Демон ("Демон")
Смотри также Литературные типы произведений Лермонтова
- "Печальный" и "мрачный", "гордый" и "лукавый", "беспокойный" и "порочный", "адский дух" - "дух изгнанья" "и сомненья". "Венец из радужных лучей не украшал его кудрей". "Он был похож на вечер ясный: ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет". "Он был могуч как вихорь шумный, блистал как молнии струя". - По собственной характеристике, он "тот, чей взор надежду губит, едва надежда расцветет", "кого никто не любит и все живущее клянет". Он "бич рабов земных", он "царь познанья и свободы", он "враг небес" и "зло природы". - Проклятый Богом, "давно отверженный" "прежними друзьями", "изгнанник рая", "вольный сын эфира", он "блуждал в пустыне мира без приюта". "Как эдем" мир для Демона стал глух и нем, "природы жаркие объятья навек остыли" для него. Кроме зависти холодной, "природы блеск не возбуждал в груди изгнанника бесплотной ни новых чувств, ни новых сил, - и все, что пред собой он видел, он презирал, иль ненавидел". Он познал:
"...горькое томленье
Всю жизнь, века, без разделенья
И наслаждаться, и страдать, -
За зло похвал не ожидать,
Ни за добро вознагражденья:
Жить для себя, скучать собой,
И этой вечною борьбой
Без торжества, без примиренья,
Всегда желать и не желать,
Все знать, все чувствовать, все видеть,
Стараться все возненавидеть,
И все на свете презирать!.."
"Ничтожной властвуя землей", "где нет ни истинного счастья, ни долговечной красоты, где преступленья лишь да казни, где страсти мелкой только жить, где не умеют без боязни ни ненавидеть, ни любить", "он сеял зло без наслажденья, нигде искусству своему он не встречал сопротивленья, - и зло наскучило ему". И он "людьми не долго правил, греху не долго их учил, все благородное бесславил и все прекрасное хулил"; "пламень чистой веры легко навек он залил в них..." Демон скрылся "в ущельях гор и стал бродить, как метеор, во мраке полночи глубокой...", предаваясь злобе. "Но злобы мрачные забавы не долго нравились" ему. Он одного желал: "в толпе стихий мятежной сердечный ропот заглушить, спастись от думы неизбежной и незабвенное забыть!" "Забвенья не дал Бог, да он и не взял бы забвенья". - При виде Тамары Демон вспомнил о "прежнем счастье" "прежних братий". "Неизъяснимое волненье" в себе почувствовал он вдруг. Он "тайно вдруг возненавидел бессмертие и власть" свою. Он "позавидовал невольно неполной радости земной", "в бескровном сердце луч нежданный опять затеплился живей, и грусть на дне старинной раны зашевелилася как змей..." "Немой души его пустыню наполнил благодатный звук, и вновь постигнул он святыню любви, добра и красоты". "Прикованный незримой силой", "он с новой грустью стал знаком, в нем чувство вдруг заговорило родным когда-то языком". "Мечтой коварной" Демон возмутил князя Синодала; "мечтой пророческой и странной" он смутил "мысли" Тамары. "Тоску любви, ее волненья постигнул Демон в первый раз". Тамаре принес он "в умиленьи молитву тихую любви"; "земное первое мученье" и "слезы первые". "Он все былое бросил в прах". По уверению Демона, Тамара "добру и небесам" возвратить его "могла бы словом": "любви святым покровом одетый", он предстал бы там, "как новый ангел в блеске новом". Он полюбил Тамару "не здешней страстью", "всем упоеньем, всею властью бессмертной мысли и мечты".
В душе моей с начала мира
Твой образ был напечатлен,
Передо мной носился он
В пустынях вечного эфира.
Давно тревожа мысль мою,
Мне имя сладкое звучало;
Во дни блаженства мне в раю
Одной тебя не доставало.
"Мой рай, мой ад в твоих очах". "Я раб твой, я тебя люблю". "Не жить, как ты, мне стало больно, и страшно - розно жить с тобой". "В любви, как в злобе" он "неизменен и велик". Тамаре он клянется:
Отрекся я от старой мести,
Отрекся я от гордых дум;
Отныне яд коварной лести
Ничей уж не встревожит ум.
Хочу я с небом примириться,
Хочу любить, хочу молиться,
Хочу я веровать добру;
Слезой раскаянья сотру
Я на челе, тебя достойном,
Следы небесного огня,
И мир в неведеньи спокойном
Пусть доцветает без меня!
Соблазна полными речами он отвечал ее мольбам". "Смертельный яд его лобзанья мгновенно в грудь ее проник". "И проклял Демон побежденный мечты безумные свои, и вновь остался он, надменный, один, как прежде во вселенной, без упованья и любви!" И, когда он встретился в "пространстве синего эфира с душой Тамары, - кто б его узнал?"
Каким смотрел он злобным взглядом,
Как полон был смертельным ядом
Вражды, не знающей конца,
И веяло могильным хладом
От неподвижного лица...
Критика: 1) "Демон - не сатана, а один из его подначальных. Сатанинского отрицания в нем нет; он служит духу тьмы скорее из расчета, так как пользуется на его службе большей свободой, чем та, которой бы он мог располагать на небе. - Небо ему дорого только как воспоминание детства. В нем нет достаточного смирения, чтобы стать ангелом, ни достаточно злобы и отрицания, чтобы стать бесом. В бесовской иерархии он стоит на довольно скромной ступени - что и позволяет ему ощущать чисто земные чувства, как, напр., любовь и раскаяние. У него нет даже иронии и смеха, этого беспощадного оружия, которым наделен каждый бес, сознающий свою силу. Правда, сила есть у Лермонтовского Демона, но она - сила физическая. Способность превращения, произвольного перемещения и разрушения находится в его власти, но у него нет способности перерождения. Он - человек, поступивший в услужение духу тьмы, но не забывший старых привычек. Земля его привлекает, женщина трогает его сердце и потеря этой женщины сердит, несмотря на "язвительную улыбку", какой он укоряет победоносного ангела. Мы застаем героя поэмы в минуту, для него очень печальную, - в минуту наплыва воспоминаний о том, как он жил без злобы, без сомнения, неопытный, но любящий и любимый. Так мы живем в нашем детстве. Теперь он возмужал и стал силен. Как жил он в недавнем прошлом, что делал до той минуты, когда мы с ним встречаемся, - мы не знаем. Мы знаем только, что он жил скучно, одиноко, сеял зло без наслажденья и что наконец это зло ему наскучило. Оно могло, вероятно, наскучить ему потому, что не было принципом его жизни". - "Некогда этот Демон обольстил и погубил одну смертную, любимую ангелом. Любил он эту смертную, очевидно, больше из ревности к своему противнику и потому скоро бросил. Теперь, скучающий от безделья, разочарованный в любви и пресыщенный сознанием своей силы, он предался бесплодному странствованию, сначала среди людей, а затем среди пустынной природы. Люди ему скоро надоели своей пустотой и своим развратом; он стал их презирать за мелочность и ненавидеть за разврат, забывая, что ненависть к людям для демона - слишком человеческое чувство. Природа ему нравилась больше. Он "вник в нее глубоким взглядом и объял душою ее жизнь", но не надолго. Она перестала вызывать в нем новые чувства и новые силы, и скоро его презрение и ненависть распространились и на нее. Он утратил, таким образом, последний интерес к чему бы то ни было. Он был спокоен, так как не имел желаний, ничего не боялся и ничем не восхищался. Но, как нередко бывает в таких случаях, это спокойствие после целого ряда бурь было затишьем перед новой бурей. Какое чувство могло вызвать новую бурю в сердце настоящего Демона, сказать трудно; но в сердце человека при одинаковых условиях душевные волнения всего легче вызываются любовью или, вернее, любовной горячкой. Так случилось и с лермонтовским Демоном. Появление любимой женщины, той ли, в которую был влюблен ангел, или испанской монахини, или, наконец, Тамары - сразу перерождает нашего героя. Чем легендарнее становится с этого момента повесть, тем правдоподобнее и человечнее становятся чувства Демона. При виде Тамары он сразу "постигает святыню любви, добра и красоты". Какая-то новая грусть зарождается в его сердце - грусть, вызванная частью воспоминаниями, частью сомнением в возможности возрождения. Но это сомнение ничтожно перед силой пробудившейся любви: оно исчезает вместе с холодным презрением, пресыщенной скукой и озлобленной ненавистью. Другими словами, Демон находит наконец цель бытия, которой он может посвятить богатый запас своих сил. Он прежде всего пользуется физической силой для устранения соперника, затем своей нравственной силой для утешения овдовевшей невесты. Знаменитый монолог "не плачь, дитя" показывает нам, как может быть любезен и завлекателен этот мнимый демон. Мы ошибемся, если сочтем его речь за предательское обольщение. Он мыслит, что для него пришла "желанная пора новой жизни", и он, как влюбленный ребенок, живет сам в этом фантастическом мире чудес, которым старается заманить невинную душу. Произнося этот монолог, он, "ада дух ужасный", становится похожим на ясный вечер; не забудем к тому же, что он поэт, т. е. обладает силой прикрыть поэтическими сравнениями самые обыкновенные речи. "Не плачь, дитя" есть, действительно, самый обыкновенный любовный лепет, который мы можем подслушать в любое время у любого влюбленного, только, конечно, не в такой форме. Но ведь сила поэта и заключается в том, что она, как сказал Мюссе, простую слезу преображает в жемчужину. Мы могли бы подумать, что этот поэтический бред Демона был рассчитан на чувствительную и детскую натуру Тамары и что Демон легко мог бы говорить с несчастной невестой, у которой он отнял жениха, приблизительно тем же языком, каким Ричард III говорит с Анной у гроба ее мужа. Нам кажется, однако, что на такую коварную и извилистую речь он был неспособен. Его любовь, хотя и недолговечна, но настолько сильна и искренна в данную минуту, что он неспособен ни на какую хитрость, ни на один софизм, ни на какие убеждения; он ограничивается общими местами о покое загробной жизни и сразу переходит к картине блаженства, которое ожидает его возлюбленную "на воздушном океане". - Демон настолько человечен и чист в своих чувствах, что в самую решительную минуту, перед тем как войти в келью Тамары, он начинает колебаться, как всякий честный человек в подобных обстоятельствах. Он знает, что она будет жертвой, и вопрос, что он может ей дать взамен ее преданности, начинает беспокоить его:
...Долго он не смел
Святыню мирного приюта
Нарушить и - была минута,
Когда, казалось, он готов
Оставить умысел коварный.
Эта единственная минута сознания промелькнула как молния, и песнь Тамары погружает его снова в томительно-сладкое настроение, и -
Он хочет в страхе удалиться,
Его крыло не шевелится.
Он входит в келью и встречается с ангелом. Мы снова в мире аллегорий. Этот ангел, в котором мы должны признать доброго гения Тамары или, другими словами, ее невинную душу, вполне сознает, с каким врагом он встретился. Женское сердце иногда инстинктивно разгадывает тайну мужского, что, конечно, может раздражить каждого сильного человека. Разгневался и Демон, почувствовав сопротивление там, где ожидал встретить одну покорность. Разгневался он, как подобает демону; но в его положении и у простого человека могло шевельнуться нечто демоническое в сердце:
Злой дух коварно усмехнулся,
Зарделся ревностию взгляд,
И вновь в душе его проснулся
Старинной ненависти яд.
Однако сопротивление, оказанное ему, было очень слабо; и может показаться странной та поспешность, с какой ангел поторопился, взмахнув крылами, утонуть в эфире неба. Тамара сдалась слишком скоро, и весь последующий ее разговор с Демоном уже не борьба, а ряд нарочно высказанных опасений с целью в них разубедиться - диалог, схожий с пытливыми расспросами Маргариты о религиозных взглядах Фауста. Вообще же, весь разговор Тамары и Демона - перл блестящей художественной риторики в стиле Виктора Гюго. Психологическая задача, сама по себе очень несложная и обыденная, получает совершенно оригинальную окраску от этого нагромождения поэтических сравнений, этого приподнятого тона, где переливы величавой, подчас возвышенной мысли чередуются с мелодичными напевами нежной любви и вновь заглушаются дикими словами перекипевшей страсти". "Демон одержал победу и, вместе с этой победой, утратил вновь и спокойствие, и цель жизни. Житейская драма кончилась, и эпилог был разыгран уже на небе. Фантастичность этого эпилога и его содержание были Лермонтову продиктованы традиционной легендой". [Н. Котляревский. Лермонтов].
2) По мнению Вл. С. Соловьева, герой поэмы есть "главный Демон самого Лермонтова - "демон гордости". "Но в поэме он ужасно идеализован (особенно в последней ее обработке), хотя, несмотря на эту идеализацию, образ его действий, если судить беспристрастно, скорее приличествует юному гусарскому корнету, нежели особе такого высокого чина и таких древних лет". "Идеализованный демон вовсе уж не тот дух зла, который такими правдивыми чертами был описан в прежних стихотворениях гениального отрока - Демон поэмы не только прекрасен, но до чрезвычайности благороден и, в сущности, вовсе не зол. Когда-то у него произошло загадочное недоразумение с Всевышним, но он тяготится размолвкой и желает примириться. Случай к этому представляется, когда демон видит прекрасную грузинскую княжну Тамару, пляшущую и поющую на кровле родительского дома. По библии и по здравой логике, - что одно и то же - увлечение сынов Божиих красотою дочерей человеческих есть падение, но для демонизма это есть начало возрождения. Однако возрождения не происходит. После смерти жениха и удаления Тамары в монастырь Демон входит к ней, готовый к добру, но, видя ангела, охраняющего ее невинность, воспламеняется ревностью, соблазняет ее, убивает и, не успевши завладеть ее душою, объявляет, что он хотел стать на другой путь, но что ему не дали, и с сознанием своего полного права становится уже настоящим Демоном. Такое решение вопроса находится в слишком уже явном противоречии с логикою, чтобы стоило его опровергать". [Вл. С. Соловьев. Сочинения, т. 8].
3) "Легендарный и субъективный элемент поэмы с самого начала были тесно соединены, отчасти противореча один другому, и вместе с тем это соединение было привлекательно для поэта, который стремился дать грандиозное олицетворение обуревавшему его разладу с жизнью. Отсюда происходила эта усиленная работа над сюжетом, когда прежние обработки его не удовлетворяли: изменялось не только место действия и обстановка, но частию и настроение главного лица. Легендарный Демон остается невыдержанным. Это, во всяком случае, дух подначальный, и он не только способен к человеческим чувствам, как самая любовь к Тамаре, но иногда обнаруживает даже несвойственную Демону мягкость чувства; и если поэт с первого юношеского опыта занят был этим сюжетом до последних лет своей жизни, когда наступила более зрелая пора творчества, естественно предположить, что его привлекала к сюжету именно эта сторона его - отражение его личной внутренней борьбы". [Пыпин. Истор. русск. лит. т. IV].
4) Для другого критика "нет сомнения, что поэт в "Демоне" отразил с огромной силой многие свойства" того духа сомнения и отрицания, который составлял характеристичную черту того времени в цивилизованном мире". "Но представляется вопрос: разъяснил ли он этот дух, сказал ли по меньшей мере, - зло ли он, или добро, Демон ли это искуситель, или более доброе начало? Мы думаем, что поэт и сам не решил для себя этого вопроса, и потому образ его лишен определенности". [Введенский. Общ. самосознание в русск. лит.].
5) "Всю свою неудовлетворенность жизнью, т. е. здешнею жизнью, а не тогдашним обществом, всю исполинскую глубину своих чувств, превышающих обыденные человеческие чувства, всю необъятность своей скучающей на земле фантазии - Лермонтов постарался излить устами Демона. Концепция этого фантастического образа была счастливым, удачным делом его творчества. Те свойства, которые казались напыщенными и даже отчасти карикатурными в таких действующих лицах, как гвардеец Печорин, светский дэнди Арбенин или черкес Измаил-Бей, побывавший в Петербурге, - все эти свойства (личные свойства поэта) пришлись по мерке только фантастическому духу, великому падшему ангелу. - Строго говоря, Демон даже не падший ангел; причина его падения осталась в тумане; это скорее - ангел, упавший с неба на землю, которому досталась жалкая участь: "ничтожной властвовать землей". Короче, это сам поэт". - "Этот скорбящий и могучий ангел представляет из себя тот удивительный образ фантазии, в котором мы поневоле чувствуем воплощение чего-то божественного в какие-то близкие нам человеческие черты. Он привлекателен своею фантастичностью, и в то же время в нем нет пустоты сказочной аллегории". "Его фигура из траурной дымки почти осязаема". "То не был ада дух ужасный, - о нет! - спешит добавить автор и ищет к нему нашего сочувствия. Демон, ни в чем определенном не провинившийся, имеет, однако, некоторую строптивость против неба; он иронизирует над другими ангелами, давая им эпитеты "бесстрастных", он еще на небе невыгодно выделился между другими тем, что был "познанья жадным", он и в раю испытывал, что ему чего-то недостает", "он преисполнен громадною энергиею, глубоким знанием человеческих слабостей, от него пышет самыми огненными чувствами. И все это приближает его к нам". [С. Андреевский. "Литер. очерки"].