Тычков, Нил Андреич ("Обрыв")
Смотри также Литературные типы произведений Гончарова
"Председатель Палаты в отставке"; "последний могикан, последний из генералов Тычковых". "Важный старик", "с сросшимися бровями, с большим расплывшимся лицом, с подбородком, глубоко ушедшим в галстук, с величавой благосклонностью в речи, с чувством достоинства в каждом движении". "На пирок к Татьяне Марковне явился во фраке, со звездою". Бережкова напомнила Райскому, что Т. - "его превосходительство", так все его титуловали, даже дамы все поклонялись "фальшивому пугале-авторитету" Т. Подчиненные "облизывались" от одобрения Нила Андреича; Бережкова также находила "лестными похвалы Т.". - "Человек почтенный, его все уважают и боятся, даром, что он в отставке, - говорила Райскому Татьяна Марковна. - Старый, серьезный человек, со звездой", "говорит умно, учит жить, не запоет: ти-ти-ти, та-та-та. Строгий: за дурное осудит!" - "Одного франта так отделал, узнав, что он в Троицу не был в церкви, что тот и язык прикусил. "Я, говорит, донесу на вас: это вольнодумство!" И ведь донесет, с ним шутить нельзя. Двух помещиков под опеку подвел. Его боятся, как огня. А так - он добрый: ребенка встретит - по голове погладит, букашку на дороге никогда не раздавит, а отодвинет тростью в сторону. "Когда не можешь, говорит, дать жизни, и не лишай". Марфинька также советовала Райскому сбрить бороду, п. ч. "Нил Андреич увидит - рассердится. Он терпеть не может бороды: говорит, что революционеры носят ее". Викентьев, представляя Нила Андреича "сделал важную мину", "опустил бороду в галстук, сморщился, поднял палец вверх и дряблым голосом произнес: "Молодой человек! твои слова потрясают авторитет власти!" "В Палате прослужил пятьдесят лет; дослужился до генерала и в кармане у себя "тоже казенную палату завел" и "взятками награбил кучу денег, "обобрал и в сумасшедший дом запер родную племянницу". Он стал "богат" и "раздулся от гордости", выставляя всюду свой "авторитет". Т позволял себе по какому-то праву оскорблять всех, говорить им грубости, пошлости, глупости; когда Райский сказал, при знакомстве, что он боится Нила Андреича, тот "с удовольствием засмеялся". "Я страшен только для порока!" - заявил Т. На прямой вопрос Райского: "кто вам дал право быть судьей чужих пороков?" - Т. ответил вопросом: "А вы, молодой человек, по какому праву смеете мне делать выговор? Вы знаете ли, что я пятьдесят лет на службе и ни один министр не сделал мне ни малейшего замечания". Он всех журил: своих подчиненных за то, что один "был одет пестро" и, "шут шутом", пожаловал к Т. ("вместо фрака в каком-то сюртучке на отлете"); другому досталось за то, что вздумал корить за пьянство своего отца-старика"; третьему за знакомство с Полиной Карповной: "Как теперь: все еще ходишь!" - строго спросил Т. Он не терпел "умников в кургузых одеяниях" и поглядывал "на жакетку" Райского, "косился" на его бороду, но не высказывал прямо своего неодобрения, а говорил обиняками: "Так изволите видеть: лишь замечу в молодом человеке этакую прыть", "дескать, я сам умен, никого знать не хочу" - и пожурю, пожурю, не прогневайтесь!" Молодежью Т. вообще был недоволен: "Дай волю, они бы и того.. готовы нас всех заживо похоронить, а сами сели бы на наше место - вот, ведь, к чему все клонится!" - "Вы ведь из новых?" - спросил он Райского; упомянув о том, что мужики о воле заговаривают", прибавил: "Начинается-то не с мужиков, - при этом Нил Андреич покосился на Райского, - а потом зло, как эпидемия разольется повсюду". "Сначала молодежь, - рассуждал Т., - ко всенощной перестанет ходить: "скучно, дескать", - а потом найдет, что по начальству в праздник ездить лишнее; это, говорит, холопство, а после в неприличной одежде на службу явится, да еще бороду отрастит и - дальше, и дальше - и дай волю, он тебе втихомолку доложит потом, что и Бога-то в небе нет, что и молиться-то некому". Узнав, что Райский "приятель" Марка, сказал: "Так вы с ним по ночам шатаетесь!.. А знаете ли вы, что он подозрительный человек, враг правительства, отверженец церкви и общества?" - "Что это ты проповедуешь: бунт? - вдруг сказал Нил Андреич, перебивая рассуждения помещика (о голоде в Ирландии и о том, что, с чего бы не взять в Англии "хоть половину хлеба, скота, да и не отдать туда, в Ирландию) - "Ну, как услышат тебя мужики? - напирал Нил Андреич, - а? тогда что? Они и теперь, еще ничего не видя, навострили уши!" К "дамам" обращался на "ты", а Настасью Петровну называл "плутовкой" и грозил ей пальцем. Полину Карповну именовал то Далилой, то Пелагеей Карповной, издеваясь над ее годами и легкомысленным костюмом. Полину Карповну в насмешку выставлял "образцом матерям и дочерям", "журил" за то, что она в сорок лет "ходит в розовом, бантики да ленточки" и в церкви по сторонам глядит". Он готов был "пожурить" и Татьяну Маркову, несмотря на то, что, когда-то "приносил бумаги из Палаты к отцу" Бережковой и при ней "сесть не смел", а по праздникам получал не раз из ее рук подарки". "Наталью Ивановну похвалил за то, что она знает (как называются по-французски кургузые одеяния), да не говорит". - "Ой, знаешь, матушка! - лукаво заметил Нил Андреич: - только при всех стыдишься сказать. За это хвалю!" Когда Крицкая "уехала в слезах, глубоко обиженная" Тычковым, он "с величавой улыбкой принимал общий смех одобрения". - "Ничего, скушает на здоровье!" - "Не ходи раздетая при людях: здесь же баня!" "Да не вертись по сторонам в церкви, не таскай с собой молодых ребят!" Постоянно говорил, что любит правду. - "Скажите-ка правду", - просил он Райского. "Люблю, когда обо мне правду говорят", - твердил Т. Однако, когда Райский высказал то, что о Т. знал "весь город", "Нил Андреич побледнел". - "Кто, кто передал тебе эти слухи, говори!" - и пригрозил упечь "и Райского и его весь дом" в двадцать четыре часа, куда "ворон костей не заносит". "Т. задыхался от злости и не знал сам, что говорил". "Кто, кто ему это сказал, я хочу знать! Кто… говори!" - скрипел он". Т. стал "багровый": "того и гляди, лопнет совсем!" - заметила Татьяна Марковна. Она "остановила его таким повелительным жестом, что он окаменел и ждал, что будет", ворочая "одурелыми глазами". - "Я в Петербург напишу... город в опасности... торопливо говорил он, поспешно уходя". Он хотел предложить губернатору "выслать, за неуважение к рангу", Райского из города как беспокойного человека, а Бережкову обязать подпиской не принимать у себя Волохова, но ни губернатор, ни вице-губернатор, ни советники не завернули к Т.". Он снизошел до того, что сам, будто гуляя, зашел дома в два и получил отказ". "Начать жалобу самому, раскапывать старые воспоминания он почему-то не счел удобным". Т. "отомстил Татьяне Марковне и Райскому по-своему; "старый сплетник" у помешанной "пьяной нищенки откопал "старую историю" Бережковой и в придачу пустил по городу слух, что в день рождения Марфиньки Вера гуляла "ночью и накануне" не с Райским, а с Тушиным".