Савельич ("Капит. дочка")
Смотри также Литературные типы произведений Пушкина
- Архип Савельич. "Стремянной Гриневых", за трезвое поведение пожалованный в дядьки к пятилетнему Петру Андреевичу. Под надзором С. Гринев "выучился грамоте и мог трезво рассуждать о свойствах борзого кобеля". Гринева, отправленного в полк, считал все еще малолетним и твердо помнил наказ барыни: "смотреть за дитятей". Больше всего боялся, "что скажет барыня, коли дитя занеможет". - "A что скажет батюшка, а матушка что подумает?" "Как покажусь я на глаза господам?" - задает вопросы С. - "Ты видишь, что дитя еще не смыслит, а ты и рад его обобрать, простоты его ради", - говорит С. вожатому. - "Дитя хочет жениться!" - с видом изумления неописанного", воскликнул С., услыша о намерении Гринева. Всюду следовал за своим барином. - "Стой! Стой!" - кричал С., увидя Гринева, ехавшего вместе с Пугачевым в Белогорскую крепость. - "Что это ты, сударь? чтоб я тебя пустил одного! Да этого и во сне не проси. Коли ты уж решился ехать, то я хотя пешком, да пойду за тобой, а тебя не покину. Чтоб я стал без тебя сидеть за каменной стеной! Да разве я с ума сошел? Воля твоя, сударь, а я от тебя не отстану". - "Как же я тебя-то покину? Кто за тобой будет ходить?" - говорил он. После кутежа Гринева в Симбирске повторял с сокрушением: "Господи Владыко! Ничего кушать не изволит..." "И головке-то тяжело, и кушать не хочется!" Советовал выпить "огуречного рассолу с медом, и всего бы лучше опохмелиться полстаканчиком настойки". - "И охота не слушаться, - говорил он сердито, - воротился бы на постоялый двор, накушался бы чаю, почивал бы себе до утра, буря б утихла, отправился бы далее. И куда спешить? добро бы на свадьбу". Когда больной Гринев наконец "пришел в сознание", С. "ахнул". "Радость изобразилась на его лице". - "Опомнился! опомнился! - повторял он. - Слава тебе, Владыко! Ну, батюшка, Петр Андреич! Напугал ты меня! легко ли? пятые сутки!" На рассказы Гринева С. "замотал" головою и "заткнул себе уши". "Весть о свободе" Гринева, помилованного Пугачевым, обрадовала его несказанно. "Слава тебе, Владыко! - сказал он, перекрестившись". В отсутствие барина "горевал" по нем; сопровождая Марью Ивановну в Петербург, утешался, по крайней мере, мыслью, что служит нареченной его "невесте". Узнав о дуэли со Швабриным, "бежал", чтоб "заслонить грудью" Гринева "от шпаги Алексея Ивановича". Когда же Гринева вели на виселицу, С., лежа в ногах у Пугачева, говорил: "Отец родной! Что тебе в смерти барского дитяти? Отпусти его; за него тебе выкуп дадут, а для примера и страха ради вели повесить хоть меня старика". "Старость проклятая помешала" С. поспеть вовремя на дуэль со Швабриным, но когда разбойники напали на имение Гриневых, С. "побежал в конюшню, где стояла Швабрина лошадь", оседлал ее и незаметным образом поскакал, "чтоб сообщить об опасности". Гриневу пенял: "Охота тебе, сударь, переведываться с пьяными разбойниками! Боярское ли это дело? Неровен час: ни за что пропадешь. И добро бы уж ходил ты на турку, или на шведа, а то грех и сказать на кого". На решение Гринева ехать в Белогорскую крепость для спасения Марьи Ивановны сказал дрожащим голосом: "Батюшка, Петр Андреевич, побойся Бога! Как тебе пускаться в дорогу в нынешнее время, когда никуда проезда нет от разбойников! Пожалей ты хоть своих родителей, коли сам себя не жалеешь. Куда тебе ехать? зачем? Погоди маленько: войска придут, переловят мошенников, тогда поезжай себе хоть на все четыре стороны". "Сидя на тощей, хромой кляче, едва мог следовать" за Гриневым "издали" и кричал поминутно: "Потише, сударь, ради Бога, потише! Проклятая клячонка моя не успевает за твоим долгоногим бесом. Куда спешить? Добро бы на мир, а то под обух, того и гляди..." Однако не побоялся Пугачеву "подать лист бумаги" - "реестр барскому добру, раскраденному злодеями", "крякнул и стал объясняться". Сразу заприметил в атамане казаков того пьяницу, который выманил у Гринева "тулуп на постоялом дворе"; но во время присяги Пугачеву шептал, стоя за Гриневым и толкая его: "Батюшка, Петр Андреич, не упрямься! Что тебе стоит? плюнь да поцелуй у злод... (тьфу!), поцелуй у него ручку!" Пугачев называл его "старым хрычом". Савельич считал Пугачева "вором и мошенником", "Емелькой и злодеем", но, когда тот помиловал Гринева, С. говорит Пугачеву: "Спасибо, государь, спасибо, отец родной!" "Дай Бог тебе сто лет здравствовать за то, что меня, старика, призрел и успокоил. Век за тебя буду Бога молить, а о заячьем тулупе и упоминать уже не стану." По словам Гринева, С. "мудрено было унять, когда бывало примется за проповедь". - "Рано, Петр Андреевич, - говорит С. Гриневу качая головою: - рано начинаешь гулять. И в кого ты пошел?" Вспоминал о Бопре и говорил: "Ничего сказать: добру наставил, собачий сын". И нужно было нанимать в дядьки басурмана, как будто у барина не стало и своих людей!" "Он (Бопре) научил тебя тыкаться железными вертелами да притопывать, как будто тыканием убережешься от злого человека! Нужно было нанимать мусье да тратить лишние деньги!" Заметя у Гринева "несомненные признаки" опьянения, С. "ахнул": "Что это сударь с тобой сделалось? - сказал С. ему жалким голосом: - где ты это нагрузился? Ахти, Господи! отроду такого греха не бывало!" - "Кажется, ни батюшка, ни дедушка пьяницами не бывали; о матушке и говорить нечего: отроду, кроме квасу, в рот ничего не изволила брать". Сам был "трезвого поведения": по мнению С., "человек пьющий ни на что не годен". На молодого Гринева часто "ворчал", но родителям его отписывал, что "про него, кроме хорошего, нечего и писать. Командиры, слышно, им довольны; а у Василисы Егоровны он как родной сын. A что с ним случилась такая оказия (дуэль), то был молодцу не укор: конь и о четырех ногах, да спотыкается". Старался "не помутить сына с отцом" и не был доносчиком "на своего барина". Позднее лишь упоминал, что "барин бывал в гостях у Емельки Пугачева, и что де злодей его таки жаловал; но клялся, что ни о какой измене он и не слыхивал". - "А что скажет батюшка, а матушка что подумает?" - говорит он, услыша от Гринева о его намерении жениться. На упреки Гринева (за донос) сказал, "чуть не зарыдав": "Помилуй, сударь, что это изволишь говорить..." - "Я писал на тебя доносы, Царю Небесный!" - "отвечал" С. "со слезами". Рассерженный сидел "угрюмо", "отворотясь" от барина, и "молчал, изредка только покрякивая". На обещание Гринева "впредь без его согласия не располагать ни одной копейкою", С. "мало-помалу успокоился, хотя все еще изредка ворчал про себя, качая головою: сто рублей! легко ли дело!" Когда же Гринев обратился "к другу Архипу Савельичу" и просил его быть "ходатаем" пред отцом за него и невесту. С. "был тронут". - "Ох, батюшка ты мой, Петр Андреич, - сказал он, - хоть и раненько задумал ты жениться, да зато Марья Ивановна такая добрая барышня, что грех и пропустить оказию. Ин быть по-твоему! Провожу ее, ангела Божия и рабски буду доносить твоим родителям, что такой невесте не надобно и приданого".
Во всем винил прежде всего самого себя. После истории с Зуриным в Симбирске сказал с глубоким вздохом: "Эх, батюшка, Петр Андреич, сержусь-то я на самого себя - сам я кругом виноват. Как мне было оставлять тебя одного в трактире. Что делать? Грех попутал: вздумал забрести к дьячихе, повидаться с кумою. Так-то: зашел к куме, да и засел в тюрьме. Беда, да и только".
Называл себя "верным холопом" и в письме кланялся "рабски" барину, но когда тот назвал его "старым псом" и пригрозил "сослать" "свиней пасти", отвечал: "я не старый пес, а верный ваш слуга, господских приказаний слушаюсь и усердно вам всегда служил и дожил до седых волос"; под письмом подписался так: "верный холоп ваш Архип Савельев". - "Вот до чего дожил, вот каких милостей дослужился от своих господ! Я и старый пес и свинопас!.." - жалуется он молодому Гриневу. - "Когда же Гринев после проигрыша Зурину начал кричать на С., заплакал и поглядел на него с глубокой горестью". "Неизменен в своих привычках". После помилования Гринева Пугачевым говорит: "Я тебе кое-что заготовил, покушай-ка, батюшка, да и почивай себе до утра, как у Христа за пазушкой". "Был упрям и спорить с ним нечего было". - "Воля твоя, сударь, а денег не выдам", - отвечал он Гриневу. Пугачеву подал реестр и на его вопрос ("что это значит? - сказал, нахмурясь, Пугачев"), отвечал: "прикажи читать далее". - "Прикажи уж дочитать". На угрозу Пугачева с живого С. "содрать кожу" - "Как изволишь, - отвечал С., - я человек подневольный и за барское добро должен отвечать". "Был и денег, и белья, и дел" Гринева "рачитель". Когда Гринев заявил, что задолжал Зурину сто рублей, С. пришел "в большое изумление": "Батюшка, Петр Андреевич, - произнес он дрожащим голосом: - не умори меня, старика: напиши этому разбойнику, что ты пошутил, что у нас и денег-то таких не водится. Сто рублей! Боже ты, милостивый! Скажи, что тебе родители крепко-накрепко заказали играть, окроме как в орехи". Когда же Гринев потребовал "дать" вожатому "полтину на водку", "нахмурился": "Полтину на водку! за что это? За то, что ты же изволил подвезти его к постоялому двору? Воля твоя, сударь: нет у нас лишних полтин. Всякому давать на водку, так самому скоро придется голодать". На приказание Гринева отдать вожатому заячий тулуп воскликнул: "Помилуй, батюшка. Петр Андреевич, зачем ему твой заячий тулуп? Он пропьет его, собака, в первом кабаке!" С. чуть не завыл, услышав, как нитки "затрещали", когда Пугачев напялил тулуп "на свои окаянные плечища". "Тулупчик совсем новешенький, а он, бестия, его так и распорол", - вспоминает С. несколько раз позднее. В ответ на извинения урядника в потере денег "посмотрел на него косо и проворчал: "Растерял дорогою! А что же у тебя побрякивает за пазухой? Бессовестный!" Относительно поданного Пугачеву "реэстра" (выше) говорил с гордостью, что "недаром подал мошеннику челобитье; вору-то стало совестно". - "Хоть башкирская долговязая кляча да овчинный тулуп не стоят и половины того, что они, мошенники, у нас украли, и того, что ты ему сам изволил пожаловать, да все же пригодится; а с лихой собаки хоть шерсти клок". - "Смейся, а как придется нам сызнова заводиться всем хозяйством, так посмотрим и смешно ли будет! - говорил С. Гриневу. - Мошенники как там ни шарили, а я все-таки умел утаить", и С. "вынул из кармана длинный кошелек, полный серебра".
Критика: "С. принадлежит к числу самых удачных созданий Пушкинского гения. Забыть его тому, кто хотя бегло пробежит "Капитанскую дочку", нет никакой возможности. Комично-наивный, добродушно-трогательный образ старого дядьки сразу и неизгладимо врезывается память". "Внутренний мир Савельича прост и несложен, но он озарен светом бесхитростной и чистой души". - "В Савельиче нет и тени нравственного холопства. Несмотря на почтительный тон, которым он привык говорить со своими господами, С. держал себя по-своему очень независимо и, конечно, был бы удивлен, если бы ему сказали, что он несчастное существо, что он живет под страшным гнетом и что ему было бы гораздо лучше скоротать свой век где-нибудь вдали от Гриневых. Порвать всякие связи между Савельичем и барскою усадьбой значило бы лишить его жизнь всякого смысла, ибо на семье Гриневых сосредоточились все его привязанности". [Н. Черняев: "Кап. дочка"]. Ср. "Прототипы".