Горе от ума (Грибоедова)
Горе от ума (Грибоедова) - комедия в четырех действиях. Эпиграф: "Судьба проказница, шалунья, определила так сама: всем глупым - счастье от безумья, всем умным - горе от ума". Первоначальное заглавие комедии было: "Горе уму". План комедии относится еще к дням студенческой жизни Грибоедова. В Тифлисе (1822 г.) он вновь принялся за свое "Горе". ("Теперь в поэтических моих занятиях доверяюсь одним стенам. Им кое-что читаю свое или чужое; а людям ничего - никому". Письмо к Кюхельбекеру от 1-го октября 1822 г.). В Тифлисе были окончены два первых действия; с ними Грибоедов и выехал в 1823 г. на родину. По свидетельству Бегичева, Грибоедов читал их ему, но после чтения сжег весь первый акт и вскоре же восстановил его в новой редакции. Во время пребывания у Бегичева в "древнем господском обиталище", селе Дмитровском, или Полевые Локотцы (Тульск. губ., Ефремовск. у.), была закончена вчерне вся комедия. Зимою того же года, живя вместе с Бегичевым в Москве, Грибоедов был усиленно занят отделкой комедии. Тогда же, по словам Бегичева, автор "волею-неволею читал ее во многих домах Москвы". Окончательная отделка "Горя от ума" закончилась в следующем 1824 г. В письме из Петербурга от августа 1824 г. Грибоедов писал своему другу, что, "кажется, работе конца не будет"; и просил оставленный ранее Бегичеву "манускрипт" "Горя от ума" никому не читать и предать его огню, потому что он так несовершенен и так нечист". В том же письме сообщалось, что автор "с лишком восемьдесят стихов, или лучше сказать рифм, переменил - теперь гладко как стекло". В 1824 же году к комедии "приделывается" новая развязка. "Я ее вставил, - писал Грибоедов своему другу, - между сценою Чацкого, когда он увидал свою негодяйку со свечою под лестницею и перед тем, как ему обличить ее" [Действие IV, 12-13.].
Еще с 1823 г. во множестве начали ходить по рукам списки с комедии. Она "наделала ужасного шума, всех удивила, возбудила негодование и ненависть во всех занимавшихся литературой ex officio и во всем старом поколении" [Сочинения Белинского, ред. С. Венгерова т. IV.].
Рукописная комедия Грибоедова, по выражению Белинского, "разнеслась по России бурным потоком" [Ibidem, т. I.].
Она, по свидетельству Пушкина, произвела "неописанное действие, и вдруг поставила его (Грибоедова) наряду с первыми нашими поэтами" [Сочинения т. V, Изд. Лит. Фонда.].
По свидетельству самого Грибоедова, имя автора комедии, обращавшейся во многих списках и ее действующие лица были уже известны в 1824 г. не только в литературных кругах, но и среди большой публики. "Грому, шуму, восхищению, любопытству конца нет", - писал Грибоедов в августе 1824 г. по поводу ряда чтений пьесы самим автором "в светских гостиных" и "разных закоулках". В сентябре 1825 г. Грибоедов сообщает из Симферополя Бегичеву, что наехали путешественники, которые знают его (Грибоедова) "по журналам", как сочинителя Фамусова и Скалозуба, знают его "рифмы" и ожидают от него того, что он, может быть, не в силах исполнить".
Появление первых отрывков комедии в булгаринском альманахе "Русская Талия" за 1824 г. [Одна сцена первого акта и весь третий акт; это были первые и единственные строки, увидевшие печать при жизни Грибоедова. - Ред.] вызвало оживленную журнальную полемику. Первый приветствовал появление комедии в печати "Московский телеграф" (1825 г. № 1). "Еще ни в одной русской комедии, - писал Полевой, - не находим мы таких острых новых мыслей и таких живых мыслей, какие находим в комедии "Горе от ума". Загорецкий, Наталья Дмитриевна, князь Тугоуховский, Хлестова, Скалозуб списаны мастерскою кистью". Статья "Телеграфа" вызвала "замечания" М. А. Дмитриева в "Вестнике Европы" (№ 5). Критик "Вестника Европы", отрицая присутствие в комедии "новых" и "живых мыслей", обрушился на Чацкого, так как в характере героя комедии усмотрел "человека, который злословит и говорит все, что ни придет в голову; естественно, что такой человек наскучит во всяком обществе, и чем общество образованнее, тем он наскучит скорее!.." Чацкий, по мнению Дмитриева, "это молиеров "Мизантроп" в мелочах и в карикатуре. Это такая несообразность характера с его назначением, которая должна отнять у действующего лица всю его занимательность и в которой не может дать отчета ни автор, ни самый взыскательный критик". Это - "сумасброд". Идею комедии критик "Вестника Европы" находил также не новой и ссылался на "Абдеритов" Виланда. В противовес "Телеграфу", просившему Грибоедова "от лица всех", читавших комедию, издать ее целиком, "Вестник Европы", наоборот, желал бы "попросить автора не издавать ее, пока не переменит главного характера и не исправит слога". На защиту комедии от "пристрастного духа партий и литературного староверства" выступил "Сын Отечества" (1825 г. № 1). По мнению критика журнала, О. Сомова, "Горе от ума" "выходит из категории тех произведений, которые мы условно называем прекрасным литературным подарком и безусловно вносим в образцовые сочинения". Орган "литературного староверства", "Вестник Европы", остался при своем мнении, и в № 10 Пиллад Белугин вновь подчеркивал "громадную заслугу" журнала и его критика, "восставшего против автора одного с ним прихода", находя, что "Горе от ума" "недостойно чрезмерных похвал одной половины литераторов и чрезмерных нападений другой половины". "Антикритика" ("Моск. телегр." № 10), подписанная буквами У. У., вызвала в свою очередь ряд новых "замечаний" в "Вестнике Европы" (№№ 23 и 24) того же Белугина и новый короткий ответ "Телеграфа" (№ 13). Восторженный отзыв о комедии дал и Бестужев в "Полярной звезде" ("Список").
Сам Грибоедов хранил молчание. Он оставался равнодушным к ряду этих "полемических памфлетов, критик и антикритик". "Хотя ты за меня подвизаешься, а мне за тебя досадно, - писал он В. Ф. Одоевскому. - Охота же так ревностно препираться о нескольких стихах, о их гладкости, жесткости, плоскости; между тем, тебе отвечать будут и самого вынудят за брань отплатить бранью. Борьба ребяческая, школьная. Какое торжество для тех, которые от души желают, чтобы отечество наше оставалось в вечном младенчестве!!!"
К этому времени относится его эпиграмма:
"И сочиняют - врут, и переводят - врут!
Почто же врете вы, о дети? Детям прут!
Шалите рифмами, нанизывайте стопы,
Уж так и быть, - но вы ругаться удальцы..."
"Горе от ума", - говорит Белинский, - принято было с враждою и ожесточением и литераторами и публикою. Иначе не могло и быть: литературные знаменитости тогдашнего времени состояли из людей прошлого века или образованных по понятиям прошлого века". "Великими писателями считались тогда люди, которые теперь неизвестны даже по именам. Пушкин еще только удивлял одних и бесил других. Словом, это было последнее время французского классицизма в нашей литературе. Представьте же себе, что комедия Грибоедова, во-первых, была написана не шестиногими ямбами с пиитическими вольностями, а вольными стихами, как до того писались одни басни; во-вторых, она была написана не книжным языком, которым никто не говорил, которого не знал ни один народ в мире, а русские особенно слыхом не слыхали, видом не видали, но живым, легким разговорным русским языком; в-третьих, каждое слово комедии Грибоедова дышало комическою жизнию, поражало быстротою ума, оригинальностию оборотов, поэзиею образов, так что почти каждый стих в ней обратился в пословицу или поговорку и годится для применения то к тому, то к другому обстоятельству жизни - а по мнению русских классиков, именно тем и отличавшихся от французских, язык комедии, если она хочет прослыть образцовою, непременно должен был щеголять тяжелостию, неповоротливостию, тупостию, изысканностию острот, прозаизмом выражений и тяжелою скукою впечатления; в-четвертых, комедия Грибоедова отвергла искусственную любовь, резонеров, разлучников и весь пошлый, истертый механизм старинной драмы; а главное и самое непростительное в ней было - талант, талант яркий, живой, свежий, сильный, могучий" [Сочин. Белинского, т. V.].
Согласно взгляду позднейшего исследователя, "весь механизм старинной драмы Гр. не отверг: он почти удержал знаменитые три единства: его Лиза - чисто французская субретка, делающая такие же тонкие замечания, как сам Чацкий, да и вся вообще пьеса есть собрание самых невероятных случайностей и совпадений, по сравнению с которыми появление Чацкого в 6 часов утра, столь высмеиваемое Белинским, сущий пустяк. Вот почему анализ "Горя от ума" и Чацкого в частности должен совершенно игнорировать все эти мелкие несообразности, источником которых является не неумение устранить их, а то, что Грибоедов, воспитанный на старых литературных формах, совершенно не задавался внешним реализмом и заботился только о сущности, о правдоподобии внутреннем, о том, чтобы в страстных, облитых горечью и желчью монологах Чацкого ярко показать трагическое положение тонко чувствующего и одушевленного высшими стремлениями человека среди Фамусовых, Молчалиных и Скалозубов". (Венгеров. Сочинения Белинского, т. V, прим. 29).
Из-за произведения, еще не увидевшего целиком печати, правильнее из-за Чацкого, загорелся жаркий спор между защитниками "бабушкиных традиций" в литературе и "защитниками свободы формы в искусстве".
"Староверы" отвергли комедию. С. Т. Аксаков в своих "литературных и театральных воспоминаниях" прошел мимо такого литературного явления, как "Горе от ума" и, отмечая мелочные события, ни словом не обмолвился о Грибоедове. Друг Аксакова, А. И. Писарев, в своей эпиграмме на Грибоедова спрашивал: "давно ли "Горе от ума" всех умных огорчил?" Друг Грибоедова, воспитанный на образцах "классической литературы", Катенин находил "погрешности в плане пьесы" и "дарования более, нежели искусства" у автора. В этом отзыве Катенина Грибоедов видел "самую лестную похвалу" для себя.
Наоборот, Пушкин, прослушав в чтении И. И. Пущина грибоедовскую комедию (село Михайловское, январь 1825 г.), отозвался, что "слушал Чацкого, но только один раз и не с тем вниманием, какого он достоин, и наслаждался". (Письмо к А. А. Бестужеву). Пушкин усмотрел в нем "черты истинно комического гения" и задал тот вопрос, вокруг которого долго кружилась современная Грибоедову критика: "в комедии "Горе от ума" кто умное действующее лицо?" (Ответ: Грибоедов).
Несмотря на оживленные толки в обществе [Еще Полевой в "Моск. тел." 1825 г. отмечал, что "почти все стихи" комедии Грибоедова сделались пословицами и ему часто случалось слышать в обществе целые разговоры, которых большую часть составляли стихи из "Горя от ума". - Ред.], журнальную полемику и тысячи списков, которые расходились по рукам в огромном количестве [По свидетельству Булгарина, распространение комедии было так велико, что "каждый, кто только заглядывает в книгу, знает "Горе от ума", и нет русского грамотного дома, от дворянина до посадского, где не было списка сей комедии. Весьма многие знают ее наизусть, от доски до доски". ("Северная пчела" № 31, 1831 г.). По приблизительному подсчету современника таких списков разошлось до сорока тысяч по России. - Ред.], "Горе от ума" не было разрешено к печати. Хлопоты автора не увенчались успехом. Министр народного просвещения, к которому являлся Грибоедов "с большой переплетенной рукописью", перепугался разных отдельных стихов, и комедия на многие годы была запрещена ["Русская старина", т. X, стр. 295-296.].
Желание увидеть комедию в печати и на сцене заставило Грибоедова "очистить" и смягчить некоторые сцены и вычеркнуть отдельные фразы, применяясь к требованиям тогдашней цензуры. "...Первое начертание этой сценической поэмы, как оно родилось во мне, - писал Грибоедов, - было гораздо великолепнее и высшего значения, чем теперь, в суетном наряде, в который я принужден был облечь его. Ребяческое удовольствие слышать стихи мои в театре, желание им успеха заставили меня портить мое создание, сколько можно было. Такова судьба всякому, кто пишет для сцены: Расин и Шекспир подверглись той же участи". Постановка на сцене "Горя от ума" встретила новые неодолимые препятствия. Срепетованная уже комедия должна была идти на приватном спектакле (без дозволения цензуры) СПб. театральной школы, но в день представления комедия была снята [На репетициях, происходивших в доме автора, исполняли роли воспитанники школы: Фамусова - Чайников, Софью - Прилуцкая, Лизу - Лебедева-Шелихова, Чацкого - Григорьев, впоследствии исполнитель роли Чацкого и Фамусова на Александринской сцене, Скалозуб - Экунин (муж А. И. Истоминой), Репетилов - П. А. Каратыгин и т. д. - Ред.] по приказанию спб. генерал-губернатора Милорадовича [С Милорадовичем, поклонником Истоминой ("Список"), у Грибоедова были личные счеты. - Ред.]. В Петербурге полагали, что комедия возбудит неудовольствие всего дворянства. Управляющий конторой Московского императорского театра Ф. Кокошкин вошел с представлением к московскому генерал-губернатору кн. Д. Голицыну, докладывая, что грибоедовская комедия "прямой пасквиль на Москву" [Не считая репетиций "Горе от ума" в Театральной школе, автор только однажды мог увидеть свою комедию на сцене, но и это, единственное, в присутствии Грибоедова, представление было дано за пределами России, во дворце персидского сардаря, в только что взятой Паскевичем Эривани. Исполнителями ролей явились офицеры 20-й пехотной дивизии. Автору по требованию военной цензуры и на этот раз пришлось поскупиться своим текстом. - Ред.]. "Московская барская клика" пустила все средства в ход, чтобы задержать комедию. Уезжая в 1828 г. из Петербурга полномочным министром-резидентом в Персию, Грибоедов поручил "свое Горе" в "очищенном виде" "верному другу Булгарину", но и Булгарин ничего не мог или не хотел сделать; только две сцены из напечатанных в булгаринском альманахе смогли появиться на петербургской сцене лишь 2 декабря 1829 года, в бенефис артистки Валберховой [Главной пьесой спектакля 2 декабря 1829 г. "в пользу г-жи Валберховой" являлась драма в пяти действиях, соч. г-жи Вейсентурн, переведенная с немецкого стихами П. Г. Ободовским, "Иоанн, герцог Финляндский". За главной пьесой спектакля шло "Театральное фойе, или сцена позади сцены", интермедия-дивертисмент, составленная из декламаций, пения, танцев и плясок", и "в оной интермедии играна сцена из комедии "Горе от ума" (Чацкий - Сосницкий, Фамусов - Борецкой, Софья - Семенова, Лиза - Монготье. - В Москве тот же отрывок из комедии был дан впервые в 1830 г. в бенефис М. С. Щепкина. - Ред.]. В июне 1830 г., в бенефис артистов Каратыгина и Григорьева, были разрешены к представлению 3-ий и 4-ый акты комедии, и лишь с начала 1831 года [26 января 1831 г. в бенефис артиста Я. Брянского. - Ред.] исполнение "Горя от ума" на сцене было допущено в целом виде, т. е. все четыре действия, но с большими сокращениями и поправками, внесенными театральной цензурой. В том же 1831 г. "Горе от ума" появилось и на провинциальных сценах.
Постановка отрывков комедии на сцене вновь вызвала оживленное внимание журналов к "Горю от ума". "Комедия, - заявлял "Моск. телеграф", - принадлежит к числу тех редких явлений, которые составляют эпоху в истории словесности и могут называться знамениями своего века". "Театральный альманах" за 1830 г. полагал, что "это гениальное произведение не может быть представлено на сцене, по крайней мере, не в том виде, в каком сочинено". Заговорил об этой "вещи народной, русской" и Булгарин, оставленный автором комедии в роли попечителя и ее опекуна. Успех, несмотря на посредственную игру актеров, был огромный. Никитенко в своем дневнике 1831 г. отмечает: "Был на представление комедии Грибоедова "Горе от ума". Некто остро и справедливо заметил, что "в этой пьесе осталось одно только горе: столь искажена она роковым ножом бенкендорфовской литературной управы". "Эту пьесу играют каждую неделю. Театральная дирекция, говорят, выручает от нее кучу денег. Все места всегда бывают заняты, и уже в два часа накануне представления нельзя достать билета ни в ложи, ни в кресла" ["Записки и Дневник" А. В. Никитенко. Изд. 2-е Спб. 1905 г. также из "Дальних лет", воспом. Т. П. Пассек. Т. I, 220 стр. Ред.]. Одновременно с постановкой "Горя от ума" на петербургской императорской сцене начались хлопоты наследников Грибоедова в цензурном ведомстве о допущении комедии к печати. В первой инстанции дело, казалось, сразу приняло благоприятный оборот. Цензор, профессор Петербургского университета, известный Осип Иванович Сенковский, считал необходимым "допустить напечатание "Горя от ума" без изменений", так как разрешение печатать комедию с пропусками "сообщит только новую важность рукописным экземплярам". "Легко может случиться, - доносил Сенковский цензурному комитету, - что люди неблагонамеренные, шалуны, станут прибавлять в списках предосудительные стихи и намеки, "Горе от ума" возымеет участь всех почти рукописных сочинений древнего мира, кои дошли до нас искаженные подложными местами. Одно средство отвратить это важное неудобство: допустить напечатание "Горя от ума" без изменений, и это тем необходимее, что в публике распространилось мнение, будто комедия не печатается потому, что цензура хочет исключить из нее все остроумное и занимательное. Полное издание было бы даже средством к примирению цензуры с общим мнением, чем пренебрегать не следует. Если же при представлении на театре делаются некоторые пропуски, то это не может служить правилом для цензуры: ни одна почти пьеса не представляется так, как она напечатана". "Убежденный в безвредности пьесы, - продолжает Сенковский, - я и сам одобрил бы ее к напечатанию, если бы мог расстаться с мыслью, что лично был дружен с покойным сочинителем и что, питая беспредельное удивление к великому его таланту, может в этом случае увлекаться пристрастием к превосходному памятнику его гения". ("Русская старина" 1903 г. № 6).
Главное управление цензуры поручило вновь рассмотреть комедию цензурному комитету. Последний после доклада цензора Семенова препроводил рукопись в Третье отделение собственной Е. В. канцелярии, откуда рукопись так и не была возвращена обратно. Новые хлопоты книгопродавца Улитина в 1833 г. не увенчались также полным успехом. Хорошо известная "каждому грамотному на Руси" рукопись "Горя от ума" в четвертый раз передается для нового чтения новому цензору, на этот раз профессору Льву Цветаеву. Если первый петербургский цензор Сенковский держался мнения, что комедию следует допустить к печати, то московский цензор высказался в совершенно противоположном направлении, находя, что "в 1-м и 2-м явлениях I действия представляется благородная девушка, проведшая с холостым мужчиной целую ночь в своей спальне и выходящая из оной с ним вместе без всякого стыда, а в 11-м и 12 явлениях IV действия та же девушка присылает после полуночи горничную свою звать того же мужчину к себе на ночь и сама выходит его встречать, что он, цензор, находя сии сцены противными благопристойности и нравственности, одобрить сей рукописи к печатанию на основании параграфа 3-го ст. 3-й цензурного устава не может, но как сия комедия была играна несколько раз на московском театре, то и представляет мнение свое на благоусмотрение комитета". Московский комитет признал мнение цензора Цветаева "совершенно справедливым" и представил рукопись "на уважение" Главного управления цензуры (в Петербург). Последнее в свою очередь признало, что на основании устава о цензуре комедия не может быть дозволена, но, принимая в уважение, что оная представляется на императорских театрах обеих столиц, не решилось без Высочайшего соизволения приступить к запрещению сего сочинения и определило испросить по сему предмету Высочайшее Государя Императора повеление. Министр народного просвещения (Уваров) в своей Всеподданнейшей докладной записке "О комедии под названием "Горе от ума" писал: "Московский цензурный комитет представил Главному управлению цензуры о поступившей в оный на рассмотрение рукописи под названием "Горе от ума", комедия в 4-х действиях, сочинение Грибоедова. Главное управление цензуры признало, что на основании правил устава о цензуре сия комедия по направлению своему и общему духу не может быть дозволена к напечатанию; но принимая в уважение, что она представляется на Императорских театрах обеих столиц, управление не решилось без Высочайшего Вашего Императорского Величества соизволения приступить к запрещению сего сочинения к напечатанию. Вследствие сего имею счастие всеподданнейше испрашивать Высочайшего Вашего Величества по сему предмету повеления". "Записка" была возвращена обратно с резолюцией императора Николая I: "Печатать слово от слова, как играется, можно, для чего взять манускрипт из здешнего театра". 2 мая 1833 г., после сношений с министром двора и доставлении в цензуру рукописи, по которой игралось "Горе от ума", Уваров, препровождая театральный текст попечителю Московского университета, сообщал, что, по мнению министра Императорского двора, "хотя пиеса сия в первое представление и была играна слово от слова по цензурованной рукописи, но впоследствии монолог Фамусова (действие II, 2), отмеченный в пьесе карандашом, выключен по распоряжению театрального начальства". Посему Уваров просил попечителя "предложить московской цензуре дозволить напечатать комедию под названием "Горе от ума" совершенно сходно с одобренным театральною цензурою экземпляром, выпустив вышеозначенный монолог Фамусова" и "относящиеся к тому выражения в роли Чацкого". "К сему нужным почитаю присовокупить, - замечал Уваров, - что цензуре надлежит наблюсти, чтобы издатель представил удовлетворительные законные доказательства своего права на издание помянутой комедии". Вследствие этого предложения в августе 1833 г. тот же цензор Цветаев должен был подписать цензурное разрешение "неблагопристойной и безнравственной" пьесе.
После таких долгих мытарств появилось первое издание знаменитой комедии. "Горе от ума", комедия в четырех действиях, в стихах. Сочинение Александра Сергеевича Грибоедова. Москва. В типографии Августа Семена, при Императорской медико-хирургической академии. 1833 г. 167 стр. in 8. Ц. 10 р. ассигнациями" [В 1831 г. в Ревеле вышел "с разрешения цензуры" полный немецкий перевод комедии: Russische Bibliothek f?r Deutsche von K. Knoring. 3-es Heft. "?оре от ума", oder Leiden durch Bildung. Reval. 1831. Таким образом, первое полное издание "Горя от ума" в переводе на немецкий язык предшествовало на два года изданию оригинального текста, причем последний вышел в изуродованном цензурой виде. - Ред.]. Первое издание грибоедовской комедии явилось точным воспроизведением "слово в слово" рукописи, искаженной "роковым ножом бенкендорфовской литературной управы". Появление в печати "искаженной комедии", конечно, не могло задержать распространения в списках "полного" "Горя от ума". Последующие издания долгое время являлись буквальной перепечаткой первого издания, но затем мало-помалу издатели начали вносить дополнения и варианты из разных списков и заграничных изданий, и в конце концов эти вставки и выкидки засорили еще более первоначальный грибоедовский текст [Из сохранившихся списков комедии, проверенных самим автором, известны: Булгаринский в "очищенном" для цензуры виде (воспроизведен Гарусовым в приложении).
Жандровский (не вполне воспроизведен в издании Тиблена).
Бегичевский. Этот список, принадлежащий к одной из ранних редакций комедии, воспроизведен в издании Моск. ист. музея. М. 1903.
Рукопись "Горе от ума", сделанная автором для Императорских театров, с цензурными сокращениями воспроизведена в изд. Серчевского.
Гарусов пользовался для своего издания копией с копии рукописи, подаренной Грибоедовым Л-ским. - Ред.].
За двадцатипятилетний срок права собственности наследников Грибоедова на его сочинения "Горе от ума" выдержало всего два "дозволенных" издания. (Кроме них появилось одно, без обозначения года и места, издание "полного текста", не предназначенное для продажи). Второе издание, Спб. 1839 г., вышло с портретом на стали Грибоедова и его биографией, написанной К. А. Полевым. Окончание срока собственности наследников Грибоедова вызвало ряд изданий (в 1854 г. два издания "Горе от ума" и одно издание "Сочинений Грибоедова", ниже рубрику: "Сочинения"). В 1858 г. за границей в Лейпциге и Берлине выходят "полные" и "полнейшие издания" того "Горя", которое на родине все еще печаталось с цензурными выкидками. С 1862 г. появляется ряд дешевых изданий комедии и первые, немногочисленные попытки художников иллюстрировать текст "Горя от ума". Таковы роскошное издание Н. Тиблена с 25-тью рисунками М. С. Башилова, резанными на дереве Августом Габером в Дрездене (Спб. 1862 г.). То же, но менее роскошное и более дешевое издание было повторено тем же издателем в 1865 г. (Спб.).
3) Почти одновременно с отмеченным первым изданием Тиблена вышло иллюстрированное издание комедии в Москве (рисунки Иогансона) М. 1862 г.
4) Товарищество "Общественная Польза" выпустило "Горе от ума" в 1866 г. (Спб.) с иллюстрациями академика П. А. Соколова.
Первой попыткой, "приуготовительным трудом для будущего биографа" Грибоедова явилось иллюстрированное изд. Е. Серчевского. Спб. 1858 г. (ниже, рубрика "Сочинения Грибоедова"). Первая критическая работа над текстом комедии произведена И. Д. Гарусовым, давшим "по счету сороковое, по содержанию первое издание" "Горя от ума". Спб. 1875 г. изд. "Русск. книжн. торговли". Над собранием материалов, касающихся жизни и творчества Грибоедова, много потрудился Д. Д. Смирнов (Источники).
Первая и единственная серьезная попытка разобраться в огромном материале и дать биографию Грибоедова сделана А. Н. Веселовским в "Русской библиотеке" М. М. Стасюлевича. Вып. V. Спб. 1875 и (2-ое издание) Спб. 1878 г.
Стремлением к переоценке прежних взглядов на комедию вызван "критический этюд" Гончарова "Мильон терзаний" (1872 г.). "Горю от ума" и его критикам отведена обстоятельная, но не вполне беспристрастная вступительная статья A. C. Суворина в его издании комедии. Спб. 1886 г. В. Е. Якушкиным дана в 1903 г. редакция бегичевской рукописи в изд. "Историч. музея". Перечислять отдельные издания грибоедовской комедии, представляющие перепечатку прежних, нет надобности. Достаточно отметить, что "Горе от ума" в суворинской "Дешевой библиотеке" выдержало с 1879-1909 г. 18 изданий и разошлось 172 тыс. экз.
Еще Пушкин первый отметил, что "цель комедии Грибоедова - характеры и резкая картина нравов". "Между мастерскими чертами этой прелестной комедии, - писал Пушкин в указанном уже письме к А. А. Бестужеву, - недоверчивость Чацкого к любви Софьи к Молчалину - прелестна - и как натуральна! Вот на чем должна была вертеться вся комедия, но Грибоедов, видно, не захотел - его воля". Характерно, что в том же январе 1825 г. сам Грибоедов в письме к Катенину замечал, что план комедии "ясен по цели и исполнению": "девушка сама не глупая предпочитает дурака умному человеку (не потому, чтобы ум у нас грешных был обыкновенен, нет! и в моей комедии 25 глупцов на одного здравомыслящего человека); и этот человек разумеется в противоречии с обществом, его окружающим, его никто не понимает, никто простить не хочет, зато он немножко повыше прочих; сначала он весел, и это порок : "Шутить и век шутить, как вас на это станет!" - Слегка перебирает странности прежних знакомых, - что же делать, коли нет в них благороднейшей заметной черты! Его насмешки неязвительны, покуда его не взбесить, но все-таки: "Не человек! змея!" - а после, когда вмешивается личность "наших затронули", предается анафеме: "Унизить рад, кольнуть, завистлив, горд и зол". Не терпит подлости: "ах! Боже мой, он Карбонарий!" Кто-то со злости выдумал об нем, что он сумасшедший, никто не поверил и все повторяют, голос общего недоброхотства и до него доходит, притом и нелюбовь к нему той девушки, для которой единственно он явился в Москву, ему совершенно объясняется, он ей и всем наплевал в глаза и был таков. Ферзь тоже разочарована насчет своего сахара медовича. Что же может быть полнее этого?"
Белинский признавал, что "Горе от ума" "есть явление необыкновенное, произведение ума сильного, могучего". Но оно "не комедия, по отсутствию, или лучше сказать, по ложности своей основной идеи"; оно "не художественное создание по отсутствию самоцельности, а следовательно, и объективности, составляющей необходимое условие творчества. "Горе от ума" - сатира, а не комедия: сатира же не может быть художественным произведением [Потому что "всякое художественное произведение рождается из единой общей идеи, которой оно обязано и художественностью своей формы, и своим внутренним и внешним единством, через которое оно есть особый, замкнутый в себе мир". Этой "единой общей идеи" и не видел Белинский в грибоедовской комедии. - Ред.] (курсив здесь и далее самого автора). И в этом отношении "Горе от ума" находится в неизмеримом, бесконечном расстоянии ниже "Ревизора" как вполне художественного создания, вполне удовлетворяющего высшим требованиям искусства и остальным философским законам творчества. Но "Горе от ума" есть в высшей степени поэтическое создание, ряд отдельных картин и самобытных характеров без отношения к целому, художественно нарисованных кистью широкой, мастерскою, рукою твердою, которая если и дрожала, то не от слабости, а от кипучего, благородного негодования, с которым молодая душа еще не в силах была совладеть. В этом отношении "Горе от ума", в его целом, есть какое-то уродливое здание, ничтожное по своему назначению, как, напр., сарай, но здание построенное из драгоценного паросского мрамора, с золотыми украшениями, дивною резьбою, изящными колоннами. "Горе от ума" - произведение слабое в целом, но великое своими частностями" [Статья Белинского, имевшая такое решающее значение как комментарий к грибоедовской комедии, относится к 1839 г., т. е. к полосе увлечений великого критика теорией "разумной действительностью". Через год сам Белинский в письме к В. П. Боткину, говоря о своем расхождении "с пошлой действительностью", с горечью вспоминал о "Горе от ума", которое он "осудил с художественной точки зрения", о котором говорил свысока, с пренебрежением, не догадываясь, что это благороднейшее, гуманическое произведение, энергический (и притом еще первый) протест против гнусной рассейской действительности, против чиновников, взяточников, бар-развратников, против светского общества, против невежества, добровольного ханжества и пр. и пр. и пр. [Пыпин. Белинский, изд. 2-е, стр. 340 и 341]. Белинскому так и не удалось "искупить" своего греха пред грибоедовской комедией, и тот самый взгляд на комедию, от которого с болью в сердце отказывался как от заблуждения великий критик, перешел на страницы хрестоматий и учебников словесности, и нередко авторитетом Белинского прикрывалось то, что давно уже развенчал сам Белинский. - Ред.].
Гоголь, вслед за Белинским считая Грибоедова первоклассным поэтом, ставя его как поэта наряду с Пушкиным и Лермонтовым, тем не менее не признавал "Горя от ума", как и фонвизинского "Недоросля", "созданиями художественными", принадлежащими "фантазии сочинителя". "Нужно было накопиться много сору и дрязгу внутри земли нашей, чтобы явились они сами собой в виде какого-то грозного очищения" (соч. т. IV, ред. Тихонравова). Близко к такому же взгляду на комедию примыкает и кн. Вяземский, признававший в "Горе от ума" "творение" если "и не совершенно зрелое, во многих частях не избегающее строжайшей критики, то тем не менее "явление замечательное в драматической словесности нашей". В целом комедия "худо обдумана", "в частях часто худо исполнена", "в ней нет правильности", "но есть жизнь": "она дышит и живет" [Сочин. т. VІІ.].
По определению А. А. Григорьева, "комедия Грибоедова есть единственное произведение, представляющее художественно сферу нашего так называемого светского быта, а с другой стороны, Чацкий Грибоедова есть единственное истинно героическое лицо нашей литературы". "...Изо всех наших писателей, принимавшихся за сферу большого света, один только художник сумел удержаться на высоте созерцания - Грибоедов". "Грибоедов казнит невежество и хамство, но казнит их не во имя comme il faut'ного условного идеала, а во имя высших законов христианского и человечески-народного взгляда. Фигуру своего борца, своего Яфета, Чацкого, он оттенил фигурою хама Репетилова, не говоря уже о хаме Фамусове и хаме Молчалине. Вся комедия есть комедия о хамстве, к которому равнодушного или несколько более спокойного отношения незаконно и требовать от такой возвышенной натуры, какова натура Чацкого" [Сочин. т. 1. изд. 1879 г.].
Писарев считал "Горе от ума" одним "из величайших произведений нашей литературы". Он находил, что Грибоедов стоит "гораздо ближе к окружающей нас действительности, чем к мирным и тихим спальням романтиков и филистеров". Грибоедов выполнил "громадную задачу для России двадцатых годов" и выбрал "из окружающей темноты" "именно то, что сосредоточивает в себе весь смысл данной эпохи". (Сочинения, т. V).
Критика, по словам Гончарова в его замечательном этюде о комедии, "не трогала комедию с однажды занятого ею места, как будто затрудняясь, куда ее поместить. Изустная оценка опередила печатную, как сама пьеса задолго опередила печать. Но грамотная масса оценила ее фактически. Сразу поняв ее красоты и не найдя недостатков, она разнесла рукопись на клочья, на стихи, полустишия, развела всю соль и мудрость пьесы в разговорной речи, точно обратила миллион в гривенники, и до того испестрила грибоедовскими поговорками разговор, что буквально истаскала комедию до пресыщения. Но пьеса выдержала и это испытание - и не только не опошлилась, но сделалась как будто дороже для читателей, нашла себе в каждом из них покровителя, критика и друга, как басни Крылова, не утратившие своей литературной силы, перейдя из книги в живую речь".
По мнению Гончарова, "комедия "Горе от ума" есть и картина нравов, и галерея живых типов, и вечно острая, жгучая сатира, и вместе с тем и комедия, и, скажем сами за себя, - больше всего комедия, какая едва ли найдется в других литературах, если принять совокупность всех прочих высказанных условий. Как картина, она, без сомнения, громадна. Полотно ее захватывает длинный период русской жизни - от Екатерины до императора Николая. В группе двадцати лиц отразилась, как луч света в капле воды, вся прежняя Москва, ее рисунок, тогдашний ее дух, исторический момент и нравы. И это с такою художественною, объективною законченностью и определенностью, какая далась у нас только Пушкину и Гоголю. "В картине, где нет ни одного бледного пятна, ни одного постороннего, лишнего штриха и звука, - зритель и читатель чувствуют себя и теперь, в нашу эпоху, среди живых людей. И общее и детали - все это не сочинено, а так целиком взято из московских гостиных и перенесено в книгу и на сцену, со всей теплотой и со всем "особым отпечатком" Москвы, - от Фамусова до мелких штрихов, до князя Тугоуховского и до лакея Петрушки, без которых картина была бы неполна [В 1865 г. появился написанный в 1856 г. граф. Е. П. Растопчиной "разговор в стихах" "Возврат Чацкого в Москву, или встреча знакомых лиц после двадцатипятилетней разлуки". Растопчина пыталась дать продолжение комедии "Горе от ума". О художественном значении такого "продолжения" распространяться нечего. - Ред.]. "Однако для нас она еще не вполне законченная историческая картина: мы не отодвинулись от эпохи на достаточное расстояние, чтобы между ею и нашим временем легла