Троекуров, Кирила Петрович ("Дубровский")
Смотри также Литературные типы произведений Пушкина
- "Старинный русский боярин", "отставной генерал-аншеф", "ближайший сосед Дубровского". "Пятидесятилетний старик", "избалованный всем, что только окружало его", "надменный с людьми самого высшего звания". "Его богатство, знатный род и связи давали ему большой вес в губернии, где находилось его имение"; "привык давать полную волю каждому порыву пылкого своего нрава и всем затеям довольно ограниченного ума". "Соседи рады были угождать его прихотям; губернские чиновники трепетали при его имени: "Здорово... как бишь тебя зовут?" - сказал Т. на поклон заседателя. - "Ну, что? Ведь не до свету же тебе здесь оставаться; дом мой не харчевня", - говорит он исправнику, явившемуся арестовать Дефоржа-Дубровского. - "Убирайся, знаешь, куда, со своими приметами, я тебе моего француза не выдам, покамест сам не разберу дела". - "Нечего сказать, умные головушки приказные!" - отзывался Т. о чиновниках; он "трунил над продажною совестью чернильного племени, подкупая судей и толкуя вкривь и вкось все возможные указы". - "Какие тебе документы? На то указы. В том-то сила, чтобы безо всякого права отнять имение у Дубровского, - говорил он Шабашкину. - Ну, смотри же, я полагаюсь на твое усердие, а в благодарности моей можешь быть уверен". Исправника Т. называет "разиней", говоря, что "покамест у нас будут исправники заодно с ворами, до тех пор не будет Дубровский пойман". - "Не с твоим проворством, братец, поймать Дубровского, если уж это Дубровский. Отправляйся-ка восвояси да вперед будь расторопнее", - наказывает он исправнику. - "При каждой вести о новом грабительстве Дубровского" "Т. торжествовал" и "рассыпался намеками на счет губернатора, исправников и ротных командиров, от коих Дубровский уходил всегда невредимо". "Так, видно, придется мне взяться за дело, не дожидаясь помощи от начальства здешнего", - добавляет Т. После того как "поместья Т. были пощажены Дубровским", с обыкновенной своей надменностью "приписывал сие исключение страху, который умел он внушить всей губернии, также и отменно хорошей полиции, им заведенной в его деревнях". Поймав дворового мальчика Дубровских, Кир. Петр. "думал", что нашел горячие следы Дубровского и он от него уже "не увернется". "Я поймал Дубровского, - сказал он исправнику, - т. е. не Дубровского, а одного из его шайки. Сейчас его приведут. Он нам пособит поймать самого атамана", но вместо "грозного разбойника" выставил перед исправником "тринадцатилетнего мальчика довольно слабой наружности".
"Был великий хлебосол, а несмотря на необыкновенную силу физических способностей, раза два в неделю страдал от обжорства, и каждый вечер был навеселе. Редкая девушка из его дворовых избегала сластолюбивых покушений" Т. "В одном из флигелей его дома жили шестнадцать горничных, занимаясь рукоделиями, свойственными их полу. Окна во флигель были загорожены деревянною решеткою; двери запирались замками, от коих ключи хранились у Т. "Молодые затворницы в положенные часы ходили в сад и прогуливались под надзором двух старух". "От времени до времени" Т. "выдавал некоторых из них замуж, и новые поступали на их место". "Множество босых ребятишек, как две капли воды похожих на Кир. Петр., бегали перед его окнами" и "считались дворовыми". Воспитательнице Маши, "мамзель Мими", "Кир. Петр. оказывал большую доверенность и благосклонность", но "принужден" был наконец выслать" мамзель "тихонько в другое поместье, когда следствия сего дружества оказались слишком явными"; "казалось, он любил ее более прочих, и черноглазый мальчик", "напоминающий полуденные черты мамзель Мими, воспитывался при Кир. Петр. и признан был его сыном". Т. нанятому учителю через дочь передает условие: "чтоб он за девушками не осмеливался волочиться", "не то я его, собачьего сына"... Т. "ничего не читал", кроме "Современной поварихи"; во время необыкновенного волнения мыслей расхаживал "взад и вперед", насвистывая: "гром победы раздавайся". Всегдашние занятия Т. состояли "в разъездах около пространных его владений, в продолжительных пирах и в проказах, ежедневно притом изобретаемых, жертвою коих бывал обыкновенно какой-нибудь новый знакомец, хотя и старинные приятели не всегда их избегали". "На дворе у Кир. Петр. воспитывались обыкновенно несколько медвежат и составляли одну из главных забав покровского помещика". Он "по целым часам возился с ними, стравливая их с кошками и щенятами". "Случалось, что в телегу впрягали пару медведей, волею и неволею сажали в нее гостей и пускали их скакать на волю Божию. Но лучшею шуткою почиталось у К. П. следующая: проголодавшегося медведя запрут, бывало, в пустой комнате, привязав его веревкою за кольцо, ввинченное в стену. Веревка была длиною почти во всю комнату, так что один только противоположный угол мог быть безопасным от нападения страшного зверя. Приводили обыкновенно новичка к дверям этой комнаты, нечаянно вталкивали его к медведю, двери запирались, и несчастную жертву оставляли наедине с косматым пустынником. Бедный гость, с оборванной полою, с оцарапанной рукою, скоро отыскивал безопасный угол, но принужден был иногда целые три часа стоять, прижавшись к стене, и видеть, как разъяренный зверь в двух шагах от него прыгал, становился на дыбы, ревел, рвался и силился до него дотянуться". "Через несколько дней после приезда учителя", Т. угостил и его "медвежьей комнатой". "Имел счастливую способность тщеславиться всем, что только ни окружало его": "гордился" своим псарным двором, как "прекрасным заведением, и никогда не упускал случая похвастать оным пред своими гостями". Когда же учитель застрелил медведя и заявил, что "всегда" носит при себе пистолеты, потому что не намерен терпеть обиду, за которую по "своему" званию "не может" требовать удовлетворения, T., "обратясь к своим людям, сказал: "Каков молодец, не струсил, ей-Богу, не струсил". При гостях "с великим удовольствием стал рассказывать подвиг своего француза". Т. "принимал все знаки подобострастия, как надлежащую дань"; "от роду" не удостаивал "никого своим посещением", но "никто не дерзал отказываться от его приглашений или в известные дни не являться с должным почтением в село Покровское". "Был чрезвычайно доволен" "посещением" князя Верейского, "приняв оное знаком уважения от человека, знающего свет", и "принимал tous les frais князя как знаки уважения и желания ему угодить". "С крестьянами и дворовыми обходился он строго и своенравно"; тех из своих соседей, "которые пытались выйти из должного повиновения, пугнул их так, что навсегда отбил охоту к таким покушениям. На слова француза-учителя, что он "надеется заслужить уважение, даже если откажут ему в благосклонности", Кир. Петр. ответил: "Не нужно для него ни благосклонности, ни уважения. Дело его ходить за Сашей и учить грамматике да географии"... С Дубровским "некогда" был он товарищем "по службе", "заезжал запросто в его домишко" и хотел отдать свою Машу за его "Володьку", "даром", что Дубровский "гол, как сокол", но на "дерзкое замечание своего холопа" Дубровскому "громко засмеялся"; письмо Дубровского рассердило его "своею сущностью". "Вот я его! наплачется он у меня! Узнает, каково идти на Т.!" В ответ на просьбу Дубровского выслать Тимошку "с повинною" рассердился, изливая свою досаду "в самых оскорбительных выражениях". Когда же Дубровский "поймал" "покровских" крестьян, "ворующих у него лес", и решился, "вопреки всем понятиям о праве войны, проучить своих пленников прутьями", Т. "вышел из себя и в первую минуту гнева хотел было со всеми своими дворовыми учинить нападение на Кистеневку (так называлась деревня его соседа), разорить ее дотла и осадить самого помещика в его усадьбе; такие подвиги были ему не в диковинку". Недаром дьячок Покровской церкви скорее согласен был "с чертом возиться, нежели косо взглянуть на Кирилу Петровича". - "Как увидишь его - страх, ужас! а спина-то сама так и гнется, так и гнется", - говорил дьячок.
"Любил" дочь "до безумия, но обходился с нею со свойственным ему своенравием, то стараясь угождать малейшим ее прихотям, то пугая ее суровым, а иногда жестоким обращением". На вопрос князя "согласна ли" Маша "сделать его счастие"? - Т. отвечал: "Согласна, конечно, согласна", "девушке трудно выговорить это слово". - "Ну, дети поцелуйтесь и будьте счастливы". Когда же Маша заплакала, Кир. Петр. "сказал": "Пошла, пошла, пошла!" "осуши свои слезы и воротись к нам веселешенька". "Они все плачут при помолвке", "это у них уж так заведено". Узнав от Верейского, что Маша просила его отказаться от ее руки, сказал: "Все это вздор, слышишь ли? Я знаю лучше твоего, что нужно для твоего счастья. Слезы тебе не помогут; послезавтра будет твоя свадьба". - Да знаешь ли ты, что я с тобой сделаю то, чего ты и не воображаешь. Ты смеешь меня стращать защитником! Посмотрим, кто будет этот защитник". Когда же Маша произнесла имя Владимира Дубровского, К. П. подумал, что она сошла с ума, и глядел на нее с изумлением. "Добро! - сказал он ей после некоторого молчания: - жди себе, кого хочешь, в избавители, а покамест сиди в этой комнате - ты из нее не выйдешь до самой свадьбы". "Дал строгое приказание не выпускать ее из ее комнаты и смотреть за тем, чтобы никто с нею не говорил", попу "велено было" "не отлучаться из деревни ни под каким предлогом". В день свадьбы, "взяв со стола образ", сказал дочери "тронутым голосом": "подойди ко мне, Маша", "благословляю тебя"... и "спешил ее благословить". От природы не был он корыстолюбив; но "желание мести завлекло слишком далеко (в деле Дубровского); совесть его роптала. Он знал, в каком состоянии находился его противник, старый товарищ его молодости, и победа не радовала его сердца". "Внезапное сумасшествие Дубровского сильно подействовало на его воображение". "Удовлетворенное мщение и властолюбие заглушали до некоторой степени чувства более благородные, но последние наконец восторжествовали. Он решился помириться со старым своим соседом, уничтожить следы ссоры, возвратить ему его достояние". "Воспоминания, возбуждаемые в нем погорелою усадьбой, были ему неприятны". На вопрос Верейского "нахмурился" и "отвечал, что земля теперь его, что прежде она принадлежала Дубровскому", который был "порядочный разбойник".
Критика: Т. - "постаревший петиметр в отставке, приехавший в деревню дурить на досуге. У младших петровских дельцов часто бывали такие дети. Живя в более распущенное время, они теряли знание и выдержку отцов, не теряя их аппетитов и вкусов. Невежественный и грубый, Т., однако, старается дать дочери модное воспитание с гувернером-французом и выдает замуж за самого модного барина. Т-ы родились при Елизавете, процветали в столице, дурили по захолустьям при Екатерине II, но посеяны они еще при Аннах. Это - миниатюрные провинциальные пародии временщиков столицы, которых превосходно характеризовал гр. Н. Панин, назвав "припадочными людьми". Как увидишь его, Т., говорил местный дьячок, страх и ужас! а спина то сама так и гнется, так и гнется". (Ключевский. Онегин и его предки).