Паншин, Владимир Николаевич ("Дворянское гнездо")
Смотри также Литературные типы произведений Тургенева
"Ему всего пошел двадцать восьмой год, а он был уже камер-юнкером и чин имел весьма изрядный. Твердо верил в себя, в свой ум, в свою проницательность; он шел вперед смело и весело, полным махом; жизнь его текла как по маслу. Он привык нравится всем, старому и малому, и воображал, что знает людей, особенно женщин: он хорошо знал их обыденные слабости. Как человек, не чуждый художеству, он чувствовал в себе и жар, и некоторое увлечение, и восторженность и вследствие этого позволял себе разные отступления от правил: кутил, знакомился с лицами, не принадлежащими к свету, и вообще держался вольно и просто; но в душе он был холоден и хитр, и во время самого буйного кутежа его умный карий глазок все караулил и высматривал; этот смелый, этот свободный юноша никогда не мог забыться и увлечься вполне. К чести его должно сказать, что он никогда не хвастался своими победами". Он был всегда полон "новостями", которые с удовольствием рассказывал "и сам громко смеялся тому, что рассказывал" "С чего бы ни начинал он разговор - он обыкновенно кончал тем, что говорил о самом себе, и это выходило у него как-то мило и мягко, задушевно, словно невольно", "с какой-то светлой и сладкой улыбкой, которая у него и появлялась, и пропадала вдруг". П. сам себя не считал эгоистом, но во всем винил свою "вечную необдуманность, по милости которой он прослыл эгоистом". П. "говорил по-французски прекрасно, по-английски хорошо, по-немецки дурно. Так оно и следует: порядочным людям стыдно говорить хорошо по-немецки; но пускать в ход германское словцо в некоторых, большею частью забавных, случаях - можно; c'est m?me tr?s chic, ?ак выражаются петербургские парижане". В. Н. с пятнадцатилетнего возраста уже умел не смущаясь войти в любую гостиную, приятно повертеться в ней и кстати удалиться". Он умел поддержать всякий разговор. Так, в беседе с Лаврецким он навел речь на выгоды сахароварения, о котором недавно прочел две французские брошюрки, и с спокойной скромностью принялся излагать их содержание, не упоминая, впрочем, о них ни единым словом". В университете, "откуда он вышел с чином действительного студента, познакомился с некоторыми знатными молодыми людьми и стал вхож в лучшие дома. Его везде охотно принимали; он был очень недурен собою, развязен, забавен, всегда здоров, на все готов; где нужно - почтителен, где можно - дерзок, отличный товарищ, un charmant gar?on: заветная область раскрылась перед ним. П. скоро понял тайну светской науки; он умел проникнуться действительным уважением к ее уставам, умел с полунасмешливой важностью заниматься вздором и показать вид, что почитает все важное за вздор, - танцевал отлично, одевался по-английски. В короткое время он прослыл одним из самых любезных и ловких молодых людей в Петербурге. П. был действительно очень ловок, но он был также очень даровит. Все ему далось: он мило пел, бойко рисовал, писал стихи, весьма недурно играл на сцене. Лемм считал его дилетантом. "Да, все второй нумер, легкий товар, спешная работа. Это нравится, и он нравится, и сам он этим доволен - ну и браво". "Марья Дмитриевна Калитина называла П. неизменно: "приятным", "умным молодым человеком", прекрасным служакой. Действительно, П. и в Петербурге считали дельным чиновником: работа кипела у него в руках; он говорил о ней шутя, как оно и следует светскому человеку, не придающему особенного значения своим трудам, но был "исполнитель". "Сам он не сомневался в том, что, если захочет, будет со временем министром". Действительно, через 8 лет "П. сильно подвинулся в чинах и метит уже в директоры; ходит несколько согнувшись; должно быть, Владимирский крест, пожалованный ему на шею, оттягивает его вперед. Чиновник в нем взял решительный перевес над художником; его все еще моложавое лицо пожелтело, волосы поредели, и он уже не поет, не рисует, но втайне занимается литературой: написал комедийку в роде "пословиц", - и так как теперь все пишущие непременно "выводят" кого-нибудь или что-нибудь, то и он вывел в ней кокетку и читает ее исподтишка двум-трем благоволящим к нему дамам". "Легкость и смелость", по его убеждению, "первое дело". "Если бы власть у него была о руках", он ее бы "повернул по-своему!" России нужны не люди, а "хорошие учреждения". Иногда, как напр. в споре с Лаврецким, увлекался до того желанием все "переделать", что забывал даже и свое камер-юнкерское звание и чиновничью карьеру. Отказ Лизы опечалил ненадолго П.; через день образ Лизы "исчез как бы в тумане" пред чарами Варвары Павловны. Она быстро и прочно поработила П.
Критика: Удивительный представитель русской полуобразованности и русского фальшивого развития, которые так изумляют иностранцев, он наделен всеми возможными талантами: талантом живописца, музыкальным, чиновничьим, но в той степени, какая нужна, чтобы занимать, тешить людей и никогда не приносить им ни духовной, ни вещественной пользы. Он и оратор, и берейтор, и светский человек - и все это в меру, так, чтобы ничто не походило на настоящее дело или призвание. Всякое дело или призвание требует участия души и мысли, а душа и мысль Паншина обращены только к самому себе. Лизавета Михайловна находит, что он добрый человек, и он может играть, пожалуй, и доброго человека очень натурально, покуда мелкие страсти, единственно доступные ему, спят спокойно в недрах его пустой груди. Это совершеннейший тип выправки, которым наполнены канцелярии и салоны Петербурга, смешной и позорный в одно время, если рассмотреть его ближе, но очень годный на выставку, когда нужно обмануть глаза образованного мира, чего, как известно, все мы крепко добиваемся. В провинции он еще и представитель столичного прогресса, высокого морального и общественного развития, которое там совершилось или совершается". [П. Анненков. Восп. и кр. ст. 2.]. П. не служит никакому делу, не предан никакой идее, не выработал себе никакого твердого, дорогого убеждения; прожить весело и спокойно, нравиться окружающим людям, рисоваться перед ними разнообразными дарованиями и чистотою нравственных правил, возбуждать их изумление и благоговение вычитанною и кстати приведенною мыслию и, наконец, путями всех этих разнородных, пустых, но в сущности безгрешных успехов достигнуть под старость высокого чина и обеспеченного состояния - вот цель Паншина в жизни; и этой цели он наверное достигнет, потому что он человек умный, не настолько безнравственный или смелый, чтобы оскорбить какою-нибудь проделкою даже самое чуткое общественное мнение, и не настолько благородный и пылкий, чтобы всею душою принять какое-нибудь убеждение и во имя этого убеждения пожертвовать карьерою и временными выгодами. Паншин - сухой человек, применяющий и общие идеи и высшие стремления к мелким выгодам своего я, но в то же время тщательно скрывающий от всех других свой узкий эгоизм. Он драпируется и постоянно играет роль". На самом деле П. человек одного разбора с Молчалиным ("Горе от ума") и Чичиковым ("Мертвые души"); он приличнее их обоих и несравненно умнее первого. Поэтому, чтобы достигнуть тех же целей, к которым идут и Молчалин и Чичиков, чтобы далеко обогнать того и другого, П. не нужно будет ни ползать, ни мошенничать: достаточно будет улыбнуться в одном месте, сказать ловкую фразу в другом, почтительно выслушать нелепое рассуждение в третьем, прикинуться рыцарем чести в четвертом - и на избранника судьбы широкою рекою польются земные блага. Чичиков и Молчалин мелкие торгаши, оттого к ним и прилипает грязь их ремесла; П. промышленник большой руки, и потому он останется барином и честным человеком, не по убеждению, а потому, что оно и выгодно и спокойно. По внутренним свойствам души он ничем не лучше обоих своих предшественников, цель в жизни у них одна; все различие заключается только во внешнем образовании да во внешней обстановке. Таких людей формирует наше общество, оно воспитывает их с малых лет в своих салонах или канцеляриях; оно потворствует им своим благоволением и позволяет им достигнуть желанной цели, ежели они идут к ней осторожно и прилично, не производя скандала и не марая себя вопиющею безнравственностию". [Писарев. Соч. 1].