Миронов, Иван Кузьмич ("Капитанская дочка")
Смотри также Литературные типы произведений Пушкина
- Комендант Белогорской крепости; "капитан, вышедший в офицеры из солдатских детей". "Сорок лет в службе". "Бодрый старик" высокого роста; дома ходит в колпаке и в китайчатом халате. Необразованный и простой. "Хороший офицер", по отзыву генерала P.; "удалая солдатская головушка", по словам жены, изведал "штыки прусские" и "пули турецкие". Мятежники прозвали его "гарнизонной крысой". "По собственной охоте учил иногда солдат, но еще не мог добиться, чтобы все они знали, которая сторона правая, которая левая". "Только слава, что солдат" учит; "ни им служба не дается, ни тебе в ней толку не ведать", -говорила Василиса Егорова.
По сравнению Швабрина, как "стихотворцам нужен слушатель", так капитану "графинчик водки пред обедом". По утверждению самого капитана, "все стихотворцы беспутные и горькие пьяницы". "Дружески" советует Гриневу "оставить стихотворство, как дело службе противное и ни к чему доброму не ведущее". - "Самый честный простой человек", "прямодушный и правдивый". - "Не тебе хитрить", - говорит М. жена. С Гриневым обходился "ласково"; делая ему выговор за поединок, сказал: "Эх, Петр Андреич! надлежало бы мне посадить тебя под арест, да ты уж и без того наказан. А Алексей Иваныч у меня таки сидит в хлебном магазине под караулом, и шпага его под замком у Василисы Егоровны. Пускай он себе надумается да раскается".
"Жена им управляла, что "согласовалось с его беспечностью". Когда Василиса Егоровна приказала "рассадить Швабрина и Гринева по разным углам на хлеб да на воду, чтобы у них дурь-то прошла", "вполне соглашался с своею супругою и приговаривал: "а, слышь ты, Василиса Егоровна правду говорит. Поединки формально запрещены в воинском артикуле"; лишь с согласия своей супруги решился освободить Швабрина; под давлением жены иногда "не знал на что решиться", и часто "дремал" на диване, "усыпляемый ворчанием своей супруги". Когда капитанша приступила к М. "с допросом", "нимало не смутился и бодро отвечал своей любопытной сожительнице", но к вопросу капитанши ("А для чего ж было тебе запирать Палашку?") "не был приготовлен": "запутался и пробормотал что-то очень нескладное". "Хотя и очень уважал свою супругу, но ни за что на свете не открыл бы ей тайны, вверенной ему по службе". "Это не бабье дело". "Получив письмо от генерала" с извещением о Пугачевском бунте, довольно искусным образом выпроводил Василису Егоровну, сказав ей, будто бы "отец Герасим получил из Оренбурга какие-то чудные известия, которые содержит в великой тайне". Оставшись полным хозяином, тотчас послал за офицерами", "а Палашку запер в чулан, чтобы она не могла подслушать". Когда пришлось вторично "спровадить" жену, то "не нашел другого способа, кроме как единожды уже им употребленного": "Слышь ты, Василиса Егоровна, - сказал М. ей покашливая: - отец Герасим получил, говорят, из города..."; узнав, что жене известна тайна совещания, "вытаращил глаза". - "Ну, матушка, - сказал он: - коли ты уже все знаешь, так, пожалуй, оставайся, мы потолкуем и при тебе". Перед осадой Пугачевым Белогорской крепости, был спокоен. - "Пустяки! - говорил М.: - у нас давно ничего не слыхать. Башкирцы - народ напуганный, да и киргизы проучены. Небось на нас не сунутся; а сунутся, так я такую задам острастку, что лет на десять угомоню". Получив через капрала воззвание Пугачева, М. "прочел про себя и разорвал его на клочки". На вопрос капитанши: "Неужто нашлись такие командиры, которые послушались разбойника?" - отвечал: "Кажется, не должно бы"; после письма от генерала созвал офицеров, "запер двери, всех усадил, вынул из кармана бумагу и сказал им: "Господа офицеры, важная новость! Слушайте, что пишет генерал". Тут он надел очки и прочел письмо. "Принять надлежащие меры!" - проговорил М., "снимая очки и складывая бумагу. Слышь ты, легко сказать. Злодей-то, видно, силен: а у нас всего сто тридцать человек, не считая казаков, на которых плоха надежда, не в укор буди тебе сказано, Максимыч. Однако, делать нечего, господа офицеры! Будьте исправны, учредите караулы да ночные дозоры, в случае нападения запирайте ворота да выводите солдат. Ты, Максимыч, смотри крепко за своими казаками. Пушку осмотреть да хорошенько вычистить. А пуще всего содержите все это в тайне, чтоб в крепости никто не мог о том узнать преждевременно". - "Что же ты молчишь? - говорит М. башкирцу: - али по-русски не разумеешь? Юлай, спроси-ка у него по вашему, кто его подослал в нашу крепость?" - "Якши, - сказал М., - ты у меня заговоришь. Ребята! снимите-ка с него дурацкий полосатый халат да выстрочите ему спину. Смотри ж, Юлай: хорошенько его". "Он не скрыл от жены опасности: "Хорошо, коли отсидимся или дождемся сикурса: ну, а коли злодеи возьмут крепость?" - и прибавил: "Маше здесь оставаться негоже. Отправим ее в Оренбург, к ее крестной матери: там и войска, и пушек довольно, и стена каменная. Да и тебе советовал бы с нею туда же отправиться; даром что ты старуха, а посмотри, что с тобою будет, коли возьмут фортецию приступом". Перед приступом обнял свою старуху. Перекрестил дочь трижды; потом поднял и, поцеловав, сказал ей изменившимся голосом: "Ну, Маша, будь счастлива. Молись Богу: Он тебя не оставит. Коли найдется добрый человек, дай Бог вам любовь да совет. Живите, как жили мы с Василисой Егоровной. Ну, прощай, Маша. Василиса Егоровна, уведи же ее поскорее". - "Коли успеешь, - наказывает он жене, - надень на Машу сарафан". "Близость опасности одушевляла старого воина бодростью необыкновенной". В ожидании приступа М. "расхаживал перед своим малочисленным строем", обошел свое войско, говоря солдатам: "Ну, детушки, постоим сегодня за матушку-государыню и докажем всему свету, что мы люди бравые и присяжные". - "Вот я вас! - закричал М., - ребята, стреляй!"; велел Ивану Игнатьичу "навести пушку" и "сам приставил фитиль". "Подпустил бунтовщиков на самое близкое расстояние и вдруг выпалил опять". - Теперь стойте крепко, будет приступ". - "Ну, ребята, теперь отворяй ворота, бей в барабан. Ребята за, мной". "Что же вы детушки, стоите, - закричал М., - умирать так умирать, дело служивое". Когда М. привели к Пугачеву, "изнемогая от раны, собрал последние силы и отвечал твердым голосом: "Ты мне не государь, ты - вор и самозванец". По приказанию Пугачева М. вздернули на воздух".