Филипп, барон ("Скуп. рыцарь")
Смотри также Литературные типы произведений Пушкина
- "Покойный герцог" "звал меня всегда Филиппом", - вспоминает Барон. Герцог называет его "верным, храбрым рыцарем". По словам Альбера, "не слуг и не друзей" "видит" в деньгах, "а господ". Он служит им "как алжирский раб, как пес цепной". Сам Барон, всыпая золото в сундук, говорит: "Ступайте, полно вам по свету рыскать, служа страстям и нуждам человека. Усните здесь сном силы и покоя, как боги спят в глубоких небесах!.." - "Как молодой повеса ждет свиданья с какой-нибудь развратницей лукавой иль дурой, им обманутой, так я весь день минуты ждал, когда сойду в подвал мой тайный, к верным сундукам". - "Я каждый раз, когда хочу сундук мой отпереть, впадаю в жар и трепет. Не страх", но "сердце мне теснит неведомое чувство"; "приятно и страшно вместе". По словам Альбера, "в нетопленой конуре живет, пьет воду, ест сухие корки, всю ночь не спит, все бегает да лает. A золото спокойно в сундуках лежит себе". "Счастливый день! - говорит сам Барон, - могу сегодня я в шестой сундук (в сундук еще не полный) горсть золота накопленного всыпать". - "Мне разве даром это все досталось иль шутя, как игроку, который гремит костьми да груды загребает. Кто знает, сколько горьких воздержаний, обузданных страстей, тяжелых дум, дневных забот, ночей бессонных мне все это стоило?" На приглашенье герцога возобновить знакомство отвечает - "стар, государь, я нынче. Вы молоды; вам любы турниры, праздники. A я на них уж не гожусь. Бог даст войну, так я готов, кряхтя, взлезть снова на коня; еще достанет силы старый меч за вас рукой дрожащей обнажить". "О, нет! кого бояться мне?" - "При мне мой добрый меч: за злато отвечает честной булат", - говорит Барон наедине. В подвале зажигает свечи и отпирает сундуки один за другим. - "Я царствую!.. Какой волшебный блеск! Послушна мне, сильна моя держава, в ней счастие, в ней честь моя и слава! Я царствую"... - "Что не подвластно мне? Как некий демон отселе править миром я могу; лишь захочу - воздвигнутся чертоги; в великолепные мои сады сбегутся нимфы резвою толпою; и музы дань свою мне принесут, и вольный гений мне поработится, и добродетель и бессонный труд смиренно будут ждать моей награды. Я свистну - и ко мне послушно, робко вползет окровавленное злодейство, и руку будет мне лизать, и в очи смотреть, в них знак моей читая воли. Мне все послушно, я же - ничему; я выше всех желаний; я спокоен; я знаю мощь мою: с меня довольно сего сознания". - "Да, на бароновых похоронах прольется больше денег, нежель слез", - говорит Соломон. Сам барон признается, что свое богатство он "кровью приобрел"; оно "тяжеловесный представитель" "человеческих забот, обманов, слез, молений и проклятий". "Да! если бы все слезы, кровь и пот, пролитые за все, что здесь хранится, из недр земных все выступили вдруг, то был бы вновь потоп - я захлебнулся б в моих подвалах верных". На приглашение Герцогом Альбера ко двору отвечает: "мой сын не любит шумной светской жизни; он дикого и сумрачного нрава". Когда же Герцог настаивает - "хмурится" и говорит о сыне то, что желал бы утаить: "Он, Государь, к несчастью недостоин вашего вниманья. Он молодость свою проводит в буйстве, в пороках низких..." и, наконец, взводит на Альбера "злое преступленье" : "Он.... он меня хотел убить". - "Доказывать не стану я, хоть знаю, что точно смерти жаждет он моей, хоть знаю то, что покушался он меня..." - "Что?" - "Обокрасть". На слова Альбера: "Барон, вы лжете!" - "Вы лжец!" - бросает перчатку: "Так подыми ж, и меч нас рассуди". Сына держит, "как мышь, рожденную в подполье", заставляет его терпеть "стыд горькой бедности". "Нет, выстрадай сперва себе свое богатство, а там посмотрим, станет ли несчастный расточать, что кровью приобрел". Барона тревожит мысль, что Альбер - его "наследник, безумец, расточитель молодой, развратников разгульный собеседник" - в подвал "сойдет, под эти мирные, немые своды, с толпой ласкателей, придворных жадных, украв ключи у трупа моего, он сундуки со смехом отопрет и потекут сокровища мои в атласные, дырявые карманы. Он разобьет священные сосуды, он грязь елеем царским напоит - он расточит... A по какому праву?" - "О, если б мог я от взоров недостойных скрыть подвал!.. о если б из могилы прийти я мог, сторожевою тенью сидеть на сундуке и от живых сокровища мои хранить, как ныне!" "Где ключи? Ключи, ключи мои!" - последние слова умирающего Барона.
Критика: 1) Белинский называет Барона "отверженцем человечества". "Идеал скупца один, по типы его бесконечно различны. Плюшкин Гоголя гадок, отвратителен, это - лицо комическое; барон Пушкина ужасен - это лицо трагическое. Оба они страшно истинны. Это не то, что скупой Мольера - риторическое олицетворение скупости, карикатура, памфлет. Нет, это лица страшно истинные, заставляющие содрогаться за человеческую природу. Оба они пожираемы одною гнусною страстью, все-таки нисколько один на другого не похожи, потому что и тот и другой - не аллегорическое олицетворение выражаемой ими идеи, но живые лица, в которых общий порок выразился индивидуально, лично". "Золото - кумир этого человека, он исполнен к нему поэтического чувства, говорит о нем языком благоговения, служит ему, как преданный, усердный жрец! Расточить его наследство, по его мнению, значит разбить священные сосуды, напоить грязь царским елеем... Он смотрит еще на золото, как молодой, пылкий человек на женщину, которую он страстно любит, обладание которой он купил ценою страшного преступления и которая тем дороже ему. Он хотел бы спрятать ее от "недостойных взоров", его ужасает мысль, чтобы она не принадлежала кому-нибудь после его смерти". [Белинский. Соч., т. 8].
2) По словам Овсянико-Куликовского, "весь душевный процесс - превращение барона в скупца - можно сказать, исследован Пушкиным во всех его тайниках; раскрыт его патологический характер; объяснено важное в психологии человека явление, состоящее в том, что одно сознание возможности обладать желаемым способно заменить собою самый факт обладания; ясно очерчена роль воображения в этом процессе". По мнению критика, Барон - "настоящий мономан (хотя бы и не в точном психиатрическом смысле слова). Страсть убила нем все другие желания, искалечила его душу. Это искалечение или опустошение души ошибочно принимается им за некий подъем духа, который будто бы воспарил выше всяких желаний и слабостей человеческих, точно он, скупой - великий мудрец, а не психопат. Эта иллюзия и служит причиною того, что человек считает себя вполне удовлетворенным одним лишь сознанием достижимости желаний, самое же достижение их ему не нужно". ["Пушкин".] ниже: "Прототипы".