Швабрин, Алексей Иваныч ("Капит. дочка")
Смотри также Литературные типы произведений Пушкина
- "Молодой офицер невысокого роста, с лицом смуглым и отменно некрасивым", "волосы" его были "черны, как смоль". Служил в гвардии, но за дуэль "пятый год, как переведен" в Белогорскую крепость. Изъяснялся по-французски, имел у себя "несколько французских книг". "Очень не глуп", а по словам Марьи Ивановны, "умный". По словам Гринева, "один в крепости мог оценить произведения стихотворца". Василиса Егоровна утверждала, что Ш. "в Господа Бога не верует" и "за душегубство" был выслан из гвардии. - "Я не охотник до Ш.", - говорил Иван Игнатьевич. Маше он был "очень противен". - "Проворен, нечего сказать!" - отзывалась о Ш. попадья, а генерал Р. позднее звал его "превеликий Shelm" и грозился расстрелять Ш. "на парапете крепости". Ш. "сказнить не беда!" - говорил также и Белобородов. Зурин считал его одним "из главных преступников". "Насмешник!" - отзывалась о Ш. Марья Ивановна. Гринев называл его "дерзким злоязычником", способным на "обдуманную клевету". В клевете на Марью Ивановну вымещал "досаду оскорбленного самолюбия и отвергнутой любви", донес старику Гриневу о поведении сына, так как "имел выгоду в доносе, вследствие которого могло быть удаление" Гринева "из крепости и разрыв с комендантским семейством"; обнаруживал "бесстыдство в разговоре с Гриневым при посторонних, хотя никто, кроме Гринева, и не понял его грубых обиняков". - "Мы было поспорили довольно крупно с Петром Андреевичем" Гриневым "за сущую безделицу: за песенку, Василиса Егоровна". - "Петр Андреевич сочинил недавно песню и сегодня запел ее при мне, а я затянул мою любимую: Капитанская дочь, не ходи гулять в полночь. Вышла разладица. Петр Андреевич было и рассердился, но потом рассудил, что всяк волен петь, что кому угодно. Тем дело и кончилось". На упреки Василисы Егоровны за поединок "сказал ей хладнокровно": "При всем моем уважении к вам, не могу не заметить, что напрасно вы изволите беспокоиться, подвергая нас вашему суду. Предоставьте это Ивану Кузьмичу; это его дело". "Извините меня, - сказал Ш. Гриневу, - что я без церемонии прихожу с вами познакомиться. Вчера узнал я о вашем приезде; желание увидеть наконец человеческое лицо, так овладело мною, что я не вытерпел. Вы это поймете, когда проживете здесь несколько времени". "Разговор Ш. был остер и занимателен"; "с большой веселостью описал" Гриневу "семейство коменданта" : "Капитанскую дочку описал совершенной дурочкой". Уверял, что "по опыту" знает нрав Марьи Ивановны и советовал Гриневу послушаться "дружеского" слова: "коли ты хочешь успеть, то советую действовать не песенками". - "Ежели ты хочешь, чтоб Маша Миронова ходила к тебе в сумерки, то вместо нежных стишков подари ей пару серег". Утверждал, "что стихотворцам нужен слушатель, как Ивану Кузьмичу графинчик водки перед обедом". Об Иване Игнатьиче "выдумал, будто бы он был в непозволительной связи с Василисой Егоровной", "что не имело и тени правдоподобия". Но Ш. "об этом не беспокоился". Самого Гринева называл "самолюбивым стихотворцем" и "Дон-Кихотом Белогорским". Прослушав "песню" Гринева, объявил ему, что "песня не хороша"; назвал его "самолюбивым стихотворцем" и утверждал, что стихи Гринева "достойны учителя" его - "Василия Кириллыча Тредьяковского и очень напоминают ему его любовные куплетцы". - "А кто эта Маша, перед которой ты изъяснялся в нежной страсти и любовной напасти. Уж не Марья ли Ивановна? - спросил Ш. Гринева. Заметив "взаимную склонность" Капитанской дочки и Гринева, "старался отвлечь их "друг от друга" и сообщил старику Гриневу о "поведении" его сына. Когда Гринев назвал Ш. мерзавцем, Ш. "переменился в лице". - "Это тебе так не пройдет, - сказал он, стиснув Гриневу руки, - вы мне дадите сатисфакцию". "Зачем нам секунданты, - ответил Ш. Гриневу: - без них обойдемся". "Вы своей кровью будете отвечать за вашу дерзость. Но за нами, вероятно, станут присматриваться. Несколько дней нам должно будет притворяться", - говорит Ш. Гриневу, после того как их дуэль была предупреждена. "Зачем откладывать? - однажды сказал Ш., - за нами не смотрят, сойдем к реке. Там никто нам не помешает". На вопрос Гринева о бунте, Ш. отвечал: "Бог знает, посмотрим, важного покамест еще ничего не вижу. Если же..." Тут он задумался и в рассеянии стал насвистывать французскую арию. Перед приступом Ш. "стоял" на валу и "пристально глядел на неприятеля". После взятия крепости "среди мятежных старшин стоял Ш., он был острижен в кружок и в казацком кафтане и отрастил себе бороду". При въезде Пугачева Ш. "встретил его на крыльце. Он помог ему вылезть из кибитки" и "в подлых выражениях изъявлял свою радость и усердие". "Трусил" перед Пугачевым. Когда Пугачев вместе с Гриневым приехали в крепость освободить Марью Ивановну, Ш. "казался сам не свой". В ответ на угрозы Пугачева, "упал на колени". На допросе Ш. был ужасно худ и бледен. Волосы его "совершенно поседели; длинная борода была всклокочена. Он повторил обвинения своим слабым, но смелым голосом". Марья Ивановна, к которой в сердце его "таилась искра любви" стала "невинным предметом ненависти Ш. "Облеченный властью от самозванца в крепости, где оставалась девушка, Ш. "принудил о. Герасима выдать ее ему, застращав Пугачевым". Ш. принуждал Марью Ивановну выйти за него замуж"; говорил, "что спас ей жизнь", и обходился с нею "очень жестоко". По словам Марьи Ивановны, грозился: "коли не одумаюсь и не соглашусь, то привезет меня в лагерь к злодею" и "со мною-де то же будет, что с Лизаветой Харловой". На вопрос Пугачева: "Скажи, братец, какую девушку ты держишь под караулом", Ш. побледнел, как мертвый. - "Государь, - сказал Ш. дрожащим голосом, - она не под караулом", "она больна... она в светлице". - "Государь, вы властны требовать от меня, что вам угодно, но не прикажите постороннему входить в спальню к жене моей", - ответил Ш. "У дверей светлицы" Ш. остановился и сказал прерывистым голосом: "Государь, предупреждаю вас, что она в белой горячке и третий день, как бредит без умолку". - "Марья Ивановна не извиняюсь перед вами: вам, вероятно, не скучно в потемках с вашим рыцарем", - говорит Ш., перед тем как отдать приказ о поджоге амбара. Когда попадья сказала Пугачеву, что М. Ив. ее племянница, Ш. "так взглянул" на попадью, "как бы ножом насквозь", "однако не выдал" и "прикрыл обман Акулины Памфиловны". На суде имя Марьи Ивановны не было произнесено Ш., но когда Гринев явился на выручку невесты, Ш. донес Пугачеву "в исступлении": "Государь, я виноват, я вам солгал; но и Гринев вас обманывает. Эта девушка не племянница здешнего попа, она - дочь Ивана Миронова, который казнен при взятии здешней крепости". После дуэли Ш. "изъявил глубокое сожаление о том, что случилось между ними"; признавался, что кругом виноват и просил Гр. забыть о прошедшем, но на суде "отворотился с выражением искренней злобы и притворной насмешливости". - "Что надумались ли вы? Сдаетесь ли добровольно в мои руки? Видите, через пять минут вас изжарят", - кричал он, стоя у дверей амбара в имении Гриневых. Пристреленный стариком Гриневым, "одной рукой прижимал он раненный бок, лицо его изображало мучения и злобу. Он медленно поднял голову, взглянул на Гринева и произнес слабым и невнятным голосом: "вешать его и всех, кроме нее". На суде показал, что Гринев "отряжен был от Пугачева в Оренбург шпионом; ежедневно выезжал на перестрелки, чтоб передавать письменные известия о всем, что делалось в городе; что, наконец, явно передался самозванцу, разъезжал с ним из крепости в крепость, стараясь всячески губить товарищей-изменников, чтобы занимать их места и пользоваться наградами, раздаваемыми от самозванца". Выйдя из зала суда, Ш. усмехнулся злобною усмешкой и, приподняв свои цепи, опередил Гринева "и ускорил свои шаги".