Ирина Павловна Ратмирова ("Дым")
Смотри также Литературные типы произведений Тургенева
- Жена генерала, молодая красавица, 27 лет, "львица" великосветских салонов, происходила из захудалой княжеской семьи Осининых, чистокровных Рюриковичей, и была уроженкой Москвы; из Москвы семнадцатилетнюю И. вывез в Петербург ее отдаленный родственник, граф Рейзенбах, который заметил впечатление, произведенное И. на высокопоставленные лица. С этого времени на ее счет начали бродить слухи, не дурные, но странные. Ее имя, окруженное блеском, отмеченное особенной печатью... произносилось с любопытством, с уважением, с завистью". Ей было весьма близко лицо, на которое иные едва решались намекнуть... И. было 23 года, когда сбылись давнишние честолюбивые мечты прежде еще очень неясные; еще институткою она мечтала о том, как она на акте, "на виду всех, привлекая всеобщее внимание, встанет, скажет свою речь, и как Москва потом заговорит о ней..." "Ей не приходилось уже больше стыдиться бедности, как это было лет десять назад, когда она жила в доме бедняков-родителей, когда, бывало, при какой-нибудь уже слишком унизительно сцене, - Ирина даже бровью не пошевельнет и сидит неподвижно, со злою улыбкою на сумрачном лице; а родителям ее одна улыбка горше всяких упреков, и чувствуют они себя виноватыми, без вины виноватыми перед этим существом, которому как будто с самого рождения дано было право на богатство, на роскошь, на поклонение". Тогда она еще мечтала вместе со своим первым женихом, Литвиновым, о том, как они будут путешествовать, рвалась из Москвы. "Ох эта бедность, - бедность, темнота! - жаловалась она Л-ву, нервически дергая свои длинные, мягкие локоны: - как избавиться от этой бедности! Как выйти, выйти из темноты!.. Но ведь ты любишь меня и в этом гадком платье. Ах, люби, люби меня, мой милый, мой спаситель!" Так было в юности, когда Ирина была княжной Осининой; у Ирины, генеральши Ратмировой, "на одни кружева уходит столько денег, что можно было бы, по выражению Капитолины Марковны, целый год десять семейств прокормить". Ирина Ратмирова, член высшего аристократического общества, принята при дворе, к ней внимательны владетельные особы, и ее муж - блестящий генерал, быстро подвигается на пути почестей; И., подлинно, молодая царица. Она еще девушкою была красавица, высокого роста, стройная, с несколько впалою грудью и молодыми, узкими плечами, с редкою в ее лета бледно-матовою кожей, чистою и гладкою как фарфор, с густыми белокурыми волосами: их темные пряди оригинально перемежались другими, светлыми. Черты ее лица, изящно, почти изысканно правильные, не вполне еще утратили то простодушное выражение, которое свойственно первой молодости; но в медлительных наклонениях ее красивой шейки, в улыбке, не то рассеянной, не то усталой, сказывалась нервическая барышня, а в самом рисунке этих чуть улыбавшихся тонких губ, этого небольшого, орлиного, несколько сжатого носа было что-то своевольное и страстное, что-то опасное и для других, и для нее. Поразительны, истинно поразительны были ее глаза, исчерна-серые с зеленоватыми отливами, с поволокой, длинные, как у египетских божеств, с лучистыми ресницами и смелым взмахом бровей. Странное выражение было у этих глаз: они как будто глядели, внимательно и задумчиво глядели из какой-то неведомой глубины и дали; с тех пор ее тонкий стан развился и расцвел, очертания некогда сжатых плеч напоминали теперь богинь, выступающих на потолках старинных дворцов. "Но глаза остались те же, глубокие, с их необычайными ресницами, и та же родинка на щеке, и тот же особый склад волос надо лбом, и привычка как-то мило и забавно кривить губы и чуть-чуть вздрагивать бровями". "И ни румян, ни белил, ни сурьмы, никакой фальши на свежем, чистом лице... только около ее губ и ноздрей часто трепещет какое-то затаенное, насмешливое выражение, насмешливая радость". Она любит во время споров в салоне подзадоривать и натравливать друг на друга спорящих. "Вы не знаете, что это за люди... - говорит она Литвинову. - Ведь они ничего не понимают, ничему не сочувствуют, даже ума у них нет, ni esprit, ni intelligence, а одно только лукавство да сноровка; ведь, в сущности, и музыка, и поэзия, и искусство им одинаково чужды"... И, действительно, в ее салоне не было ни одной дельной мысли, ни одного искреннего слова, ни одного нового факта во всей этой бессвязной и безжизненной болтовне". "В самых криках и возгласах не слышалось увлечения; в самом порицании не чувствовалось страсти: лишь изредка из-под личины мнимо-гражданского негодования, мнимо-презрительного равнодушия плаксивым писком пищала боязнь всевозможных убытков, да несколько имен, которых потомство не забудет, произносилось со скрипением зубов". "Мне уже слишком невыносимо, - с горечью говорит И. Л-ву, - нестерпимо душно в этом свете, в этом завидном положении, о котором говорите; встретив вас, живого человека, после всех этих мертвых кукол я обрадовалась, как источнику в пустыне". Своего мужа - блестящего генерала - И. презирает; она смеется ему в лицо при одной мысли, что он ее ревнует, оскорбляет его, пренебрежительно с ним обращается и так же относится к его приятелям генералам, напр. Борису. У нее нет приятельниц, да не было и в девичьи годы: и тогда она уже "слыла за одну из лучших учениц по уму и способностям, но с характером непостоянным, властолюбивым и с бедовою головой; подруги находили ее гордою и скрытною. Около нее нет близких людей, кроме глубоко любящего ее Потугина, которым впрочем она пользуется как средством: так относилась она к нему еще до замужества, напр. в деле Элизы Бельской, такими же остались ее отношения и за границей, когда И. делает Потугина посредником между собою и Литвиновым. "Она не без добрых качеств, - характеризует И-ну Потугин: - очень добра, то есть щедра, то есть дает другим, что ей не совсем нужно... Когда увлекается - искренна, как все страстные женщины. Гордость также иногда мешает ей лгать... Ну, а вообще говоря, у кого захотели вы правды? Лучшие из этих барынь испорчены до мозга костей". Сама подводя итоги протекшим десяти блестящим годам, И. признается Литвинову: "О нет, не светлое это было время, не на счастье покинула я Москву, ни одного мгновенья, ни одной минуты счастья я не знала... поверьте мне, что бы ни рассказывали вам. Если б я была счастлива, могла ли бы я говорить с вами так, как я теперь говорю". - "Или вы полагаете, - волнуясь, в отчаянии говорит она Л., - что я совсем отупела, что я совсем погрязла в этом болоте? Ах, нет, не думайте этого, пожалуйста! Дайте мне душу отвести, прошу вас ну хоть во имя тех прежних дней". "Я умоляла тебя спасти меня, я сама надеялась все изгладить, сжечь все как в огне", - так объясняет И. свое второе увлечение Литвиновым. Потугин толкует его иначе: "мог ли я ожидать, - восклицает он, - что чувство вины, которую она признавала за собою, так далеко ее завлечет?!" Сама И. начинает сближение с "быстрого натиска". "Я очень рада, - говорит она, во второй раз в Бадене встретясь с Л., - нашей встрече, потому что она... она дает мне возможность (И. посмотрела ему прямо в лицо) попросить у вас прощения... Я была виновата перед вами, хотя, конечно, такая уж мне выпала судьба..." И это желание спасти себя, стремление убедить Л., что "черт не такой черный, каким его изображают", быстро развиваются в страсть. "В выражении ее лица, в самом звуке ее порывистого шепота было что-то неотразимо скорбное, любящее"; "самая суровость Л-ва, казалось, доставляла ей тайную отраду". "Как грозовой ливень пронеслись над Л. ее горячие, быстрые слова: - Не светская женщина теперь перед вами, вам стоит только взглянуть на меня, не львица... так, кажется, нас величают... а бедное, бедное существо, которое, право, достойно сожаления. Не удивляйтесь моим словам... мне не до гордости теперь! Я протягиваю к вам руку как нищая, поймите же это наконец, как нищая... Я милостыни прошу, - прибавила она вдруг с невольным, неудержимым порывом, - я прошу милостыни... Я требую малого, очень малого... Только немножко участия, только чтобы не отталкивали меня, душу дали бы отвести"... - Два дня спустя она пишет: "жизнь моя в твоих руках, делай со мной, что хочешь. Я не хочу стеснять твою свободу, но знай, что, если нужно, я все брошу и пойду за тобой на край земли". Она сделалась его любовницей; она хитрит с мужем, ревнует Л-ва к его бывшей невесте и кается в то же время: с судорожным порывом она бросается ему на грудь и обнимает его с неженской силой: "прости меня, прости меня. Ты видишь, как я испорчена, какая я гадкая, ревнивая, злая! Спаси меня, вырви меня из этой бездны!" Но, когда Л. потребовал от нее бежать с ним, в Ир. заговорили сомнения, "в ее взоре чувствуется что-то неладное": ее пугает мысль - "может ли мужчина жить одною любовью, не захочет ли он деятельности, не будет ли он пенять на то, что его от нее отвлекло?" День спустя она признается, что не может бежать, не в силах это сделать. "Я презираю себя, свое малодушие, - пишет она Л., - я осыпаю себя упреками, но я не могу переменить себя". Напрасно я доказываю самой себе, что я разрушила твое счастие... Я ужасаюсь, я чувствую ненависть к себе, но я не могу поступить иначе, не могу, не могу... Я твоя, твоя навсегда, располагай мною как хочешь. когда хочешь, безответно и безотчетно, я твоя... Но бежать, все бросить... Нет! Нет!.. Оставить этот свет я не в силах, но и жить в нем без тебя не могу..." Она зовет его в Петербург: "мы найдем тебе занятия... только живи в моей близости, только люби меня, какова я есть, со всеми моими слабостями и пороками". Она сама идет к Л., готова "навсегда остаться... там", и только старый "приятель" ее Потугин "уводит" ее от гостиницы Л. "Закутанная в шаль своей горничной, И. приходит на железнодорожную станцию. Л. уже садился в вагон. - Григорий Михайлович... Григорий... - послышался за его спиной умоляющий шепот", и "померкшие глаза" глядели на Л. "Вернись, вернись, я пришла за тобой", говорят эти глаза. Но у ней уже нет сил уехать с ним, и она остается... И. по-прежнему блистает в свете; она все так же прелестна; молодые люди влюбляются в нее без счета и влюблялись бы еще более... если б они не боялись ее: они боятся ее "озлобленного ума", да "и не одни молодые люди ее боятся: ее боятся и взрослые, и высокопоставленные лица, и даже особы... Никто не умеет так верно и тонко подметить смешную или мелкую сторону характера, никому не дано так безжалостно заклеймить ее незабываемым словом..." "трудно сказать, что происходит в этой душе; но в толпе ее обожателей молва ни за кем не признает названия избранника".
Критика: И. опирается единственно на свой смелый, честный и откровенный характер". В ее истории дано поразительное изображение томлений страстного сердца по какой-то лучшей жизни... Откуда власть И. над людьми, ее неодолимое обаяние? В Ирине подчиняющее начало - есть дух независимый, который отвечает протестом и горьким обличением на то, чему она сама уже покорилась; это неумолкаемый гнев против пошлости ничтожества. [Анненков] И. - "самый живой характер, если только можно назвать характером лицо, главная черта которого - изменчивость, бесхарактерность, правда, самая изящная, грациозная, чисто женская". И. была нервическая барышня, институтка. Инстинкт добра в ней силен, но она не руководилась ничем, кроме прихотей, капризов. [Соловьев]. "Образ И. выходит необыкновенно цельным, выпуклым... Несмотря на глубокий эгоизм, лежащий в основе ее натуры, несмотря на то, что свою любовь она приносит в жертву внешнему блеску положения, мы не утрачиваем даже сочувствия к ней - до того человечны ее недостатки". [Головин] И. - "тип разочарованной и скучающей барыни, проклинающей среду и в то же время неспособной пошевелить пальцем, чтоб выбиться из нее". [Скабичевский]. И. - личность, "у которой все состоит из противоречий между головой и сердцем, которая живет одними минутными вспышками крови и нервными раздражениями". Она - самая бесцветная личность, о которой нельзя наверно сказать, чем она будет завтра и чем была вчера. "Ей нельзя отказать ни в уме, ни сообразительности, но, выступая на жизненный путь, она не запаслась ничем, что могло бы предохранить ее от подводных скал". "И. в одно и то же время хочет служить и Богу, и маммоне; она хотела бы и света и свободы, но с тем непременным условием, чтобы свет и свобода не были лишены той блистательной обстановки, которую ей дала кромешная тьма Рейзенбахов и Ратмировых". [Благосветлов]. "Тип И. - хищный-неуpавновешенный. И. - неуравновешенная потому, что в ее душе заключено коренное противоречие элементов, ее образующих: одни из них ставят И. выше среды, а другие связывают ее со средой узами столь крепкими, что она не может и представить себе существование в другой среде... Внутренний разлад И. делает ее "интересной", обаятельной. Этим ореолом, когда нужно, она отлично умеет пользоваться для целей своей женской хищности..." [Овсянико-Куликовский. Этюды о Т.].