Сипягин, Борис Андреич ("Новь")
Смотри также Литературные типы произведений Тургенева
Тайный советник и камергер, лет около 40, "с небольшой, несколько назад закинутой головкой, узким и низким, но умным лбом", "несколько крутым, маленьким затылком". - У него был "тонкий римский нос, приятные глаза, правильные губы, длинные, на английский манер, висячие бакены". Голова его "благообразна и коротко острижена". С. "высок ростом, строен и величав", "с изящно-самоуверенной осанкой и ласковым спокойствием привета". Голос его "удивительно приятный, мужественный и сочный баритон, от самого звука которого веяло чем-то необыкновенно благородным, благовоспитанным и даже благоуханным". "Взгляд его внушительный", "министерский", улыбка "величественно приветная и в то же время рассеянная". "Мой дядя?.. Он вовсе не человек, - сказала о нем Марианна. - Он чиновник - сенатор или министр... я уже не знаю". "Мой зять в государственные люди метит, а только за ним и есть, что в карты отлично играет", - отзыв Маркелова. - Он человек "ограниченный", говорит Нежданов. "Великолепный кабинет" этого "либерального государственного мужа и джентльмена" был "наполнен мебелью строгого стиля, вполне сообразной с достоинством либерального государственного мужа и джентльмена": "на громадном бюро в стройном порядке лежали никому и ни на что не нужные бумаги, рядом с исполинскими ножами из слоновой кости, никогда ничего не разрезавшими". Даже в карете был "вделан спереди ящик красного дерева с выдвижной дощечкой для письма и даже полочкой для книг (Б. А. не то что любил - а желал, чтобы другие думали, что он любит - работать в карете, подобно Тьеру, во время путешествия)". "Я, смею сказать, известен как человек убеждений либеральных, прогрессивных", - говорил С. о себе. Он действительно выражал "мнения весьма либеральные", даже "доказывал пользу литературы и отстаивал ее независимость"; при этом упомянул "даже о Шатобриане и о том, что император Александр Павлович пожаловал ему орден св. Андрея Первозванного!" "Странное дело! - думал Нежданов, попав к С. в дом: - хозяева, кажется, хорошие, либеральные, даже гуманные... а томно что-то на душе!" - Когда между Соломиным и Калломейцевым возник спор "о народе", "С. понял, что наступила минута положить, так сказать, предел... остановить! И он положил предел. Он остановил! - Помавая кистью правой руки, локоть которой оставался опертым о стол, он произнес длинную, обстоятельную речь. С одной стороны он похвалил консерваторов, а с другой - одобрил либералов, отдавая сим последним некоторый преферанс и причисляя себя к их разряду; превознес народ, но указал на некоторые его слабые стороны; выразил полное доверие к правительству, но спросил себя: исполняют ли все подчиненные его благие предначертания? Признал пользу и важность литературы, но объявил, что без крайней осторожности она немыслима! Взглянул на Запад: сперва порадовался - потом усомнился; взглянул на Восток: сперва вздохнул - потом воспрянул! и наконец предложил выпить тост за процветание тройственного союза: религии, земледелия и промышленности" "под эгидой мудрой и снисходительной власти". - Примирив таким же путем дошедшую до дерзостей ссору между Калломейцевым и Неждановым, С. "был собственно даже очень доволен этой сценой. Ему пришлось выказать силу своего красноречия, усмирить начинавшуюся бурю... Он знал латинский язык, и Вергилиевское: Quos ego! - не было ему чуждым. Сознательно он не сравнивал себя с Нептуном; но как-то сочувственно вспомнил о нем". "Очень хорошо говорил Б. А.; его красноречие имело бы большой успех где-нибудь в Петербурге - в департаменте - или даже повыше". - "Экий... Гизо!" - подумал про себя губернатор, слушая его речи. - В нем есть жилка... жилка... трибуна", - сказала о нем жена. - C'est parce qu'il est orateur!" - подхватил Калломейцев. "Ваш муж обладает даром слова, как никто, ну, и блестеть привык... ses propres paroles le grisent... а к тому же и желание популярности". Будучи недоволен немецким управляющим фабрикой, С. "принялся бранить всех вообще немцев, причем объявил, что он до некоторой степени славянофил, хоть и не фанатик". "Не забывая, что Соломин русский человек из народа - С. не преминул щегольнуть некоторыми изречениями, долженствовавшими доказать, что и он сам не только русский человек, - но "русак" и близко знаком с самой сутью народной жизни", "употребил поговорку вроде "коли к Егорью на березе лист в полушку - на Казанской клади хлеб в кадушку" и т. д. "Правда, иногда с ним случалось, что он вдруг промахнется и скажет, напр., "знай кулик свой шесток" или "красна изба углами"! Но общество, в среде которого эти беды с ним случались, большею частью и не подозревало, что тут "notre bon русак" дал промах..." "И все эти поговорки и изречения С. произносил каким-то особенным, здоровенным, даже сипловатым голосом - d'une voix rustique. Подобные изречения, во время и у места пущенные им в Петербурге, заставляли высокопоставленных, влиятельных дам восклицать: "Comme il connait bien les moeurs de notre peuple!" A высокопоставленные влиятельные сановники прибавляли: "Les moeurs et les besoins!" "Очень уж он (Калломейцев) презирает народ, что я весьма... осуждаю", - говорил С. - Когда Соломин отказался от места управляющего его фабрикой, С. оскорбился и подумал, что он "ломается, как истый плебей". - "Все эти русские, когда вообразят, что знают что-нибудь - из рук вон! Au fond Калломейцев прав". Познакомившись с Неждановым, "одним из представителей молодого поколения", и поговорив с ним "с какой-то заискивающей снисходительностью", он узнал, что Н. сын (побочный) князя Г. - На следующий день предложил ему ехать на вакации к нему "учить сына российскому языку и истории". "Правда, он красный, - говорил С. жене, - да ведь у меня, ты знаешь, это ничего не значит... Да и Коля слишком молод; никаких глупостей не переймет". Жена посмотрела на это как на "шалость" "солидного человека и важного чиновника". "Зачем этот человек словно заискивает во мне?" - думал Нежданов, когда они условливались об уроке. Получив согласие H-a, С. "вдруг весь повеселел и распустился, словно подарок получил". Дома он держался с H-вым сперва "приветливо, а потом высоко, гуманно и несколько брезгливо"; позднее, найдя его "слишком красным", "холодно и учтиво". Когда же С. узнал о любви Н. и "Марианны", для него "Нежданов стал просто мебелью или воздушным пространством, которого он совсем - так-таки совсем - не замечал". "Очевидно С. обладал некоторыми из качеств, отличающих русских крупносановных людей". - Когда Сипягину захотелось сманить Соломина с купеческой фабрики на собственную, так как она "идет из рук вон плохо", он надеялся, что жена "мигом очаровать может", и просит ее быть "aux petits soins" с гостем. "Он волновался гораздо более, чем его гость". "Повторив еще раз: "да что же это мне шляпу!" - он, сановник! - выскочил вон - совсем как резвый школьник". "Постоянно заглядывал в глаза С-y (на фабрике), чтобы угадать его мнение, делал робкие запросы", "волновался и даже ерзал на стуле" за обедом, боясь, что Калломейцев заведет спор с гостем; "мягко подхватив под локоть, увлек в кабинет" Соломина для переговоров и т. д. - Когда С. увидел "мизерную фигуру" Паклина, "им овладело то истинное министерское чувство высокомерной жалости и гадливого снисхождения, которое столь свойственно петербургскому сановному люду". На поклоны слуг, по приезде, он отвечал "больше бровями и носом, чем головою", только "полуслепой няне старушке" "из уважения к ее летам" дал поцеловать свою руку. Когда С. услышал, что Маркелов в тюрьме: "Что... что вы сказали? - залепетал он уже вовсе не министерским баритоном - а так, какою-то гортанной дрянью". Потом он оправился: "Очень вам благодарен, - повторил он уже более резко: - но знайте: человек, решившийся попрать все законы, божеские и человеческие, будь он сто раз мне родственник - в моих глазах не есть несчастный; он - преступник". "Да, сударь мой, мой зять преступник; и в город я еду не затем, чтоб его спасать! О нет!" - Затем, "с помощью снисходительного внимания и запугивания", подкупив Паклина хорошей сигарой, вынудил он у него нужные данные о Нежданове и других, "играл с ним, как кошка с мышкой", и явился с ним к губернатору - для дачи показания. "Полагаете ли, что во мне чувство родственное не столь сильно, каке ваше дружеское?" - спросил он у Паклина. "Но есть другое чувство, милостивый государь, которое еще сильнее и которое должно руководить всеми нашими действиями и поступками: чувство долга!" "Вылощена, брат, у него (Сипягина) совесть, - сказал Маркелов, - и петербургский лак на нее наведен. Никакая жидкость ее не берет". - "Я счастливым себя почту, любезный Борис, - сказал губернатор, обратясь к Сипягину, - довести твои благородные поступки до сведения министра". - Между С. и его женой "существовало нелицемерное доверие и согласие; они действительно жили "в любви и совете", как говаривалось в старину..."; "чувство которое выразилось у них на лицах", когда он поцеловал ее руки - "было чувство хорошее и правдивое". "Вы находитесь у своей жены под башмаком", - сказал ему Маркелов. После неждановской истории - "Сипягины, - эти снисходительные, важные отвратительные тузы" - достигли "вершины могущества и славы". "Говорят, у них в доме такой высокий тон! Все о добродетели толкуют!!" - заметил Паклин. Однако С. "готовился играть значительную роль" в Петербурге.
Критика: 1) С. просто великолепен в своем благонамеренном либерализме. Это олицетворение петербургского прогрессиста, у которого барские, аристократические стремления соединяются с канцелярским "просвещением". Он воображает, что обладает необыкновенной проницательностью и сочувствием прогрессивным идеям времени, и между тем ничего не видит дальше своего носа, дальше канцелярского прогресса и сочувствует только звону умеренно-либеральных фраз". [В. Буренин. "Лит. деят. Т."]
2) "Изолгавшийся лицемер, С., смотря по обстоятельствам, то разыгрывает из себя роль будирующего либерала, то полицейского сыщика". Он твердо убежден в своей политической и административной мудрости, но вся эта мудрость состоит в умении городить чепуху, не запинаясь и с апломбом. [П. Никитин (П. Ткачов). "Дело"1887 г. № 2]