Пугачев, Емельян ("Капит. дочка")
Смотри также Литературные типы произведений Пушкина
- "Самозванец", принявший "на себя" имя покойного императора Петра III. "Лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В черной бороде его показывалась проседь; живые, большие "ястребиные" глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское". "Черты лица, правильные", "не изъявляли ничего свирепого". По утверждению Андрея Карловича P., "донской казак", "раскольник", "убежавший из-под караула". По словам одного казака, у П. "все приемы важны". "А в бане" "показывал царские свои знаки на грудях: на одной - двуглавый орел, величиною с пятак, а на другой - персона его". "По всему видно, что персона знатная: за обедом скушать изволил двух жареных поросят, а парится так жарко, что Тарас Курочкин не вытерпел, отдал веник Фомке Бикбаеву, да насилу холодной водой откачался". "Капитанша" Миронова называла П. "беглым каторжником". - "Сторона мне знакомая, славу Богу, исхожена и изъезжена вдоль и поперек", говорил сам П. об оренбургских степях. - "Ну, думал ли, ваше благородие, что человек, который вывел тебя к умету, был сам великий государь? - спрашивает Гринева П. По словам Гринева, П. "дал себя знать"; шатался по постоялым дворам, осаждал крепости и потрясал государством". Савельич отзывался о нем как о "злодее" и "пьянице оголтелом". Гринев встретил П. "во время бурана в одном худеньком армяке". Наружность его с первого взгляда Гриневу "показалась замечательной", "волоса его были обстрижены в кружок; на нем был оборванный армяк и татарские шаровары". Савельича поразили "окаянные плечища П.", когда П. "стал примеривать подаренный ему Гриневым тулуп; последний оказался "немножко узок", однако он "кое-как умудрился и надел его, распоров по швам". - В Бердской слободе на Пугачеве был "красный казацкий кафтан, обшитый галунами. Высокая соболья шапка с золотыми кистями была надвинута на его сверкающие глаза". Он сам метал в народ из мешка медные деньги "пригоршнями". "Чай не казацкое питье", - говорил П., прося Гринева поднести ему "станчик". "Был тулуп, да что греха таить, заложил вечор у целовальника!" - признавался Пугачев. Любил попировать "со своими товарищами". На военных совещаниях дело не обходилось без попойки, порой "оргия П. продолжалась до глубокой ночи". На одной из таких оргий "хмель начал одолевать П., и он задремал, сидя на своем месте". Неграмотный. - "Что ты так мудрено пишешь? Наши светлые очи не могут тут ничего разобрать", - говорит П. Савельичу, подавшему ему реестр. Выдает Гриневу "пропуск, подписанный каракульками". Называет своих наперсников "енералами", а за глаза "пьяницами" ("мои пьяницы"). В обращении Пугачева сказывалась "поддельная важность". При приеме Гринева "сидел под образами, в красном кафтане, в высокой шапке и важно подбочась". - "Господа енералы, - провозгласил важно П.: - полно вам ссориться. Не беда, если бы все оренбургские собаки дрыгали ногами под одной перекладиной: беда, если наши кобели меж собою перегрызутся. Ну, помиритесь". - "Ребята мои умничают!" - замечал П. Не терпит своеволия. "Кто из моих людей смеет обижать сироту, - кричит П., - будь он семи пядей во лбу, а от суда моего не уйдет". "Я проучу Швабрина (поставленного им же самим комендантом Белогорской крепости). Он узнает каково у меня своевольничать и обижать народ. Я его повешу!" - говорит П. - "И ты смел меня обманывать, - кричит П. на Швабрина: - знаешь ли, бездельник, чего ты достоин?" Но, узнав об обмане попадьи относительно М. И. Мироновой, П. "смеясь", "сказал": "Хорошо сделала кумушка попадья, что обманула их". "Мои пьяницы не пощадили бы бедной девушки". - "Милую тебя на сей раз, но знай, что при первой вине тебе припомнится и эта", - говорит П. Швабрину. По собственному признанию, "не такой еще кровопийца, как говорят о нем". Ездил впереди шайки, "на белом коне", "в красном кафтане с обнаженной саблей в руке". Когда мятежники отхлынули в обе стороны и попятились, П. "остался один впереди; он махал саблею и с жаром их уговаривал". Говорит, что воюет "хоть куда". - "Знают ли у вас в Оренбурге о сражении под Юзеевой? Сорок енералов убито, четыре армии взято в полон", - спрашивает П. Гринева. - "Как ты думаешь - прусский король мог ли бы со мною потягаться?" - допрашивает Пугачев Гринева. На вопрос последнего, "управился ли бы он с Фредериком?" П. отвечал: - "С Федором Федорычем? А как же нет? С вашими енералами ведь я же управляюсь; а они его бивали. Доселе оружие мое было счастливо. Дай срок, то ли еще будет, как поеду на Москву". В воззвании "объявлял о своем намерении немедленно идти на Белогорскую крепость, приглашал казаков и солдат в свою шайку, а командиров увещевал не сопротивляться, угрожая казнью в противном случае". "Слушай, - обращается П. к Гриневу, - ступай сейчас же в Оренбург и объяви от меня губернатору и всем генералам, чтоб ожидали меня к себе через неделю. Посоветуй им встретить меня с детской любовью и послушанием, не то не избежать им лютой казни". - По утверждению Гринева, П. "был ужасным человеком, извергом, злодеем для всех, "кроме одного" Гринева, которого сильное сочувствие влекло к Пугачеву". "Я пламенно желал вырвать его из среды злодеев, которыми он предводительствовал, и спасти его голову, пока еще было время", - отзывается о П. Гринев. По словам Савельича, "злодей таки жаловал" Гринева. - "Век не забуду ваших милостей", - сказал ему Пугачев, принимая "заячий тулуп". "Долг платежом красен", - говорит П. Гриневу. По собственным словам, он с Гриневым "старые приятели". - "Ты крепко предо мной виноват, - говорит П. Гриневу, - но я помиловал тебя за твою добродетель, за то, что ты оказал мне услугу, когда принужден я был скрываться от своих недругов". - "Ты видел, что мои ребята смотрели на тебя косо; а старик и сегодня настаивал на том, что ты шпион и что надобно тебя пытать и повесить; но я не согласился", "помня твой стакан вина и заячий тулуп". Но при упоминании о заячьем тулупе со стороны Савельича П., "сверкнув огненными глазами": "Это что еще! - Как ты смел лезть ко мне с такими пустяками!" - вскричал он, выхватя бумагу из рук секретаря и бросив ее в лицо Савельичу. - Глупый старик! Их обобрали: экая беда! Да ты должен, старый хрыч, вечно Бога молить за меня да за моих ребят, за то, что ты и с барином-то своим не висите здесь вместе с моими ослушниками... Заячий тулуп! Я те дам заячий тулуп! Да знаешь ли ты, что я с тебя живого кожу велю содрать на тулупы?" Но "в припадке великодушья" прислал Гриневу "лошадь, шубу со своего плеча и полтину денег". - "А, старый хрыч! Опять Бог дал свидеться. Ну, садись на облучок", - говорит П. Савельичу. При первой встрече с Пугачевым Гринева поразили в нем "сметливость и тонкость чутья". - "Улица моя тесна, воли мне мало. Ребята мои умничают. Они - воры. Мне должно держать ухо востро: при первой неудаче они свою шею выкупят моею головою", - признается П. Гриневу. - "Поздно мне каяться, - отвечает П., для меня не будет помилования. Буду продолжать, как начал". На отказ Гринева поцеловать ему руку говорит "с усмешкою": "Его благородие, знать, одурел от радости. Подымите его". - "Что, ваше благородие? - продолжал П.: - струсил ты, признайся, когда молодцы мои накинули тебе веревку на шею? Я чаю, небо с овчинку показалось... A покачался бы на перекладине, если б не твой слуга". На слова Гринева, что он надеялся не только на его пощаду, "но и на помощь!", П. отвечает: "и ты прав, ей-богу прав!" "Расскажи-ка мне теперь, какое тебе дело до той девушки, которую Швабрин обижает? Уж не зазноба ли сердцу молодецкому, а?" Узнав, что Марья Ивановна невеста Гринева, закричал: "Твоя невеста. Что ж ты прежде не сказал? Да мы тебя женим и на свадьбе твоей попируем!" - "Что, ваше благородие? - говорит, смеясь, П.: - выручили красную девицу! Как думаешь, не послать ли за попом, да не заставить ли его обвенчать племянницу? Пожалуй, я буду посаженым отцом, Швабрин дружкою; закутим, запьем - и ворота запрем!" "Поддельная важность П. вдруг исчезала при встречах с Гриневым, которого П. именовал "ваше благородие". - "А, ваше благородие! Как поживаешь? Зачем тебя Бог принес? - спрашивает П-в Гринева. - "Добро пожаловать! Честь и место, милости просим", - встречает он Гринева в другой раз. - "Говори смело при них", - говорит П. Гриневу, указывая на своих приближенных. Взяв "на себя вид важный и таинственный", П. сказал Гриневу: "Ну, думал ли ты, ваше благородие, что человек, который вывел к умету, был сам великий государь?" Оставшись "глаз на глаз" П. "смотрел на Гринева пристально, изредка прищуривая левый глаз с удивительным выражением плутовства и насмешливости". "Наконец П. засмеялся и с такой непритворной веселостью", что и Гринев, глядя на него, стал смеяться, сам не зная "чему". "Ась, ваше благородие? - сказал П. Гриневу, подмигивая: - фельдмаршал мой, кажется, говорит дело, как ты думаешь?" "Так ты не веришь, чтоб я был государь Петр Федорович, ну, добро. А разве нет удачи удальцу". "Как знать? Авось и удастся. Гришка Отрепьев ведь поцарствовал же над Москвою", - говорит П. Гриневу. "Слушай, - продолжал П. "с каким-то диким вдохновением: - расскажу тебе сказку, которую в ребячестве мне рассказывала старая калмычка. Однажды орел спрашивал у ворона: "скажи, ворон-птица, отчего живешь ты на белом свете триста лет, а я всего-на-все только тридцать три года?" - "Оттого, батюшка, - отвечал ему ворон, - что ты пьешь живую кровь, а я питаюсь мертвечиной". Орел подумал: давай, попробуем и мы питаться тем же. Хорошо. Полетели орел и ворон. Вот завидели палую лошадь, спустились и сели. Ворон стал клевать да похваливать. Орел клюнул раз, клюнул другой, махнул крылом и сказал ворону: "нет, брат, ворон; чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью; а там - что Бог даст!" - Какова калмыцкая сказка?" - "Послужи мне верой и правдою, и я тебя пожалую и в фельдмаршалы, и в князья". "Обещаешься ли служить мне с усердием". - "Обещаешься ли, по крайней мере, против меня не служить?" На искреннее признание Гринева П. "ответил, ударя" его "по плечу": "казнить так казнить, миловать так миловать. Ступай себе на все четыре стороны и делай, что хочешь". "На просьбу Гринева отпустить его с бедной сиротою", П. ответил: "Ин быть по твоему", "возьми себе свою красавицу, вези ее куда хочешь, и дай вам Бог любовь да совет!" Во время казни П. "узнал" Гринева "в толпе и кивнул ему головою".