Сипягина, Валентина Михайловна ("Новь")
Смотри также Литературные типы произведений Тургенева
Жена Бориса Андреевича. "Высокого росту женщина, лет тридцати, с темно-русыми волосами, смуглым, но свежим одноцветным лицом, напоминавшим облик Сикстинской Мадонны, с удивительными, глубокими, бархатными глазами. Ее губы были немножко широки и бледны, плечи немного высоки, руки немного велики... Но за всем тем всякий, кто бы увидал, как она свободно и грациозно двигалась по гостиной, то наклоняя к цветам свой тонкий, едва перетянутый стан и с улыбкой нюхая их, то переставляя какую-нибудь китайскую вазочку, то быстро поправляя перед зеркалом свои лоснистые волосы и чуть-чуть прищуривая свои дивные глаза, - всякий, говорим мы, наверное воскликнул бы про себя, или даже громко, что он не встречал более пленительного создания". "Голос у нее был такой же мягкий и бархатный, как и глаза, "и смех у нее был мягкий". "Она немного кокетничала своими удивительными глазами", "особенная, ласковая светлость взгляда, словно по команде, приливала к ее чудесным глазам". В. М. была дочь очень ограниченного и не бойкого генерала..." и "очень пронырливой и хитрой малоросски..." "Родители В. М. были люди небогатые; однако она попала в Смольный институт, где хотя и считалась республиканкой, но была на виду и на хорошем счету, потому что прилежно училась и примерно вела себя. По выходе из Смольного она поселилась вместе с матерью (брат уехал в деревню, отец, генерал со звездою и пряжкою, уже умер) - в опрятной, но очень холодной квартире..." "Она храбро переносила все неудобства бедного, стесненного житья: у ней был удивительно ровный нрав. С помощью матери ей удалось поддержать и приобрести знакомства и связи: о ней говорили все, даже в высших сферах, как о девушке очень милой, очень образованной и очень приличной. У В. М. было несколько женихов; из всех их она выбрала Сипягина и влюбила его в себя очень просто, быстро и ловко... Впрочем, он и сам скоро понял, что ему лучшей жены не найти. В. М. была проникнута той особенной грацией, которая свойственна "милым" эгоисткам; в этой грации нет ни поэзии, ни истинной чувствительности, но есть мягкость, есть симпатия, есть даже нежность. Только перечить этим прелестным эгоисткам не следует: они властолюбивы и не выносят чужой самостоятельности". "Женщины, подобные Сипягиной, возбуждают и волнуют людей неопытных и страстных; сами они любят правильность и тишину жизни. Добродетель им легко дается - они невозмутимы; но постоянное желание повелевать, привлекать и нравиться придает им подвижность и блеск: воля у них крепкая - и самое их обаяние частью зависит от этой крепкой воли". Кокетничать немногого стоило Сипягиной; она очень хорошо знала, что опасности для нее нет и не может быть... Как весело было вспоминать поздно вечером, ложась в свое чистое ложе на безмятежный сон, - вспоминать все эти взволнованные слова, и взгляды, и вздохи. С какой довольной улыбкой уходила она тогда вся в себя, в сознательное ощущение своей неприступности, своей недосягаемости - и снисходительно отдавалась законным ласкам благовоспитанного супруга! Это было так приятно, что она даже умилялась подчас и готова была сделать доброе дело, помочь ближнему... Она однажды основала маленькую богадельню, после того как один до безумия в нее влюбленный секретарь посольства попытался зарезаться! Она искренно молилась за него, хотя религиозное чувство с самых ранних лет в ней было слабо". "Между обоими супругами существовало нелицемерное доверие и согласие; они действительно жили в "любви и совете", как говаривалось в старину; и когда Сипягин, окончив свой туалет, рыцарски попросил у В. М. "ручку", когда она подала ему обе и с нежною гордостью глядела, как он попеременно целовал их, - то чувство, которое выразилось на лицах у обоих, было чувство хорошее и правдивое". - В. М. гордится тем, что она "честная женщина и останется такою всегда", а поэтому "не может не чувствовать негодования", узнав о "поздних ночных визитах Марианны" у Нежданова. "И где же? под ее кровом..." Познакомившись с Неждановым, В. М. "всячески старалась покорить его себе под ноги". Она допускала его до себя, она как бы раскрывалась перед ним и с милым любопытством, с полуматеринской нежностью смотрела, как этот очень недурной и интересный и суровый радикал тихонько и неловко шел ей навстречу. День, час, минуту спустя все это исчезнет без следа, но пока ей весело, ей немножко смешно, немножко жутко и немножко даже грустно. Когда же это ей не удалось, она возненавидела и Н. и Марианну, которую он полюбил. Она стала мелочно преследовать Марианну, "значительными усмешками" "беспрестанно давала ей понять, что ей все известно; что она негодовала бы, если б частью не презирала, частью не сожалела". - Она посылала горничную шпионить за ними; сама приходила подслушивать их беседы. Наконец, чтобы поссорить Маркелова, горячо любившего Марианну, с Неждановым, написала Марк. письмо о том, что Map. "допускает Нежд. к себе в комнату... после 10 час. вечера". "Впрочем, В. М. даже несколько раскаивалась, что написала письмо брату... Но, в конце концов, она предпочла: раскаиваться - и чтоб это было сделано, - чем не раскаиваться, - и чтоб письмо осталось ненаписанным". - Марианна так отзывалась о ней: "Не думайте, что моя тетка зла... Нет! Она вся - ложь, она комедиантка, она позерка - она хочет, чтобы все ее обожали - как красавицу - и благоговели перед нею, как перед святою". "Сама она никому зла не желает... Она вся - благоволение! Но пускай вам в ее присутствии все кости в теле переломают... ей ничего! Она пальцем не пошевельнет, чтобы вас избавить; а если ей это нужно или выгодно... тогда... о! тогда!.." В. М. не преминула заметить при Мар., по обыкновению вскользь, но внятно, не с сожалением, а как либералка, которая выше всяких предрассудков, что вот, мол, какая существует случайность в жизни нашего нового учителя!.. Не удивляйтесь, пожалуйста! "В. М. точно так же вскользь и с сожалением чуть не всякому посетителю сообщает, что вот, мол, в жизни моей племянницы какая существует... случайность: ее отца за взятки сослали в Сибирь! - Какою аристократкой она себя ни воображай - она просто сплетница и позерка - эта ваша Рафаэлевская Мадонна". - В. М. "умная женщина". "Эта еще похитрее, чем мой зятек", - отзывался о ней Маркелов. - Попрекая Марианну тем, что призрела ее и т. д., она не говорит, что любит ее: "Я не стану притворяться - материнской нежности я к вам не питала никогда". "Вы настолько честны, что так солгать не можете, - ответила Марианна. - В. М., вы всегда меня ненавидели. Вы даже теперь, в самой глубине вашего сердца, рады - да, рады тому, что вот, я оправдываю ваши всегдашние предсказания, покрываю себя скандалом, позором". - После сцены с Марианной, от которой ей пришлось выслушать несколько горьких истин, "она почувствовала себя несчастной, обиженной... Она сознавала некоторую долю правды в том, что сейчас слышала. Но как же можно было так несправедливо судить о ней? "Неужели я такая злая?" - подумала она и поглядела на себя в зеркало... "Я? я злая? - подумала она опять... - С такими глазами!" - В. М. "либералка, которая выше всяких предрассудков". Ее "в молодости даже считали республиканкой". "Она высказывалась еще свободнее, еще радикальнее, нежели муж. Она не постигала решительно не пос... ти... га... ла, как человек образованный и молодой (Калломейцев) может придерживаться такой застарелой рутины". Встретясь с Соломиным, она думала: "Это что такое? Плебей... явный плебей... а как просто себя держит!" Когда муж пригласил к сыну "красного" Нежданова, "В. М. слушала мужа с лаской и в то же время насмешливой улыбкой, точно он каялся ей в немного странной, но забавной выходке". - Впоследствии, когда муж ее готовился подняться на верх "могущества и славы", В. М. стала "покровительствовать всем искусствам, давать музыкальные вечера и устраивать дешевые кухни".
Критика: Ткачов считает, что "характер этой Сикстинской Мадонны, в ранге тайной советницы, очерчен Т. с неподражаемым мастерством тонкого знатока женской натуры." По мнению Критика - "это одна из самых живых, самых реальных личностей в целом романе. Ее внутренний мир или, лучше сказать, внутренняя пустота, ее отношения к мужу, брату и в особенности к якобы "облагодетельствованной" ею мужниной племяннице проанализированы автором так всесторонне и с такою художественною объективностью, что, конечно, никому и на ум не придет упрекнуть его в пристрастии или утрировке. Но именно благодаря этой-то объективности образ госпожи Сипягиной производит на вас тяжелое впечатление как по своему нравственному убожеству, так и по своей типичной конкретности". ["Дело" 1877 г. № 2].