Белкин, Иван Петрович ("Предисловие", "Выстрел", "Метель". "Гробовщик", "Станционный смотритель", "Барышня-крестьянка", "Ист. села Горюхина")
Смотри также Литературные типы произведений Пушкина
- По "биографическому известию", сообщенному его соседом и другом, родился в 1798 г. в селе Горюхине. Согласно тому же "известию", был "росту среднего, глаза имел серые, волосы русые, нос прямой, лицом был бел и сухощав". "Получил первоначальное образование под руководством деревенского дьячка"; сам Иван П. признавал, что "воспитан был на медные деньги"; позднее был определен в московский "пансион Карла Ивановича Мейера", где пробыл не более трех месяцев, т. к. учеников "распустили перед наступлением неприятеля"; "по изгнании двенадцати языков хотели везти" его "вновь в Москву", но Б. "упросил матушку оставить" его в деревне, "ибо здоровье ему не позволяло" "вставать с постели в семь часов, как обыкновенно заведено во всех пансионах". Чтение "Письмовника" Курганова было его "любимым упражнением", т. к. в доме, кроме Азбуки, Календарей и Письмовника, "никаких книг не находилось". "Таким образом", по собственному признанию Б., он "достиг 16-тилетнего возраста, "оставаясь при "первоначальном образовании и играя в лапту ("единственная наука, в коей он приобрел" достаточное познание во время пребывания" "в пансионе"). 16-ти лет определился юнкером в егерский пехотный полк". Юнкером, во время пребывания в Петербурге "по казенной надобности", "каждый день тихонько" "ходил в театр, в галерею 4 яруса"; а по утрам в конфетной лавке "за чашкой шоколаду читал литературные журналы". "Пребывание в полку оставило" "мало приятных впечатлений, кроме производства в офицеры и выигрыша 240 рублей в то время, когда у Б. в кармане всего оставался рубль шесть гривен". В продолжение военной службы переходил "из губернии в губернию, из квартиры на квартиру, провождая время с жидами и маркитантами, играя на ободранных биллиардах и маршируя в грязи". "Смерть дражайших родителей" "понудила его подать в отставку и приехать в село Горюхино", где и скончался Б. "от горячки".
"Нрава от природы" Б. "был тихого", избегал всякого рода излишеств, и его другу-соседу никогда не случалось видеть его навеселе; "к женскому же полу имел великую склонность, но стыдливость была в нем истинно девическая". "Человек, не повинующийся законам рассудка и привыкший следовать внушениям страстей, часто заблуждается и повергает себя позднему раскаянию", - замечал Б. "По причине своей неопытности и мягкосердия в скором времени запустил хозяйство" ("число крестьян умножилось, число же дворовых птиц и домашнего скота нарочито уменьшилось") и "поручил управление села старой своей ключнице"; "принужден был отменить барщину и учредить весьма слабый оброк", который крестьяне и платили "орехами, брусникою и тому подобным". "Занятия хозяйственные были вовсе для меня чужды", признается сам Б.; когда же его друг вызвался "восстановить прежний" "порядок" и занялся рассмотрением "хозяйственных книг Б.", сам И. П. крепко "захрапел на своем стуле"; но он дорожил "простою беседою своего соседа" и вообще "любил выслушивать рассказы от разных особ". В рукописи Б., по свидетельству его биографа, над каждою повестию рукою автора надписано: слышано мною от такой-то особы (чин или звание, буква имени и фамилия). Такими "особами" по тому же свидетельству были: титулярный советник А. Г. Н., рассказывавший Б. "Станц. смотр.", подполковник И. П. Л. ("Выстрел"), "приказчик Б. Н." ("Гробовщик"") и девица К. И. Т. ("Метель" и "Барышн. крест.").
В деревне старая кормилица приобрела его "доверенность искусством рассказывать истории", и Б. произвел ее в ключницы. Разговоры с нею сделались для Б. "другим новым Письмовником", и ему "пришло на мысль: не попробовать ли самому что сочинить?" "Звание литератора всегда казалось" для Б. "самым завидным". Еще юнкером, когда он услышал, что из лавки только что вышел "сочинитель Б.", оставил "журнал недочитанным и чашку недопитою, побежал расплачиваться и, не дождавшись сдачи, выбежал на улицу и пустился по Невскому проспекту, только что не бегом, за "гороховой шинелью сочинителя". "Не будучи более в состоянии противиться влечению природы", "сшил себе толстую тетрадь и решился с твердым намерением наполнить ее чем бы то ни было". "Недолго искал" себе героя и принялся за работу, но "хотя к стихам приобрел" Б. некоторый навык, "переписывая тетрадки, ходившие по рукам между офицерами", "однако поэма" подвигалась медленно и "он" "бросил ее на третьем стихе", начал трагедию: "Рюрик". "Трагедия не пошла"; "попробовал обратить ее в балладу" и наконец "благополучно окончил надписи, к портрету Рюрика". Однако ж "он сам почувствовал, что не рожден поэтом" и "хотел" снизойти "к прозе", ибо "уже не мог расстаться с тетрадью и чернильницей". Сначала "вознамерился писать отдельные мысли без связи, без всякого порядка, в том виде, как они станут представляться", "но мысли не приходили в голову". Тогда, "оставя мысли, принялся" "за повести". (Биограф Белкина ошибочно называет эти повести "первым его опытом"; по признанию самого Б., это не так: "оставя мысли, я принялся за повести", говорит сам Б.); однако, "не умея с непривычки расположить вымышленное происшествие", он избрал замечательные анекдоты, слышанные некогда от разных особ (повести Б. б. ч. справедливы и слышаны им от разных особ, подтверждает биограф Б.) и старался украсить истину живостию рассказа, а иногда и цветами собственного воображения; "но мысль оставить мелочные анекдоты для повествования истинных и великих происшествий давно тревожила воображение" Б., тем более, что "запас анекдотов", "слышанных от разных особ, скоро истощился". "Нечаянный случай разрешил недоумения Б.: баба, развешивавшая белье на чердаке, нашла старую корзину, целую груду книг. То было собрание старых календарей". "Синие листы, вплетаемые обыкновенно в календари, были все исписаны старинным почерком", представляя "полную историю отчины" Б. в течение почти целого столетия, в самом хронологическом порядке".
"Быть сочинителем казалось" ему "так мудрено, так недосягаемо, что мысль взяться за перо сначала испугала" Б. Он признается, что "воспитан был на медные деньги". "Какую историю мог я написать с моей жалкой образованностью?" "И мне ли рыться в летописях и добираться до сокровенного смысла обветшалого языка, когда не мог я выучиться цифрам славянским?" Но, "несмотря на возражения" "рассудка", "дерзкая мысль сделаться писателем поминутно приходила ему в голову". "Посвятив целые шесть месяцев на предварительное изучение, Б. приступил к давно желаемому труду": к "повествованию" "истинных и великих происшествий", к истории села Горюхина. - Своими опытами Б. доволен. "Надпись к портрету Рюрика", по его мнению, "была не вовсе недостойна внимания, особенно как первое стихотворение молодого стихотворца". "Мысль справедливая, но не новая", - говорит он по поводу своего "замечания" ("человек, не повинующийся законам рассудка..." выше). В своих повестях, признается Б., старался "украсить истину живостию рассказа, а иногда и цветами собственного воображения", искал "пищи красноречию", на повестях "образовал свой слог и приучился выражаться правильно, приятно и свободно". Совершив "с помощию Божией" свой исторический труд" (ист. села Горюхина), Б. говорит: "ныне, как некоторый мне подобный историк, коего имени я не запомню, оконча свой многотрудный подвиг, кладу перо и с грустию иду в мой сад размышлять о том, что мною написано. Кажется и мне, что написав Историю Горюхина, я уже не нужен миру, что долг мой исполнен и что пора мне почить!" (3 ноября 1827 г. - дата под этими строками; по свидетельству биографа, Б. умер осенью следующего 1828 года). "Смел ли я надеяться попасть когда-нибудь в число писателей?.." - спрашивает Б. "Высшею степенью доступной для писателя" он считал "быть судьей, наблюдателем и пророком", оставив "мелочные и сомнительные анекдоты для повествования истинных и великих происшествий", но, замечает Б. в своей истории, "люди никогда не довольны настоящим и, по опыту имея мало надежды на будущее, украшают невозвратимое минувшее всеми цветами своего воображения".
Критика: Среди образов ХVІІІ в. не мог Пушкин не отметить и недоросля и отметил его беспристрастнее Фонвизина. У последнего Митрофан сбивается в карикатуру, в комический анекдот. В исторической действительности недоросль - не карикатура и не анекдот, а самое простое и вседневное явление, к тому же не лишенное довольно почтенных качеств. Это - самый обыкновенный, нормальный русский дворянин средней руки. Высшее дворянство находило себе приют в гвардии, у которой была своя политическая история в ХVIII в., впрочем, более шумная, чем плодотворная. Скромная была судьба наших Митрофанов. Они всегда учились понемногу сквозь слезы при Петре I, со скукой при Екатерине II, не делали правительств, но решительно сделали нашу военную историю ХVІІІ в. Это - пехотные армейские офицеры, и в этом чине они протоптали славный путь от Кунесдорфа до Рымника и до Нови. Они с русскими солдатами вынесли на своих плечах дорогие лавры Минихов, Румянцовых и Суворовых. Пушкин отметил два вида недоросля или, точнее, два момента его истории: один является в Петре Андреевиче Гриневе, невольном приятеле Пугачева, другой в наивном беллетристе и летописце села Горюхина Иване Петровиче Белкине, уже человеке XIX в., "времен новейших Митрофане". К обоим Пушкин отнесся с сочувствием. Недаром и капитанская дочь М. И. Миронова предпочла добродушного армейца Гринева остроумному и знакомому с французской литературой гвардейцу Швабрину. Историку ХVІІІ в. остается одобрить и сочувствие Пушкина и вкус М. И. [Ключевский. "Онег. и его предки"].