Чулкатурин ("Дневник лишнего человека")
Смотри также Литературные типы произведений Тургенева
По собственной характеристике - "лишний", "сверхштатный человек". - Во все продолжение жизни постоянно находил свое место занятым, может быть, оттого, что искал это место не там, где бы следовало. "Был мнителен, застенчив, раздражителен, как все больные. Между чувствами и мыслями и выражением этих чувств и мыслей у Ч. находилось какое-то безмысленное, непонятное и непреоборимое препятствие"; и когда он решался насильно победить это препятствие, сломить эту преграду, все его существо принимало вид мучительного напряжения; и не только казался - он "действительно становился неестественным и натянутым". Он сам это чувствовал и спешил опять уйти в себя. "Тогда-то поднималась, - пишет он в "Дневнике", - внутри меня страшная тревога. Я разбирал самого себя до последней ниточки, сравнивал себя с другими, припоминал малейшие взгляды, улыбки. "Целые дни проходили в этой мучительной работе". Этой же мучительной работе Ч. предается перед смертью, "рассказывая самому себе" свою жизнь. Он знает, что "пока человек живет, он не чувствует своей собственной жизни: она, как звук, становится ему внятной спустя несколько времени". Жизнь Ч. ничем не отличалась от жизни множества других людей": "родительский дом ("добродетельная мать", которую он не любил, и порочный, страшно любимый сыном отец), университет, служение в низменных чинах, отставка, маленький кружок знакомых, чистенькая бедность, скромные удовольствия, смиренные занятия, умеренные желания". Один шутник, большой охотник до преферанса, обмолвился, что матушка Ч. им "обремизилась". В воспоминаниях прошлого одно только светит и греет Ч. Это чувство живой любви к природе. Умирая с сознанием, что "хорошо отделаться наконец от томящего сознания жизни, от неотвязного и беспокойного чувства существования, он хотел бы одного: еще раз надышаться горькой свежестью полыни, сладким запахом сжатой гречихи на полях своей родины, хотел бы еще раз услышать издали скромное тяканье надтреснутого колокола в приходской церкви, еще раз полежать в прохладной тени под дубовым кустом на скате знакомого оврага". Свои мысли и чувства Ч. таит в себе. Он человек "с замочком внутри". Высказывать их ему всегда "жутко", потому что он знает наперед, что, хотя ему и приходят в голову мысли "не совсем обыкновенные", но выскажет их он "прескверно". Он предпочитает "лучше немножко помолчать". Он робок, но эта "робость от самолюбия". - Всю жизнь он мечтал о счастье и не только мечтал, но пытался подойти к нему "и справа, и слева. После знакомства с Лизой Ожогиной "вся жизнь его озарилась любовью", "именно вся, до самых мелочей, словно заброшенная комната, в которую внесли свечку!" Словно крылья у него "выросли за плечами". Он влюбился с первой встречи страстно и с первого дня знал, что влюблен: и тогда-то наступила "светлая полоса в его тусклой, серенькой жизни". "Сознание личности" исчезло в нем и заменилось чувством удовлетворения, которое проникло все существо Ч., любовь его приняла характер "страстного обожания". Он чувствовал себя счастливым и "строил различные планы"; он "смотрел кругом себя и ничего не видел или видел в ложном свете, словно сквозь окрашенные очки". "Он всегда руководился не столько положительными фактами, сколько собственными впечатлениями". Чувство обмануло его, поселило зависть и "смутную тревогу", и он опять стал тем же "мстительным, подозрительным, натянутым человеком". Свои страданья (ревность, тоску, обдумыванье и передумыванье всего замеченного) он сравнивает с страданиями того "лакедемонца, который, украв лисицу и спрятав ее под свою хламиду, ни разу не пикнув, позволил ей съесть свои потроха и таким образом предпочел самую смерть позору". Каждое утро он принимал новое решение и, наконец, повинуясь только "своим впечатлениям", сделал решительный натиск и "разом все потерял". Для Ч. было ясно, что Лиза его не любила, но под влиянием тех же "впечатлений" он оскорбляет князя N и вызывает его на дуэль. Самолюбие его страдало неизъяснимо. Не совесть его мучила: "сознание глупости" уничтожало. После дуэли, при свидании с Лизой, "ядовитый намек" по адресу счастливого соперника сорвался у Ч. и, несмотря на отпор Лизы и ее признание, что она любит князя, Ч. все-таки "после одной бессонной ночи решился объясниться с девушкой и "разоблачить перед ней свое сердце". Он чувствовал себя победителем и даже готов был "почесть себя слишком счастливым", если Лиза "удостоит" его своей руки. Он охотно готов забыть ее "прошедшее" и всевозможные толки и сплетни, ходившие около ее имени, и назвать ее своей женой. Ч. "не шутя воображал", что он выказывает "несказанный пример великодушия", и Лиза "от одного изумления согласится". Факты для него не существовали. Только после подслушанного разговора Лизы с Бизьменковым Ч. понял, что во всей этой истории он "пятое колесо в телеге, лишний человек", каким он "был всю жизнь, не изведав ни разу счастия".
Критика: 1) Ч., по мнению Дружинина, есть "нечто среднее между высшим и низшим разрядом лишних людей: он недостаточно даровит для того, чтобы иметь право на широкую деятельность в свете, но не столько бездарен, чтобы быть ниже какой бы то ни было деятельности. Он умен, но ум его сходен с умом дитяти, озадаченным массою только что приобретенных сведений, поставленным в невозможность сделать из них какое-либо применение. Он образован настолько, чтобы отделиться от массы невежд и пошляков обыденного мира, но не настолько, чтобы получить полное сознание своего долга к обществу и людям. Он мнителен, ребячески самолюбив и даже желчен; но желчь, как это всегда бывает у подобных людей, обращается на него самого, не на что-либо другое. Ч. до такой степени проникнут сознанием своей неспособности тягаться с жизнию, что даже не может едко говорить о жизни; он едок лишь, говоря о себе самом, на себя самого изливает он горький юмор, накопившийся в его душе за долгое время испытаний. Сознание собственной неспособности, о которой говорим мы, в "лишнем человеке" есть черта типическая, дающая жизнь и красу всему представлению..." [Друж. Соч. Т. 7.]
2) "То, что в "Гамлете Щигровского уезда" выразилось судорожным смехом, то же самое болезненными, жалобными воплями сказалось в "Дневнике лишнего человека..." То и другое произведение - горькое сознание морального бессилия, душевной несостоятельности... Процесс моральный, обнаружившийся в "Гамлете Щигровского уезда" и в "Дневнике лишнего человека", поразительно сходен с тем процессом, который породил у Пушкина его Ивана Петровича Белкина, как по исходным точкам, так и по самым последствиям..." [Ап. Григорьев. Соч. Т. I.]
3) "Себялюбие скептика, которое в "Гамлете Щигровского уезда" стоит как-то на втором плане, уступая первое место обаятельной силе анализа, играет, напротив, главную роль в жизни и личности Ч., героя "Дневника лишнего человека". Только перед смертью Ч. утихает и смиряется и проявляет перед нами блестящую силу своего тонко развитого ума, силу, которая при жизни скрывалась за его мелочными чувствами и поступками, так отталкивающими нас от его личности". Подобно собрату своему Гамлету, Ч. отлично себя определяет. Широта понимания в соединении с беспредельным сомнением, сомнением во всем, и таким же беспредельным себялюбием, сделали его мнительным, подрезали крылья его воле, лишили его оригинальности и жизненности - и он стал отвлеченным человеком или, как он сам прекрасно выразился, "лишним". [А. Незеленов. "Тург".]