Беловодова, Софья Николаевна ("Обрыв")
Смотри также Литературные типы произведений Гончарова
- "Кузина" Райского. "Из старинного богатого дома Пахотиных". "На двадцать пятом году" "вдова после недолгого замужества с Беловодовым, который служил по дипломатической части". - У нее "возвышенный" "лоб, молочной белизны"; "волосы темные, почти черные и густая коса, едва сдерживаемая большими булавками на затылке". "Несколько крупные, благородные черты лица", на которых лежит "печать чистосердечия", "большие серо-голубые глаза, полные ровного немерцающего горения", "с открытым, невинным, как y девушки, взглядом". "Цвет лица, плеч, рук" - ..."цельный, свежий цвет, блистающий здоровьем, ничем не тронутым, - ни болезнью, ни бедами". ..."Гордая шея и спящая сном покоя высокая пышная грудь"; "плечи и грудь поражали своей пышностью". - Вид y нее "стройный, величавый". - "Всегда олимпийское спокойствие". "Тишина, достоинство, мягкость и уверенность в каждом мерном движении". - Женщина "действительно прекрасная собою", обладающая "поразительною красотою". "Когда я в первый раз приехала на бал в Тюльери, - передавала сама С. Н., - и вошла в круг, где был король, королева и принцы..." - "Все ахнули?" - спросил Райский. Она кивнула головой". У нее было много "искателей": "то посланник являлся чаще других в дом, то недавно отличившийся генерал, a однажды серьезно поговаривали об одном старике, иностранце, потомке королевского угасшего рода". - "Одевалась она просто, если разглядеть подробно все, что на ней было надето, но казалась великолепно одетой. И материя платья как будто особенная, и ботинки не так сидят на ней, как на других". - Платье она обыкновенно носила "шумящее, несгибающееся" ("негнущиеся латы платья"); "массивный браслет", и "крестик, правильно и покойно лежащий на груди". (Воспитание С. Н. Пахотина, maman). "Когда мне было лет семь, - говорит С. Н., - за мной, помню, ходила немка Маргарита: она причесывала и одевала меня, потом будили мисс Дредсон и вели к maman... После завтрака меня водили гулять или, в дурную погоду, ездили в коляске... Я не шалила: мисс Дредсон шла рядом и дальше трех шагов от себя не отпускала... После обеда мне позволяли в большом зале играть в мячик, прыгать через веревочку, но тихонько, чтоб не разбить зеркал и не топать ногами. Maman не любила, когда y меня раскраснеются щеки и уши, и потому мне не велено было слишком бегать. Еще уверяли, что будто я... - Она засмеялась: - язык показываю, когда рисую и пишу и даже танцую - и оттого "pas de grimaces" ("Перевод", Беловодова, 1) раздавалось чаще всего". В дом "ездил танцмейстер и учил: "chass? en avant, chass? ? gauche, tenez-vous droit, pas de grimaces". ?ще учили: "histoire, de g?ographie, calligraphie, l'orthographie, еще по-русски"... ("Перевод", Беловодова, 2) "Все уроки" С. Н. "учила одинаково, т. е. все дурно. В истории знала только двенадцатый год, потому что "mon oncle, prince Serge, служил в то время и делал кампанию, он рассказывал часто о нем"; она помнила, что была Екатерина II, еще революция, от которой бежал m-r de Querney, a остальное все... "там эти войны, греческие, римские, что-то про Фридриха Великого" - "все это у меня путалось. Но по-русски у m-r Ельнина я выучивала почти все, что он задавал". - В шестнадцать лет С. Н. "дали особые комнаты и поселили с ней" "ma tante Анну Васильевну", "а мисс Дредсон уехала в Англию". С. Н. оставили французского профессора и учителя по-русски, потому что тогда в свете заговорили, что надо знать по-русски почти так же хорошо, как по-французски". - М-r Ельнин "читал" с С. Н., "приносил ей книги". - "Какие же книги?" - спрашивает Райский. - "Я теперь забыла". M-r Ельнин заставлял и С. Н. сочинять, "но maman велела сочинять больше по-французски". - "В свете знали, что я люблю музыку, говорили, что я буду первоклассная артистка. Прежде maman хотела взять Гензельта, но, услыхавши это, отдумала". Когда С. Н. "была еще девочкой" (но ее "уже вывозили"), то "и у нее были и слезы, и трепет, и краска" "et tout ce que vous aimez tant" ("Перевод", Беловодова, 3), - была одна "глупость" - увлечение. Она "привыкла" к Ельнину, учителю русского языка, "и, когда он манкировал", ей "было досадно", а когда "однажды он заболел и недели три не приходил", ей "было жаль его", и она "даже просила папа послать узнать об его здоровье". - "Когда папа привез его в первый раз после болезни, он был бледен, молчалив... Глаза такие томные... Мне стало очень жаль его, и я спросила за столом, чем он был болен?.. Он взглянул на меня с благодарностью, почти нежно... Но maman после обеда отвела меня в сторону и сказала, что это ни на что не похоже". - "Мне стало стыдно, я ушла и плакала в своей комнате, потом уж никогда ни о чем его не спрашивала". - Иногда Ельнин, по словам С. Н., "смотрел очень странно" на нее - "так, как вы иногда смотрите", - говорит она Райскому... "или сядет так близко, что испугает меня. Но мне не было... досадно на него... Я привыкла к этим странностям; он раз положил свою руку на мою: мне было очень неловко. Но он не замечал сам, что делает - и я не отняла руки. Даже однажды... когда он не пришел на музыку, на другой день я встретила его очень холодно". "Мне", как глупой девочке, было весело смотреть, как он вдруг робел, боялся взглянуть на меня, a иногда, напротив, долго глядел, - иногда даже побледнеет. - "Может быть, - признается Б., - я немного кокетничала с ним, по-детски, конечно, от скуки"... Ко дню своих именин С. Н. "разучивала сонату Бетховена, ту, которою он восхищался"... - "Я ждала этого вечера с нетерпением, потому что Ельнин не знал, что я разучиваю ее для..." - На именинах "только я сыграла интродукцию, как вижу в зеркале - Ельнин стоит позади меня... Мне потом сказали, что будто я вспыхнула"... "Я играла, играла..." - "с воодушевлением, горячо, со страстью"... подсказывал Райский". - "Я думаю - да, потому что сначала все слушали молча, никто не говорил банальных похвал: "charmant, brawo", а когда кончила - все закричали в один голос, окружили меня... Но я не обратила на это внимания, не слыхала поздравлений, я обернулась, только лишь кончила, к нему... Он протянул мне руку и я... Я протянула ему тоже руку, и он... пожал ее!.. и, кажется, мы оба покраснели"... - В результате суд домашнего "ареопага". - "Позвольте вас спросить, кто вы и что вы?" - тихо спросила maman. - "Ваша дочь", - чуть-чуть внятно ответила я. - "Не похоже. Как вы ведете себя?" - Я молчала: отвечать было нечего... - Il y a donc du sentiment l? dedans?" (?м. "Перевод", Беловодова, 4) - спросила maman. - Вот, послушайте, - обратилась она к папа... - как вам нравится это признание?" В конце концов С. Н. "сделалось дурно". Затем она "две недели не видала" maman. "Потом, когда увиделись, я плакала, просила прощения... Я просила простить и забыть эту глупость и дала слово вперед держать себя прилично". Райский называет Б. "жертвой хорошего тона, рода и приличий". По его словам, воспитание Б. - "систематическое умерщвление свободы духа, свободы ума, свободы сердца". В двадцать пять лет С. Н. была "прекрасно воспитанная" женщина, "образец достоинства строгих понятий", "comme il faut", доходящая иногда до "высокого sublime". - По мнению Райского, "в ней нет ничего" "живого, подвижного, требующего жизни и отзывающегося на нее... ничего, хоть шаром покати! Даже нет апатии, скуки, чтоб можно было сказать: была жизнь и убита - ничего! Сияет и блестит, ничего не просит и ничего не отдает". - "Ни в одной черте не было никакой тревоги, желания, порыва". "Напрасно (Райский), слыша раздирающий вопль на сцене, быстро глядел на нее - что она? Она смотрела на это без томительного, помутившего всю публику напряжения, без наивного сострадания. И карикатура на жизнь, комическая сцена, вызвавшая всеобщий продолжительный хохот, вызывала у ней только легкую улыбку и молчаливый, обмененный с бывшей с ней в ложе женщиной, взгляд". "В семействе тетки и близкие старики и старухи часто при ней гадали ей, в том или другом искателе, - мужа". Шла ли речь о посланнике, о генерале, о "старике-иностранце, потомке королевского угасшего рода", - "она молчит и смотрит беззаботно, как будто дело идет не о ней". "Напрасно" Райский старался все время "настойчивым взглядом прочесть ее мысль, душу, все, что крылось под этой оболочкой: кроме глубокого спокойствия, он ничего не прочел". "Женщина она или кукла, живет или подделывается под жизнь?" Она "безукоризненно чиста" и "порочной быть не может". Взгляд ее "невинен"; на лице - "печать чистосердечия"; "девическое, почти детское, неведение жизни". В глазах теплится будто и чувство; кажется, она не бессердечная женщина, но какое это чувство? Какого-то всеобщего благоволения, доброты ко всему на свете - такое чувство, если только это чувство, каким светятся глаза y людей сытых, беззаботных, всем удовлетворенных и не ведающих горя и нужд". "Покойная, неподвижная оболочка красоты сияет ровно, одинаково". Она "никогда не бросает ни на что быстрого, жаждущего, огненного или, наконец, скучного утомленного взгляда, никогда не обмолвилась нетерпеливым, неосторожным или порывистым словом". Ее окружает "ореол" "холодного сияния", какого-то "олимпийского спокойствия". Она - "просто олимпийская богиня". Вокруг С. Н. - "шелк, бархат, фарфор". У нее "тысяч семь" в год карманных денег". "Десять слуг не дадут ей пожелать и исполняют почти ее мысли". Она "не знает, как и откуда является готовый обед"; "у крыльца ждет экипаж и везет ее на бал и в оперу". - "Вы живете олимпийским неподвижным блаженством, - говорит ей Райский, - вкушаете нектар и амброзию, и благо вам!" - "Чего же еще: у меня все есть, - ответила на это С. Н., - и ничего мне не надо". - "Вы прекрасная пленница в светском серале", - говорит ей тот же Райский, - "и прозябаете в своем неведении". - "Канарейка тоже счастлива в клетке и даже поет; но она счастлива канареечным, а не человеческим счастьем. - "Жизнь" закрыта от Б., по выражению Райского, "портьерой ее окна. "Вы про тех говорите, - спросила она, указывая головой на улицу: - кто там бегает, суетится? Но вы сами сказали, что я не понимаю жизни. Да, я не знаю этих людей и не понимаю их жизни. Мне дела нет!.." "Олимпийская богиня", она "не удостоивает смертных снизойти до них, взглянуть на их жизнь". - Да она "и не хочет менять этого неведения на... опасное ведение" Райского. У нее есть "правила", "les principes", и "не выходить из правил", - по ее мнению, - "кажется, это все". Она "покорна своим принципам". Все что "не нужно - лишнее"; все, что грозит "отступлением от порядка, от формы, от правил" - не должно быть; даже "цветы" в комнате она собирает в симметрии" - иначе войдет тетушка Анна Васильевна и, позвонив, прикажет "девушке в чепце" сделать это. Ее правило - "мудрость предков"; это "правило предков", "правила тетушкины, бабушкины, прабабушкины, прадедушкины". - "Вон, всех этих полинявших господ и госпож робронах и фижмах", - говорит Райский, указывая на фамильные портреты. Это "правила хорошего тона", "приличия" и т. п. Но Б. непонятно, "отчего то, чем жило так много людей и так долго, вдруг нужно менять на другое". - "Ma tante" для нее "авторитет". - "Обойдитесь хоть однажды без "ma tante!" - восклицает Райский; когда привозят "из деревни от управляющего деньги" С. Н-е, "тетушка десять раз сочтет и спрячет к себе, - говорит С. Н. - а я, как институтка, выпрашиваю свою долю, и она выдает мне, вы знаете, с какими наставлениями". Вышла замуж С. Н. "очень просто" (Беловодов, Paule). - "Я была очень счастлива, - сказала Беловодова, и улыбка, и взгляд говорили, что она с удовольствием глядит в прошлое": она вспомнила свой успех при французском дворе в Тюльери (выше). "Все ахнули?" (когда она явилась в первый раз ко двору) - сказал Р. "Она кивнула головой, потом вздохнула, как будто жалея, что это прекрасное прошлое невозвратимо". "Мы принимали в Париже; потом уехали на воды; там муж устраивал праздники, балы: тогда писали в газетах. - И вы были счастливы? - Да, - сказала она, - счастлива; я никогда не видала недовольной мины у Paul, не слыхала... - Нежного задушевного слова, не видали минуты увлечения? - вставил Р. Она задумчиво и отрицательно покачала головой. - Не слыхала отказа в желаниях, даже в капризах... - добавила она". "Какое внимание, ?gard, - говорила она: - какое уважение в каждом слове!.." - "Да, я была счастлива, - решительно сказала она: - и уже так счастлива не буду!" - На портрет покойного мужа она "глядит с кроткой ласкою". - Когда Райский сказал С. Н-е: "что же вы не спросите меня, кузина, что значит любить, как я понимаю любовь?.. Вы не смеете спросить... Они услышат. - Райский указал на портреты предков. - Они не велят... - Он указал в гостиную на теток. - Нет, он услышит! - сказала она, указывая на портрет своего мужа во весь рост, стоявший над диваном, в готической золоченой раме". По словам Райского, С. Н. "спит" "во блаженном успении". - Райский решил "воскресить" ее от сна, вызвать "в жизнь", "в жизнь страстей", "в незнакомую для нее сторону". - Он рассказывает Б., как получаются "из деревни" ее деньги, как в "зной жнет беременная баба", как "брошенные дома ребятишки" "ползают с курами и поросятами".... "и жизнь их, если нет какой-нибудь дряхлой бабушки дома, каждую минуту висит на волоске"... "А муж бьется тут же, в бороздах на пашне..., чтоб добыть хлеба, буквально хлеба ...и внести в контору пять или десять рублей, которые потом приносят вам на подносе"…При этом рассказе "на лицо Б. легла тень непривычного беспокойства и недоумения: "Чем же я тут виновата и что я могу сделать? - тихо сказала она; смиренно и без иронии". - "Это очень серьезно, что вы мне сказали, - произнесла она задумчиво. - Если вы не разбудили меня, то напугали. Я буду дурно спать. Ни тетушки, ни Paul, муж мой, никогда мне не говорили этого - и никто". "Когда-нибудь... мы проведем лето в деревне, cousin, - сказала она живее обыкновенного,- приезжайте туда и... мы не велим пускать ребятишек ползать с собаками - это прежде всего. Потом попросим Ивана Петровича (управляющего) не посылать... этих баб работать... Наконец, я не буду брать своих карманных денег"... Когда Райский горячо коснулся и жизни городов, С. Н. "нетерпеливо сказала: - C'est assez, cousin! ("Перевод", Беловодова, 5) Возьмите деньги и дайте туда... - Она указала на улицу". Произвела действие и другая попытка Райского - попытка пробудить в ней "страсть". "Она задумчиво слушала" его красноречивую проповедь о красоте и счастье и "страсти" - "грозы жизни" - "сомнения, тени, воспоминания проходили по лицу Б.". Райский сел близко подле нее: она не замечала, погруженная в задумчивость". - "Вы станете на колени, - страстно прильнете губами к его руке и будете плакать от наслаждения..." - закончил Райский свои горячие слова. "Она села на кресло, откинула голову и вздохнула тяжело. "Je vous demande une gr?ce, cousin, - сказала она. - Требуйте, приказывайте! - говорил он восторженно. - Laisser moi! - Он пошел к двери и оглянулся. Она сидит неподвижно: на лице только нетерпение, чтоб он ушел. Едва он вышел, она налила из графина в стакан воды, медленно выпила ее и потом велела отложить карету. Она села в кресло и задумалась не шевелясь". Это была "уже не прежняя, покойная и недоступная чувству Софья". На лице у ней Райский "успел прочесть первые, робкие лучи жизни, мимолетные проблески нетерпения, потом тревоги, страха и, наконец, добился вызвать какое-то волнение, может быть, бессознательную жажду любви". - Чрез несколько минут после ухода Райского "отец представил Софье графа Милари". "Граф Милари был y ней раз шесть, всегда при других, пел, слушал ее игру и разговор никогда не выходил из пределов обыкновенной учтивости, едва заметного благоухания тонкой и покорной лести". - Но когда, после этого зашедший Райский спросил вдруг: "Вы влюблены в этого итальянца, в графа Милари, да? - "Улыбка, дружеский тон, свободная поза - все исчезло в ней от этого вопроса. Перед ним была холодная, суровая женщина". - "Если вы, cousin, дорожите немного моей дружбой", - говорила она после нового упоминания Райским имени Милари: "и голос у ней даже немного изменился, как будто дрожал, - и если вам что-нибудь значит быть здесь... видеть меня... то не произносите имени". - "Да, это правда, я попал: она любит его", - решил Р. - "Она влюблена - какая нелепость, Боже сохрани!" - думала С. Н., "этому никто и не поверит", и "если она приняла догадку Райского неравнодушно, так, вероятно, затем, чтобы истребить и в нем даже тень подозрения". - "Кузина твоя, - писал Аянов Райскому спустя несколько месяцев, - увлеклась Милари: играя с тетками я служил, говорю, твоему делу, т. е. пробуждению страсти, в твоей мраморной кузине, с тою только разницею, что без тебя это дело пошло было впрок. Итальянец, граф Милари, должно быть служил по этой части, т. е. развивал страсти в женщинах, и едва не не успешнее тебя. Он повадился ездить в те же дни и часы, когда мы играли в карты": Софья Николаевна и Милари "занимались музыкой, играли, пели". "Когда карета твоей кузины, - писал тот же Аянов, - являлась на островах. являлся тогда и Милари верхом или в коляске и ехал подле кареты. Софья Николаевна еще больше похорошела, потом стала задумываться, немного вышла из своего "олимпийского" спокойствия и похудела". - Она "увлеклась по-своему, не покидая гостиной, а гр. Милари добивался свести это на большую дорогу - и, говорят (это папа разболтал), что между ними бывали живые споры, что он брал ее за руку, а она не отнимала, - y ней даже глаза туманились слезой, когда он, недовольный прогулками верхом y кареты и приемом при тетках, настаивал на большей свободе - звал в парк вдвоем, являлся в другие часы, когда тетки спали или бывали в церкви, и, не успевая, не показывал глаз по неделе. А кузина волновалась, "prenant les choses au s?rieux". Между тем, граф серьезных намерений не обнаруживал". - И тут "Sophie" совершила "un faux pas", - "a pouss? la chose trop loin" - написала графу записку: "venez, comte, je vous attends entre huit et neuf heures personne n'y sera et surtout n'oubliez pas votre portefeuille artistique. Je suis etc. S. B." ("Перевод", Беловодова, 6) - По словам того же Аянова, "княгиня Олимпиада Измайловна", "гонительница женских пороков и поборница добродетелей", "сообщила теткам сведения о графе: граф "из новых", "своим прежним правительством был mal vu". "Во Флоренции или в Милане есть у него какая-то нареченная невеста, тоже кузина". В результате этого сообщения "тетки разом слегли, в окнах спустили шторы; "все обедали по своим комнатам и даже не обедают, a только блюда приносятся и уносятся нетронутыми"... Бедняжка Sophie убивается сама: "Oui, la faute est ? moi, - твердит она, - je me suis compromis?, une femme qui se respecte ne doit pas pousser la chose trop loin... se permettre". - "J'ai fais un faux pas" ("Перевод", Беловодова, 7), - твердит она: - огорчила теток, вас, папа!" Записку - "billet", - в которой состоял faux pas Б-ой, Милари вернул Софье Николаевне с учтивым и почтительным письмом". - По объясненью Аянова, "Софья страдает теперь вдвойне: и от того, что оскорблена внутренно: гордости ее красоты и гордости рода нанесен удар, и от того, что сделала... un faux pas, и, может быть, также немного и от того чувства, которое ты (Райский) старался пробудить и успел, а я, по дружбе к тебе, поддержал в ней"... - "Что будет с ней теперь - не знаю: драма ли, роман ли это, уже докончи ты на досуге"...