Базарова, Арина Власьевна ("Отцы и дети")
Смотри также Литературные типы произведений Тургенева
Мать Евгения Базарова. "Кругленькая, низенькая старушка, "с пухлыми ручками", в белом чепце и короткой пестрой кофточке. "Василий Иванович сравнил ее с "куропатицей": куцый хвостик ее коротенькой кофточки действительно придавал ей нечто птичье". У нее было "круглое лицо, которому одутловатые, вишневого цвета губки и родинки на щеках и над бровями придавали выражение очень добродушное". "В молодости А. Б. была очень миловидна, играла на клавикордах и изъяснялась немного по-французски; но в течение многолетних странствий со своим мужем, за которого вышла против воли, расплылась и позабыла музыку и французский язык". "А. В. была настоящая русская дворяночка прежнего времени; ей следовало жить лет за 200, в старомосковские времена. Она была очень набожна и чувствительна, верила во всевозможные приметы и гадания, заговоры, сны; верила в юродивых, в домовых, в леших, в дурные встречи, в порчу, в народные лекарства, в четверговую соль, в скорый конец света..." "...Любила покушать и строго постилась; спала 10 часов в сутки и не ложилась вовсе, если у Василия Ивановича заболевала голова; не прочла ни одной книги, кроме Алексиса, или Хижины в лесу; писала одно, много два, письма в год, а в хозяйстве, сушеньи и вареньи - знала толк, хотя своими руками ни до чего не прикасалась и вообще неохотно трогалась с места. А. В. была очень добра и, по-своему, вовсе не глупа". "Она не только отличная женщина, она очень умна, право", - отозвался о ней Аркадий. Сегодня утром она со мной с полчаса беседовала, и так дельно, интересно". "А. В. знала, что есть на свете господа, которые должны приказывать, и - простой народ, который должен служить, - а потому не гнушалась ни подобострастием, ни земными поклонами; но с подчиненными обходилась ласково и кротко, ни одного нищего не пропускала без подачки и никогда никого не осуждала, хотя и сплетничала подчас". "Управление имением предоставила Bac. И-чу и уже не входила ни во что: она охала, отмахивалась платком и от испуга подымала брови все выше и выше, как только ее старик начинал толковать о предстоявших преобразованиях и о своих планах; она была мнительна, постоянно ждала какого-то большого несчастья и тотчас плакала, как только вспоминала о чем-нибудь печальном". "Сына своего она любила и боялась несказанно". При встрече с ним "она ахнула, пошатнулась и наверно бы упала, если б Базаров не поддержал ее. Пухлые ручки ее мгновенно обвились вокруг его шеи, голова прижалась к его груди, и все замолкло. Только слышались ее прерывистые всхлипывания". "Ах, В. И.! - пролепетала старушка, - в кои-то веки батюшку-то моего, голубчика-то, Енюшеньку... и, не разжимая рук, она отодвинула от Б. свое мокрое от слез мятое и умиленное лицо, посмотрела на него какими-то блаженными и смешными глазами и опять к нему припала". "Извините меня глупую. - Старушка высморкалась и, нагиная голову то направо, то налево, тщательно утерла один глаз после другого. - Извините вы меня. Ведь я так и думала, что умру, не дождусь моего го...о...о...лубчика". "Ведь три года его не видала, не кормила, не поила, легко ли?" Для торжества А. Вл. "успела принарядиться: надела высокий чепец с шелковыми лентами и голубую шаль с разводами. Она опять всплакнула, как только увидела своего Енюшу, но мужу не пришлось ее усовещевать: - она сама поскорей утерла свои слезы, чтобы не запачкать шаль". А. В. "не сводила глаз с сына и все вздыхала. Ей смертельно хотелось узнать, на сколько времени он приехал, но спросить его она боялась. "Ну, как скажет на два дня", - думала она, и сердце у нее замирало". "Но глаза А. В., неотступно обращенные на Б., выражали не одну преданность и нежность; в них виднелась и грусть, смешанная с любопытством и страхом, виднелся какой-то смиренный укор". После второго приезда сына "она видела его только за столом и окончательно боялась с ним заговаривать". Увидев, что он грустен, худеет - "Господи, Господи! - шептала старушка: - надела бы я ему ладонку на шею, да ведь он не позволит!" Когда сын уезжал, "А. В. тихо плакала: она совсем бы растерялась и не совладала бы с собою, если бы муж рано утром целые два часа не уговаривал ее". Но когда после отъезда сына храбрившийся В. И. впал в отчаянье и малодушие, она "приблизилась к нему и, прислонив свою седую голову к его седой голове", "утешила его в печали". "Только я останусь для тебя на век неизменно, как и ты для меня". Во время болезни Базарова "А. В. не ложилась и, чуть отворив дверь кабинета, то и дело подходила послушать, "как дышит Енюша", и посмотреть на В. И-ча". Когда умер сын и В. И., в порыве отчаяния и исступления, "возроптал", "А. В. вся в слезах повисла у него на шее". "Как рассказывала потом в людской Анфисушка", "сели рядышком и понурили свои головки, словно овечки в полдень".