ни на минуту и осыпала Гринева вопросами: кто его родители, живы ли они, где живут и каково их состояние?" Всякая "тайна мучила ее дамское любопытство". Услыша, что "попадья получила важные известия, которые содержит в великой тайне", тотчас захотела отправиться в гости к попадье; узнав о совещании, бывшем в ее отсутствии, "приступила к мужу с допросом". Во всю ночь не могла заснуть и "никак не могла догадаться, что бы такое было в голове ее мужа, о чем бы ей нельзя было знать". "Что бы значили эти военные приготовления? - думала "комендантша", - уж не ждут ли нападения от киргизцев? Но неужто Иван Кузмич стал бы от меня таить такие пустяки?" Она кликнула Ивана Игнатьича с твердым намерением выведать от него тайну". "Не охотница до розыска", но допрашивала "как судья, начинающий следствие вопросами посторонними, чтобы сперва усыпить осторожность ответчика". Подозвав Ивана Игнатьича, "сделала ему несколько замечаний касательно хозяйства. Потом, помолчав несколько минут, "глубоко вздохнула и сказала, качая головою: - Господи, Боже мой! Вишь, какие новости! что из этого будет?" После спросила: "А что за человек этот Пугачев?" Принудила поручика во всем признаться, дав ему слово не рассказывать о том никому. "Не тебе бы хитрить, да лих не проведешь, - говорит она мужу, - полно врать". "Заставила Гринева и Швабрина" примириться "и друг друга поцеловать". Сокрушалась о Палашке (запертой комендантом во время совещания в чулан): "За что бедная девка просидела в чулане?.. Скорбела об участи дочери: "Хорошо, коли найдется добрый человек, а то сиди в девках вековечною невестою". Перед осадой крепости хлопотала "увести" дочь "куда-нибудь из дому, а то услышит крик, перепугается", и боялась, как бы дочь "не занемогла", услыша о бунте.