Кирибеевич ("Песня про царя Ивана Васильевича")
Смотри также Литературные типы произведений Лермонтова
- "Верный слуга", "любимый опричник" и "лучший боец" царя Ивана Грозного. Из рода Скуратовых, "семьею вскормлен Малютиной". Очи у него "темные", "грудь широкая", "плечи могучие", "голова кудрявая". Аргамак его "степной ходит весело, как стекло горит сабля вострая".
Как я сяду-поеду на лихом коне
За Москву-реку покататися,
Кушачком подтянусь шелковым,
Заломлю на бочок шапку бархатную,
Черным соболем отороченную -
У ворот стоят, у тесовыих
Красны девушки да молодушки,
И любуются, глядя, перешептываясь;
Лишь одна не глядит, не любуется,
Полосатой фатой закрывается...
Как увидит ее Кирибеевич - "сам не свой": "опускаются руки сильные, помрачаются очи бойкие, тяготит голова плечи богатырские и сама к сырой земле клонится". "Сердца жаркого не залить вином, думу черную не запотчивать". - "На царском пиру один Кирибеевич не мочил усов" "в золотом ковше"; "опустил он в землю очи темные, опустил головушку на широку грудь, а в груди его была дума крепкая". "Опостылели ему кони легкие, опостылели наряды парчовые: "скучно, грустно" ему "одному по свету маяться". - "На святой Руси, нашей матушке, не сыскать такой красавицы", как Алена Дмитриевна, признается царю Кирибеевич, но "красавица в церкви Божией перевенчана", "перевенчана с молодым купцом по закону нашему христианскому..." Тянет его в "степи приволжские" на житье вольное, на казацкое, чтобы там сложить "буйную головушку на копье басурманское". "С кем казною своей поделюсь теперь? Перед кем удальство покажу свое? Перед кем я нарядом похвастаюсь?" - "Удалой боец", "буйный молодец", - говорил он Алене Дмитревне "на улице одинешенькой" "тихим шепотом": "Я не вор какой, душегуб лесной, я слуга царя, царя грозного". И, целуя ее, приговаривал:
Моя милая, драгоценная!
Хочешь золота, али жемчуга?
Хочешь ярких камней, аль цветной парчи?
Как царицу, я наряжу тебя,
Станут все тебе завидовать.
Лишь не дай мне умереть смертью грешною:
Полюби меня, обними меня
Хоть единый раз на прощание!"
- "В кулачном бою нет Кирибеевичу равного противника. "Трижды громкий клич прокликали - ни один боец и не тронулся, лишь стоят да друг друга поталкивают". "Не родилась, по словам Кирибеевича, та рука заколдованная ни в боярском роду, ни в купеческом", которая бы сбила его с ног "в кулачном бою". Пред взором Грозного царя, когда царь, "словно ястреб, взглянул с высоты небес на младого голубя сизокрылого", - "не поднял глаз молодой боец", не вздрогнул он и тогда, когда "об землю царь стукнул палкою, и дубовый пол на полчетверти он железным пробил наконечником". - "Не кори ты раба недостойного, - отвечает Кирибеевич Грозному... - А прогневал я тебя - воля царская: прикажи казнить, рубить голову..." Но в ответ на вызов Калашникова, "Кирибеевич побледнел в лице как осенний снег; бойки очи его затуманились, между сильных плеч пробежал мороз, на раскрытых устах слово замерло", и оба бойца молча разошлись в разные стороны. "Размахнулся" Кирибеевич "и ударил впервой купца Калашникова", "и ударил его посередь груди". "Прямо в левый висок, со всего плеча" ударил Калашников "своего ненавистника". "И опричник молодой застонал слегка, закачался, упал замертво", "будто сосенка, будто сосенка во сыром бору, под смолистый под корень подрубленная".
Критика: "Какая сильная, могучая натура! Ее страсть - лава, ее горесть тяжела и трудна; это удалое, разгульное отчаяние, которое в молодечестве, в подвиге крови и смерти ищет своего утоления! Сколько поэзии в словах этого опричника, какая глубокая грусть дышит в них, - эта грусть, которая разрывает сильную душу, но не убивает ее, эта грусть, которая составляет основной элемент, родную стихию, главный мотив нашей национальной поэзии! Любовь Кирибеевича - не шуточное дело, не простое волокитство, но страсть натуры сильной, души могучей. Вы понимаете, что для этого человека нет середины: или получить, или погибнуть! он вышел из-под опеки естественной нравственности своего общества, а другой, более высшей, более человеческой, не приобрел: такой разврат, такая безнравственность в человеке с сильной натурой и дикими страстями опасны и страшны". Выписав картины боя, когда Кирибеевич пал мертвым, Белинский задает вопрос: "Не правда ли: вам жаль удалого, хотя и преступного бойца? с невыразимой тоской повторите вы за поэтом жалобную мелодию, которой выразил он его падение?.. А между тем вы же сами желали победы благородному купцу и гибели его преступному оскорбителю?.. Таково обаяние великих натур; как бы ни было велико их преступление, но, наказанные, они привлекают все удивление и всю любовь нашу: - мы видим в них жертвы неотразимой судьбы и братским поцелуем прощания и прощения в холодные посинелые уста их запечатлеваем торжество восстановленной смертью гармонии общего, которую нарушили было они своей виной". [Белинский. Соч. т. 5].