Куролесов, Михайло Максимович ("Семейная хроника")
Смотри также Литературные типы произведений Аксакова
- Родовой симбирский дворянин. Владелец полтораста душ. "С пятнадцатилетнего возраста находился в службе в каком-то известном тогда славном полку и дослужился уже до чина майора". "Настоящего образования не имел", но писал "бойко и складно" и состоял в переписке с Суворовым. "Человек толковый, ловкий и в то же время твердый и деловой", "на словах боек". "К тому же был искателен, умел приласкаться и приласкать, оказывал уважение старшим и почтенным людям", "умел так сыскать расположение всех, что все его любили и носили на руках". У Куролесова было неизменное правило: "добиваться благосклонности людей почтенных и богатых". Женясь на Прасковье Ивановне против воли Степана Михайловича, "для того, чтобы утвердиться в своем новом положении", "первым его делом было объездить с молодой своей женой всех родственников и всех знакомых, как с ее стороны, так и со своей. В Симбирске же, начиная с губернатора, не было забыто ни одно служебное сколько-нибудь значительное лицо". "Он был, как говорится, молодец собой". "Многие называли его даже красавцем, но иные говорили, что он, несмотря на свою красивость, был как-то неприятен". "Сахар-Медович", по выражению Степана Михайловича.
Арине Васильевне и всем ее дочерям Куролесов с первой встречи "очень приглянулся", п. ч. "с первых минут он умел к ним подольститься". Прасковья Ивановна "охотно слушала и рассказывала про угодливости" Куролесова. Денщик отзывался, что "майор шутить не любит", что "у него ходи по струнке и с тропы не сваливайся", что он солдат не выдаст и, коли можно, покроет, а если попался, так уж помилования не жди, что слово его крепко, что если пойдет на ссору, что ему и чорт не брат", что он "лихой, бедовый", что он "гусь лапчатый, зверь полосатый"; все единогласно называли его отличным хозяином, хотя Куролесов "в отпуск приезжал редко" и в своем имении не жил. Один Степан Михайлович отзывался о нем неодобрительно: "Дрянь человек и плут!" Когда увидел, что на добровольное согласие Степана Михайловича рассчитывать нельзя, предложил "отчаянное средство": "уговорить Прасковью Ивановну к побегу, увезти ее и сейчас где-нибудь обвенчаться. Получив в управление имение своей жены, Куролесов "наделал чудеса", проявил "предприимчивость и железную волю в исполнении своих предприятий". В несколько лет он поставил себя на такую ногу, что "добрые люди дивились, а недобрые завидовали". Авторитет Михайлы Максимовича "рос не по дням, а по часам". Исправников и судей "одних задарил, других запоил". "С мелким и бедным дворянством" и мелкими чиновниками поступал он крутенько и самовластно", и они "перед ним дрожкой дрожали". Co Степаном Михайловичем, который долго не хотел знать Куролесова, "Михайло Максимович держал себя очень умно: он не был так вкрадчив и искателен, как прежде, но так же почтителен и внимателен, предупредителен, просил советов у старика, понимал их очень хорошо и пользовался ими с отличным уменьем. Он счелся с ним в дальнем родстве сам по себе и называл его дядюшкой, Арину Васильевну тетушкой, сына их братцем, а дочерей сестрицами. Он оказал Степану Михайловичу какую-то услугу еще до своего примирения или прощения". Узнав о том, что старик Багров приехал "выручать" Прасковью Ивановну, "не осмелился показаться из своего флигеля, так как знал твердость духа и бесстрашную отвагу Степана Михайловича" и "уступил свою жертву без спора".
С крестьянами "был строгонек", но ими "неусыпно занимался сам, имея в виду одно: благосостояние крестьян". Он мог "назваться самым умным, деятельным и попечительным хозяином": "умел не жалеть денег, где нужно было, смотрел, чтобы они доходили до рук вовремя, в меру, и предупреждал всякие надобности и нужды переселенцев. Сам выпроваживал их со старины, сам ехал с ними большую часть дороги и сам встречал их на новоселье, снабженном всем для их приема к помещения". Был справедлив в разборе вин и не ставил крестьянину всякого лыка в строку"; хотя и "был слишком строг, жесток в наказании виноватых", но "редко наказывал крестьян, и то в случае особенной важности или личной известности ему виноватого человека"; зато "каждый из его приближенных, а иной и не один раз, бывал наказан насмерть". "Когда Михайло Максимович сердился, горячился и кричал, что бывало редко, - он не дрался; когда же добирался до человека с намерением потешиться его муками, он говорил тихо и даже ласково: "Ну, любезный друг, Григорий Кузмич (вместо обыкновенного Гришка), делать нечего, пойдем, надобно мне с тобой рассчитаться". "Поцарапайте его кошечками, - говорил с улыбкой Михайло Максимович. - Не люблю палок и кнутьев, что в них! Как раз убьешь человека! То ли дело кошечки: и больно, и не опасно!" Сам редко "дрался", но, "добравшись до человека", "тешился его муками"; присутствовал при пытке, в продолжение которой "пил чай с водкой, курил трубку и от времени до времени пошучивал с несчастной жертвой своей, пока она еще могла слышать..." "Осмотрев внимательно наказанного человека, Михайло Максимович говорил, если был доволен: "ну, будет с него, приберите к месту..." Жену свою бил до тех пор, "пока она не лишилась чувств" и "запер на замок в подвале". "Природная жестокость" Михайло Максимовича "превратилась наконец в лютость, в кровопийство. Терзать людей сделалось его потребностью, наслаждением: он искал жертв и наслаждался их мучением". "В те дни, когда ему случалось не драться, он был скучен, печален, беспокоен, даже болен"; после истязания весел, шутлив и любезен на целый день, а иногда и на несколько дней". "Кровожадная натура его развилась на свободе" "во всей своей полноте". "Это было ужасное соединение инстинкта тигра с разумностью человека". "Изверг рода человеческого", как все его называли. "Все понаслышке дрожали от одного его взгляда; даже в обращении с ним родных и коротких знакомых было заметно какое-то смущение и опасение". Он "всех запугал" и страхом привлекал обиженных "к миру". От лютости Михайлы Максимовича страдали преимущественно дворовые люди, "старосты и приказчики терпели от него наравне с дворовыми". "У него не было пощады никому". Он "всегда оставался прав", хотя "бывали насилия и похуже". После жалоб на него "приказал сказать земскому суду, что обдерет кошками того из чиновников, который покажет ему глаза", а челобитчика схватывал и сек, "иногда в собственном его (челобитчика) имении, в собственном доме, посреди семейства, которое валялось в ногах и просило помилования виноватому". Если кто-нибудь из соседей досаждал Михайле Максимовичу "непокорным словом" или не приезжал на его зов, он привозил его насильно. Если Михайло Максимович замечал какую-нибудь "хорошую вещь" "в доме своего соседа, или просто в доме, где ему случалось быть", то он сейчас предлагал хозяину поменяться "или продать"; если же хозяин отказывал в мене, то "предупреждал, что возьмет даром". И "действительно, забирал все, что ему угодно, так как вскоре же являлся со своей шайкой, которую он набрал себе, выбрав из дворовых и даже крестьян десятка полтора головорезов, достойных исполнителей его воли". Всякого, кто осмеливался делать и говорить не по нем, "хватал среди бела дня, сажал в погреба или овин на ямы и морил холодом и голодом, на хлебе да на воде, а некоторых без церемонии дирал кошками и вообще" "совершал безнаказанно неслыханные дела": своего лакея Петрушку обвенчал на чужой жене, скакал во весь дух "по окольным полям и деревням, любил напоить всякого встречного, какого бы звания, пола и возраста он ни был, и больно секал того, кто осмеливался ему противиться". "Наказанных привязывали к деревьям, столбам и заборам, не обращая внимания ни на дождь, ни на стужу". "Избалованный страхом и покорностью всех его окружающих людей, он скоро забылся и перестал знать меру своему бешеному своеволию". Пьянство "отнимало у него ум, снимало узду с его страстей чудовищных, бесчеловечных", но он никогда не напивался до положения риз, хотя "пил водку, как воду"; "хмель не валил его с ног, а поднимал его на ноги и возбуждал страшную деятельность в его отуманенном уме, в его разгоряченном теле". "Хмель и буйство скоро слетали с него, как с гуся вода, и с новой бодростью являлся он к своему делу". - "Плутуй, воруй да концы хорони, а попался, так пеняй", была поговорка у Куролесова. На стороне он пил и развратничал и в своей компании доходил "до излишеств всякого рода", но "жену свою Михайло Максимович одевал как куклу, предупреждал все ее желания, тешил с утра до вечера, когда только бывал дома". В Парашине он совершал "страшные подвиги", но в Чурасове (резиденции его самого и жены) вел себя по-прежнему "почтительно к старшим, ласково и внимательно к равным, предупредительно и любезно к своей жене" и "ни с кем в Чурасове не дрался". Будучи женихом, он умел "прикинуться влюбленным" в "богатую сироту", и все говорили, что он "смертельно заразился, грезил ею во сне и наяву, сходил от нее с ума" и вообще "рассыпался мелким бесом". Он знал "всему место и время" и всегда следовал своему плану. При встрече с женой "прикинулся раскаявшимся грешником", но, когда она объявила ему, что все знает, "избил ее до полусмерти и посадил в подвал; "всякий день два раза спускался в подвал" и "уговаривал написать доверенность; просил прощенья, что в горячности так строго с нею обошелся, обещался в случае ее согласия никогда не появляться ей в глаза и божился, что оставит духовную, в которой после своей смерти откажет ей все имение". "Достигнув высшей степени разврата и лютости, занялся построением каменной церкви в Парашине", такую же каменную церковь соорудил в имении жены и завел хор певчих из своих дворовых. Вновь приобретенные имения назвал в честь жены "Парашино", "Ивановка" и "Куролесовка" и "вообще проявлял "романические затеи". Очень ценил "выгоды роскошной жизни", любил "хороших лошадей" и "хорошие для украшения дома картины". Пируя с гостями, любил хвастаться своими вещами и тут же прибавлял, что "вот эту красотку в золотых рамах" "отнял у такого-то, а это бюро с бронзой у такого-то", и "похищенное добро считал своей собственностью". Двое из числа "самых приближенных" к Куролесову и "менее других терпевших от его жестокостей" отравили его мышьяком: "Яд был положен (в графин с квасом) в таком количестве, что Куролесов жил не более двух часов".